Ничто не истинно

Слова долетали до него, словно через пуховое одеяло. Он стоял во дворе, окружённый слугами, дворовыми мальчишками, другими мужчинами, только что вернувшимися с охоты, и его память запечатлела каждую деталь: застывшее на лицах Робба и Джона отчаяние; то, как Коннор сжал кулаки с такой силой, что переломил хребет кролика-трофея; удивление Беса; открытые рты Ричмонда и других ребят; Сансу, которую всю в слезах увела септа, и Арью, которую держал за плечо Джори. Но голос леди Кейтилин звучал в его голове как будто сквозь завесу. - Это твоя вина. - Он никогда не видел её такой: ухоженные руки тряслись, а глаза лихорадочно блестели и были полны слёз, которые она не хотела проливать при всех. - В этом виноват ты! Сир Родрик должен был продолжать учить моего Брана, как учил Робба... Лазать - это опасно, я всегда ругала его за это, а ты пришёл и стал поощрять его! Я говорила ему не лазать, я знала! - Её голос из хриплого полурычания перешёл в всхлип, и капли всё-таки покатились по щекам, но девушку-служанку она оттолкнула. - Это всё твоя вина!!! Альтаир стоял и слушал леди Старк молча, смотря прямо ей в лицо, и Эцио содрогнулся, представив себя на его месте. Смог бы он так? Сложно было сказать, что чувствует сейчас Ла-Ахад, как и всегда было сложно сказать, но глаза его стали словно стеклянные, а сам он не пошевелился, даже когда леди Кейтилин схватила его серый плащ и сорвала. Десмонд и сир Родрик оттащили её слишком поздно. - Ты не будешь носить его, - проговорила она низким голосом, который несмотря ни на что не дрожал. Это не истерика, это ярость. - Я хочу, чтобы ты убрался из Винтерфелла. - Я хотел, чтобы мальчик... - заговорил Альтаир немного неестественным от долгого молчания голосом. - Убирайся из Винтерфелла, - отчётливо повторила женщина. - Я не желаю, чтобы мой сын видел тебя вновь, если... "Если не умрёт", - закончил про себя Эцио, уставившись в истоптанную землю. Вокруг него началось какое-то движение, и ему пришлось тоже идти с толпой. В его голове было пусто, как во сне, в очень бессмысленном сне. И только одна эмоция брала верх над остальными - он не верил, что Бран мог упасть. Когда обстановка немного успокоилась, мужчины-охотники оставили свои вещи, а кухарки приготовили кое-что из дичи, всех пригласили в Большой чертог, чтобы дать отдохнуть. Было ясно, что всё это лишь из-за законов гостеприимства. Какой мог быть охотничий пир после случившегося? Поэтому зал хоть и был заполнен обедающими людьми, но не было ни музыки, ни даже хвастовства по поводу подстреленных животных, только стоял лёгкий гул, вызываемый шёпотками, да служанки с безжизненными лицами шныряли туда-сюда. Сам Эцио тоже почти позабыл о маленьком кабанчике, которого таки смог убить из лука, хотя арбалет был бы ему куда привычнее. Но сейчас его больше занимало другое. Чувства бурлили в нём, сметая недавнее недоумение. Он снова и снова представлял маленького Брана, такого забавного сорванца, постоянно бегающего от гвардейцев. Может, это ошибка, что он упал? Да, бред, фарс, ложь! Эцио стукнул кулаком по столу и поёрзал, чтобы хоть как-нибудь дать выход энергии, не привлекая лишнего внимания. Джори и Деза нигде не было, хотя они находились в замке, когда это произошло, и от этого Аудиторе даже разозлился на них. Коннор тоже пропадает, наверняка, занят с собаками. Вот ему можно посочувствовать - работать в такой момент никому не пожелаешь. Только Эцио выпрямился, чтобы заметить ещё какого-нибудь хорошего знакомого, как перед ним неожиданно опустился Альтаир и, не произнося ни слова, налил себе полную чашу вина. Без серого плаща он выглядел, как без важной детали, но Аудиторе отогнал от себя подобную мысль и выговорил: - Ты смог узнать, что именно случилось? - Это прозвучало как-то не так, как он хотел, поэтому Эцио отругал себя, мысленно назвав дурачиной. Он всё ещё видел в Альтаире легенду из кодексов и книг дяди Марио. Но сейчас, когда Альтаир лишился своего ученика, нужна была действительная поддержка. - Он упал, - глухо ответил мастер-ассасин, не смотря в глаза. - Сорвался с разрушенной башни. Эцио не знал, что утешительного сказать, хотя обычно слова у него находились быстро. - Мне жаль, - наконец вымолвил он и, чтобы не пялиться на мрачного и безмолвного Альтаира, окинул взглядом чертог. Свечи и камины ярко горели, хотя ещё не стемнело; за дальним столом сидел Джон, уперевшись локтями в столешницу, а низко наклонённую голову положив на руки; рядом с ним восседал мужчина в чёрном - его дядя Бенджен Старк. В основном вокруг были люди короля, а не солдаты из Винтерфелла. Сам же король - без королевы и детей - в этот раз не отпускал грязных шуток, а когда в зал вошёл лорд Эддард, то поднялся с места и выразил сочувствие. Эцио всегда радовало, что Нед Старк водит дружбу с самим королём, который, в общем-то, человек не злой, но в этот раз лорд не стал задерживаться рядом с Баратеоном, а направился прямо к гвардейскому столу. - Милорд, - произнёс Эцио. Альтаир повторил за ним то так же безжизненно. Свечи отлично освещали его, а несколько гвардейцев и Роберт смотрели вслед. Серый отороченный мехом жилет Старк не снимал ещё с охоты, но по лицу нельзя было сказать, что лорд устал и подавлен. - Я знаю, что эта вина не на вас, сир, - сказал он, глядя с высоты своего роста на Альтаира. Тот поднял голову и посмотрел на тех, кто нагло слушал разговор. Под взглядом его глаз отвернулись все, кроме сира Родрика, вошедшего с лордом и теперь застывшего у стены. - Я пытался сделать его бойцом, - проговорил Альтаир. - И карабкаться по стенам не было главной задачей, но его талант нельзя было не заметить. Многие, с кем я учился в своё время, и к двадцати годам не лазали так хорошо. Передайте своей жене, что я сожалею. Лорд вздохнул. - Моей жене лучше не показываться. - На секунду Эцио подумал, что Старк сейчас скажет, что женщину после трагедии слушать не нужно, но он вдруг внезапно выговорил тем своим тоном, который не терпит возражений: - Но вы должны покинуть замок, сир Ла-Ахад. Казалось бы, то же самое они оба уже слышали от леди Кейтилин, но эти слова почему-то поразили их обоих, Эцио ощутил это. Он и представить не мог, что они разделятся до того, как поймут, как вернуться в своё время. Альтаир посмотрел на Старка с таким неверием, какого никогда не было в его глазах. - Милорд... - Вы не останетесь здесь, моя леди-жена не потерпит этого. - Среди сидящих поблизости прошёлся шёпот и усилился после слов: - Мой сын Джон Сноу уезжает, вы тем более не останетесь. Я ценю вас как мастера своего дела, поэтому хочу, чтобы вы отправились в Королевскую Гавань со мной. Жалование останется прежним. Состояние Эцио сложно было описать словами, слишком много новостей свалилось на него. - Джон уезжает? - выпалил он. Чёрт побери, он говорил со Сноу совсем недавно, а тот даже словом не обмолвился! Но, кажется, лорд не хотел распространяться на эту тему, поэтому Аудиторе добавил ещё один робкий вопрос: - Бран ведь жив? Старк тяжело вздохнул; на его лбу выступили морщины. - Мейстер Лювин борется за него. Сир Альтаир, выйдем наружу, здесь слишком много людей. Эцио проводил их взглядом, ловя себя на том, что в голове снова пустеет и остаётся лишь одна картина - Брандон Старк, маленький, холодный... Мёртвый. Точно такой, каким был Петруччо, когда его тело сбросили с эшафота после казни. Эта мысль промелькнула в голове так неожиданно, что Эцио изумился сам. Он не вспоминал убитого младшего брата так долго, но теперь бледное лицо с посиневшими губами упорно встало перед глазами, и Аудиторе резко поднялся, оттолкнув от себя вино. Ему захотелось тотчас оказаться вне душного помещения, подальше от этих людей, давящих своим присутствием, и он быстро пересёк чертог, чтобы попасть на улицу. Кажется, одного гвардейца из Королевской Гавани он задел плечом, кого-то толкнул, но всё было не важно. Прохлада двора не принесла особого облегчения, наоборот, тишина была ещё более неприятной. Он привалился к дверям спиной и прикрыл глаза, теперь уже не пытаясь отогнать образ Петруччо: болезненный мальчик, но всегда такой сорванец. Взять хотя бы, как он ловил пёрышки... Если бы он был крепче здоровьем, они с Федерико научили бы его, как залезать на башенки города. Они всегда ему обещали. И тогда бы он стал вылитым Браном. Он с ненавистью пнул камень под ногами, накинул капюшон и зашагал куда глаза глядят, лишь бы не стоять на месте. Теперь он неожиданно осознал, почему Бран так нравился ему - он был подобием утерянного младшего брата. От этой мысли всё прояснилось и стало понятным, как раскрытая книга. Робб для него не Робб, а Федерико, с которым они учились драться и рассказывали друг другу истории об очаровательных девушках, иногда не существовавших, но всё равно покорённых обаянием. А Арья и Санса, если их объединить в одно, давали собой Клаудию - красивую, как старшая Старк, и бойкую, как младшая. Он обманывал этим самого себя, обманывал Арью, которая уж точно не могла подумать, что когда он в шутку борется с ней, то чувствует себя не с девочкой из Винтерфелла, а с незнакомой ей флорентийкой. Эцио понял, что дошёл до богорощи, когда ветки хлестнули его лицо, но он не остановился и даже не замедлился, продвигаясь всё глубже. Какой же он всё-таки дурак! Настроил себе иллюзий, видите ли, захотел вновь оказаться среди своей семьи! Но они мертвы, мертвы или находятся так далеко, что больше не принадлежат ему. Больше нет игр с Петруччо, нет советов отца, больше он не залезет на вышку с Федерико, ведь Робб - это не его брат и никогда им не станет! Он потерял их ещё давно, когда верёвки затянулись на их шеях, и уже не вернёт. Эта мысль жгла его, вгрызалась в сознание, не давала покоя. Глупец, размечтавшийся мальчишка! Огромное чардрево возникло перед ним внезапно, возможно, потому что он просто не смотрел по сторонам. Деревьев такой величины Эцио никогда не видел - даже вековые дубы не вырастали до таких громадных размеров - а уж глубокие порезы в коре с засохшим, словно маска, древесным соком делали гигантское растение ещё более впечатляющим. Это место у всегда тёплого пруда было святым для северян: тут они молились своим богам, которых называли Старыми, сюда приходили для отдыха и успокоения, но, к счастью, сейчас поляна пустовала. Он со всей силы стукнул по стволу, наконец дав выход своей ярости. Тупая боль разошлась по руке, медленно отрезвляя сознание, и Эцио, стараясь дышать спокойнее, по наитию провёл ладонью по коре: немного шершавой, но не царапающей, как у других деревьев этого края. Здесь пахло лесом и сырой землёй. Он отступил на два шага назад, оглядывая короля богорощи. Кроваво-красные листья казались ещё ярче на фоне белоснежной поверхности ствола, но это не производило на него того пугающего впечатления, о каком ему как-то рассказывала одна служанка, а наоборот, заставило вспомнить один из переломных моментов его жизни. Под тяжёлой крышкой сундука он тогда впервые увидел костюм и скрытый клинок, принадлежавшие давно его отцу. Одежда тоже была красной и белой, как и чардрево. Цвета ассасинов... Эцио никогда не был особо верующим человеком и немного снисходительно относился к молитвам матери, но в этот раз он просидел в богороще столько времени, что потерял ему счёт. Не молился, нет, просто сидел, уже не пытаясь отгонять воспоминания о беззаботном юношестве, закатах на крышах Флоренции, прекрасных девушках... И каждый раз его мысли возвращались ко дню казни, а кулаки сжимались от понимания, что он так и не завершил свою месть. Или дело не в мести? Красный листок опустился на землю у его ноги, и Эцио решил окончательно и бесповоротно: Старки - не его семья, но судьба даёт ему шанс помочь им, и он приложит все усилия, чтобы это сделать. Пусть хоть чьи-то братья не умрут в муках. В замок он вернулся с одной целью - просить взять его в Королевскую Гавань.