Воскресенье, 18 июля 2017 года
Микки во второй раз смотрит на статуэтку, Йен играет с водой, Светлана живёт американской мечтой
Конверт из плотной бумаги был адресован ассоциации индустрии гостеприимства во Флориде. Внутри него лежало три конверта поменьше: в одном была открытка, в двух других были письма. Открытка ко Дню Отца для Микки была подписана Евом, Светланой и, к его безумному удивлению, ёбаным Галлагером. Это было как-то, блять, странно. В смысле, разве не только родители и их дети что-то черкают на таких бумажках? Не то чтобы Микки был похож на батю Йена, но какого вообще хера. У этого обмудка всегда были какие-то проблемы с папашами. Началось это, вероятно, примерно в тот момент, когда тест на ДНК сказал ему: «Поздравляю, еблан. Твоя жизнь ещё паршивее, чем ты думал. У тебя есть тайный папа-дядя!». Микки осторожно отложил пастельно-голубую карточку на книжную полку рядом со своим маленьким бутыльком розового песка. Он решил оставить письма на потом. — Это и правда мило. Пади скучаешь по своему мелкому спиногрызу в такие праздники, да? — поинтересовался Мэл, проходя мимо Микки, чтобы открыть дверь во внутренний дворик. — Наверное. Да похер, — пробубнил тот в ответ. Краем глаза он заметил, как Джой подпихнула мужчину локтём, когда он присел рядом с ней. И Джой, И Мэл сидели за обеденным столом в рабочих перчатках, в рубашках с длинными рукавами и в фартуках. Они копошились с той сломанной фигуркой с тех пор, как Микки неосознанно свёл этих придурков друг с другом. На самом деле он искренне старался Мэлу помешать, но этот мудак оказался напористее и одержал верх. Теперь Милковичу приходилось, блять, видеть его грязную морду и во время работы, и на выходных. Всякий раз, когда Джой ненадолго показывалась рядом с «Auto Clínica», Мэл забегал в комнату для персонала и расспрашивал о ней. Микки из раза в раз трепался о её самых ебанутых привычках в надежде, что коллега отвяжется, однако тот лишь ухмылялся и, чавкая своими сраными красными яблоками, с ненасытным аппетитом слушал. Как только он узнавал всё необходимое, он вытер сок с подбородка и благодарил Мика за то, что он любезно поделился инфой. Однажды брюнет проболтался о треснувшем фарфоровом мусоре, который его соседка держала, казалось, за тем, чтобы тупо вытирать с него пыль. У Мэл тогда вверх взмыли брови. Убрав ото рта яблоко, его губы вместо сочного фрукта заполонила крошечная улыбка. Несколько дней спустя, когда Джой высаживала Микки у гаража, к ней подошёл Мэл. Его волосы были прилично зачёсаны, Милкович с ухмылкой даже отметил, что тугие кудри были уложены чуть лучше, чем обычно. — Hola, Джой. Mi jefe… — начал тот, склонив голову в сторону Микки. — Да не твой я jefe, Мэл, — перебил его Микки. Те двое переглянулись и тактично решили его проигнорировать. — Короче, эм, как я уже сказал, mi jefe сказал, что у тебя есть какая-то штуковина, которую ты хочешь починить, какой-то керамический предмет, — сказал Мэл. Девушка нахмурилась и, заинтересованно улыбаясь, через сквозное окно глянула на Микки. — Да. Да, есть такая. Я всё время откладываю её починку. Немного побаиваюсь испортить. — У меня есть идея, как её подлатать. Вряд ли получится идеально, но, возможно, мы сможем сделать её для тебя чуть красивее. А, что скажешь? Та склонила голову и взглянула на мужчину. На её губах медленно растягивалась улыбка. — Чуть красивее? И сколько за это ты возьмёшь? — Не, ты не так поняла, mami. Мы сделаем это вместе. Tú y yo, juntos, — небрежно ляпнул механик, делая ещё один маленький шажок поближе к Джой. К ебейшему ужасу Микки, та вообще не сдвинулась с места. — Juntos, yo y tú? — она смаковала каждое произнесённое слово. — Ну ёбаный в рот, — под нос себе проворчал Микки, хотя и делал старательно вид, что не подслушивает. Не было ничего хорошего в том, чтобы стать свидетелем спектакля, где местный мачо соблазняет его соседку по комнате, но Мик, если честно, и в квартире бы не захотел слушать, как спариваются эти два соплежуя. Он, конечно, гордился тем, что с ним довольно легко договориться, но мысль о том, чтобы пытаться уснуть на диване под звуки хрипловатых сексуальных утех, вызывала по коже зуд. Джой резко развернулась в сторону Микки. От движения пряди её чёрных волос застряли у неё во рту. — Слышь, ты доверяешь этой испачканной мартышке войти в нашу квартиру? Мэл усмехнулся. — Эй, может, я и не тот мужчина, которого некоторые девчонки назовут красавчиком, но у меня под всем этим автомобильным маслом и грязью вообще-то кое-что есть, — девушка вскинула бровь, а затем начала напевать какую-то знакомую мелодию. Она вытянула руку через окно и схватила салфетку со стола Микки. Чуть коснувшись её кончиком языка, она стала стирать маслянистое пятно с лица мужчины напротив. Мягкое прикосновение ткани к щеке пробудило старые воспоминания. Йен вечно облизывал подушечку большого пальца, водил им по покрытой грязью щеке Микки и улыбался так, словно только что отрыл клад. Милкович усмехался, отмахиваясь от слюнявого пальца, и корчил самое суровое выражение лица, на которое только способен, хотя где-то в груди трепетал смех. Рыжий принимал вызов, делал вид, что облизывал все пальцы, а затем кидался с ними на Мика. И в конце концов тот позволял ему победить. Длинные, гибкие пальцы нежно сколькими по тёплым щекам, мелкими дорожками сметая грязь. Его лицо блестело от слюны Галлагера, который позже оставлял грязные отпечатки пальцев на подбитых бетонных стенах, делая фотографии собственного хера. Вспоминая об этом сейчас, можно с уверенностью сказать, что это была одна из самых глупых игр на свете. Но дело на самом деле было не в грязи и не в слюне. Дело было в той короткой паузе, после которой они оба заливались смехом. Небольшая брешь в их маскараде. Крошечный каньон, в который Мик проваливался всё глубже и глубже. Он вздохнул. Он не мог отказать Джой в шансе тоже испытать на себе эту игру. Не после того, как она, блять, помогала ему выбирать из непроглядной задницы. И не после того, как он узнал, насколько сильно она мечтала о сраной, нахуй, сказочной версии «долго и счастливо». Он был на грани того, чтобы ответить соседке категорическим отказом. Собирался сказать, что Мэл нихера не заслуживает доверия. Что он один из тех придурков, которые никогда не краснеют, даже когда вселенски проёбываются. Что он тот самый льстивый мудак, который сказал бы Сильвестру Сталлоне, что его пластическая операция выглядит довольно правдиво. Что из тех ебанатов, которые оставляют каплю на дне пакета с молоком, только чтобы не пришлось его выбрасывать. Но вышло вот что: — Бля, ну, он кажется вполне нормальным. Если он где-то накосячит, ты знаешь, где он работает. Джой мрачновато усмехнулась. Её смех всегда звучал забавно. — Что ж, когда и если el jefe решит привести тебя к нам, то я буду ждать, — она улыбнулась и двинула по своим делам. Стоило ей только отъехать от автомастерской, Мэл выдал: — Засекай, jefe. К тому времени, как мы закончим чинить её штуковину, она уже будет моей девчонкой. И вот так Мэл в последние три недели сопровождал Милковича домой. Как своеобразный родитель-опекун, тот старался держаться подальше от этой парочки, когда они смотрели в интернете видео о ремонте, заказывали расходники, перемешивали какую-то гадость и соединяли отколотые части воедино. Они хлопотали над этой статуэткой и даже выделили ей спальное место в коробке. Они меняли под ней влажные полотенца, протирали её небольшим количеством эфирного масла и смотрели на её состояние каждые несколько дней. Они обращались с ней так, будто бы это был ребёнок в инкубаторе. Исключая тот факт, что детей, вероятно, следует проверять чуть чаще, чем каждые несколько дней. И младенцев, блять, не протирают ёбаным эфирным маслом. Даже такие отцы-распиздяи, как Микки, отлично это знали. Все письма из Чикаго только подчёркивали, что отцовство было далеко не самой сильной стороной личности Милковича. Он с самого начала понимал, что не будет у него такого стремления сделать всё для ребёнка, какое было у Светланы. Не было ни единого сомнения в том, что она всем сердцем любила своего сына. И, если Микки не чувствовал того, что чувствовала она, то, должно быть, он просто не любил этого пацана. А Йен в это время водил Ева в ёбаный, блять, зоопарк, гулял с ним, песни пел. Микки же ничего подобного не делал. В первый и последний раз, когда он устраивал для Ева праздник, он перебил всё внимание от своего ребёнка на себя, признался в том, что он сраный глиномес, а затем разбивал стулья об бошки гостей. Да, возможно, те долбоёбы сами нарвались, но Микки Милкович всё ещё был паршивым отцом. Здорово, что у Евгения был родитель, которому по-настоящему не было похуй. Он по-прежнему представлял Светлану, которая навещала его в тюрьме с выставленным напоказ бледным декольте и с их ребёнком на бедре. Всё это она делала лишь за тем, чтобы тот хотя бы несколько минут через толстое стекло смог посмотреть на пацана. Ев пускал слюни, прижимал свои маленькие ручки к стеклу, гадил в свой крошечный подгузник, пытался съесть провода от телефонной трубки, вытворял всякое детское дерьмо. Это хоть и заставило Мика улыбнуться, но в животе он отчётливо ощутил некую тяжесть. «Будет ли тебе так лучше», — спрашивал он себя, наблюдая за тем, как по губам мальчишки текли слюни. Когда Микки размышлял об этом, единственным достойным поступком, который он когда-либо совершал для ребёнка, было признать его своим сыном, и даже это скорее было просто удобно, нежели чем альтруистично. У него с самого начала закрадывались сомнения в отцовстве Евгения. А у кого бы не закрались? Он был сыном шлюхи, хотя всё ещё был сыном, которого родила ему его жена. В отличие от многих других отцов, Микки не желал видеть своих черт в лице Ева. На самом деле, он вообще старался не смотреть на него, когда он только появился на свет. Одна лишь мысль о ребёнке сдавливала грудь, выбивала из лёгких каждый вздох. Громкие непрекращающиеся крики Светланы заглушались ором собственной крови, струящейся по венам. Даже заперевшись в доме Галлагеров, он не мог не видеть тоненькие светлые волосы Ева и его пронзительные голубые глаза. Об этом позаботилась Мэнди. Она по нескольку раз в день отправляла ему фотки ребёнка с подписями а-ля: «Не будь ты ёбаным мудаком. Он очень красивый. Просто пиздец какой красивый». Микки на них не отвечал. Когда Мэнди в итоге написала ему «Микки, прошу тебя, я знаю, что ты можешь быть лучше, чем он», Мик рванул в ванную и тихо, как только мог, там проблевался. Он прополоскал тогда рот и умыл лицо. Стал интенсивно тереть кожу, впиваясь пальцами в каждую морщинку и складку. Пенная вода стекала по чуть приоткрытому водостоку, пока его голубые глаза сквозь брызги от зубной пасты смотрели в зеркало. В тот день он не нашёл в нём никаких черт Терри. Он дрожащими пальцами набрал ответное сообщение: «отъебись уже». А Мэнди, в свою очередь, написала ему о предстоящих крестинах Евгения. Сразу же за этим пришло ещё одно смс. Это был смайлик с выставленным средним пальцем. Он чувствовал себя последним, сука, уродом, но, глядя на этот сраный смайлик, прослезился. — Хотите, блять, знать правду? — начал Микки. — Его появление пиздец как испугало меня. Я ничего общего с ним иметь не хотел. Джой негромко ахнула. Микки не понимал, было ли это удивлением от его внезапной откровенности, ужасом или жалостью. Ни один из вариантов не привлекал его. Мэл не отрывал взгляда от статуэтки. Он лишь молча кивнул, тонкой косточкой проводя по фарфору. — Нахуй этот День Отца. Этот праздник вообще не предназначен для таких, как я. Хуле толку, что я просто спустил в какую-то бабу? В чём, блять, смысл, если кто-то другой сейчас убирает ебучие подгузники моего ребёнка? — отчеканил он. Это никаким боком не касалось присутствующей рядом парочки, но он всё равно высказался, словно это яростно рвало его изнутри. По лицу разлился жар. Он посмотрел на свои казанки и рассеянно провёл пальцами по изгибу небольших татуировок. — Слушай, чувак, может, идеальным отцом ты никогда и не будешь, но им ни один уёбок стать не может, — Мэл сосредоточенно стиснул зубы, прежде чем передать фигурку девушке. Никому не нужно было вслух говорить эту херню. Для таких людей, как Милкович, знание об этом было буквально осязаемым, в точности как плоть тела или кости внутри. И всё же только Галлагер и Светлана когда-либо по-настоящему смогут понять истинный смысл того, что Микки поднимал под дерьмовым отцовством. Джой, оторвавшись от своей работы, кивнула. И затем так, будто бы от её слов Микки мог надвое расколоться, тихо спросила: — Что ты сейчас чувствуешь к нему? — Сожаление. Просто… чувствую только ёбаное сожаление. За всё. На её лице мелькнул испуг, она опустила глаза и медленно выдохнула. Статуэтка лежала на белом полотенце на сгибе одной руки, пока она стирала остатки масла влажной тряпкой. Она повернулась к Микки. — Хочешь посмотреть? — Как-то, блять, не особо, — соврал он, — но я посмотрю, — ему так или иначе было интересно, хотя из-за мысли о том, чтобы подойти к ребятам поближе после того, как он буквально спалил себя, он с трудом передвигал ноги. — Это не просто чувство, понимаешь, — возобновил Мэл первоначальную тему разговора. — Ты не можешь выбирать то, что чувствуешь, но можешь выбрать то, что, по-твоему, должен делать отец. Именно это имеет смысл. Жизнь не должна быть perfecto, jefe. Возможно, Мэл был прав, и скромных действий, которые мог предложить Микки, было бы для Евгения достаточно. Светлана сможет объяснить пацану, чего это стоит, даже если это не выглядит правильным или идеальным, или даже не тем, чего по-настоящему заслуживал Ев. Или, возможно, мелкий будет видеть в Микки не больше, чем ту сухую кость в углу… пальцы его сына, пытающиеся найти сокровище, но так и не находящие его. — Красивая, да? — спросила Джой. Она подняла фигурку в руках, чтобы показать её соседу. Статуэтка снова была целой. Проведя пальцами правой руки по прохладному гладкому материалу, он почти пришёл в восторг от старых залатанных трещин. Вместо того, чтобы просто соединить осколки вместе, Мэл и Джой пошли несколько иным путём. Тонкие серебряные полосы струились вдоль фарфора в тех местах, где когда-то были только слабые дефекты. Один утерянный осколок был полностью заменён гладким серебристым пятном. Следы грязи на фоне серебра казались темнее. Их округлые нежные формы неслабо контрастировали с неровностью мерцающих линий. Это почти выглядело как та херня, которой Несто восхищался бы через учебник, выглядело как какой-то, сука, музейный экспонат, заслуживающий отдельного внимание. Фигурка выглядела слишком хорошо, чтобы просто стоять на книжной полке рядом с другими предметами, которые хранила Джой. Микки догнал, что подобный тип репарации видел и раньше. Он осторожно приложил левую ладонь к груди. Под ней покоилась татуировка, которую он набил себе за решёткой. Тёмные чернила заполнили швы там, где Микки прижимал осколок своих мечт к осколку своей жизни с Йеном. Ошибки в простой фамилии подчёркивали бездонную пропасть между тем, кем Микки считал Йена, и тем, что тот на самом деле делал. Татуировка была не столь красивой, как статуэтка, и никто и никогда не выставил бы её в музей, но, возможно, ему и не обязательно было так тщательно прятать её, как он обычно это делал. Поэтому, возможно, и с Евгением всё будет в порядке. Возможно, пацану не пришлось бы в итоге выбирать между сломанными костями и безрезультатными поисками сокровищ. Возможно, пальчики Ева однажды смогут ловко пробежаться по холодным осколкам, оставленным на груди дрожащей рукой отца, и стряхнуть пыль с их трещин. Малой мог бы соединить разломы и трещины насколько хорошо, что большинство людей и не догадались бы, что под ними зарыт серебряный подклад. Микки расслабил брови. Уголки его губ чуть приподнялись. Возможно, его вмазало от того, что он надышался эфирными маслами, но со рта слетели следующие слова: — Никогда не видел ничего, блять, красивее этой хуйни.______________________
Открытка ко Дню Отца: Двое взрослых подписали правую часть открытки, сокращая расстояние между буквами в словах там, где предварительно распечатанная карточка оставляла место. Микки, Наш ребёнок действительно потрясающий. Он умный и очень, очень смешной. Когда у меня выдаётся плохой день, он просто своим существованием делает его лучше. Ты сделал для меня изумительный подарок, хотя и перекладываешь за него всю ответственность на меня. Спасибо. С Днём Отца. Светлана. Как дела, Мик? Надеюсь, у тебя сегодня хороший, солнечный и расслабляющий день отца. — Йен. Ев использовал всю левую часть открытки для своего рисунка. Светило солнце. На лилии в полосе зелёной воды плавала лягушка. Стоящий на песке черноволосый мужчина держал в руках рожок с шоколадным мороженным. Под его ногами мелком было написано «папа». Рядом с ним стоял и улыбался светловолосый мальчик. Около его лица мелком было нацарапано «Евиг». Это было неправильно и неидеально, но этого было достаточно.______________________
Hola Mick, ¿Cómo estás? Estóy bien. Потихоньку изучаю испанский, когда есть свободное время. Может пригодиться с пациентами. Я уже могу спросить у них, что именно болит и всякое по мелочи. Им нравится, что я стараюсь, хотя многого ещё не знаю и у меня очень сильный акцент. Фрэнк в последнее время тусуется с какой-то двадцатилеткой. Прямо сейчас он сосётся с ней на ступеньках на заднем дворе, и да, это именно настолько отвратительно, насколько ты думаешь. Вчера они пытались делать это на крыльце, так что я взял шланг и окатил их. Фрэнк сказал мне: «Не вызывай дождь на мой праздник только потому, что у тебя нет никого, кто хотел бы сыграть в хоккей с твоими миндалинами, ты, блять, гигантская кукла Чаки». Sí, estóy soltero. Уже несколько месяцев прошло, но я и не догадывался, что Фрэнк заметит это в промежутках между бухлом, блевотой и рыданиями. Наверное, он думает обо мне больше, чем я предполагал. Слушай, я знаю, что слишком часто пишу про Несто, но то, что ты рассказал в своём последнем письме, то, что он сказал тебе, звучит пиздец как мило. Наконец-то хоть в чём-то мы с ним солидарны. — Йен.______________________
Привет, папаша из магазина «Всё за 99 центов», Возможно, ты даже не понимаешь этого, но ты умудряешься помогать мне с Евгением, даже находясь далеко. Иногда, когда он начинает баловаться, я говорю ему «папа этого бы не одобрил», и он успокаивается. Он всё равно периодически вредничает, но, по крайней мере, у меня есть в запасе минута или даже две, чтобы опередить его. Мой отец познакомил меня с Сашей, потому что посчитал, что, наверное, в штатах я смогу добиться чего-то большего. Может быть, он понимал, какую работу она для меня припасла. Я не знаю. Но теперь это не важно. У меня есть бар, есть ребёнок, есть немного денег, есть люди, которых я вижу каждый день, есть бывший муж. Возможно, скоро появится ещё и бывшая жена. Это ведь и есть американская мечта, да? Как ты знаешь, у Ви был Большой Папа до меня. И, когда Ви решила, что мы будем вместе, Большой Папа у неё всё ещё был. Она любила его, любила меня. Для неё это не было проблемой. Так что, может быть, этот опыт ещё пригодится. Ты не говоришь об этом, но мне кажется, что тебя мучают сомнения. Не каждый день можно встретить кого-то, кому на тебя, блять, совсем не насрать. Кого-то, кто навещает тебя, разделяет с тобой радость. Из того, что ты писал мне, могу сказать, что твой Латинский Хахаль уже раскрыл тебе все карты. Ты взмахнул своими маленькими тюремными крылышками в сторону Мексики, чтобы больше не сидеть в клетке. Поэтому ты свободен делать то, чего сам хочешь. Река не высохнет, если ты нырнёшь в пруд. Хотеть этого абсолютно нормально. Это не преступление. Светлана.