meraki

Чимин не всегда был таким. Он не считал себя зависимым от секса и никогда не думал, что, проведя месяц в одиночестве, будет так тосковать по своему другу. Своему большому, любимому, чонгучьему другу. А Чонгук, падла такая, укатил в свою Америку и не возвращается никак. Уже месяц как. Чимину больно, тоскливо, одиноко и снизу жмет всегда, когда не надо бы. Например, когда начальник отчитывает за очередной косяк в документах, или когда Хосок, заглянув на кофеек, начнет рассказывать про свои веселые выходные, или когда Чонгук соизволит ему позвонить в скайп, а Пак ненароком залипнет на его лицо, а потом ключицы, а потом, если тот решит куда-то отойти (как часто и бывает), на его обворожительные бедра. Нет. Чимин никогда раньше не был таким. Но секса хочется, хоть скули, хоть вой. А он верный, ждет своего «принца» из дальнего плавания и выжимает остатки смазки на руку, слыша звонкое «плюньк» от упаковки. А лучше бы его кто-нибудь «плюньк». Можно стоя, можно лежа, можно в туалете, можно дома. Все можно. Все. Только коснитесь, пожалуйста, пожамкайте задницу, поцелуйте, трахните, в конце концов. Но Чимин верный. Чонгук тоже верный. Он слушает наставления от своего куратора, но то и дело проигрывает в голове ту домашнюю порнушку, что однажды они с Чимином сняли (о чем старший [немного] подзабыл), и еле держит себя в штанах. Облизывается, сжимает кулаки, мнет бумагу, постукивает ручкой, в общем, держится. Но как же он все это ненавидит. Ему обещали двухнедельную поездку с разными плюшками от начальства, а в итоге он получил кучу работы, лишний гемор на свой зад и чертового -слишком сексуального- Пак Чимина на мониторе своего ноутбука. Пока его рука в тихую мнет член (старшему знать об этом не нужно вовсе), тот ему вещает о всяких мелочах и глупостях, которые Чон правда любит слушать, но не в том случае, если хочется, чтобы паковы губы взяли его головку и, блять, просто засосали. Как можно быстрее и глубже. Че-е-ерт. Как же Чонгуку хочется трахаться. Пожалуйста, пустите домой. Шла пятая неделя, 34 день, вторник, одиннадцать часов вечера и Чимин вновь у монитора. Вновь в своей любимой красной пижаме, с большой силой воли и желанием выйти в окно, впасть в кому, пока Чонгук не вернется, или хотя бы умереть. Чимин очень, очень-очень скучает по нему. И пока находясь в 9588 км от него, желание прикоснуться, прилечь на его грудь и оставить цепочкой совсем маленькие поцелуи на шее, умирает еще в зачатке. Зачатке вечных, бессмысленных, как и его жизнь, муках. Правда. Почему нельзя было отправить его мальчика в Тэгу или Пусан? Это тоже, между прочим, развивающиеся города. Кто вообще решил, что Лос-Анджелес — это мечта? Мечта Чонгука — это Чимин, а всякие Америки и Европы могут идти стороной. Три недолгих вызова (не больше) и Чонгук на той стороне, весь заспанный и такой плюшевый. Чимин в очередной раз готов выпрыгнуть в окно от изобилия собственных чувств. — Выспался? — первое, что говорит Чимин своему малышу. — М-да, — Чонгук еле раскрывает рот и все еще пытается осознать происходящее. Начинать свой день с Чимина, конечно, очень приятно, но все же тяжело. Он слушает о том, что тот готовил, что делал, с кем говорил и на кого обижался. Ничего нового, но крайне важно. Пока все это часть твоей жизни, ты — часть его жизни тоже, пускай далеко и одиноко. Да и рассказы о котятах и маленьких детях на площадке всегда вызывали в нем улыбку и тепло. — Ты покушал? — спрашивает он, пока Пак размешивает ложкой сахар в своей кружке, и опускает взгляд. Чонгуку невдомек, что с губами старшего. Они какие-то… странные? — Что с губами? Поперхнувшись, Чимин разливает перед собой еще горячий чай и сваливает стопку книг, что каждый раз обещал Чону убрать обратно на место. Ах, если бы можно было захлопнуть крышку монитора, удалить скайп и выключить wi-fi, спрятавшись в ванной комнате один на один с их общей резиновой уточкой, он бы это сделал. — Что? — Твои губы… они, ну, искусаны? — Я… э-это… — не будет же он говорить, что буквально за десять минут до звонка совершенно бессовестно дрочил на святой лик младшего прямо в их кровати и даже поленился пойти вымыть руку, — соус. — Какой еще соус? — нельзя думать, что здесь замешана измена, но Чонгук думает. Нельзя слепо вестись на поводу собственной ревности из-за какой-то мелочи, но подобное колит. Нельзянельзянельзя. Но Чонгук свирепеет на глазах, и Чимину становится страшно. — Какой, спрашиваю! — Не злись на меня, пожалуйста! — кричит в ответ Чимин и тут же закрывает рот рукой, удивляясь собственной реакции, как и сам Чон. — Прости. Только не злись, — уже тише говорит он, — просто… я… ну. Я не могу больше один. Ждать… — Что? — Ты уже месяц там, а мне одиноко. Очень сильно, Чонгук-и. Очень. — Ты, что… — он теряется в словах и догадках, но, кажется, понимает. Нет, он сам такой же. Черт. Два идиота, — я. То есть, ты, ну, — Чонгук становится все тише и тише, боясь озвучить собственные мысли. — Да, Чонгук, я дрочил, боже. Почему мы с тобой как два девственника? Я дрочил на тебя! А еще я жутко хочу секса! С тобой! Вот! Понятно?! Младший краснеет и плывет прямо перед камерой, буквально: он скатывается с кресла прямо под стол и боится показать свою растерянность старшему. Какой же все-таки Чимин бесстыдник. — Правда? — спрашивает он из-под стола. — Да. — Хорошо. — Да? — вытягивается старший, будто это поможет ему увидеть происходящее за камерой. — Да. — А ты… ты тоже? — Да. — Хорошо. — Ага. Вот и поговорили. — Ты, — осторожно начинает Чимин, — скоро приедешь? — Через неделю. Уже официально, — все продолжает говорить младший где-то под столом. Как его еще слышно только? — Тогда, я хорошенько подготовлю себя. Для тебя. — Угу. Чонгук даже спрашивать не хочет, что именно будет делать Чимин, но сам он уже готов. А когда через неделю он наконец-то увидит его в аэропорту, то не сможет сдержаться. Это подтвержденная на все 100% информация. Точно-точно. Даже сомневаться не нужно. Потому что у Чонгука выдержка дерьмовая, а Чимин тот еще бесстыдник.