Нянька для поп-группы

Просыпаюсь я в своей постели. Определяю это, не открывая глаз, - по легкому черничному запаху, который идет от подушки и одеяла. Потихоньку вытягиваю ноги, пробую пошевелить руками, возвращая способность свободно двигаться. Такое ощущение, что я спала миллион лет, и от долгого лежания тело слушается с трудом, через силу. Пальцы находят подол платья, сбившийся около живота – я в одежде… Не хочется вставать, поэтому я поворачиваюсь на бок, в обратную от окна сторону – подальше от солнечных лучей на подушке, и, приоткрыв один глаз, встречаю чужой взгляд. - Да что б вас всех… - натягиваю одеяло на самый нос. – У вас что, затопило крыло, что вы ко мне начали таскаться по очереди? В этом доме куча свободных спален! - И тебе с добрым утром, - ослепительно улыбается Чонгук. Он лежит, удобно устроившись на соседней подушке, свежий, с влажными после душа волосами, и я потихоньку начинаю его ненавидеть: сама-то я словно заспанная развалина. Чонгук еще добавляет: - У тебя волосы всегда со сна так торчат? И я невольно тяну руку ощупать макушку, на которой колом стоит завязанный еще вчера пучок. Конечно, я сейчас просто красавица. - Кыш-кыш-кыш из моей постели! – ворчу я, пытаясь сообразить, как вернуть подол на место, чтобы соблюсти рамки приличий, когда вылезу из-под одеяла. – Пора снова начать запирать от вас дверь. - Лохматая, с нечищеными зубами, – Чонгук легонько дергает меня за кончик носа, - ты все равно очень милая. Мне бы не раскраснеться от смущения, а еще от того, насколько близко он подобрался, и я соскальзываю ужом с кровати, придерживая платье. - Тебе стоит держаться от меня на пару метров дальше, - напоминаю, скрываясь в ванной комнате. - Не хочу, чтобы из шкафа выскочил очередной фотограф. Спасай потом твою репутацию. - Люблю риск! Да за что мне это?.. В зеркало даже не смотрю, чтобы не расстраиваться. Скидываю с себя все и включаю воду погорячее. А пока старательно намыливаю руки, все пытаюсь вспомнить, чем же закончился вчерашний вечер. Последнее, что осталось в памяти – подрагивающий огонек в траве и мягкое тепло где-то в районе сердца. Мы целовались или нет?.. Я все еще не могу дать однозначный ответ, когда заворачиваюсь в полотенце и хватаюсь за фен. Равномерное гудение наводит на мысли о работающем моторе машины, которая везет нас с Джином обратно в город, но к самому важному так меня и не приводит: целовались или я выдаю сон за явь? Чонгука что-то давно не слышно – может, ушел? Я не взяла с собой в ванную ничего из одежды, а платье, что было на мне, валяется в луже на полу. Не нахожу и халата – наверное, горничная забрала, чтобы потом сменить. И что теперь, в полотенце выходить? - Ты еще там? – кричу, надеясь, что мне никто не ответит. Дверь приоткрывается, и в щель, как по заказу, просовывается стопка чистой одежды. Какой предусмотрительный. - Прекрасно выглядишь, - сообщает мне Чонгук, когда я выхожу полностью одетая. Конечно, это же ты решил, какой мне сегодня быть. Контроль над жизнью ускользает из моих рук все дальше и дальше, и остается все меньше вещей, за которые я действительно отвечаю. Замечаю на столике у кровати знакомую чашку кофе. - Это ты принес? - Нет, она уже тут стояла. А что? Уже стояла… Что-то новенькое. Не нравится мне, что в любое время дня и ночи в мою комнату заходят все, кому не лень. Действительно, пора запираться… О чем я вообще? У меня нет в этом доме своей комнаты, нет своих вещей, да и меня самой в этих стенах совсем скоро не будет. Опять злюсь на себя – совсем размякла от сытой жизни. Характер, привычки – все летит кувырком, стоит только представить, что придется прощаться. А я ведь не могу уйти, не попрощавшись, правда?.. Хотя бы с Джином… Совсем запуталась. Пока я спорю сама с собой, Чонгук ведет меня куда-то. Я замечаю это уже в лифте, который спускает нас в подземный гараж. - Эй, столовая в другой стороне! Он загадочно улыбается. - Сегодня никаких домашних завтраков, ты похищена. Опять эти непонятные игры. - И кем же? – не без сарказма спрашиваю я. - Нами, - узнаю я голос Намджуна. – Техас, давай пошевеливайся! Ты как стала юбки носить, совсем расслабилась – всюду опаздываешь. Ты полшкафа перемерила, пока собиралась? Чонгук отходит на шаг в сторону, и я оказываюсь прямо перед пикапом, чей мотор уже заведен. Машину слегка потряхивает, словно она только и ждет, чтобы сорваться, набирая скорость, в даль. А из окон, из открытого кузова на меня смотрят такие знакомые веселые, с искорками глаза... Чимин и Хосок протягивают мне руки, и я взлетаю выше, чем могу себе представить. И дело не в расстоянии, а в ощущении, потому что все, что меня мучило и тревожило, остается далеко на земле, а тут, наверху, играет с волосами ветер, а все остальное – пропади оно пропадом. Чонгук одним махом запрыгивает рядом и коротко стучит по крыше кабины – поехали! И мы едем. - Что все это значит? – спрашиваю, чтобы вернуть чувство реальности, без которого происходящее кажется слишком невероятным. Чимин снимает с себя куртку и набрасывает ее мне на плечи: - У тебя сегодня свидание. Сумасшедшее – потому что нас семеро, а ты одна. Люблю его улыбку: она кружит голову крепче целой бутылки вина. - Еще никогда не была на сумасшедших свиданиях. Уверена, это будет потрясающе. Так оно и происходит. Если бы у меня была возможность сохранить один из дней своей жизни в виде памятного подарка, я бы, без сомнения, выбрала этот. Я собрала бы в ладонь юность, энергию, драйв и даже идиотские шуточки Хосока, закупорила бы у сердца поближе, чтобы никогда не забывать ни минуты, ни секунды этого счастливого времени. Потому что такие дни не повторяются. Не повторяются никогда. Мы движемся куда-то очень далеко, в места, совсем мне незнакомые, проезжая городки и деревушки, изредка останавливаясь, чтобы перекусить или сфотографироваться на фоне очередной живописной достопримечательности. Когда по пути случайно натыкаемся на передвижной парк аттракционов, надолго застреваем на чертовом колесе, оглашая криками всю округу. Чонгук божится, что выиграет для меня в тире самого огромного медведя, и делает это с третьего захода. Медведь с меня ростом, и я прячу в нем лицо, чтобы никто не заметил, как предательски блестят мои глаза. Мы таскаем его из одного конца парка в другой, назначив еще одним членом нашей дружной команды, и кормим токпокки, не боясь испачкать. Обедаем прямо на земле, обложившись коробками, и в привычном хаосе я уже сама не понимаю, что ем и кто меня кормит. Мне вообще не полагается ничего делать, и когда я берусь за карманный ножик, чтобы разрезать никак не дающуюся пачку чипсов, они принимаются наперебой кричать: - S.O.S.! Нож на горизонте! – Пока не отбирают у меня не только нож, но и чипсы. Мне полагается только смеяться. И я смеюсь: когда эти мальчишки устраивают уличный концерт, используя вместо барабанов пустые коробки. Когда наряжаются в одинаковые дурацкие шапки с кошачьими ушами, или когда гоняют на взятых напрокат велосипедах, выделывая головокружительные трюки. Тэхён собирает всех собак в округе, подкармливая их остатками обеда, а местные ребятишки носятся за ним, словно свита за королем, - и на это тоже без смеха не взглянешь. Где-то посередине нашего путешествия увязаем на бездорожье, и пока я с медведем в обнимку стою на большом валуне, они по колено в грязи выталкивают машину на место поровнее. А потом вповалку лежат в кузове, задрав голые мокрые ноги на бортик, и горланят шутливые песни, а я сажусь за руль и везу их куда глаза глядят, пока им не надоедает. Перед тем, как повернуть назад, мы заваливаемся шумной толпой в какой-то придорожный бар, и там пьем макколли (все, кроме Намджуна, который вызывается водителем на обратный путь). А потом уже изрядно повеселевший Хосок широким жестом предлагает мне выбрать любую песню, которую они исполнят лично для меня: - Это наш подарок, - заявляет он. – Только учти, поем мы просто отвратительно. И я пользуюсь этой неожиданной возможностью и прошу о запретном – о той самой песне, что показал мне Юнги, и презираю себя за это. А когда они, согнав со сцены музыкантов, сами берутся за инструменты и исполняют мою прихоть, презираю себя еще сильнее – потому что тайком перевожу телефон в режим записи… Обратно мы едем уже по темноте. Мне с самого начала предлагают занять место в кабине, но я меняюсь местами с клюющим носом Юнги и отправляюсь на свежий воздух. В груди слишком тесно от жара, чтобы расставаться с прохладным ветром. Ко мне присоединяется Джин, и мы впервые за день можем побыть наедине. Чимин и Тэхён уже спят, удобно устроившись под плюшевым боком медведя, и я, возвращая куртку, накрываю их обоих по самые уши. А Джин делит свою куртку на нас двоих, как вчера – плед, и я без раздумий позволяю себя обнять и утыкаюсь затылком ему в ключицу. - Мы завтра улетаем, - прижимается он губами к моему уху. – На несколько дней. Ты обещаешь, что с тобой все будет в порядке? Киваю – будет. Будет, но уже где-то в другом месте. Это хорошая возможность что-то сказать на прощание, но я сперва медлю, а после и вовсе решаю хранить молчание до самого дома. Зачем воздвигать между нами мост из слов, чтобы потом его разрушить? Пусть больно будет мне одной. Он зарывается лицом в мои волосы и надолго замирает, а я до безумия рада, что ветер осушает мои глаза прежде, чем они успевают наполниться. Сейчас во мне так много любви, она застревает с болью где-то у горла, потому что я никогда не позволю ей вырваться на свободу. Я люблю отчаянно, до безумия всех и каждого в отдельности: Чимина, Хосока, Чонгука, Намджуна, Тэхёна, великого и ужасного Юнги, и тебя, Джин, тебя особенно. И я никогда не забуду вас, где бы я ни оказалась и что бы со мной ни происходило. Прощайте. И простите.