***
В тот вечер, когда заходящее солнце осветило территорию Сенджу косыми лучами, Айанами проводила тревожные ночи в запечатанной носилке, волнуясь и молясь. Она неподвижно сидела в этих носилках, напоминавших ей похоронные тобуты, сидела, словно застывшее изваяние Будды. Толстая веревка, которой ей связали руки, бередила ее нежную избалованную кожу. Сквозь прореху она смутно видела синоби из клана Инузука, идущих рядом с телегой, и каменистые утесы над головой. «- Сегодня ночью вы поплывете на одном из этих кораблей. И больше никогда не вернетесь сюда». Одна слезинка, сбежала вниз по щеке Айанами, проделав дорожку в грязи. «- Прощайте, моя госпожа». Вторая слеза сбежала по ее щеке. Тянулись часы… Наконец тряска прекратилась. К заходу солнца телега с беглой наследницей клана Сенджу остановилась у ворот клана Сенджу. Отвлекшись от грустных воспоминаний, которые до сих пор целиком поглощали ее, Айанами снова испытала страх, когда до ее ушей донеслись грубые крики и смех. Она осторожно наблюдала сквозь прореху в носилках и разглядела, что ворота открываются и к ним идет человек. Он направлялся прямо в их сторону. Айанами не нужны были глаза, чтобы понять, кто это. Достаточно было почувствовать эту до боли ненавистную чакру, и ответ был ясен. Кира. Дворовая шавка из клана Инузука. Айанами схватили за ноги и потянули к краю носилок. Девушку грубо швырнули на землю, отчего та тяжело упала, но не вскрикнула. Затем ее рывком поставили на ноги, схватив за обе руки, и прижав их к бокам. Айанами лишь вызывающе вскинула голову в сторону наследника клана Инузука, тряхнув своими каштановыми кудрями, и с презрением окинув его взглядом, словно это не ее только что подняли с грязной земли, словно она все еще имела права на территории этого клана. Кира лишь ухмыльнулся, глядя на последние остатки гордости наследницы клана Сенджу. Встав напротив нее, он прикоснулся к ее волосам едва ли не с симпатией. - Удивишься ли ты, узнав, как много похожих на тебя женщин, - искры презренья блеснули в его глазах, - Пало от моих рук? Айанами помрачнела. Кира кликнул нескольких своих соклановцев. - Наследница устала. Проводите ее в тюрьму. Таково желание господина Тобирамы, ее старшего брата. Не говоря ни слова, синоби увели ее. - «Инузука Кира, - подумала Айанами со взглядом, не выражавшим ничего, кроме ненависти и злости, - Придет день, и ты, и твой брат… умрете от моей руки». Наверное, это странно и даже невозможно понять, но вплоть до момента своей смерти Айанами, по существу, не сознавала всей непоправимости того, что она совершила, и безвозвратности той жизни, которую она потеряла. Даже после побега из территории Сенджу, когда она пряталась и спасалась от преследования, – даже тогда у нее не было полного, окончательного, всеобъемлющего понимания всех действий, событий и их последствий, которые положили начало новой печальной истории ее жизни. Впоследствии, во время четырех лет заключения, ее гнев и ненависть к кланам Сенджу и Инузука стали только разрастаться, окутывая ее сердце еще большим мраком. И только там, в ту холодную летнюю ночь, где Айанами утопала в голубых пронизывающих ее ненавистью глазах Дорианы, и видя над собой сияние звезд, только тогда, когда она начала растворяться под воздействием техники стихии кристалла, Айанами наконец полностью осознала, что она сделала и кем она стала, и почувствовала боль, страх и горечь оттого, что она так глупо, так непростительно исковеркала свою жизнь. Ее сердце разрывалось от стыда и от горя. И она вдруг увидела, как много в ней невыплаканных слез и как мало любви. Она родилась и умерла в одиночестве.***
Впервые Дориана увидела Айанами именно в тот день, когда ее приговорили к заточению в тюрьме клана Сенджу. На тот момент она была худенькой девочкой, чуть старше Каварамы, но уже тогда в ней было больше своенравия и властолюбия, чем в братьях, что Айанами и докажет, став взрослее. По примеру слуг, Дориана также сидела на коленях, пока Айанами проходила мимо них. Она была объявлена узницей своего же рода, но продолжала нести бремя наследницы. В тот момент Дориана не могла понять юную наследницу клана Сенджу. Она казалась ей избалованным подростком, не ценящим свой дом и свою семью. Но юная Гая не понимала, каково это - до боли в сердце переполняться любовью и не иметь возможности ее выразить. Похоронить любовь в душе - все равно, что сдерживать гнев. Она просто пожирает тебя изнутри, доводя до сумасшествия. Дориане потребовалось очень много времени, чтобы понять, что одна из причин, почему Айанами так жаждала любви и так отчаянно искала ее, заключается в том, что любовь - единственное лекарство от одиночества, от чувства стыда и печали. Лишь прожив годы в территории клана Сенджу Дориана смогла уразуметь, что за демоны преследовали Айанами, заставляя ту бояться и презирать то место, которое для многих служило убежищем, домом. Айанами было знакомо существование куда более скверное. Настолько скверное, что она попыталась сбежать от него, перебравшись через границы клана и оставив позади все, что она знала, все, чем она была. Через года, после смерти Айанами, оглядываясь назад, Дориана в своих воспоминаниях о ней видела уже не капризное дитя, а наследницу со смугло-золотой кожей, и с глазами, цвета темного янтаря, в которых отражалась вся ее решительность, доходившая почти до жестокости, храбрость, доходившая почти до свирепости, и одинокая яростная жажда любви.***
С самого раннего детства заботу о благополучии клана Сенджу Тобирама взвалил на себя. По мере взросления ответственность его только росла и крепла. А с началом главенствования его старшего брата Тобираме пришлось не только осмотрительно продумывать тактики и стратегии, но и пришлось учиться с бережливостью тратить имеющиеся в их распоряжении средства. Он вёл строгий учет всех доходов и расходов, записывая их в обычные бумаги, и по мере накопления приказывал слугам связывать и сохранял в сундуке, благодаря чему их клан не нес больших убытков. Веки у Дорианы стали тяжелыми – сказалась бессонная ночь за документами, порученными ей Итамой. В доме Сенджу выделялись «общие» и «специальные» слуги. Под специальными подразумевалось определенное количество слуг, заслуживших тем или иным образом доверие своего господина. Как тень они должны были следовать за ним позади, готовые исправить, если что-то пойдет не так или подать хозяину то, что он пожелает. Общих же служанок было значительно больше, и они делились на группы. За каждой группой была закреплена определенная территория в доме. Тобирама хотел быть уверенным, чтобы каждый слуга был достаточно перегруженным, и давил на то, что все должно быть идеально. Дориана же не попадала ни под одну категорию, но при этом выполняла функции обеих: днем вместе с «общими» служанками она работала под руководством Ясу, а по вечерам и до глубокой ночи – сидела с Итамой за различными бумажными хлопотами, результат которого проверял лично Тобирама. Иногда таких бумаг бывало настолько много, как например, вчера вечером, что Дориане приходилось работать над ними, исключая свой сон и отдых. А Итама же, обнадёженный новым помощником, уходил выполнять другие поручения своего брата, и обычно не возвращался, оставив девочку одну. «Поначалу бывает тяжело, Дориана-чан, но со временем ты привыкнешь», твердил он, каждый раз перед своим уходом. Для организма двенадцатилетней девочки это была непосильная ноша. Наследница то и дело ловила себя на мысли, что засыпает прямо на ходу. Но ничего не могла поделать со своим телом. Оно требовало отдыха. Дориана на мгновение закрыла глаза, и позволила себе тихо и протяжно зевнуть, подтягиваясь. - Предавайся сну в свое свободное время, Дориана. У тебя есть дела, которых нужно доделать к определенному сроку. – Неожиданный жесткий голос Тобирамы обескуражил Дориану. Веки ее машинально расширились, и подняв глаза, она сразу же увидела его, стоящего и сердито смотрящего на нее с порога. Она была настолько утомлена работой, что даже не заметила его. Сердце ее с шумом начало гонять кровь по сосудам. В тоне Тобирамы звучала угроза. Внутри Дорианы начал закипать гнев. Она напряглась, готовая к сопротивлению, и пристально посмотрела своему господину в глаза. «Не отдыхая, я работала эти несколько дней для того, чтобы получить от него такое отношение?», подумала наследница, и рефлекторно сжала челюсти, словно старалась таким образом запечатать эти слова глубоко внутри себя, не давая им свободу выбраться. «Я не спала, спасибо большое! Я работала. Почему он не придирается к другим своим слугам?». Прикусив язык, Дориана снова встретила его злой взгляд своим собственным, прежде чем отвернуться и продолжить тереть тряпкой пол, не проронив ни слова. - Дориана! - отрывисто выкрикнул Сенджу. Дориана хотела проигнорировать его, но она обратила на себя внимание остальных служанок в коридоре, которые наблюдали за ними. Гая сглотнула и остановилась, чтобы оглянуться на своего господина. - Да, Тобирама-сама? - выплюнула она. На мгновение его глаза вспыхнули и девочке стало интересно, что она сделала, чтобы так разозлить его. Она ведь просто зевнула. - Не смей поворачиваться ко мне спиной! Обращай на меня внимание, когда я даю тебе инструкции. – Слова его звучали угрожающе, и предупреждение в его голосе разозлило Дориану еще сильнее. - Вы должны направлять свои инструкции тем, кто в них нуждается. Я не сделала ничего неправильного, - юная Гая пыталась сдержать боль в голосе, но это было трудно. - Мои слуги в этом доме занимаются тем, что велю делать им я. Когда я говорю «работать», они работают, а не сидят и зевают, отлынивая от дел, как ты! - Я не отлынивала от дел, я просто зевнула! - Защищаясь выкрикнула девочка, не сумев удержать эмоции. - Я работаю так уже несколько часов. Я устала, меня клонит в сон, и поэтому я просто зевнула! Зевнула, но не отлынивала от дел! Вы такой же человек, как и я. Разве вы никогда не зеваете? - Ошибаешься! - Голос его был подобен раскатистому грому. – Устала и клонит в сон? Ты отработала здесь всего несколько недель, и уже начала жаловаться? Люди работают здесь годами! Годами, Дориана! В территории клана Сенджу сон – это непростительная роскошь! Если это твой предел, то покинь это место прямо сейчас! Это был конец. Тобирама слишком сильно надавил на нее. Губы Дорианы гневно сжались. Чистые и аккуратно обрезанные ногти с силой впились в кожу, а пальцы ее левой руки, сжимавшие грязную тряпку, побелели. Но самое удивительное было то, что из полыхающих гневом глаз юной наследницы брызнули слезы. Секунду назад закипавшая от ярости кровь Тобирамы неожиданно остыла. - Я отработаю все, порученные вами мне, работы в течение трех дней, а затем покину территорию клана Сенджу. В конце концов, именно этого вы и хотите. Я не собираюсь здесь работать, чтобы меня вот так просто упрекали за каждую мелочь. - Дориана старалась говорить спокойно без каких-либо эмоций, но голос ее предательски дрожал. И не дождавшись ответа, юная Гая распрямила плечи и развернувшись, пошла прочь от разъяренного наследника. - «Черт». - Тело молодого Сенджу напряглось от ярости к самому себе, и ему пришлось побороть желание заехать кулаком в стену. Он как облупленный остался стоять на месте, смотря как за шатенкой закрывались сезди. При виде ее слез у Тобирамы сложилось такое ощущение, будто ему дали пощечину. Она была права. Она не сделала ничего плохого. Просто последние несколько дней начинались до рассвета и у Тобирамы не было ни минуты, чтобы передохнуть, вдобавок ко всему эти чертовы Инузуки с его сестрой… он был на пределе, и ему нужно было выплеснуть на кого-то свое раздражение. Все равно на кого. Для Тобирамы это было в порядке вещей. Он мог на кого-угодно сорвать свою безудержную ярость, и все знали это. Знали и терпели. Никто не мог упрекнуть его за это. Ни родственники, ни братья, ни тем более слуги. И за шестнадцать лет он настолько привык к этому, что перестал брать в расчет чужие чувства. А Дориана взяла и заставила его опомниться. И в этот момент он был готов ненавидеть ее за это. Ненавидеть ее голос, что смеет дерзить ему. Ненавидеть то, как она выглядела. Он был готов. Но вспоминая ее слезы, ненавидел скорее себя, нежели ее.***
Аканэ медленно спускалась по ступенькам, стараясь не делать лишнего шума. Один из Сенджу безмолвно топал позади нее. Снаружи, в воротах территории клана, кружил безмолвный ночной ветер, во дворе стоял шум и хаос, но внутри толстых каменных стен тюрьмы было тепло и покойно. Слишком уж спокойно – на взгляд Аканэ. Спустившись, она замерла. Айанами – единственная дочь Сенджу Буцумы, рожденная вне брака, находилась в низком, узком, без достаточного света и воздуха помещении. Она сидела там день и ночь уже два дня. Сюда ей приносили еду, горшок тоже. Спала она на твердой небольшой постели; впрочем, говорили, что она вообще не спала Юная Сенджу оглянулась. Мгновение она как будто не узнавала свою мачеху, но наконец моргнула. - Что вы здесь делаете? - спросила она странно бесстрастным и тусклым голосом. Лицо мачехи переменилось. Длинные темно-рыжие волосы потускнели и спутались. Казалось, что она постарела на двадцать лет. - Не стыдясь, не краснея, смеешь так обращаться ко мне? - А чего мне теперь бояться, матерь главы клана? - сказала Айанами с ледяной любезностью, - Ту покорную наследницу клана Сенджу, которую вы ожидали увидеть, убили уже давно. И убийцей были вы и ваши дети. Что-то холодное шевельнулось в глазах Аканэ. - Не смей обвинять меня в своей судьбе! Я - главная женщина этого дома. Если хочешь увидеть грешницу, то загляни в зеркало. Все беды, случившиеся со мной и с моей семьей, случились именно по твоей вине. Но теперь с этим покончено. Ты, наконец-то, понесешь наказание! Некогда подобные слова заставили бы Айанами бежать. Некогда они могли заставить ее плакать. Но сейчас наследница лишь рассердилась. - Да что такая женщина как вы может знать о несправедливости судьбы?! - ответила Айанами с возмущением. - За вашей спиной богатая родословная. Вы не были результатом блуда вашего отца. Вы не росли в окружении людей, которые либо вас ненавидят, либо презирают. Вам не дано меня понять. - Глупый ребенок, - сказала негромко мать наследников и главы клана Сенджу, - Меня не волнует, справедливо обошлась с тобою судьба или нет. И твои чувства мне тоже безразличны. Главное… просто исчезни из нашей жизни! С этими словами Аканэ повернулась назад, и сотрясаясь всем телом, покинула тюрьму. Айанами осталась одна. И хоть госпожа уже покинула помещение, Айанами нашла в себе силы поклониться ей вслед. - Сегодняшний урок от матери наследников и главы клана Сенджу…, – проговорила наследница тусклым голосом, - Ваша скромная падчерица запечатает в своем сердце навсегда.***
Узумаки Мина унаследовала высокие, тонкие скулы матери, синий цвет глаз и густые, цвета алой крови, волосы представителей клана Узумаки. Она, как и ее старшая сестра Мита, была наделена смирением, кротостью и послушанием. Улыбчивая, обаятельная, милая, необыкновенно изящная, вежливая, стремящаяся всем угодить – Мина являлась воплощениям светской девушки. И, как и любая девушка, уверенная в своей красоте, она стремилась выделяться, поэтому юная Узумаки, наперекор всем правилам клана, предпочитала одеваться в белые одежды, нежели в, привычные для ее рода, пурпурные. Сидя на роскошно вышитом различными узорами дзабутоне, юная Узумаки с удовольствием наблюдала за светлячками, играющими на верхних ветках глицинии. Она что-то мурлыкала себе под нос, радуясь теплой ночной прохладе. Бабушка главы клана и наследников также сидела рядом. Золотые звезды, в произвольном порядке нашитые на материю, в котором сидела госпожа, поблескивали в свете факелов и свечей. - У тебя сегодня хорошее настроение, - заметила Изанами, до этого лишь мирно наблюдавшая за ней, - Есть какой-то особый повод для твоей радости, душа моя? - Что вы, госпожа, – со смущенной улыбкой отвечала Мина. - Просто скоро моя старшая сестра Мита приедет в территорию клана Сенджу, вот я и радуюсь. Служанки шепчутся о будущей свадьбе главы клана Сенджу и моей сестры. Для нашего рода - это такая честь. - Да, это будет поистине счастливый союз, - проговорила Изанами, наливая себе чашку чая. - Но ты тоже была объявлена невесткой клана Сенджу. Разве эта новость не делает тебя куда более счастливой, мое прелестное дитя? Лицо Мины переменилось. Когда речь заходила о ее будущей свадьбе Мине всегда становилось невыносимо грустно. Почему? Потому что ее сердце уже было отдано другому. А своего будущего супруга Мина не любила, и откровенно боялась его. - Это…, - выпалила негромко Узумаки. - Я вижу, что моя луна не черпает счастья из этой новости, - сказала Изанами, пристально глядя на свою подопечную, - Но все это глупости. Только глупая наседка может искать в замужестве счастье, остальные просчитывают выгоду, которую может принести им брак. Твоя сестра, Узумаки Мита - будущая главная женщина этого клана. А ты - вторая наследница клана Узумаки - станешь женой младшего брата главы клана, Тобирамы Сенджу. Такова ваша судьба. Мина кивнула, не имея силы ответить, а старая Сенджу обратила свой взор на ее правую руку, нервно теребящую белоснежный браслет с морскими жемчугами на левой руке. - Красивый браслет. - Старуха сделала глоток своего горячего зеленого чая, а Узумаки напряглась. - Д-да, спасибо, госпожа! - Глаза Мины нервно затрепетали, а улыбка обернулась кислым молоком. Она попыталась скрыть длинными рукавами своего кимоно звездой искрящийся браслет. - Эт-это подарок. Подарок от сестры. Изанами секунду пристально наблюдала за ней, затем улыбнулась с облегчением. Хотя Мина не была в этом уверена. Трудно было понять о чем думала сейчас ее госпожа. Ее улыбка всегда была двусмысленной. - Вот как... Подарки - это хорошо. Мой внук Хаширама в скором времени прибудет с похода. И тогда назначат дату свадьбы Миты и главы клана Сенджу. После этого торжества назначат дату и вашей с Тобирамой свадьбы. Нужно будет приготовить подарки, достойные этого величайшего события. - Эта новость заставляет мое сердце трепетать от радости, госпожа, - проговорила Мина голосом усталым и безжизненным, с силой заставив себя улыбнуться. Ком застревал в горле и не давал ей дышать, - Кстати…, - вымолвила она, чтобы наконец сменить тему. - Я слышала, что госпожу Айанами наконец-таки нашли. Слава богам, что госпожа никак не поранилась за все это время. Я так переживала за нее. Сейчас с ней все в порядке? - Этот ребенок… - начала Изанами, и ее серые глаза потускнели, - Дай боги твоя жизнь сложится иначе, чем ее. Не совершай ее ошибок, душа моя. Думай о Тобираме. Я хочу, чтобы ваш брак был наполнен теплотой и любовью. - Госпожа, к вам пожаловали главный и третий наследники клана, - донесся спокойный и звучный голос старой служанки, и сёдзи немедленно скользнули. В покои Изанами со всей своей серьезностью зашел Тобирама, вслед за ним вошел и Итама. Обе представительницы клана Узумаки обернулись к братьям Сенджу. Тобирама подметил явное сходство между своей старой бабушкой и молодой, цветущей невестой. Но если гладкая и открытая физиономия Мины была абсолютно бесхитростной, то лицо Изанами было изборождено глубокими морщинами, и на него набегала тень жестокости, когда женщина не улыбалась. В ней чувствовалась гордость, беспокойство и суровость. Ее лицо не выражало ничего. Она как будто закрывала какие-то двери в свой внутренний мир, оставляя на страже лишь свои хрустальные глаза. Свою будущую жену молодой Сенджу одарил лишь холодным и безразличным взглядом. Он кивнул в сторону двери, говоря этим, чтобы Мина покинула их. Девушка беспрекословно подчинилась, поняв, что наследник был явно сегодня не в настроении. - Госпожа, - произнесла юная Узумаки, лишь слегка кланяясь на мягкой подушке, - Господин Тобирама. Господин Итама, - повторила она свои действия, и, пятясь, вышла. В белом одеянии клана Сенджу Тобирама, со своей белой, словно слоновья кость, кожей, походил на мертвеца. Изанами заглянула ему в глаза. Лицо наследника было жестоким и абсолютно ничего не выражало, чем очень напоминало ее собственное. Ей как-то довелось услышать, что ее второй внук - самый опасный синоби в клане Сенджу - исключая, конечно, Хашираму, - поскольку по его лицу никогда не видно, что он сделает потом. - Что привело наследников клана в мои покои? - хрустально-серебристые глаза Изанами вперились в Тобираму без малейшего намека на привязанность. - Изанами-сама, - сказал Тобирама тоном недоверчивым и неприязненным в равной мере, - Напомните мне, когда я выдвинул приказ о вашем отъезде? Блеклые серые глаза Изанами смотрели равнодушно, как неживые. - Сенджу Изанами не может покинуть этот дом. - Вернее, ровно месяц назад, старший брат, – с улыбочкой поправил бабушку Итама, стоящий позади Тобирамы. - Ее милостивая госпожа Изанами не желает, чтобы ее беспокоили, - медленно, словно тупице, не способному понять с первого раза, выдавила женщина. - Как бы там ни было, - продолжал Тобирама, игнорируя требования своей бабушки, - Вы осмелились самовольно ослушаться приказа. Я велел вам покинуть территорию клана спустя неделю, а прошел почти месяц. Приказ наследника клана для госпожи Изанами пустой звук? - Лицо Тобирамы исказила гримаса гнева. Изанами молчала с видом небрежной уверенности в себе. - Бессмыслица, - сказала она наконец после минуты молчания. – Благородную матерь покойного главы клана прогоняют из ее же дома. За каждым углом у меня здесь есть воспоминания. Ваша бабушка пережила здесь и смерть, и рождения ее близких, пережила страдания и радости. Она отдала, пожертвовала этому дому свою красоту и юность, а теперь ее внуки ссылают ее прочь. - А кто в этом виноват, Изанами-сама? - резко спросил Тобирама. Изанами отвела взор: - Если мои внуки считают, что одного их слова достаточно, чтобы их бабушка покинула территорию клана Сенджу, то они ошибаются, - сообщила она. Тобирама издевательски хмыкнул: - Изанами-сама, - с возрастающим раздражением сказал он, - Если таково будет мое желание…, - С перекошенным от гнева лицом, юный Сенджу настолько сильно сжал кулаки, что аж костяшки побелели. - Если я того захочу, то однажды ночью вы заснете и больше никогда не проснетесь. Изанами сузила глаза: - Внуки угрожают мне, - сказала она, скорее утверждая факт, нежели задавая вопрос. - Я вас предупредил. – Лишь ответил наследник. – Желаю, чтобы вы покинули границы клана Сенджу на рассвете завтрашнего дня. Иначе я отправлю вас на тот свет вслед за вашими приспешниками. Сказав это Тобирама зашагал прочь по длинному сводчатому коридору, а Итама последовал за ним, не забыв поклониться своей бабушке. Изанами продолжала сидеть на месте в холодном гневе, пока наследники не отдалились на достаточно далекое расстояние. - Ясу! В эту минуту в покои вошла старая служанка Изанами. - Госпожа? - Будучи достаточно милостивой бабушкой и госпожой, матерь покойного главы клана хотела закрыть глаза на проступки своих внуков. Однако ее внуки не оценили ее добрый жест, и вместо заслуженной благодарности они объявили ей войну. Ясу, я хочу, чтобы ты принесла мне кисть и бумаги. Бабушка должна преподать внукам урок. Они должны самолично лицезреть все последствия ее изгнания. Старая служанка поклонилась, и поспешила удалиться: - Я сиюминутно выполню ваш приказ, госпожа.***
Той же ночью… Вне себя от страха и паники Дориана бежала по глухому лесу. Вся покрытая ссадинами и царапинами, она, не чувствуя боли, не замечала ничего вокруг. Мысли кричали лишь об одном: «Бежать!». Смахивая слезы, она продолжала бежать вперед, изо всех сил стараясь не поддаваться паническому страху, который мог парализовать ее волю и тело. - «Дориана, спаси меня!» - кричали отовсюду. Отрубленная голова отца… Вытянутая рука матери… Горстка трупов и лужа крови на гладкой зелени долины... Кровь… Их кровь! Одинокий и длинный след слезы, скатился по ее щеке. Тобирама наклонился к ней и тихонько провел большим пальцем по соленой дорожке на ее еще детском лице. Ее дыхание защекотало его кожу, волнуя и словно призывая задержаться, но он устоял. - «Почему ты плачешь?» - подумал наследник. Судить об этом было невозможно: единственная пролитая ею слезинка могла означать все, что угодно. Было так странно видеть этого ребенка плачущим: она никогда не позволяла себе проявить даже малейшей слабости перед другими. Однако спящей она казалось такой беспомощной, такой печальной и одинокой. На какой-то момент наследник почти почувствовал всю бесконечность ее страданий и силу воли, позволявшую ей переносить их. Как-то старший брат Тобирамы сказал: «Ненавижу боль и несчастье. Я предпочел бы не получить ничего, из того, что мне дала судьба, нежели снова испытать это чувство потери и страданий. Наверное, поэтому я так люблю спать. Ты так не думаешь? Когда спишь, то не можешь быть по-настоящему печальным. Во сне можно испытывать счастье и страх, или сердиться, но почувствовать печаль можно только после того, как окончательно проснулся». Сейчас Тобирама понимал, что его брат ошибся. Некоторые вещи настолько печальны, что только твоя душа может оплакать их. И неважно, спишь ты или пребываешь в реальности. - Господин, пожаловал господин Итама, - сказала служанка, выводя Тобираму из мыслей. Худощавая фигура Итамы вырисовывалась силуэтом при свете единственной свечи. Тобирама был так поглощен созерцанием грустного лика Дорианы, что не заметил прихода своего брата, пока служанка не воскликнула. - Ты свободна, - сказал Тобирама служанке, и она сразу скрылась за деревянными седзи. - Не думал, что застану тебя здесь, старший брат, - сказал с неловкой улыбкой Итама, - Ты уже давно не посещал покои с архивами в такое время суток. Тобирама ничего не ответил. Взгляд его был прикован к спящей Дориане. Она действительно была измотана. - Ты, видимо, ее переутомил, старший брат, - сердечно заметил Итама, глядя на мирно спящую за рабочим столом Дориану. Тобирама ничего не ответил, признавая справедливость его замечания. - Я высказал ей сегодня замечание, а эта служанка прилюдно повысила на меня голос, - сказал он, но в голосе его не было ноток злобы или даже раздражения. - Заявила, что выполнит сегодняшнюю работу, а на третий день покинет территорию клана Сенджу. - Тобирама криво усмехнулся. - Такой ребенок… Даже добиваться благосклонности главного наследника и то не пытается. На лице старшего наследника застыло печальное выражение, невольно вызывавшее сочувствие. Густые брови нависали над его умными красными глазами. Эти внимательные, все замечающие глаза глядели на Дориану с усталого, преждевременно состарившегося лица – ему было всего лет шестнадцать, но глаза его искрились мудростью пожилого старца. - Она выглядит еще ребенком, но уже смеет дерзить своему хозяину. Смотри, заставь всех слуг молчать о том, что они видели и слышали сегодня. Мне вовсе не нужно, чтобы эти людишки начали рассказывать направо и налево о том, что какая-то девчонка оплевала меня с ног до головы. - Слушаюсь, старший брат, - сказал Итама, кланяясь, - Помниться, ты как-то дал мне указ разузнать о ее прошлом... - И что, что ты разузнал о ней? – спросил Тобирама с неожиданным для самого себя любопытством. Лицо младшего Сенджу тронула едва заметная улыбка: - К сожалению, я ничего не разузнал о ней, старший брат. Известно лишь то, что ее привел Какузу. - Какузу? - Да, и я бы с удовольствием расспросил его об этой девочке, но Какузу сейчас на задании. И вернется он еще не скоро. - Понятно. Тобирама не сомневался, что некое разочарование, вроде бы прозвучавшая в его голосе, ему только почудилась. Никто и ничто не могло его всерьез разочаровать или ранить. - Тогда зачем ты пришел? - На этот раз юный Сенджу занял откровенно оборонительную позицию. - Неужто ты потревожил меня только, чтобы сообщить такие глупости? Вместо ответа Итама сообщил: - Старший брат, я получил послание от нашего старшего брата Хаширамы. Высокий умный лоб старшего наследника избороздили морщины озабоченности. - Вот как… И что он пишет? - По правде говоря, новости не совсем хорошие, старший брат, - продолжал Итама. - Старший брат Хаширама призывает нас собрать отряды со всевозможным количеством синоби, и присоединиться к нему на границах страны Ветра и Реки на рассвете первого дня июля. Это через пять дней. Дорога до туда займет минимум три дня. Тобирама прищурился: - И в чем проблема? - задумчиво спросил он. – Позови Кавараму, и прикажи ему от моего имени начать собирать войска. Младший Сенджу взглянул на своего брата с уважением. - Старший брат, видишь ли… Тобирама воинственно скрестил руки на груди, раздраженный тем, что его брат не выкладывает все напрямую: - Выкладывай все как есть, Сенджу Итама. Нахмурившись, младший наследник провел рукой по черной стороне своих волос. Когда он вновь поднял глаза, его ясный бесхитростный взгляд обезоружил Тобираму, уже ощутившего зарождающуюся в душе смутную враждебность. - Боюсь, что не получится, старший брат. - И почему же? - Старейшины возмущены отъездом госпожи Изанами, старший брат. Они требуют, чтобы ты немедленно отозвал приказ об ее изгнании. В противном случае, они не согласятся предоставить нам войска. Тобирама и бровью не повел, однако безудержный гнев разгорался в его душе. «Стадо безвольных трусов! Я убью их! Убью их всех!» - думал наследник, нервно напрягая свои челюсти от злости. А черноглазый взор его младшего брата был по-прежнему ясен и невозмутим. - Старший брат, эти люди имеют большой почет и пользуются уважением. – Осторожно проговорил Итама, словно прочитав мысли брата. - Война с ними не принесет старшему брату Хашираме никакой пользы, один только вред. Вопросы жизни и смерти старейшин решает только глава клана. - Достаточно, - решительно прервал его Тобирама. Ярость оставила его, в глазах старшего брата Итама теперь видел скорбь и даже отчаяние. - Эта старуха..., - Тобирама поглядел на свои руки, словно бы не вполне понимая, что они собой представляют. - Я могу перерезать глотку любому … Но как мне бороться с теми, кого нельзя ударить? - В смятении наследник потряс головой. - Старший брат, - обеспокоенно выдохнул Итама. Тобирама прижал пальцы к вискам и тяжело вздохнул. Похоже, у него не оставалось выбора. Голова его пульсировала до боли, он чувствовал себя беспомощным, как ребенок. - Если такова воля совета, то пусть эта женщина останется здесь. – Через силу он выдавил из себя, - А ты иди. С завтрашнего дня начинай сбор войск. Выдвигаемся завтра вечером. Постарайтесь успеть. Итама поклонился, и перед тем как скрыться за седзи, бросил: - Кстати, последние несколько дней она практически не спала, - сказал он быстро, делая вид, будто вспомнил об этом мгновение назад, - Я доверил ей все работы с документами. Она прекрасно умеет работать со счетами и отчетами, в отличие от меня, старший брат. – после этих слов, седзи скользнули, скрывая силуэт молодого наследника. Тобирама же остался один в компании своей мирно посапывающей служанки. Он еще долго помнил эту ночь. Измотанный вид Дорианы долго следовал за ним, а ее слова «Вы такой же человек, как и я» остались с ним навсегда. Он видел и слышал ее. Та ссора, послужившая началом, и ее искрящиеся от слез глаза, остались с Тобирамой навсегда. Он запомнил их. Вспомнить было легко. Для этого было достаточно закрыть глаза.***
На следующую ночь… Дориана не собиралась покидать территорию клана Сенджу, но вчера в момент ярости она бросила тряпку и теперь должна была идти до конца. Затем… Ах, она не знала, что будет делать дальше. -Сестренка! Подойдя к седзи, ведущим на левое крыло дома Сенджу, Дориана обернулась и посмотрела на Дриаду, свою сестру. - Ты направляешься в покои господина Тобирамы? – спросила Дриада, встав вровень с сестрой, - Я думала, сестренка сегодня отдыхает. Я хотела ей предложить пойти поиграть. - Да, я иду в покои Тобирамы-сана. Знаешь, сейчас не лучшее время для этого... Мы позже поиграем, я обещаю, - сказала Дориана дрожащим голосом перед тем, как скрыться за деревянными седзи. Шатенка не собиралась позволять сестре делить с ней эту участь. Она этого не заслужила. За пределами дома Сенджу будут опасности, пострашнее Тобирамы или Ясу, а здесь она будет в безопасности. Дориана подумала, что не обязана идти к Тобираме, но ей хотелось все сделать правильно. - Я думал, ты покидаешь дом Сенджу, - раздался голос ее господина, и развернувшись Дориана увидела его, стоящего, облокотившись об стену. Она была так сильно сконцентрирована на своей сестре и на своей печали, что совсем не почувствовала, не заметила его. Гая резко наполнила легкие воздухом, и слегка преклонила голову. - Покидаю. Просто пришла отдать вам вот это, - Тобирама увидел в ее руках оцинкованный сундук с документами. Дориана работала над ними три последние ночи, лишая себя сна и пищи, и ей очень хотелось хотя бы перед своим уходом доказать юному Сенджу, что она не являлась обузой в этом доме. Хотела, чтобы он понимал и знал это. Дориана продолжала быть несгибаемой. Она не поднимала взгляда, и не могла видеть выражение лица юного Сенджу, но в данном случае ее это не волновало. Она знала насколько он далекий и холодный. Скорее всего, он выбросит ее подсчеты в самый дальний сундук, как только войдет внутрь покоев и больше никогда не подумает о ней. - Ты уверена, что хочешь сделать это? - спросил Тобирама, удивляя наследницу клана Гая. Дориана выпрямилась. Почему он спрашивал ее об этом? Вчера он был зол на нее за то, что она просто зевнула. - Вы не справедливый господин. Я вам не нравлюсь, и я не знаю почему. Я усердно работаю и прилагаю все силы, чтобы быть настолько профессиональной, насколько это возможно. Я работала на износ. Но вы никогда не были довольны моей работой. Вы могли только делать замечания. А вчера вы были… - Неправ, - закончил Тобирама за нее. - Я был неправ. Дориана закрыла рот, затем снова открыла его, перед тем как снова закрыть. Она не знала, что сказать на это. Тобирама лишь глубоко и устало вздохнул. - Послушай, Дориана, я сегодня покидаю территорию клана Сенджу. Может на месяц, может на год, а может и вовсе никогда больше сюда не вернусь. Между нами были терки, но ты хорошая служанка. Ты нужна здесь. Только потому что мы не . . . не можем сработаться вместе не означает, что ты должна покинуть этот дом. Оставайся. Он собирался покинуть территорию клана? Как? Сердце юной наследницы ударилось об ее грудную клетку, когда она почувствовала смесь тревоги и страха, покалывающих ее кожу. - Почему вы уходите? - спросила Дориана, полностью игнорируя тот факт, что Тобирама только что попросил ее остаться. Сенджу ухмыльнулся. - Достаточно странно задавать такой вопрос синоби. Ведь для нас каждый день, проведенный не на поле боя - уже большая редкость. Дориану не должно было это волновать. Но почему-то волновало. Для синоби каждый день – это целая жизнь, она это знала, а каждый, сделанный вдох свободы – уже отдельная история со счастливым концом. Многие привыкли воспринимать смерть как существо, полностью отдаленное от жизни. Иными словами: жизнь – на этой стороне, смерть – на той. Я, живой человек, нахожусь на этой стороне, и там меня нет. Однако смерть, для того времени – была не противоположностью жизни, а ее частью. Дориане следовало уже привыкнуть к этой простой истине. Привыкнуть к тому, что в самом водовороте жизни все вращалось вокруг смерти. Что с того, если с Тобирамой, с ее ненавистным господином что-то случится? Она пережила не одну смерть, и его жизнь не должна ее волновать. Но она не могла изменить тот факт, что слова Тобирамы нагоняли на нее грусть. - Ты выглядишь очень расстроенной этим, Дориана. Есть какая-то конкретная причина? - сказал Сенджу, глаза его немного прищурились пока он изучал ее. Дориана заставила себя выйти из этого состояния и отрицательно покачала головой. Не было никакой возможности объяснить ему это. Даже если бы она попыталась, была вероятность, что Тобирама ненавидит ее за то, что она так унизила его перед всеми слугами. Так что она ничего не сказала. - Возвращайтесь скорее, господин Тобирама, - лишь сказала она, натянув на себя улыбку. Невинность в ее ответе кольнула Тобираме глаза, а его желудок сжался в узел. Ироническая улыбка, игравшая в изгибе ее полных губ, выражала все, ради чего мужчина должен был любить и чего он должен был в ней бояться. В этой улыбке была ее гордость, а в очертаниях ее тонкого носа – благородная уверенность. Тобирама был вынужден признаться, что Дориана, не смотря на свой еще юный возраст, была красивой, а ее улыбка была очень приятной. Не дождавшись ответа, Дориана поклонилась и развернулась, чтобы покинуть его. Тобирама смотрел ей вслед пока седзи не поглотили ее, она же ни разу не обернулась. Странно это все. Всю свою жизнь он провел на поле боя. Он всегда был готов – слишком хорошо готов – воевать за то, что он любил и против того, что он ненавидел. И в итоге он сам стал олицетворением этой вечной войны, истинное «я» Тобирамы было скрыто под угрожающей маской. Как и у многих крутых парней, его лицо, да и все тело, выражало лишь одно: «Со мной шутки плохи». В конце концов юный Сенджу научился так хорошо выражать эту мысль, что вся его жизнь превратилась в одно лишь воинственное предупреждение. Но в тот момент эта маска треснула. В ту ночь тусклый свет звезды был подобен их судьбе. Его было тяжело разглядеть, к нему нельзя было прикоснуться, или даже приблизиться. Но спустя почти двадцать лет, оглядываясь назад, Тобирама сознавал, что именно этот момент – казалось бы, несущественный, – на самом деле был поворотным моментом в их с Дорианой совместной жизни.