***
Это просто удивительно! Как в его дурную голову могла прийти подобная мысль? Ее, Касси Малфой, не уважают однокурсники? Ха! Кто он такой, чтобы делать подобные заявления?! Жалкий потомок когда-то уважаемого рода. Его семья разорилась. Все его наследство — убогий домишко в убогом маггловском городке. Если подумать, он ничем не лучше нищебродов Уизли. Разве что только не предатель крови. Но до этого, судя по его симпатии к грязнокровке Грейнджер, было недалеко. Устроившись на постели, Касси распустила волосы. Заклинанием очистив лицо от легкого слоя пудры, она кинула взгляд на прикроватную тумбу и, взмахнув палочкой, потушила свет. Стеклянный шар по-прежнему лежал на отведенном ему месте в глубине полки. Белесый туман по-прежнему источал слабое мерцание. Все было по-прежнему... и нет. Пару секунд Касси прожигала напоминалку мрачным взглядом, а затем, вздохнув, показала ей язык.Глава 8.4
4 августа 2017 г. в 02:46
— Это безобидное заклятие! Мы даже не ударили его ни разу, просто припугнули и все.
— Да уж, безобидное, — произнесла Касси Малфой, стоя напротив одноклассников, облокотившись на письменный стол. В ее размеренном голосе улавливались звенящие ноты, не предвещавшие ничего хорошего тем, кто находился прямо перед ней, на расстоянии нескольких шагов.
Тусклое холодное освещение слизеринской гостиной делало ее кожу неестественно бледной и какой-то зеленоватой. Мерцающая пудра и светло-серые раскосые глаза эту бледность лишь усиливали.
Касси Малфой была самой красивой девочкой в этой гостиной.
В этой школе.
В этом мире.
Саймон не заметил, как в ее правой руке оказалось гусиное перо, пух которого она задумчиво перебирала своими тонкими белыми пальцами.
— Это перо тоже безобидное, пока не воткнулось кому-нибудь в глаз. А листок пергамента, — она указала на стол, где покоилось недописанное эссе, и извлекла из стопки чистый свиток, — сама невинность.
— Что ты делаешь? — нервно осведомился Саймон, глядя, как Касси садится за стол и обмакивает перо в чернильницу.
— Ничего особенного, — произнесла Касси, пожав плечами, и, не глядя на Саймона, принялась выводить на пергаменте буквы. — Праздничный торт удался на славу, нужно написать об этом маме с папой. И рассказать обо всем, что произошло сегодня, — она подняла взгляд и улыбнулась одними губами. В ее глазах по-прежнему были злость и холод. — Папе, как главе попечительского совета, важно знать, что никто в этой школе не замышляет ничего дурного.
— Никто ничего не видел, — произнес Саймон, то и дело поглядывая на Крэбба и Гойла. — Чем хочешь поклянусь! Там были только мы и этот лузер.
— Дорогой папочка, — она сделала страшные глаза, явно вовсю наслаждаясь происходящим. — Мне очень жаль, но Слизерин в этом году, похоже, уступит Кубок школы Рейвенкло. Ты даже не представляешь, как это обидно. Все мы так старались заработать баллы для факультета. Мы вели себя хорошо, и Слизерин недавно выбился в лидеры. Но Крэбб и Гойл ведь не могут не почесать свои кулаки. Они решили махнуть рукой на осторожность и крупно попались на хулиганстве. Если бы не этот досадный случай, флаги Слизерина наверняка украшали бы Большой зал на прощальном ужине.
Она вздохнула. Крэбб буркнул что-то нечленораздельное, пряча заплывшие жиром глазки, которые и без того едва различались на его лице. Губы Касси снова растянулись в улыбке. Ей играло на руку то, что отцы этих двух недоумков так любят делать крупные квиддичные ставки. И что мистер Малфой временами поощряет их азарт.
— Я совсем забыла, — Касси глянула на Саймона, который буравил глазами пространство чуть выше ее плеча. — Папочка, Саймон Пайк тоже решил, что репутация факультета не так уж и важна, а вот если он сделается главным хулиганом Хогвартса… он действительно думает, что станет им.
Саймон проглотил слюну и уставился на Касси. Та, в свою очередь, удостоила своим взглядом один лишь свиток желтоватой бумаги.
— Пока я заботилась о победе нашего факультета в школьном соревновании, он думал только о себе, — Касси одарила беглым взглядом свои холеные ноготки. — Наверное, должность его папы в Отделе правопорядка не такая уж и значительная.
Хорошо, что Касси не слышала, как у Саймона екнуло сердце. Хорошо, что никто, кроме Саймона, этого не слышал. Еще недавно он думал о том, что его подозрения, скорее всего, не оправдаются. Лонгботтом не сможет вытеснить его из общества, в которое он чудом затесался и удерживается в нем до сих пор лишь благодаря благородному происхождению матери.
А сам он не займет в этой школе место, которое больше всего на свете боялся занять.
«Лузер… эй, лузер!..»
Одна из сестер Саймона родилась сквибом и с недавних пор работала в магазине мадам Малкин, а другая вышла замуж за ловца команды «Пушки Педдл», вечного аутсайдера в мире квиддича. Саймон оказался неважным наследником. С самого рождения его здоровье оставляло желать лучшего. Целители сказали — драконья оспа может убить его. Саймон слышал это. Так родился его первый страх — ипохондрия.
Когда магические способности проявились у него в возрасте пяти лет, его родители обрадовались. Их сын — не сквиб, и слава Мерлину. А когда в одиннадцатый день рождения Саймон получил письмо, он понял, что не хочет ехать ни в какой Хогвартс. Мало ли, чем можно там заболеть. Мало ли, кто может его обидеть. Там все чужое. Все чужие. Но учиться в школе нужно — так сказал отец. А все необходимые зелья он найдет в больничном крыле, сколько нужно, стоит только отдать рецепт в нужные руки. Так сказала мама.
Его нежелание уезжать из дома сменилось иным чувством, когда на платформе девять и три четверти Саймон увидел ее. Первая мысль — она ему привиделась. Такие белоснежные гладкие волосы, такая грация при повороте головы, плавная прямая походка могла быть только у принцессы фей. Саймон не удивился бы, узнав, что в роду у этой девочки были феи. Он видел ее мельком в поезде, в компании двух здоровенных парней, еще одного — черноволосого и чуть смуглого, его обаянию любой бы позавидовал, и двух девочек, которых ему по понятной причине даже не хотелось рассматривать.
У Саймона свело живот и едва не подкосились ноги, как только он случайно встретился с ней взглядом. Она была сокровищем, спрятанным за пятью замками. Она была совершенством.
В купе он сидел у окна, пока к нему не присоединились трое будущих первокурсников. Первый был чернокожий, в маггловских джинсах и футболке с непонятным рисунком, похожим на эмблему спортивной команды. Он едва ли не с порога пожал Саймону руку и назвался Дином Томасом. Он все время задавал вопросы, иногда глупые, на которые Саймону приходилось отвечать, чтобы не выглядеть идиотом или психом. Вскоре появился мелкий — рыжеватый шатен, слегка веснушчатый, нос картошкой. Говорил с идиотским акцентом, будто его рот был полон каши. Ирландец, деревенщина, любитель болтать без умолку. Теперь они вдвоем с Саймоном отвечали на вопросы этого ниггера.
Следом появился еще один — споткнулся и, перелетев через порог, грохнулся прямо Саймону под ноги. Неповоротливый, толстый, но все же меньше, чем те двое верзил из дальнего купе. Говорил он тихо и заметно шепелявил. У него была щербина между передними зубами, которая портила его лицо. Он пыхтел и рассыпался в извинениях, пока те двое помогали ему встать и водрузить на полку чемоданы. Затем он ушел и появился с жабой в руках спустя два часа. Поезд к тому времени давно тронулся, а Саймон успел сыграть с ирландцем Финниганом две партии в волшебные шахматы.
С Лонгботтомом Саймон обменялся карточками от шоколадных лягушек и парой общих фраз. Лонгботтом признался, что никогда не летал на метле. Саймон только молча усмехнулся. Признаваться в том, что сам он летал из рук вон плохо, ему не хотелось.
Финниган убедил Томаса, что нужно идти в Гриффиндор, ведь этот факультет самый крутой в Хогвартсе. Лонгботтом выразил желание оказаться в Хаффлпафф. Почему — так толком и не смог объяснить. Нес какую-то чушь. Саймону было все равно, куда распределят его самого. Разве что, думал он, хорошо бы попасть на один факультет с той красивой девочкой. Он все-таки решился спросить у Финнигана, не знает ли он девочку с длинными белыми волосами, ту, что вошла вон в то купе.
Лонгботтом знал ее имя. Знал, чья она дочь. Он познакомился с ней в Косом переулке месяц назад. Как именно — не объяснил, но выражение его физиономии Саймону не понравилось.
Кассиопея. Это имя показалось Томасу смешным. Он два раза его переспрашивал и улыбался при этом все шире. А Лонгботтома внезапно заинтересовало, за какую сборную по квиддичу болеет Финниган.
Позже двое его спутников были распределены в Гриффиндор. Лонгботтом отличился перед всей школой, и Саймон мысленно поблагодарил его за это. Главное, говорил он себе, не отличиться самому. Когда Шляпа отправила Касси Малфой в Слизерин, Саймон уже знал, куда попросится. Шляпа с его выбором была, в общем-то, солидарна.
В первые дни он чувствовал смятение, корил себя за импульсивный поступок. Ведь в Слизерине все друг друга знали, и где, как не здесь он — полукровка, чужак, — рисковал стать объектом для насмешек. Волнение сказалось на его здоровье, и первую неделю занятий он пропустил почти полностью, наведываясь в больничное крыло. Место главного неудачника школы было занято, но чутье подсказывало Саймону, что расслабляться пока рано. Ведь неудачников может в любой момент стать двое. Любое неосторожное слово, движение, жест... да и слишком долгое молчание могло создать впечатление, будто он трус и неудачник. Правда, Миллисент Булстроуд никто не обвинял ни в чем подобном. Но кто стал бы дразнить внучку главы Аврората и дочь магистра Отдела Тайн? Даже если она огромная и страшная, как тролль. Эти ее желтые глазищи... Саймон думал примкнуть к ней, чтобы при случае иметь возможность спрятаться в ее тени. Он сидел с ней за одной партой на всех занятиях и пару раз пробовал начать разговор, но разговор не клеился.
Он присматривался. Изучал. Наблюдал.
Наблюдать за тем, какое внимание Касси уделяет Лонгботтому, было невыносимо. Ревновать ее к близким друзьям было глупо, Саймон понимал это. Забини — типичный красавчик. Нотт — законченный сноб. Этих двоих Касси знала с пеленок. Но Лонгботтом — совсем другое дело.
Касси крайне редко ходила одна, ее всегда кто-то сопровождал. Драгоценности всегда должны находиться под охраной. Но ни с того, ни с сего она решила поглядеть, как тренируется команда Рейвенкло. Без Блейза и Нотта, без Пэнси. Это было очень странно. Саймон держался на расстоянии, следуя за ней до самого стадиона и, подойдя настолько близко, насколько это было возможно, чтобы остаться незаметным, он увидел ее вместе с тайным собеседником. Они сидели рядом с кучкой рейвенкловцев. Смотрели тренировку и разговаривали.
Саймон не желал думать о том, почему они сидят так близко. Почему она поправляет ему шарф, словно он… нет. Только не это. С кем угодно, хоть с водяным чертом. Только не с Лонгботтомом. Саймон чувствовал себя униженным. Ради этой встречи она шла на стадион в одиночестве.
Зачем? Он не мог понять.
Зато ответ на вопрос «почему?» был предельно ясен. Лонгботтом не просто был чистокровным магом, а входил в священный список. Как ни крути, Лонгботтом ей ровня, а Саймон — нет. Этим же вечером Касси принесла в гостиную его напоминалку и заявила — берите. Оно ваше. Делайте с этим, что хотите. Больше она ничего не сказала. Все, что Саймон говорил позже, наблюдая за тем, как Лонгботтом силится побороть проклятие обезноживания, к сожалению, будет лишь плодом его фантазии. Точнее, не совсем фантазии. Слова эти принадлежали Пэнси, но против заявления подруги Касси не возражала. Саймон почти не соврал. Почти.
Он легко подмечал чужие недостатки. Того урода в зеркале это успокаивало. Саймон ненавидел его. Он ненавидел мать больше, чем любил, за то, что она не смогла передать ему свои симпатичные черты лица. Отца он тоже ненавидел. Не только за то, что воплощал собой зеркальное отражение его юного облика. Отец не любил его так, как любил Иветту и их с Гэлвином мелкого трехлетнего отпрыска. Он ненавидел Пенелопу… паршивая сквиб. Но даже она в чем-то превосходила Саймона. Пенелопа была доброй и красиво вышивала крестом. Не было ничего такого, что бы Саймон умел делать так же безупречно, как вышивала вручную его сестра.
Ненависть — вот, что у него было. Он прекрасно знал, кого и за что ненавидит. Нотта — за его потрясающий снобизм и за его бесспорное лидерство в компании одноклассников. Блейза — за его темные с поволокой глаза и обаятельную ленивую меланхолию. Саймон своими глазами видел — на Блейза засматриваются даже старшекурсницы. Касси он ненавидел за то, что знал: дверь, ведущая в ее сердце, закрыта для него.
Крэбб с Гойлом поначалу казались Саймону воплощением кошмаров. Он знал, что должен благодарить Лонгботтома только за то, что до сих пор, его стараниями, не стал мишенью для их кулаков. Но ведь мишень со временем изнашивается, и ее нужно менять на новую. Поэтому он все же поборол желание скрыться и, вопреки ему, шагнул навстречу своему страху, случайно увидев, как эти двое караулят кого-то в коридоре на первом этаже.
Караулили они, как оказалось, Лонгботтома. Хотели показать ему, что бывает с теми, кто подолгу торчит в теплицах. Саймон понял: единственно верный способ не стать грушей для битья — это сжать кулаки и ударить в эту самую грушу. Это было, в сущности, очень просто. Ведь все, что ему хотелось делать в последние несколько месяцев, это наносить удары. Один, второй, третий… медленно, методично, раз за разом поражая одну и ту же цель — собственное чертово несовершенство.
Но теперь, когда Касси, кажется, действительно стала переживать за факультет, Саймон понял — пора взять передышку. Ведь Крэбб с Гойлом уже фактически его приятели. Они прикольные, по-своему. Хоть Саймон все еще ненавидел их за то, что они большие и сильные. Но несколько месяцев травли одной жертвы сблизили их настолько, что Саймон перестал их бояться. Почти перестал.
Касси запечатала письмо и, привязав его к лапе филина, вышла из гостиной, чтобы подняться в холл и выпустить птицу из замка. Саймон провожал ее внимательным взглядом. Кажется, она ни слова не написала про сегодняшний инцидент. Ведь надавить на нужный рычаг у нее получилось. Крэбб и Гойл боялись своих отцов что разъяренную мантикору. А их отцы крупно задолжали мистеру Малфою. Мистер Малфой был гораздо страшнее их обоих.
Повернув лопоухую голову, Саймон обнаружил, что Крэбб и Гойл смотрят на него. В этих взглядах, он отметил, не было ничего такого, что заставило бы его сердце кубарем скатиться в пятки. Они смотрели на него со спокойным ожиданием, дружелюбным настолько, насколько это возможно в их случае. Так подчиненные смотрят на своего непосредственного начальника, решил Саймон. И на правах начальника он предложил им партию во взрывчатые карты. В конце концов, иногда своих подчиненных нужно баловать.