Искристый воздух

«Мы лишь вороны. Вороны, что несут дым на своих перьях. Вороны, что взмахивают крылом, навлекая горе и потери. Мы — неудача этого дня. Штрихи, которые не сотрёшь, не испортив картины. Но самые неумелые. Мы лишь птицы, которым не посчастливилось оказаться не в том месте и не в той жизни. Вороны умирают загнанно… Воины умирают отчаянно… Маги умирают болезненно… Все они лишь птицы. Нити судеб, что сплетаются в непредсказуемый узор. Лишь птицы». Снег и песок. Самая несмешная шутка, которую можно услышать. Непонятная, и больше похожая на выкрутасы воспалённого мозга. Но не когда внутри отголоски Севера. Не когда голоса людей сливаются в непрекращающийся звон, который из серии молота и наковальни. Вино на языке уже не горчит. Кровь на руках ощущается всё так же. Рукоять меча поблескивает в переливах пламени у края стола. Мех на плаще отдаёт псиной. Внутри неприступная скала. Такая же громадная. Такая же никакая. Обласканная ветром. Им же поломанная. Крови на руках нет, но она призраком на коже и под ногтями. Меч давно не слышал песни боя и звона братьев, но его эфес блестит призывно. Вино не разбавлено водой, но вкуса не имеет. Плащ напоминает стаю волков, что жили неподалёку от дома. Сбежать с Севера. Без оглядки, будто гонимый гончими. Только этот холод суровый внутри остаётся. По ночам не даёт век смыкать, вглядываться до боли в глазах в темноту вынуждает, ожидая услышать завывание метели. И снова проклинать воронов. Птиц, которых камнями закидывают. Потому что они несут с собой горе и смерть. На Севере и так хоронят многих. Не успевает поостыть земля, как снова берутся за лопаты. На Севере воронов не любят. Их убивают, шеи сворачивая, пока клюв раскрыть не успели. Северяне слишком суеверный народ. Но гомон людей тот же, что и шум пьянки у костра. После дня пути. Жары, когда ни капли во рту и лишь желание с головой в песок зарыться. А он бесконечный — удушливо-жёлтый простор. Кубок с вином сверкает червонным золотом. Тяжёлые кольца на пальцах, за которыми многие следят, раскрыв рты. На губах шершавый песок — сколько бы ни выпил. Шелк с запахом пустыни и конского пота. Эта ненависть к дороге должна была заменить страсть к ней же в крови. Жар песка пробрался внутрь снаружи. Ещё немного, и расплавит кости. Вино в кубке крепкое, сладкое. Но обманчиво хмельное, слишком губительное. Кольца как якорь — пропасть не дают. Но тянут на дно, камнем сверху приваливаясь. Песок в кровь раздирает губы, скрепит на зубах и стремится в горло, после чего алым станет белый платок. Шелк липнет к телу, но чарующе оттеняет бронзовую кожу. На Юге нет ничего, кроме тебя и твоего каравана. Остальные лишь миражи. Те самые, что солнцем и без воды в пути целый день. От каждого решения ни одна жизнь зависит. Только со своей ничего поделать не может. Себя спасти не может. Кровавые платки кончаются силы прятать. Он сдаёт — это начинают замечать. Пустыня забрала многих. Он станет лишь ещё одним. Воронов здесь не любят. Их ловят и сжигают в костре. Бывает, что с издёвкой дёргают перья. У них слишком жёсткое мясо, и поэтому они не нужны. Вороны несут неудачи. Чёрные перья — как символ падения. Их кладут на подушку врагу по утру. Недавно он нашёл целую мёртвую птицу у себя в углу в шатре. Вороны не могут долго выносить жару. Птиц оставляют подыхать от обезвоживания или топчут конями. Южане подлый и неблагодарный народ. Так что ж. Снег и песок. Это всё ещё самая несмешная шутка, из услышанных мной. Но я знаю, что в тот вечер Северянин допил залпом вино. Что Южанин наконец поднял задумчивый взгляд от кубка. И заглохли голоса. Эфес меча блестел от пламени у края стола. Червонным золотом тосковал кубок с вином. И тогда нашли друг друга два ворона из разных миров. Снег и песок. Всё ли ещё это шутка, из услышанных мной?..