Счастливая родинка

Цифры врать не могут. На дисплее ноль звонков. Не то, чтобы я постоянно проверял наличие звонков, сообщений, и когда Паша в последний раз был в сети. Интернет у меня почти отсутствует, и я довольствуюсь своей музыкой в плеере. Постараюсь сегодня сделать всё, на что я способен. Сижу за столом с листком бумаги и с ручкой. В голову ничего не лезет. Неудивительно. Только проснулся и принимаюсь за работу. Итак. Стихотворение должно быть готово к вечеру, а иначе я ничего не заработаю. Поднялся на чердак. Может тут вдохновление найду? Игорь с утра ушёл за водой. А вот и он. — Ты на верху? — Да. Пытаюсь написать стихотворение. Слишком быстро он оказался так близко. — Воруешь идеи из книг? — Ничего больше не остаётся. У меня нет мыслей. Не знаю, о чём писать. — Дай свою руку, — он без спросу взял меня за запястье и поставил мою ладонь на свою грудь. Туда, где бьётся его сердце. Стучит. И только там, от его сердца исходит жизнь, которая передаётся по всему телу. Немного позднее я смутился и поспешил убрать ладонь. — Слушай сердца. Сердца других, и самое важное, своё сердце. И тогда всё получится. Я пошёл готовить завтрак. Интересно. Игорь очень разносторонен. Запомнил свои ощущения данного прикосновения. Через пару минут первое стихотворение было готово. Внизу Игорь делал бутерброды с маслом, сыром, помидорами и петрушкой. Как быстро привыкаю к таким перекусам. Хорошо бы съесть чего-нибудь горячего. Ему об этом не говорю. Не виноват. Завтракаем сидя на столе, и это нормально. Бутерброды запиваю молоком. — Как твоё первое стихотворение? — Значит, слушай. И я, ничуть не волнуясь, приступил к чтению: Сердце запоминает, рука пишет: О жизни славного поэта, В груди которого сладкая теплота. У поэта никто этого не отнимет. У него своя правда, свои мысли и своё горячее сердце. У него в пальцах перо. Пусть попытается отвергнуть его сочинение бюро. Его дело развернётся на пару страниц, я уверен, вам понравится. Дочитав, я сделал глоток и снова уставился в лист. Может что-то поменять? — Поздравляю с твоим первым стихотворением. — Это не первое. Как-то в четвёртом классе сочинил сказку про карлика и его друзей. — Удивляешь. Мне тоже надо заняться работой. — А кем ты работаешь? — Иллюстрации рисую. — Значит ты тоже творческая личность, как и я. — Хахах, — смеётся. Кажется это первый раз, когда он смеётся, — Громкие слова. Поэтишка, — дотронулся он до меня. А во мне что-то дёрнулось. Непривычны для меня его прикосновения. Надо привыкать. — Этим и займусь. Работа на дому, занесу Сан Семёнычу вечером. — Пойду встречусь с Авдотьей, мы хотели покататься на санках. — Давайте. Тоже подтянусь к вам. Утро. Целый день для зимних прогулок. На самом ровном месте поскальзываюсь и падаю на бедро. Не дышу. Кричу. Нет сил встать. Поднимаюсь. Потихоньку иду и снова падаю. Кричу. Что же это такое? Оглушительная боль не даёт мне сил и возможности двигаться. Чёрт возьми. Встаю и иду. Не так уж и больно. Превозмогаю дикую боль и направляюсь вперёд. Уже всё равно. Под ноги смотреть надо было. Ранил самого себя совершенно случайно. Испытываю сейчас негодование к самому себе. От случая к случаю самого себя мучаю. Уже недалеко до горки. А вот и Авдотья. Мы приветствуем друг друга и скатываемся по очереди друг за другом. Утром тут уже собрался народ. Спокойно катаемся. В глубине души при случайных падениях шиплю от ненависти к своему больному бедру. Ещё я отбил себе весь таз. Что за дебильный день, скажите? Простите. Не хватает Игоря. Авдотья смеётся, радуется, что-то кричит в след мне, а я проклинаю весь мир и самого себя. Свою глупость, неосторожность. Каждый раз, когда я падаю, каждый раз, когда острая боль отдаётся в бедре или в другой части тела, вспоминаю Пашу. И мне так хочется сделать себе ещё больнее. Делаю себе больно специально. Как мазохист. Концентрируюсь на своих чувствах. Всё ближе его глаза. Он падает в пучину моей души, летит и летит. Дальше. Отдаляется. Псих я. Схожу с ума. Иду до конца. Скатываюсь с горы в самый низ. Это моё дно. Метафорически. В моей голове танцуют чертята, распевают песни, а один шепчет, что пора заканчивать причинять себе боль. У всего ведь есть конец. И моему безумию тоже. — Ты в порядке? — Да. Просто не выспался, — это неправда, и я буду врать, — Надо зайти к твоему дедушке и передать стихотворение. — Сейчас он на работе, но пошли попьём чаю с баранками и конфетами. Мне нравится их дом. Тут уютно. Все страхи исчезают. Очень тепло, светло, а горячий чай согревают моё замёрзшее тело. Долго так просидели. Снова играли на балалайке, танцевали, смеялись. Девочка показала чердак, балкон, на котором я так быстро замёрз. — Быстро замерзаешь. Сейчас дам плед, — позаботилась подруга. На этом чердаке её дедушка занимался пряжей. Неожиданно Авдотья меня обняла. Девочка с меня ростом, не больше, не меньше. В ответ обнимаю её. Так не хватает мне вот таких объятий. — Вадим, мне ещё никто так не нравился, как ты. И поэтому мне интересно, а ты что думаешь? Обо мне. — Ты мне тоже нравишься. Дарю ей своё тепло, взаимность. Мне нужна она, я нужен ей. В её объятиях мне хорошо. От неё пахнет пряниками. Кстати, о них. Мы спустились и снова стали пить чай из красивых фарфоровых чашек, расписанных синими узорами. Через некоторое время пришёл дедушка Авдотьи. Поддатый. Передав ему листок, наблюдаю за реакцией. — Послушай, Вадим, я вижу в тебе талант. Это стихотворение будет опубликовано. Но не сегодня. Сегодня мне надо выспаться. Авдотья улыбнулась мне, и я ушёл от них. Всё таки этот день не так уж и плох. По дороге я встречаю Игоря. Он немного встревожен и напряжён. Глаза непривычно большие. — Подожди, мы вместе пойдём домой. Мне нужно быстро отнести иллюстрации Сан Семёнычу. — Боюсь, не получится? — Это ещё почему? — схватил он меня за плечи, и я вспомнил про бедро. Шикаю, — Извини. — Да что с тобой такое? Встретимся дома. — Нет. Жди тут. — Сан Семёныч пьян и спит. Отнесёшь завтра. — Хорошо. Пошли скорее домой. — Объясни, чего ты так торопишься. — Скоро всё сам увидишь. — Увижу что? Хватит. Никуда не пойду, пока не объяснишь. Я обеспокоен. Ты никогда не был таким. — Ты знаешь меня два дня. — Всё равно. Не сдвинусь с места. И тут происходит то, о чём я буду ещё долго вспоминать. Игорь закидывает меня на плечо и продолжает путь. — Не это я имел ввиду. — Молчи уже, Вадим. Чуть позже. — Ты что тут делаешь? — перевожу взгляд на Игоря с опущенными глазами. Не смотришь на меня? Не собираешься ничего мне говорить? Ну и пожалуйста! — Это ты его позвал? — Сам приехал. А ты тут уже тут нашёл парня себе, проживаешь с ним в домике нашей бабушки. Нихуя себе бессовестный гомик. — Что ты сказал? Подхожу к брату и источаю бешенство. Как он меня только что обозвал! Да это он бессовестный. Высосал из меня всю жизнь, загубил мою душу. А когда я постарался забыто его, он припёрся ко мне и говорит ещё, что я гомик! — Что ты педик. Оглох? Затрещина. Сука. Сидит и усмехается. Холодный. Он холоднее зимы. В нём нет ничего такого. В нём больше нет моей любви. Как я мог вообще связаться с ним? С родным братом. Признаю. Мой прокол. — Я не пидор. И он не пидор. У меня девушка есть. Авдотья её зовут. Угорает. Тварь. — Уже нашёл девушку из села. Мои поздравления. Собирайся. Едем домой. — Никуда не поеду. — Мама заболела. — Неправда. Сегодня разговаривал с ней. Зачем ты приехал? — Интернет отключили. Я вспомнил про старую игрушку. — Никуда не поеду с тобой. Конечно. Кто меня будет слушать? Закинули снова на плечо. Откуда у него взялось столько силы? — Паша, выпусти! — Нет. — Игорь? Смотрю на него со всей Адской ненавистью. — Прости. Половину пути Паша нёс меня, боясь, что я убегу. С чего вдруг ему приезжать сюда? Игрушка. Это нифига не так. Несправедливо. — Поставить тебя? — Да. — Не сбежишь? — Не сбегу. — Обещаешь? — Обещаю. И он думает, что буду я с ним поступать честно. Со всех ног несусь к дому. Когда Паша стал быстрее меня? Прижал мои руки к земле и уселся на мои ноги. — Вадим, нет, пидор, лучше слушайся меня. — Никогда. Удар в живот. В челюсть. И в губу. Кровь из губы хлынула на снег. — Твою мать. Уйди. Прошу. Оставь меня в покое. Я итак уехал из-за тебя. Что же ты делаешь? Ты растоптал мою душу. Я любил тебя, а ты гад уничтожил мою сущность. Я теперь жить не могу нормально. Да и не хочу. Я жить не хочу. Подонок. Слёзы. Хлюпик. Не должен я был плакать. Перед ним. Или под ним, тем более. Внимательно выслушав, Паша наклонился и поцеловал в губы. Дебил. Ничего не понимаю. Нас могут увидеть. Пришлось ехать домой. Всю дорогу до вокзала я не смотрел на него, игнорировал все его попытки заговорить. — Тебе правда было плохо? А ты вот не видишь. Хочешь, чтобы я подтвердил? Показал тебе, насколько я уязвлён? Игорь. В голове не укладывается. Мы не попрощались. А стоит ли? Он помог мне угодить в плен к моему брату. И я уехал. Я думал, мы друзья. Он же всё знал. Не знал он только той части, в которой говорится о моей ориентации. Что ж, теперь Игорь знает. Такое ощущение, что у меня никого нет. Нет у меня друзей. Вся моя жизнь мне кажется пустой, бессмысленной. Брат сел напротив меня в вагоне. Не рядом. Вагон почти пуст. В конце вагона спящий человек. Надеваю наушники. Слёзы омывают глаза. И Паша сто процентов видит. И пусть. Мне так плохо, что я просто рыдаю в вагоне и наплевать на всё. Я так устал. Уже всё равно, есть я или нет. Я потерял себя. Потерял и тебя. Только ты — это кто? И Паша, и Игорь. А что подумает Авдотья? Думаю, переживёт. Однако плохо в это верится. Подумает что-нибудь плохое. Мне так жаль, Ав. Глаза высохли. Я забил. Решил, что пусть будет что будет. Бедро болит. Паше на меня всё равно. Сейчас он преспокойно смотрит в окно и не обращает ни малейшего внимания на меня. Да. Просто буду плыть по течению.