***
Покои госпожи, куда вошла Айанами, были одним из самых больших и роскошных в доме Сенджу. Помещение было просторным - десять рассевшихся вокруг низкого деревянного стола, заняли бы лишь один из его углов. Три открытые перегородки выходили во двор, засаженный цветами. Да, воистину это была великолепная комната, оформленная со строгим вкусом. Помимо дорогого деревянного столика и подушек, мебели в ней не было. Видимо, все они находились по другую сторону седзи. Единственным украшением служила сама госпожа, одетая в кристально белое кимоно, и лоб которой украшала золотая трехконечная корона. Изанами молча указала Айанами на место. Куноичи, до этого терпеливо молчавшая, скинула обувь у порога, и села на роскошную, обтянутую парчой подушку. Однако старуха не спешила начать разговор. Она медленно проводила кистью на листке бумаги, доводя каждую черную линию практически до совершенства. - Я помню, как возлюбленный мой сын Буцума впервые привёл тебя в этот дом, - наконец сказала женщина после минуты молчания, - Маленький комочек, способный только на слёзы. Изанами замолчала. А молодая наследница клана Сенджу смотрела на неё в мрачном ожидании. Атмосфера в комнате становилась угрожающей. Айанами почувствовала, как волосы у нее встают дыбом, а по позвоночнику поползла гусеница холодного пота. - Ты очень похожа на него, - наконец выдавила Изанами, и подняла свой взор на внучку. - Этот смуглый цвет кожи… Цвет волос и цвет глаз. Они такие же, как у него… И только твои родинки - пятна несмываемого позора на чести нашей семьи - символ того, что ты не наша. Ты не член рода Узумаки, и не член рода Сенджу. Ты всего лишь безродная девка. И смеешь идти против нас, против рода Узумаки? Айанами нервно цокнула зубами. Сердце ее с шумом гоняло кровь по сосудам. Изанами говорила о её происхождении, о её положении, но в её тоне звучала угроза. Внутри наследницы начал закипать гнев. Она напряглась, готовая к сопротивлению, и пристально посмотрела бабушке в глаза. - Ты посмела опозорить нашу любимую подопечную, наследницу клана Узумаки… - Да в гробу я видела ваш род Узумаки! - прошипела Айанами, и охваченная неудержимой яростью, продолжила: - Думаете, раз я отпрыск вашего сына, то у меня нет ни сердца, ни души, госпожа, раз вы говорите мне такое прямо в лицо, раз думаете, что меня можно бросать в темницу и вызволять оттуда, когда пожелают? Вы ошибаетесь! Сердце у меня всё-таки имеется, и теперь оно такое же, как и у вас. Его заменил мне камень, холодный и жаждущий мести! - Ты права, - согласилась Изанами тоном, каким говорят со взрослым противником и каким не обращаются к собственному внуку. - С этим камнем я живу много лет. Этот камень - алмаз - драгоценный, прочный, сияющий и многогранный. Но ты не смей сравнивать себя со мной, дитя. Фальшивка никогда не станет бриллиантом! Ты пришла в этот дом, как бастард. Живешь в этом доме, как бастард, и даже не сомневайся, что и умрешь здесь, как бастард! - С меня хватит! - яростно воскликнула Айанами, поднимаясь. - Я терпела «это» восемнадцать лет! Восемнадцать лет покорного молчания и беспрекословного подчинения! Но с меня довольно! Моим единственным желанием было вести спокойную жизнь за пределами этого дома. Но вы и ваши внуки сделали всё, чтобы я оказалась здесь. Госпожа. Поэтому не смейте! Не смейте так говорить со мной! С этими словами Айанами резко развернулась и вышла прочь из покоев своей бабушки.***
- Позволь мне поговорить с Хаширамой! - в отчаянии просил Кира у младшего наследника клана Сенджу, который сидел за столом, заваленным бумагами и свитками. - Я не могу, - раздраженно отозвался Итама, продолжая писать. - Старший брат… т.е. глава клана сейчас очень занят, Кира-сан. Он примет вас при первом же удобном случае, будьте уверены. - «При первом же удобном случае»?! - кровь начала закипать у Киры в жилах, кулаки сжались, - Прямо сейчас жизнь моего брата и моя висят на волоске, Итама. И ты не посмеешь пренебречь нами. Если нам с братом суждено пойти ко дну. То мы непременно заберём тебя с собой. Итама сразу перестал писать и, медленно подняв голову, уставился на Киру с тревожной яростью. То самое выражение лица, которое свойственно людям, умеющим глубоко презирать, но то, которое так несвойственно миролюбивому наследнику. - Не забывай, - продолжал Кира, - Что только благодаря нам твой старший брат прохлаждается на месте главы клана. Итама промолчал, на его открытом лице явственно выразилась внутренняя борьба. - Вы с братом сделали это для собственной выгоды, - наконец выпалил он, - Вы не меньше меня хотели, чтобы лидером клана Сенджу стал Хаширама. Всемилостивый лидер, который великодушно вернёт вам ваши территории. - Не оправдывай себя, - сказал Кира, скривив губы в ухмылке, - К смерти Буцумы ты приложил ничуть не меньше усилий, чем мы с братом, Итама. Твои руки так же запачканы кровью, как и мои. Но, по крайней мере, я не проливал кровь своего собственного отца. Итама не ответил, но нос его презрительно сморщился. Кира продолжил: - Не заставляй меня идти на крайние меры, - процедил он сквозь зубы. Даже в этот момент он был сильнее Итамы, и юный наследник ненавидел его за это. - В крайнем случае, как возвели мы братьев Сенджу, так и заставим снизойти.***
На следующий вечер… На следующее утро Тобирама мало видел Дориану. Выполнив все свои утренние обязанности, она то и дело куда-то пропадала, но явно не бездельничала, как раньше. Изредка совершенно случайно они могли столкнуться в коридоре или в холле, причём отвечая на его кивок холодным и отстранённым поклоном, она тут же его покидала, словно между ними ничего не было. Словно они были чёртовыми незнакомцами. - Доброе утро, господин! - сказал мимопроходящий старый слуга, низко кланяясь своему хозяину. - Гори в аду, - рявкнул Тобирама, и быстрым шагом ушёл прочь, оставив озадаченного слугу в смятении. Молодой наследник не смог бы сказать, что его больше всего уязвило: её вечная занятость или полное равнодушие к тому, что было вчера. Он раздраженно цокнул зубами. - «По какой, чёрт возьми, причине ты так ведешь себя?» - думал Тобирама, и раздражался своим мыслям. Он и сам не знал, зачем мучает себя этими думами. Это было совсем не в его духе. Но за весь день Тобирама становился всё более злобным и раздражительным. Не одобряя своих собственных поступков, он тем не менее ничего не мог с собой поделать. Чем больше он старался не думать, тем глубже он погружался в себя. Чем сильнее старался взять себя в руки, тем злее он становился. Так и прошёл этот день для Тобирамы, и наступил самый сладостный час суток. Сверкающее пламя дня медленно угасало, и роса свежими каплями пала на жаждущие поля и опаленные холмы. Закат был безоблачным, и теперь на западе разливался торжественный багрянец. Он горел пурпуром в одной точке, на вершине горы, а затем расстилался по небу, охватывая всю западную его половину и становясь всё мягче и мягче. На востоке было своё очарование. Небо там было тёмно-синее, с одним единственным скромным украшением - восходила одинокая звезда; скоро должна была появиться и луна, но она ещё пряталась за горизонтом. Тобирама сидел у себя в покоях и просматривал доклады и отчёты свои соклановцев, дожидаясь прихода своей главной служанки. Она всегда возвещала о себе негромкими шажками, и он бессознательно прислушивался: когда же раздастся негромкое «тук… тут-тук»? Однако назначенное время миновало, и через несколько минут Тобирама решил, что больше ждать не будет, а пойдет и разыщет её сам. Он как раз собирался выйти: они едва не столкнулись в дверях. От неожиданности Дориана вздрогнула и отпрянула. В одной руке у нее была ярко горящая свечка, в другой - толстенная груда бумаг, прижатая к груди. - Извините за опоздание, Тобирама-сан. В кухне случилась неприятность; ничего серьезного, но одна из служанок обожгла руку. Ожог неглубокий, но я задержалась, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и помогла лекарше наложить повязку с мазью… - Тебе не о чем тревожиться, - снисходительно, и даже мягко протянул Тобирама. Удивительное дело: стоило ей заговорить с ним, как всё его раздражение пошло на убыль. Дориана в замешательстве опустила взгляд, и прошла в его покои. В этот день на ней было черное кимоно. Должно быть, она надевает их по очереди, сообразил Тобирама: черное тенаси, черное кимоно, и изредка белое кимоно. Лиф скромно обрисовывал ее грудь и застегивался у талии простым удобным белым поясом. Очень целомудренный наряд. И в то же время очень практичный. Так легко расстегивается. Стоит только дернуть за пояс, и она окажется пред ним абсолютно нагая и растерянная, с пылающими щеками и широко раскрытыми глазами, прижимая руки к груди. До чего же заманчивая картина! Дориана села на уготовленное ей место за столом и начала разбирать документы. Тобирама сел подле, начал наблюдать за ней, любуясь ее безыскусной грацией. Поглощенная работой, полные красные губы Дорианы были полураскрыты, словно хотели задать вопрос, не имеющий ответа. А на лбу между бровями появлялась едва заметная складка, как будто бы в ней был сконцентрирован весь ее жизненный опыт, говоривший ей, что не бывает безоблачного счастья, богатство не достаётся даром, а в жизни всегда наступает период скорби и смерти. И всякий раз, когда взгляд Дорианы устремлялся в его сторону, и когда в нём появлялось что-нибудь, кроме привычной доброжелательности, сердце Тобирамы больно сжималось, в ожидании чего-то. Но Дориана лишь бормотала что-то насчёт денег за оружие, и на этом всё заканчивалось. - «Хех, брюзжит точь-в-точь как старикашка», - подумал он, любуясь против воли каждым её движением. Где-то час Дориана совсем не обращала внимания на своего господина, и неотрывно занималась счетами. Вдруг она обернулась и перехватила его взгляд, прикованный к её лицу. - Вы рассматриваете меня, Тобирама-сан? - удивленно спросила Дориана, и добавила игриво, - Как вы находите, я красивая? Если бы вопрос Дорианы не прозвучал так неожиданно, Тобирама бы ответил на него так, как подобает его стилю: что-нибудь неопределенное или грубое, но ответ вырвался у него до того, как он успел удержать его: - Да… - «Да?» - Дориана ошеломленно вскинула на него свои синие очи, стараясь переварить только что услышанное. Тобираме хватило этого момента, чтобы взять себя в руки. Молодой наследник иронично хмыкнул, и сказал: - Женщины придают слишком большое значение одному единственному комплименту. У Дорианы нервно дернула левая бровь. - «Без резких движений. Этот неуважаемый господин - наследник этого рода», - напоминала она себе, наполняя легкие воздухом. - А что ты думаешь по этому поводу? - и он испытующе посмотрел на её лицо своими рубиновыми, злыми и недоверчивыми глазами. - Даже не знаю, что и ответить, Тобирама-сан, - холодно и даже с некоторым раздражением отозвалась Дориана, - У меня в этом отношении мало опыта, но обычно считается, что получать комплименты очень приятно. - И это мнение вот этой самой головы, которая висит на этих плечах? - и он кивком указал на плечи Дорианы. Тобирама по какой-то неведомой ему причине не упускал ни единой возможности шокировать её, лишить самообладания. К его вящей досаде, ни один мускул не дрогнул у неё на лице. Дориана стиснула в руках кисть, который всегда приносила с собой, но в остальном осталась прежней. Помедлив совсем чуть-чуть, она ответила: - Да, Тобирама-сан. Это мысль возникла именно вот этой вот самой голове. Мозги есть даже у женщины. Разве вы этого не знали? На этот раз шокированным оказался сам Тобирама, и ему это не понравилось. Очень не понравилось. - А тебе, я смотрю, нравится со мной перепираться, - сказал он осипшим голосом. - Дориана, как ты думаешь, у кого сейчас катана в ножнах? - Без понятия, Тобирама-сан. Куда уж ничтожной девчонке тягаться с ВАШИМИ здравомыслием и рациональностью. Тобираму забавляла реакция этой девушки. Её словарь невербальных символов был просто огромен. Она могла прострелить взглядом или посмотреть недоумённо, как бы спрашивая: «Вы идиот?». И все эти мысли Тобирама мог отчётливо читать и видеть, лишь глядя на её по-детски обиженное личико. - Конечно, - согласился Тобирама, - Особенно, если у девушки такой скверный характер. - «Ну хватит!» Плесь! Тишина. - Ох! Какая я неуклюжая. Тобирама-сан, прошу меня простить! Из-за изнурительной работы рука так ужасно трясётся. Молчание. Тобирама медленно коснулся рукой до своего лица, и на пальцах у него остались следы черной краски, на которой Дориана временами обмачивала свою кисть. - Ты… - челюсти Тобирамы крепко сжались, мышцы щёк напряглись, оттянув уголки рта вниз. Он мрачно разглядывал свои пальцы, словно это были непослушные марионетки. - Всему есть предел! - взревел Тобирама, и Дориана поняла, что стоит бежать.***
- Замри на месте! - кричал Тобирама, гоняясь за Дорианой. А Дориана и не думала подчиняться приказу своего господина. Она бежала. Бежала быстро, без оглядки, даже не пытаясь остановиться и осмыслить происходящее. На ходу срывая с себя опостылевшую маску беззащитности и, надевая новую - лёгкую маску юношеской беспечности. Тобирама мог бы поймать преступницу сразу, даже не дав ей шанса выйти за пределы своих покоев, но что-то внутри него жаждало позволить Дориане поиграть с ним. Подталкиваемый предвкушением захватывающей погони, он несколько раз замедлял ход, когда чувствовал в этом необходимости, желая продлить этот момент беззаботной радости рядом с этой невероятной девушкой, но сразу же после этого он прибавлял скорости. Раньше он никогда не получал таких эмоций от кого-то. Но с Дорианой все было по-другому! Как только он начинал укрощать свои чувства и подавлять эмоции, синеглазая ведьма вновь выкидывала нечто такое, что он снова находился в состоянии преисполненного ожидания. Наконец, Дориана резко остановилась, ударившись о высокую стену. По её виду можно было сказать, что она выдохлась. Тобирама остановился в трёх метрах от неё, и ехидно ухмыльнулся. При этом лицо Тобирамы по-прежнему было черным, словно бесёнок, что не позволяло Дориане воспринимать своего господина всерьёз (хотя следовало бы). Молодая Гая еле сдерживалась, чтоб не прыснуть со смеху. Тобирама в изнеможении закатил глаза. На его губах появилась улыбка, но в глазах проскакивали тигриные искорки. Он пошёл в сторону Дорианы, пока та не прижалась спиной к стене дома. И когда Тобирама остановился прямо перед ней, юная Гая застыла. В её сапфировых глазах промелькнула мгновенная догадка о том, что должно последовать, и это помогло Тобираме преодолеть неизвестно откуда взявшееся совершенно нелепое желание обнять ее и прижать к груди, чтобы она доверилась ему. Между ними осталось каких-нибудь пара дюймов. Он поднял руку и провел пальцами по ее щеке. Тонкая белая кожа, девственная кожа, гладкая, как стекло, но при этом живая и теплая. Откуда она такая? Этот вопрос навязчиво преследовал Тобираму, не давая ему покоя. Кто она? Дориана была явно поражена его действиями, а Тобираме было чертовски интересно за ней наблюдать. Глубокие, словно море синие глаза расширились, черты лица ожили, в них появилось по-детски растерянное выражение; ее длинные волосы чернели, как камни в лесной реке, и при прикосновении к ним казалось, что ты пропускаешь сквозь пальцы саму ночь; губы, мягкие, как лепестки камелии, были согреты секретным шёпотом, а огни вечерних свеч зажигал на них сверкающие звёзды. В эту минуту Дориана была прекрасна. В ней самой. В её взгляде было нечто большее, чем просто красота, - три вещи, которых был лишён сам Тобирама: безмятежность, которая распространялась внутри наследника всякий раз, когда он смотрел на неё; упрямое стремление выжить, служившее ей плотиной, не дающая слезам изливаться; и гордая невинность, которую она не, несмотря ни на что, всё-таки сумела сохранить. Тобирама представил себе, что будет, если он вдруг возьмет ее за грудь прямо сейчас, через кимоно, безо всяких церемоний. Отшатнется ли она в испуге? Эта мысль показалась ему волнующей и удручающей одновременно. - Тобирама-сан? - хмуро произнесла Дориана, и слетевшие с её губ его имя стали прекрасным поводом, чтобы Тобирама поддался искушению. Он положил другую руку ей на затылок, и подавшись вперёд, накрыл ртом ее полураскрытый ротик и проник в него языком, круговыми движениями медленно обводя её губы изнутри, словно пробуя их на вкус. Дориана на секунду перестала дышать. Самообладание вернулось к ней почти сразу, и Дориана начала вырываться, но тщетно - Тобирама держал её мёртвой хваткой. Страсть пульсировала в нём грубыми неудержимыми толчками. Теперь он стал беспощаден и пустил в ход зубы, покусывая ее полную нижнюю губу, пока она не застонала, потом вновь принялся успокаивать ее горячей и медленной лаской своего языка. Вкус соли ошеломил его. Кровь? Нет, этого не может быть! Отодвинувшись, Тобирама увидел одинокий и длинный след слезы, скатившейся по щеке Дорианы. Что ж, слёзы - отличный предлог, чтобы прекратить затянувшуюся сцену. По правде говоря, Тобирама не намеревался заходить так далеко. Но если бы они еще хоть немного простояли в этом коридоре, следующий шаг стал бы просто неотвратимым, и об этом можно было бы только сожалеть. Молодой Сенджу перестал ласкать Дориану языком и замер, не отрываясь, однако, от ее губ. Тихие, едва заметные судороги пробегали по её телу подобно легкому ветерку, колеблющему тоненькое и слабое деревцо. Шея у Дорианы была хрупкая, как стебелёк. Приходилось ли ему когда-нибудь обладать женщиной, более уязвимой и беззащитной, чем эта? Голова у него пошла кругом. Тобирама желал… у него не хватало слов, чтобы это выразить. Завоевание. Обладание. Капитуляция. Но о чем бы ни шла речь, с Дорианой он не мог обойтись жестоко. Просто не мог. Он опять наклонился к ней и тихонько провел губами по ее губам в легкой прощальной ласке. Её дыхание защекотало его кожу, волнуя и словно призывая задержаться, но он устоял. При желании он всегда мог овладеть собой, а сейчас его желание состояло именно в этом. Но о чём думает она? Сумел ли он хоть чуточку её расшевелить или нет? Судить об этом было невозможно: она упорно опускала взгляд, а единственная пролитая ею слезинка могла означать все, что угодно. - Мне угодно, чтобы ты теперь каждый день была рядом со мной. Дориана. Слова прозвучали не слишком властно, но в то же время никак не напоминали просьбу, от которого можно отказаться. Тобирама отступил от неё подальше, чтобы не осталось никакого чувства близости, никакого намёка на нежность. Чтобы у Дорианы не возникло иллюзии, будто у неё есть выбор. Дориана молчала. Стояла на месте, опустив глаза. С видом человека, у которого на душе лежит тяжёлый камень и который не знает, как от него избавиться. Тобирама был терпелив и уверял себя, что может ждать сколько угодно, но ему показалось, будто миновала целая вечность, прежде чем Дориана осознала, что выбора действительно нет. - Как пожелаете. Вначале её голос звучал ровно, но оборвался на середине и перешел в хриплый шёпот. До поры до времени Тобирама не мог требовать большего, поэтому, когда в следующий раз Дориана подняла веки, от Тобирамы и след простыл. Он оставил её.***
Ночью… Никогда невозможно предвидеть, какая погода будет в северной части страны огня, особенно весной. Стремительно и напористо из-за горизонта надвинулась тёмная туча и как-то разом заволокла небо. Накрепко заточила одинокую луну в свою темницу. И словно спохватившись, задул резкий холодный ветер и поднял на реке злые чёрные волны. Ослепительная молния вспорола небо. Мина резко открыла глаза. Резко и пугающе, словно выстрел, прогремел гром. На долину клана Сенджу с неба обрушилась лавина дождя. Молнии вспыхивали почти непрерывно одна за другой. Не утихая, гремела в тучах гулкая небесная канонада. И от этого блистания и грохотания трепетно сжималось сердце молодой наследницы клана Узумаки. Мина села в кровати ужасно угнетённая, словно и у неё над головой так же парила невидимая туча грусти и поливала её прозрачным дождём тоски, не позволяя оправиться. И хотя она не плакала, она чувствовала обреченную пустоту и отчаяние в душе. Она оказалась никому не нужной и одинокой; стала свидетелем своего ускользнувшего счастья и мимопроходящего безразличия. Она просидела в этой позе ещё некоторое время. До сих пор не заснувшая и ещё не полностью проснувшаяся. И, казалось бы, продолжит так сидеть и дальше, если бы краем глаза не заметила тень, скользнувшую в мрачный уголок её покоев. Тень исчезла. Снаружи ветки легко шевелились под ветром, скребли друг друга деревянными пальцами. Мина открыла было рот, чтобы выкрикнуть предупреждение, но слова как будто замерзли в её горле. - Кто здесь? - еле как удалось ей выдавить из себя, после нескольких секунд молчания. - Не бойтесь, госпожа. Я не причиню вам вреда, - отозвался «тень». Мина в ужасе затаила дыхание. Наяву ли она слышит всё это, или она вконец сошла с ума? Страх, сковавший её, противно бухал в груди. Её затрясло. Крупная дрожь била её тело, как при сильной лихорадке. - Кто ты такой? - спросила она, наконец, испуганным шёпотом. - Я тот, кто может сделать вас счастливой, - сухо ответил «тень». - Сч… счастливой? - озадаченно произнесла Узумаки. - Вот именно, моя госпожа, - сказал человек во мраке, и голос его теперь показался Мине сильно знакомым. - Но ваше будущее зависит только от вас. Только вы сможете спасти Акиру от смерти, которая поджидает его в территории клана Инузука. - И тогда я снова буду вместе с Акирой-саном? - просияла Мина. - О, непременно, моя госпожа, - заявил незнакомец, - И уже никто впредь не сможет помешать вашей любви. - И что я же я должна сделать? - всё так же сияя, спросила Мина. Она не видела, но услышала шорох ткани, и предположила, что незнакомец достаёт что-то из своего кармана. Минуту спустя он сел на корточки, и положил на пол стеклянный пузырёк. Мина успела заметить лишь длинные пальцы незнакомца. - Что это? - спросила Узумаки, горько скривившись. - То, что устранит все препятствия, госпожа. - Но ведь они могут умереть! - мрачно заметила Мина, помедлив. - Все мы когда-нибудь умрём, - невозмутимым голосом отвечал незнакомец, - Вопрос лишь в том, когда. Ослепительная молния вспорола небо, и мазок белого цвета осветил на мгновение покои Мины, но в них уже не было никого, никого, кроме неё.***
Богами Каварама с тех пор, как он дорос до настоящей катаны, всегда был синоби-воин. Мужчина, как известно, может быть отцом, сыном, мужем - любой, но только не пепельноволосый Каварама Сенджу. Он был воином и прекрасным любовником, и никем другим быть не желал. - С вашей стороны - это просто неприлично, Каварама-сан! Как вы можете отсылать меня подобным образом? Разве вы разлюбили свою Наоми? - Я тебя обожаю, - равнодушно откликнулся Каварама, разжимая тонкие, но цепкие белые пальчики своей любовницы, впившиеся ему в бедро, подобно щипцам. - Разве мы плохо проводили время? Только вспомните, в какие чудесные игры мы играли на горячих источниках! Разве нет? Каварама-сан, да послушайте же меня! - Мы познали блаженство рая, любовь моя, - все так же механически отозвался он, целуя её пальцы. К аромату духов Наоми примешивался запах возбужденной самки, но Каварама пребывал не в том состоянии, когда мужчина способен оценить подобную смесь по достоинству: он чувствовал себя опустошенным. «Хорошенького понемножку, - подумал он лениво. - Четыре дня и ночи в обществе Наоми - видят боги! - это более чем достаточно». - Забудьте про свои глупые мужские дела, господин. Давайте побудем вместе ещё немножко! Ведь мы еще не занимались любовью в саду, верно? - Во всяком случае, не друг с другом, - согласился Каварама после недолгого раздумья. С этими словами он с силой сжал зубами её палец, так что Наоми от неожиданности и боли отдернула руку и едва не испепелила его яростным взглядом. Пожалуй, минута была подходящей, чтобы сделать ей комплимент, сказав: «Как ты хороша, когда злишься», но у него язык не повернулся. Это было бы неправдой. - Не испытывай мое терпение, дорогая, а не то мне придётся тебя наказать. В тихом и ровном голосе Каварамы прозвучала явственная угроза, та самая, что так пленила Наоми при первом знакомстве. «Надо же, - удивился он, - уловка всё ещё действует!». Её глаза загорелись жадным блеском, и это вызвало у Каварамы смешок… совсем некстати. - Возьмите меня тогда с собой! - взвыла Наоми, но молодой наследник лишь холодно отстранился от неё. - Ну уж нет! С этими словами он потянулся через кровать за своими брюками. Наоми поймала его руку и прижала её к своей напудренной белой груди. При этом она выгнулась и сделала глубокий вдох, чтобы грудь казалась пышнее, хотя в этом не было особой нужды: именно благодаря своему великолепному бюсту она и привлекла внимание Каварамы четыре месяца назад. Совершив ловкий маневр, Наоми прижалась левой грудью к его раскрытой ладони; Каварама почувствовал, как от мгновенно охватившего её возбуждения напрягается сосок. Она хищно оскалила зубки и перебросила ногу ему через колени. Но время было выбрано крайне неудачное, к тому же у Каварамы совершенно отсутствовало настроение. С тяжёлым вздохом он легонько стиснул на прощанье её роскошную грудь и убрал руку. Он внезапно ощутил раздражение и досаду. В эту игру они играли так часто, что она ему приелась и больше не вызывала ничего, кроме легкого отвращения. Очевидно, Наоми это поняла: когда он оттолкнул её, она не стала протестовать и лишь бросила на прощание долгий тоскующий взгляд. Каварама двинул седзи, с наслаждением вдыхая полной грудью воздух, не пахнущий духами. И прежде чем уйти, он сунул руку во внутренний карман брюк, вытащил звенящий мешочек и молниеносным движением из-под руки швырнул её Наоми, надеясь застать ту врасплох, но не тут-то было: она выбросила руку вверх с ловкостью обезьянки и поймала его на лету. - Желаю тебе всего хорошего, - сказал Каварама и несколько менее искренне добавил: - В одном можешь быть уверена - я буду долго помнить тебя и наши совместные развлечения. Довольная оплатой больше, нежели словами, Наоми вздернула подбородок и приподняла подкрашенные брови, бросив на него взгляд, полный, как ей самой казалось, царственного безразличия. Каварама захлопнул седзи, и с облегчением перевёл дух. В длинном и прохладном коридоре было светлее, чем на улице, - мягкий свет исходил от свеч; по обеим сторонам коридора виднелись закрытые бамбуковые седзи, за которыми стояла могильная тишина, словно стены в комнатах были обиты войлоком. Воздух был насыщен запахом дождя и пионов. - «Пахнет Дорианой», - подумал он, и тотчас же вспомнил синие по-детски наивные глаза, мерцающие, как вода на дне глубокого колодца, который с недавних пор преследует Кавараму в самых отдалённых уголках его сексуальных фантазий. В отличие от своих старших братьев Каварама частенько возвращался в свой дом за последние четыре года. Контролировать порядок в доме и настрой своих соклановцев было не тем, чего он хотел, но таковы были желания его братьев, и у Каварамы не оставалось выбора. Но, впоследствии эти поездки перестали быть ему в тягость. Почему? Потому что он знал, что, когда бы он ни вернулся, в его доме будет находиться маленький волчонок, с которым он всегда может весело провести время. - Девочка? Какая ж ты девочка? У девочек должны быть титьки и фигура! - смеялся он над ней, когда Дориане было тринадцать. - Сумасшедшее животное! - смущённо восклицала она, - Ты свои манеры на завтрак съел?! Ты понимаешь, что говоришь? Но проходили дни, месяцы и года: Дориана переставала быть полумальчиком-полуволчонком. Не успел Каварама опомниться, как в один из своих приездов застал вместо всклокоченной подружки абсолютно незнакомую ему девушку. И эта незнакомка, если правильно истолковать его завороженный взгляд, показалась ему весьма привлекательной. Нет, она была прекрасна. И осознание этого дало Кавараме понять, - та беспомощная, мечтательная и беспечная детская дружба, которая воспаряла к небесам, прошла. И в тот миг… холодного обожания - наверное, так это следовало назвать - он почувствовал, как между ними пролегла опасная тонкая струна, что каждый день натягивалась, словно тугая верёвка, которую усиленно дёргали, перетягивая, как канат. Зарывшись в документы по самую макушку, она постоянно сидела одна в своём рабочем кабинете, предоставленный ей Итамой. - «Каварама-сан?» - слышит он её мелодичный голос, и безмолвно присаживается рядом. Дориана даже не отрывая взгляда от своих бумаг, внемлет рассказу своего господина: о том, что было вчера и что случилось сегодня; что его расстроило, а что порадовало. И пусть маленькая служанка и не отвечала, для Каварамы было достаточно и того, что ни одна страница не перевернётся и ни одна запись не будет проверена, пока он говорит. Наблюдая за ней, наследник всегда удивлялся, с какой непринуждённостью Дориана держится в его компании. Самая красивая женщина из всех, кого он встречал (а Каварама повидал их немало), и самая неприступная. Он чувствовал себя рядом с ней, как в каком-нибудь богато обставленном музее древних артефактов; где, стоя перед чудеснейшим творением всех времён ты не имеешь права коснуться его. Теперь они уже не так часто проводили время вместе. Дориана стала главной управительницей дома и теперь редко попадалась Кавараме на глаза. - Хочу увидеть её… - сказал он в пустоту. И хотя Каварама изо всех сил старался не думать о ней, его любовь настойчиво впивалась когтями в его сердце. Он целовал ветер, дувший в её сторону. Он произносил её имя, в постели с другими женщинами. Верёвка, под названием «Дружба», тянулась и изнашивалась, и было неизвестно, в какую секунду она с треском порвётся.***
На следующий день… - Энергии хоть отбавляй! - ворчал Хаширама, глядя на пустующее место Каварамы. - Слишком импульсивный и безответственный. Ему почти двадцать лет, а ведёт себя, как ребёнок. - Не будьте столь строги, старший брат, - посмеиваясь, отвечал Итама. - Кто бы говорил, - холодно отозвался Тобирама, - По моим наблюдениям, почти все мои браться, за исключением Итамы - сплошные ходячие катастрофы, и не только до двадцати лет. Даже и не знаю, кого он мне напоминает. Итама рассмеялся, а Хаширама смущённо отвел глаза в сторону. Как раз в этот момент служанки оповестили братьев о приходе Каварамы и Мины. - Господин, пожаловал второй наследник Каварама и достопочтенная госпожа Мина. Хаширама озабоченно глянул на Тобираму, но у того лицо не выдавало ни малейшего признака недовольства. Встреча эта не сулила добра. - Впусти их. Второй наследник вступил в покои, следом за ним вошла и вторая наследница клана Узумаки, волосы её были убраны назад, и закреплены золотой заколкой; руки её держали поднос с несколькими чашками горячего зелёного чая. - Господин, - проговорила Мина, падая на колени - Прошу примите мои глубочайшие извинения за все мои прошлые грехи! - Ерунда, - отозвался Хаширама ворчливо. - Госпожа Мина, прошу поднимите голову. Я слышал, вы несколько дней ничего не ели и не пили. Как вы себя чувствуете? - Спасибо, господин, - сказала Мина, и выпрямила спину. - Со мной всё в порядке. Только голова немного побаливает… - Человек на вашем месте должен радоваться тому, что голова его вообще ещё остается на плечах, - объявил Тобирама, и наградил Мину презрительным взглядом. - Брат! - отрезал Хаширама, и протянул Мине руку. - Не обращайте на него внимания, Мина-сама. Давайте не будем сегодня ссориться. Этот чай вы сделали для нас? - Да, господин, - ответила Мина, и подала Хашираме чашку. Она повторила те же самые движения и по отношению к Тобираме, но… - Не буду, - буркнул Тобирама, и даже не глянул на неё. - Господин, прошу вас, - взмолилась Мина, и на глазах у неё навернулись слёзы, - Я прошу вас принять мои искреннее сожаления! Я всё поняла, всё осознала, господин! - Осознали? - глаза Тобирамы потемнели, - Давайте не забывать, Мина-сама, что ваши грязные отношения с тем псом из клана Инузука разрушили не ваше доброе имя, а моё достоинство. Хаширама повернулся к брату: - Тобирама, мы уже проходили эту тему, перестань. Госпожа Мина всё ещё остаётся нашей невесткой. Вопрос о браке до сих пор не решён, давай не забывать об этом. А вы, госпожа, - он обратился к Мине. - Вы действительно осознали свои ошибки? - Господин, да! - проговорила Мина, кланяясь. - Я поняла. Я всё приняла. Я осознала, что не могу томиться по человеку, который всё равно никогда моим не будет. Госпожа Изанами раскрыла мне глаза. - Вот и хорошо, - довольным тоном ответил Итама. - Если чего-то слишком много, в этом тоже нет ничего хорошего. - Даже любви, брат? - пророкотал Каварама, ухмыляясь. Итама покраснел. - Довольно, - объявил Хаширама, желая прекратить этот разговор. - Мина-сама, ваши извинения приняты. Можете идти. Мина закусила губу. - Никто не выпил чаю… - мрачно прошептала она, и Хаширама задумчиво глянул на неё, потом на братьев. Проследив за взглядом старшего Сенджу, младшие любезно выпили преподнесенные им чашки чая. Все, кроме Тобирамы. И Хаширама застыл в немом ожидании. Осознав, что старший брат от него не отстанет, главный наследник недовольно прижал пальцы к вискам, признавая таким образом своё поражение. Он протянул Мине руку. - «Это всё ради тебя! Ради тебя, мой дорогой Акира! - говорила себе Узумаки, передавая жениху чашку отравленного чая. - Моя любовь всё искупит!» Тобирама покрутил белую глиняную чашу и пригубил. Да, любовь Мины всё искупит, так она думала, верила. Она искренне любила Акиру и пошла на это исключительно ради него. Для него она была готова на всё. Такими бывают некоторые женщины. Такой бывает любовь. Да по большей части она именно такой и бывает, как посмотришь вокруг. Твоё сердце становится похожим на перегруженную спасательную шлюпку. Чтобы не утонуть, ты выбрасываешь за борт свою гордость и принципы. А спустя какое-то время ты начинаешь выбрасывать и людей - всех тех, кого ты знал годами. Но и это не спасает. Шлюпка погружается всё глубже, и ты знаешь, что скоро она утонет и ты вместе с ней. - «Я просто хочу быть любимой!»***
Разве не печально, дорогой читатель? Дом, представший пред вашим взором, не только красив и роскошен своими садами и убранством, но и беспощаден. Все эти стены слышали стоны и хрипенье умирающих, а люди, украшенные цветами и драгоценностями, - они, быть может, завтрашние смертники; у многих из них улыбка на лице скрывает тревогу, страх, ярость, печаль, неуверенность в завтрашнем дне; лихорадочная страсть, алчность, зависть гложут сердца этих с виду беспечных, увенчанных цветами небожителей. В этом древнейшем доме можно прочувствовать наибольшую в мире грусть, живущую в роскоши. Можно увидеть тьму в самых ослепительных драгоценностях. Можно увидеть демона, скрывающегося за прекрасным ликом. А у самого холодного человека можно увидеть глубокое, как море, одинокое сердце. В этом доме не делят дела на плохие и хорошие. Здесь лишь смотрят на пользу, которую можно извлечь. В этом доме, где неустанно идёт война за власть, за первенство, за силу и авторитет нет правых и неправых, дорогой читатель… просто у каждого своя правда… … И в итоге, правда останется лишь за тем, кто сумеет выжить.