Искристый воздух

Нерешительно и мягко пальцами по коже, вслушиваясь в спокойное и ровное дыхание. Физически растворяясь в этих прикосновениях, забывая о мире за пределами комнаты. Уже не различая в себе личности, отделимой от Гарри. Боль коротко вспыхивает где-то в затылке и разливается в груди — мир всё же есть, за пределами этих четырёх слишком светлых стен. Тусклых из-за серого неба за окном. Из-за полузадёрнутых штор. И всё же, сейчас есть только они и тишина. Более откровенная. Опасная. Оголяющая всего до последней чёрточки-мысли. И дыхание смешивается с воздухом, растворяя секунды. Пока не встанет солнце, они — просто они. Двое без прошлого и невыносимого настоящего. Смутного и тревожного будущего, о котором думать не хочется совсем. Слишком много недотонов и умолчаний. Многоточия почти в каждом вопросе. Пальцы всё так же скользят по коже, пока не натыкаются на надпись. Губы трогает улыбка. Робкая и хрупкая, но поразительно счастливая и кричащая об этом счастье. «Я люблю тебя» Сердце сладко замирает в груди, пальцы скользят дальше. Из груди вырывается тихий осторожный смех, не дай Бог проснётся! «Я буду есть что угодно, если ты это приготовишь. Только не морских ежей! Гарри, пощади их!» Пальцы со спины возвращаются к плечу, и Мэтт закусывает губу почти до крови, желая стереть эти слова с мягкой кожи. «Ты меня намеренно мучишь? Знаешь куда бить и пользуешься этим, так? Хуже соулмейта быть не могло» От чувства вины за свои слова хочется раскроить черепную коробку. Страшно даже подумать, что тогда творилось с Гарри, но он сказал лишь: «Глупее соулмейта быть не могло» И эта надпись физически ощущается под лопаткой. Прожигает кожу, потому что больно тогда было обоим. Ещё не наигрались в «правильно/неправильно». Стремились не замечать. Но это их попытки проигнорировали. Ведь сейчас Гарри спит на кровати, зарывшись в одеяло и обнимая подушку, а рядом, задыхаясь от нежности лежит Мэтт. И это уже не впервые. Они не могут друг без друга. Не получается ни дышать, ни нормально соображать. Наказание какое-то. Самое правильное и отрезвляющее. Теперь понимают оба. Но всё продолжают фарс под названием «друзья». Давно уже не настолько убедительный. Это роли, которые они не могут сыграть. Потому что внутри всё кричит против. Потому что не могут не прикасаться. Не целовать. И всё же держатся, урывая себе время так редко, что всё происходит слишком быстро и резко. Иногда грубо и жадно. Так, что душа сгорает где-то далеко, оставляя после себя лишь дым и запах хвои. То, как пахнут эти чувства, что уничтожают, но только так становится возможным дышать. — Сколько сейчас время? — Гарри сонно щурит глаза, отрывая голову от подушки и поворачивается к окну. Его голос хриплый и усталый. — Ещё слишком рано, спи, — Мэтт обнимает Шума и покрывается мурашками, когда мужчина выдыхает облегчённо ему в шею и лишь сжимает руками крепче. На ключице Гарри появляется недавняя фраза Мэтта, и Даддарио улыбается грустно, но нежно. Ещё несколько слов, которые оказались так важны для Гарри. Ещё несколько слов, которые он будет замазывать тональным кремом день за днём. Ещё несколько слов, о которых он никогда не скажет Шелби.