Холодный март

Я в ожидании чего-то опасного Магически - белого, жизни ужасного Как оценить что имел в наличии? Пустые места, они так идентичны

Забывать и не вспоминать вслух про собственные проявления слабости или проблемы становится надоедливой обоюдной привычкой. Отабек тогда просто поднял свою голову, кивнул, с неприкрытой благодарностью взглянув в встревоженные зеленые глаза. Выдохнул, забрал куртку и ушел. Все равно через полчаса к тому времени надо было быть в школе. На обязательную лекцию про безопасность. Которую они нам сами не могут дать, думает Отабек. Единственная практика в любых инцидентах в этой школе - это просто завесить уши ученикам. С вас хватит, детки, так и живите. Отабек заходит в помещение школы, почти что пиная ногой мусорный бак, который почему-то отъехал прямо к входным дверям. Недоверчиво смотрит на куски бумаги, которые тут же оттуда выпали. Поднимает глаза. Смотрит, как несколько десятков людей бегает по школе, как ошпаренные домохозяйки перед приходом родственников, разбрасывая вещи по кафелю и тут же их поднимая. Казах мельком замечает серебряную голову, пряди с которой прыгают над бровями, хватает того за куртку настолько аккуратно, насколько позволяют правила школы. Даже несмотря на это, остановился Виктор, только проехавшись по полу, словно на коньках. Резко выдохнул и посмотрел на Алтына. - Да? - говорит он без улыбки, напяливает ее в ту же секунду, словно вспомнив, что, кажется, он улыбаться должен. Поправляет свою куртку, тактично убрав с рукава пальцы Отабека. - Что происходит? Что это за гонки? Никифоров запускает свою пятерню в волосы, поправляет их небрежным движением, на лишнее мгновение закрыв глаза. Становится прямо и пожимает плечами: - Как оказалось, лекцию вести будут не учителя, а кто-то повыше. Приезжают через полчаса, а у нас даже ничего не готово. Правая нога казаха спотыкается куда-то назад, и парень опешивает, одновременно с этим поднимая бровь. - В смысле? Виктор отворачивается от него, поднимает кинутую ребенком бумажку, ловкими пальцами закидывает ее в мусорный бак. Поворачивается обратно, весьма недвусмысленно выстукивая каблуком дорогой обуви по полу в нетерпении. И молчит. - Круто, - отзывается Алтын, усмехнувшись уголком губ в самой изощренной манере, отчего отпрянул даже учитель, - значит, лекция делается даже не для лекции. Замечательно, - казах поднимает вверх руки и разводит ими в непонятном жесте, - чудесно. На лекции нам дяденька с высоты учебных заведений скажет, что безопасность - это не биться и мамочку слушать? Виктор с секунду смотрит на казаха, а потом припечатывает того к своему собственному месту таким любопытным взглядом и ужасной, сахарной улыбкой. - Надо же, - мурлычет Никифоров, - я не знал, что ты можешь быть таким общительным. Отабек Алтын закатывает глаза, выдыхая целые легкие воздуха. Смотрит, как Лилия Барановская быстрым красивым шагом идет с одной стороны лицея в другую, сгребая за шкирку какого-то ученика и одним подзатыльником пихает его в сторону директорской двери. Ухмыляется. - Могу, - говорит казах и переводит взгляд на учителя, - так же, как и ты можешь обращать внимания на драки в школьных коридорах. Виктор прищуривает свои глаза с длинными ресницами и с еще большим интересом наблюдает за каждой мышцей на лице парня, как-то неприятно улыбаясь во весь рот, вроде бы, как обычно, но так и веет жженым сахаром. Подходит немного ближе, все еще будто бы вычитывая что-то с темного лица. Внезапно становится прямо, низко кланяется, подмигивает и уходит, кинув на прощание: - Наконец-то у Юрочки появился хороший друг. И исчезает где-то в вихре одноклассников, учителей, поваров и уборщиков, и всей остальной коллегии московского лицея, и Отабек впервые видит такое огромное количество людей в школьных коридорах настолько из разношерстных структур. И думает про себя, что они с Юрой даже не друзья. Странные, непонятные одноклассники, которые ловят друг друга в моменты истерик и срывов, а потом общаются на тему погоды и только. Если вовсе общаются. Отабек усмехается. Чувствует, как звенит телефон. Пальцами находит его где-то в глубине джинсов, открывает рабочий стол и видит входящее сообщение. Ю. Плисецкий: "кацудон ушел, казах с грустным выражением лица тоже, дедушка занят. хули мне тут делать-то?))))" И тут же следующее: Ю. Плисецкий: "на медсестер уже наорался" Алтын дергает уголком губ, поднимает глаза в поисках скамейки или хотя бы стула, и видит только быстро приближающегося к нему Якова. - Отабек, - говорит он, быстро хватая парня за руку, - иди, пожалуйста, ко всем ученикам старшей школы в аудиторию. Пятнадцатую. Ту, что на первом этаже. Алтын только кивает и слышит, как учитель бубнит себе под нос, что это все похоже на незапланированный дурдом. Алтын искренне соглашается. И голова как-то резко начала болеть, и сердце все никак не хочет придти в нормальное размеренное состояние, и заходит сейчас казах в указанный кабинет, как повешенный, физически ощущая синяки на собственном лице. Замечая Криспино, сидящего почему-то на подоконнике, весело болтающего с собственной сестрой. Ни на секунду не смотрящего в другую сторону. Отабек расправляет затекшие плечи и садится за самую боковую парту, откинув почти все тело на стул, и достает телефон, в ту же минуту быстро печатая ответное сообщение. "Тут не веселее. Лекция. От дяденек в дорогих костюмах. Бессмысленно". И, на секунду задумавшись, отправляет, заранее выключив звук. Не хватало только, чтобы кто-то из очень важных гостей сверкнул погонами и выбил у него из рук аппарат, потому что не вежливо же в телефоне сидеть. Но вот лицемерить детям в побитые лица - вежливо, думает Отабек. На секунду искренне удивляется, почему так зло реагирует, и даже крепко сжимает собственные пальцы в кулаки, приказывает себе расслабиться и не психовать, даже не пытаться заводиться. По сути, это на него даже похоже не было. Отабек косится на отложенный молчаливый телефон и думает, что просто слишком много всего накопилось в последнее время. Сваливается, как снег в апреле, прямо на макушку без шапки и на голые плечи без зимней парки. Отабек протягивает руки, цепляется ладонями за край парты и сразу же беззвучно падает на поверхность. - Спать хочется? Алтын тут же вскидывает голову, чуть ли не получая сотрясение от такого резкого движения, и в глазах даже на мгновение мутнеет. А потом становится все видно, и взгляд фокусируется на красных волосах и знакомой в отголоске улыбке. - Привет, Мила, - говорит Отабек. Слышит, как пришло сообщение на телефон, и видит, как быстро девушка читает, от кого оно. Улыбается. - Ты подружился с ним? - спрашивает она, садясь на парту и опираясь на собственные руки. И Мила улыбается так нежно и приветливо, и совсем не веет жженым сахаром. - Мы просто общаемся. Бабичева тут же прыскает и закатывает глаза, так же пафосно и быстро, как и Плисецкий, и Отабек где-то внутри думает, насколько сильно они похожи. - Те, кто просто общаются, в больницах друг друга не сторожат и сообщения не строчат, - говорит девушка, - сколько я ни прихожу к нему, так ты либо ушел, либо вот-вот придешь. Еле успеваю убегать. Отабек сидит и внимательно рассматривает ее лицо. - Зачем убегать? Мила внезапно заливается смехом, искренним и чистым. Поворачивает голову, и казах вздрагивает, когда замечает синяки в форме следов от пальцев. Рефлекторно косится на Громакова, видит, как тот сидит слишком близко к ним, как тот вцепил злые глаза прямо в спину Милы, которая своим торсом закрывает Алтына. Девушка поворачивает голову обратно. - Ухожу, чтобы вам не мешать, дурачок. И так же улыбается, какой-то маминой заботливой улыбкой. И Отабек Алтын, наверное, впервые в жизни чувствует, как кончики его ушей краснеют очень быстро и непроизвольно. Телефон отдает вибрацией прямо на парте, снова светится знакомым именем для обоих людей, что сейчас общаются. Отабек думает, что ему нужны длинные волосы, чтобы закрыть свое лицо, и удивляется, как эта девушка умудрилась вывести его из физического равновесия. Одной фразой. Абсолютно обычной. Ну и семейка у них, думает Отабек. - Не боись, - говорит девушка, водит длинным ногтем красного цвета по парте, - вас трогать не буду. Никите, может, даже скажу, чтобы он, - она запинается, глотает воздух, - прекратил все это. - Мил... - казах садится ровнее и наклоняется ближе. - Почему ты вообще..? Девушка резко поднимает на него глаза. Смотрит прямо в темные, глубокие и почему-то понимающие, словно на приеме у психолога. Грустно улыбается, опуская взгляд куда-то под ноги. - Люблю его потому что, - шепотом отвечает она, следя за движением собственного пальца по дереву, и дышит медленно и размеренно. Прям как Отабек. Парень отводит взгляд от этого шепота, который пробирает до самых белых косточек, и как-то слишком личное. Как-то слишком откровенно. - Может, ты поймешь когда-то, ха, - усмехается она как-то слегка болезненно, тут же срывая эту странную улыбку с лица, - сложная эта штука - любовь. Девушка поворачивается, встает на ноги, смотря прямо в напряженные глаза Никиты. - Особенно первая, - добавляет она тем же ужасающим шепотом, улыбается в последний раз казаху, так солнечно, что даже головная боль, кажется, проходит. И уходит прочь, почти что падая в объятия стоящего неподалеку парня, который тут же оборачивает свою руки вокруг нее. Утыкается в шею и даже перестает смотреть на Отабека с желанием убить в каждом зрачке. Алтын откидывается обратно на стул, касается подушечками пальцев собственных век, слегка надавливая. Странные люди эти русские, думает Отабек, сколько не живу в России, большинство отношений между людьми через пизду. Как и везде, думает Отабек. Трогает ладонью телефон, открывает входящие сообщения. Ю. Плисецкий: "не знаю, как оно там, но удачи. хз, доклад им сделай. порви там всех". Алтын усмехается. "Я не выступаю, Юр". И тут же, не успев спрятать телефон, получает ответное сообщение. Ю. Плисецкий: "а ты повыебывайся и выступи". Хороший план, думает Отабек, но все же посижу на ровном месте. Рыскает взглядом по кабинету в поисках японской темной головы, и находит того сидящим где-то впереди. Юри поворачивается, запуская руки в свою сумку, поднимает голову и встречается с Алтыном взглядом. Грустно и слабо, но все же улыбается, вопросительно клоня голову вбок. Отабек кивает. Кацуки кидает вещи обратно в рюкзак и быстрым шагом оказывается рядом, кидая учебники, что нес в руках, прямо на парту, усаживаясь на соседний стул. - Как жизнь? - спрашивает Отабек, подмечая в тусклом освещении неживой отблеск карих глаз. - Да нормально все, - улыбается Юри, снова улыбается, и Алтын думает, что вот всегда у всех все в порядке, а потом оттирай куски кожи и кровь с ковра. С туалетного кафеля. Да откуда угодно, нехорошо это. Сжимает кулак под партой, стискивая зубы. - А ты как? - спрашивает японец, достает учебник по математике и открывает тетрадь, исписанную двумя почерками. Где-то вверху замечает рисунок кота серебряной блестящей ручкой. - Как обычно, - тихо говорит казах, разжимает кулак и выдыхает через зубы, падая на свой стул еще больше. - Как обычно - не значит хорошо, - так же тихо говорит японец, и Отабек поворачивает в его сторону свою голову. Открывает рот, намереваясь что-то сказать. И закрывает его. Под оглушающий женский крик. - Помогите! Казах встречается взглядом с Юри, они целую вечную секунду сидят на месте, а потом резко встают. И все в аудитории тоже, как по велению волшебной палочки, вскакивают со своих мест. Кто-то опрокидывает парту. - Откуда кричат? - басит казах на весь кабинет. - Из сада, - отвечает ему чей-то голос. Алтын впутывает пальцы себе в волосы, разворачивается на месте, чувствуя, как непонятный страх подходит прямо к горлу, цепляясь за кадык острыми ногтями. Казах проводит по лицу ладонями, словно умываясь, в попытках стереть с себя напряженное чувство. А потом кто-то кричит еще раз. Громче. - Отабек? - говорит Юри, подходя ближе. Голос его дрожит, и такой же рукой он трогает того за край свитера. - Да, - отзывается казах, - да, все нормально. Кто кричит? Кому нужна помощь? Отабек выпрямляется, наблюдая, как половина одноклассников уже вышла с кабинета, и разбросанные учебники путаются на полу под чужими ногами с карандашами и ручками. Что происходит. Что опять происходит в этом лицее? - Блять! Нет!! Позовите сюда, ах, - чей-то всхлип бьет больно прямо по ушам, - позовите! Директора, кого-то, блять! Алтын чувствует, как под его пальцами вибрирует карман джинсов. Машинально сует туда руку, принимает входящий вызов. Не разрывает зрительного контакта с Юри, который стоит напротив, крепко сжимает себя в объятиях и иногда оглядывается на дверь из кабинета, чтобы поскорее выйти тоже. В саду все еще слышны чьи-то крики, непонятный истошный хаос, который мешается со всеобщим непониманием и паникой. - Прошел курсы телохранителя? - задорно звучит голос Плисецкого на проводе. - Юра, - шепчет Отабек, а потом резко вдыхает и говорит своим почти спокойным голосом, - Юра, тут кто-то кричит в саду. Никто не понимает, что происходит. - Ты только не нервничай! - кричит Юри в трубку, оказавшись очень близко к самому казаху, и паника в карих глазах передалась на другие. Как вирусное заболевание. - Че, сука? - бурчит Юра, и Отабек слышит, как тот либо встает, либо садится, и простыни шуршат под парнем. - Меня нет пару дней, а там уже новый пиздец? И даже без моего участия? Ну, охуеть можно. Спасибо, думает Отабек, что пытаешься шутить. Правда спасибо. Вслух этого не говорит, просто закрывает глаза, глубоко дышит. Отпускает из пальцев край собственной кофты, смотрит, что толпа рассасывается возле выхода. Кричит в сборище людей: - Что там? Кажется, оглушает этим Юрия, но блондин ничего не отвечает на это. Тоже слушает. Крик, громкий, полный ужаса, проносится по коридору, застревает в стенах и почти разбивает окна, кидается даже в телефонную трубку. - Блять, - стонет Юра, и помехи мешают его шепоту, - что там, Бека? - Я не понимаю. Не отключает телефон, держит где-то возле уха, когда проходит толпу. Раскидывает людей как можно более вежливо и тянет за собой японца. До сада - метров десять, не больше, а огромную застывшую толпу учеников и даже учителей видно отсюда. Входные двери открыты, через них и даже через окна можно заметить сцепленное кольцо хаоса. Охающих людей, и почему-то кто-то истошно ревет. Какая-то девушка подходит ближе. - Его что, убили?! И ее крик залетает везде: в темные волосы, под очки с синей оправой, в мобильник. В серебряные волосы. В светлое пальто. В кроссовки, которые, скрипя, двинулись по дорогой плитке. - Юри, стой! Алтын застывает на месте. Видит, как Кацуки со стеклянным взглядом бежит куда-то в сад, бежит, раскидывая всех людей, и почему-то казах подходит ближе. Крепко сжимает в руке телефон, замечая, что уже сам бежит. Юри кричит в толпу истошно, срываясь на животный рык. - Пропустите его! Кроссовки казаха еле удерживают резкую скорость. - Нет, постойте, постойте... - Вы вызвали скорую? Алтын почти задыхается. - Я сомневаюсь, что... Кацуки врезается в тушу, так и не успев добежать до сада. В светлое пальто и серебряные волосы. - Юри, нет, - шепчет ему Виктор, но Алтын слышит, потому что стоит близко. Видит дрожащие бледные пальцы, удивляется, почему Никифоров дергается, словно в истерике. Видит, как крепко сжимает он японца, пристегивает его к себе собственными руками и впивается всем телом, даже оправа очков, кажется, почти ломается. Отабек вспоминает мужской туалет и вздрагивает. Что-то неприятное переворачивается в желудке. - Пусти меня! Крик Юри звучит страшнее, чем все женские и мужские вопли до этого. Кацуки всхлипывает так громко и истошно, что хочется задохнуться. И совсем не хочется поворачивать голову в сторону парня. - Юри... - Пусть меня, блять, я сказал, Никифоров!.. И Кацуки бьет Виктора, почти рвет на нем пальто, зацепляясь ногтями за нитки. Выпрыгивает куда-то вверх, чуть ли не поверх серебряных прядей. Плачет как-то панически, захлебываясь в собственной панике, и дерет ткань верхней одежды, как стену, словно ему надо забраться куда-то выше. Чтобы увидеть. Алтын делает аккуратный шаг вперед. Кацуки орет что-то несуразное громко, срывая собственный голос до сплошного хрипа. Алтын сжимает трубку возле уха, дышит туда, слышит, как Юра пытается что-то сказать. Кажется, успокоить. Кацуки резко вырывается. - Юри, блять, нет! - кричит Виктор почти так же истошно, как и японец до этого. Но Отабек слушает не их. И смотрит он абсолютно не на них. Толпа расступается перед молчаливым парнем со включенным телефоном в руках. Кто-то закрывает рот рукой и всхлипывает, слишком тихо по сравнению с Кацуки, который где-то сзади, которого пытается удержать одной рукой учитель всемирной истории. - Мне надо...! - кричит японец, и капли его слез пачкают очки. - Это ведь не он, да? Пожалуйста, скажи мне! Отабек не слушает их. Отабек стоит на ровных ногах в своих новых кроссовках перед чем-то тучным, укрытым покрывалом почти полностью, как-то небрежно и явно в спешке. Не двигающимся. Лежащим пластом. Юра на том проводе физически чувствует ток по своей коже, когда дыхание Алтына полностью останавливается, и он не дышит. Когда Кацуки выкрикивает что-то так громко и больно, что лезвием режет прямо по позвоночнику, желудку и легким, скальпелем выгребая все внутренности, перемещая их на сырую землю. Отабек не дышит. Кацуки истошно кричит: - Кэнди! Захлебывается в истерике, и его ноги не выдерживают, и он падает прямо на траву, прямо в объятия Виктора с его ужасно выглядящим светлым пальто. С выбитыми нитками. Никифоров прижимает к себе японца, охватывает его всем телом и цепляясь пальцами. Шепчет что-то на русском. Отабек не дышит. Смотрит на выбивающуюся из-под простыни русую прядь с широким красным просветом. Кто-то под покрывалом тоже не дышит.