Развод Артура и Имса

Имс       — Как выпускной прошёл? — неуклюже спросил Имс, покачивая в руке полупустой стакан тёмного бельгийского пива. (Что ни говорите, Бельгия главная пивная держава — тут она может соперничать разве что с Ирландией.)       В тот день в восемь утра Имс забрал детей из аэропорта в Брюсселе. Одиннадцатичасовой перелёт и семичасовая разница во времени сморили обоих, и дети клевали носом на ходу, да и сам Имс спросонья (пришлось подняться в пять, чтобы добраться вовремя, зная пробки на въезде и выезде из городов) плохо соображал и вёл машину по наитию. Так что сперва детей он отвёз домой, где они радостно проспали несколько часов до раннего обеда, а после ду́ша и переодевания вслед за Имсом отправились в центр города. Разумеется, пешком: идти было недалеко, погода была отменная, после долгих часов в кресле хотелось размяться, да и непринято было рассекать по городу на частных автомобилях.       Было начало июля, Антверпен окутывала сонная послеполуденная духота. Многие кафе и магазины закрылись на сиесту. Людей на улицах было мало — всё больше туристы, отовсюду лился поток иностранной речи, среди которой изредка прорезались знакомые английские словечки. Имс шёл чуть впереди, направляя детей, вокруг него вился, как щенок, Патрик и нескончаемо трещал какую-то ерунду с такой уверенностью в своей правоте, что Имс начал уставать уже через несколько минут, а потому только равнодушно улыбался и кивал в ответ на реплики сына, которые наползали одна на другую и почти не менялись в интонациях.       Время от времени Имс оборачивался, чтобы проверить, но отстала ли Шаина, но каждый раз она была на месте, шла чуть позади, явно погружённая в свои мысли, с любопытством осматривая архитектуру. В свою очередь присмотреться к дочери Имсу не представлялось возможным, поскольку, как только Патрику начинало казаться, что он слишком долго не обращает на него внимания, начинал дёргать Имса за руку, заставляя повернуться к себе.       Мало-помалу они добрались до центральной площади города, где оживление было чуть побольше и работали все заведения. Имс, не спрашивая детей, зная, к чему приведёт предоставление неуместной свободы выбора, направился к кафе, где было меньше всего людей за столиками и больше всего тени от клеёнчатых зонтов, выбрал местечко подальше от прохода и улицы и пододвинул Шаине кресло. Ему сразу бросилось в глаза, как грациозно она села. Патрику же подобные ухаживания были не нужны и он лихо запрыгнул на стул сам, толкнув стол, отчего на нём задрожала и зазвенела посуда. Вдохнув поглубже и постаравшись на закатывать глаза, Имс занял последнее место за столиком и несколько раз взмахнул в воздухе рукой, подзывая официанта. (Краем сознания, которое наконец начало в этом году пробуждаться, Имс отметил, что официант был молод и симпатичен.)       Подали меню, сразу заказали аперитивы: Имс оставался верен любимому сорту пива, Шаина положительно отозвалась на предложение красного вина, Патрик выбрал какую-то газировку — Имс в них не разбирался, никогда не любил эту шипучую гадость. Когда официант удалился, все трое уставились в меню, выбирая еду, и Имс только украдкой поглядывал поверх разворота на Шаину, пытаясь рассмотреть дочку, но видел только затылок с аккуратно зачёсанными в высокий хвост волосами, точно такого же цвета, как у Артура. Имса даже передёрнуло от этой схожести.       Вернулся официант с напитками, были сделаны остальные заказы, официант удалился, и Имс поднял тост за встречу. Все выпили, притом свой стакан Имс осушил сразу на половину, так как уже какое-то время от волнения его мучила жажда. И вот наконец, когда стаканы с лёгким стуком встали на стол, Имс сумел рассмотреть Шаину и — не узнал её. Исчезла детская припухлость на щеках, блуждающий взгляд сделался сосредоточенным и острым (прямо как у Артура); определённо, Шаины выщипала брови — их нынешняя форма разительно отличалась от тех симпатичных чернявых кустиков, отбрасывавших мрачные тени на глаза Шаины, которые Имс помнил с прошлых встреч; ногти были аккуратно подпилены, разве что не накрашены, но пальцы всё равно сразу стали казаться длиннее и тоньше.       Да даже стиль Шаины в одежде изменился: больше не было уродливых кофточек — растянутых, выцветших и неподходящего размера, куда-то пропали старушечьи юбки и шароваристые штаны, сгинули и заношенные кроссовки, и запылённые шлёпанцы. На Шаине была светлая рубашка-поло (какие любил носить летом Артур) и светлая же юбка в складочку до колен, на ногах босоножки на крохотном каблуке. Короче говоря, Шаина была красавицей. Что и говорить о её манере держаться и речи, прелести которой Имс открыл, когда они стали обсуждать перелёт и первые впечатления от Бельгии.       Имс оторопело смотрел на утончённую, эрудированную девушку, сидевшую напротив него и попивавшую вино из бокала на тонкой ножке, держа его с изяществом, присущим королевам, и пытался свыкнуться с мыслью, что это — его некогда неуклюжая, робкая дочка, казалось бы, только вчера повисавшая у него на руке, боясь свалиться с роликовых коньков и пытавшаяся слизнуть мороженое с носа. Где потерялись те месяцы или даже жалкие дни, в которые произошло это волшебное преображение? Имс проклинал себя за то, что так не вовремя развалил семью.       (Технически, они с Артуром оба постарались, но всё-таки Имс был склонен к самокритике и предпочитал брать вину на себя, если принимал участие в допущенной оплошности, зато со всей яростью кидался на кого бы то ни было, по чьей милости любого рода неприятности обрушивались на его драгоценного Артура или их обоих — никогда не на него одного, это он мог вынести легко и даже смиренно, но вот если под угрозой оказывался Артур, в Имсе пробуждался зверь, и, соответственно, особенно невыносимо ему было самому становиться причиной любого рода невзгод в жизни Артура.)       Из-за этого несвоевременного разрыва он пропустил самые важные, наверное, периоды взросления детей: становление Шаины как женщины и преодоление Патриком полового созревания. (Вообще, это удивительно, что в самом начале этого процесса Артур не прислал сына Имсу заказной бандеролью с запиской типа «делай с ним что хочешь, а я ещё пожить хочу».) Но больше Имс волновался всё-таки из-за Шаины: почему-то он очень остро чувствовал, как важен для девушек этот возраст, когда они определяются со своими жизненными приоритетами.       Любовные отношения? Карьера? Добродетель? Имс никак не мог понять, что выбрала Шаина. И просто не мог смириться с мыслью, что не видел её в выпускном платье, не вручал ей цветочного браслета, не фотографировал всю семью на фоне камина в гостиной и не наказывал какому-нибудь кавалеру вернуть дочку ровно во столько-то, чего тот, конечно, всё равно бы ни за что не выполнил, и Имсу бы пришлось ночь напролёт отпаивать Артура успокоительными и прятать оружие, чтобы тот не ринулся защищать честь дочери.       (А может, кавалера бы и не было, и Шаина шла бы на вечеринку потанцевать и выпить в своё удовольствие. Или же просидела бы всё празднество на стульчике у стены рядом с ещё одной девочкой, украдкой держась за руки, потому что они боялись или стеснялись раскрывать свои отношения, — кто знает, могло быть и такое, а Имс готов был принять любой выбор дочери, вот только в итоге он вообще оказался тет-а-тет с незнакомой юной леди, с которой было можно очень интересно поговорить на абстрактные темы, но в личную жизнь которой он бы даже не помыслил влезать.)       — Я не ходила на выпускной, — ответила Шаина, не отрывая взгляда от скатерти и без особого интереса вертя в руках нож, пока вдруг его резко не отложила и не подняла голову, улыбаясь Имсу. — Папа разрешил взять покататься мотоцикл.       Мотоцикл? С каких пор у Артура опять появился мотоцикл?       Поговорили об этом. Лёд постепенно начинал таять.       В первые моменты Имс вообще не знал, как подступиться к Шаине. Обращаясь к ней, тут же терял ход мысли, замолкал и задавал какой-нибудь общий вопрос, на который Шаина развёрнуто и витиевато отвечала. В ожидании обеда обсудив погоду, природу, политическую и экономическую ситуацию в мире, проблемы подростков и системы образования, Имс наконец начал набираться храбрости и чувствовать, что достаточно обновил знакомство с Шаиной, чтобы выступить в роли не гувернёра, призванного проследить, чтобы дети на экскурсии в чужой стране не набедокурили, а родителя, и потихоньку всё-таки начал заступать на территорию личного, но Шаина, будто видя в его интересе какую-то подоплёку (которой там не было — Имс просто заботился о дочери и проявлял совершенно искренний интерес к её делам), ловко уводила разговор в какую-нибудь другую сторону, и совершенно в любой теме проявляла абсолютную компетенцию. («Боже мой, мы с Артуром вырастили гения», — подумал Имс и снова огорчился, что последние два года (два месяца и около пятнадцати дней) сам он почти не принимал в этом «выращивании» никакого участия.)       Обед завершился, Имс допивал третью пинту пива, полностью отдавая себе отчёт, что переусердствовал, но от волнения не мог себя сдерживать. За продолжавшимся после еды разговором Шаина продолжала второй час играть с остатками вина в бокале, Патрик, заскучав, видимо, от заумных разговоров за столом, через трубочку пускал пузыри в своём стакане. Имс слегка поморщился, наблюдая за ним, и подумал, что неплохо бы Патрику поучиться манерам у старшей сестры. (Интересно, а она сама весь этот застольный и общий этикет осваивала, или это Артур её приучал, рассчитывая в ближайшем будущем протащить Шаину в какое-нибудь великосветское общество? Имс ничего против приобщения к интеллигенции не имел, но если ребёнок чего-то сам не хочет, зачем же их заставлять? Кстати, об этом…)       — А какие предметы ты выбрала? — всё с такой же вымученной непринуждённостью продолжал расспрашивать Имс Шаину.       — Все, — коротко ответила она, и Патрик отвлёкся от ковыряния салфетки, а Имс поставил обратно на стол бокал, из которого собирался отпить.       — Как это «все»? — переспросил он.       — Ну вот так — кто же знает, что в будущем пригодится. — Шаина развела руками.       — Как же ты всё успеваешь? — удивился Имс.       — У меня есть маховик времени, — попыталась шутить Шаина, но сама только хмыкнула. — Договариваюсь с преподавателями, к кому приду на общее занятие, а к кому подойду после уроков или в окне. А уроки делаю на выходных — ничего сложного, особо даже не напрягаюсь.       — Может, тебе стоит определиться с будущей профессией, чтобы не приходилось так растрачивать время и силы? — осторожно предложил Имс, хотя знал, что его совет всё равно не будет воспринят, потому как Шаина уже давно всё для себя решила, и с выбранного пути её теперь своротит в лучшем случае ядерная война.       — В этом тоже проблема, — произнесла она, залпом допила скудные остатки вина и протянула пустой стакан Имсу. — Можно ещё немного?       Имс тут же жестом подозвал официанта, и тот принял опустевший бокал.       — Так вот, — продолжила Шаина, облокотившись на стол и положив подбородок на сцепленные замочком пальцы, — мне бы хотелось заниматься чем-нибудь небанальным, но не чисто творческим, необязательно с карьерным ростом, но обязательно с элементами физической активности, заграничными поездкам и хорошей зарплатой, даже если нерегулярной.       «Извлечение», — сразу же подумалось Имсу, и он скрестил про себя пальцы, молясь, чтобы Шаина никогда не прознала об этом бизнесе и не полезла в него. Почему его так это пугало, Имс сам не знал, но когда дети начали подрастать, они с Артуром как-то обоюдно и бессловесно решили, что не станут рассказывать им о своём полулегальном прошлом, и пока ничто не предполагало изменения этого решения.       Шаине принесли вино, Имс отдал их с Патриком стаканы для добавки и на всякий случай попросил десертное меню. Обед явно затягивался, но слишком уж хорошо было в теньке, к тому же народ начал расходиться и за соседними столиками стало тихо, развеялся запах табачного дыма. (В Европе абсолютно во всех кафе было разрешено курить на террасе, чем посетители, разумеется, с удовольствием пользовались, не думая о щепетильных ноздрях не-курильщиков и здоровье возможно присутствующих поблизости детей. На самом деле Имс бы и сам с упоением закурил, но они с Артуром условились ещё с появлением в доме Шаины, что при детях не курят.)       — Ну что, куда пойдём первым делом? — поинтересовался Имс насчёт предпочтительной культурной программы, обращаясь больше к Шаине, потому что прекрасно знал, что Патрик тут же попросится за сувенирами, а потом домой к компьютеру или телевизору, и плевать, что все передачи будут на фламандском, французском или немецком.       — Думаю, стоит начать с очевидного, — ответила Шаина и отпила вина. — Сперва зайдём осмотреть собор, потом прогуляемся до дома Рубенса, а закончить вечер можно променадом вдоль канала.       — Опять музеи? — раздосадованно протянул Патрик. — Скучно же!       — Ну, вы с папой можете пойти куда-нибудь ещё, — с улыбкой предложила Шаина, а Имс почему-то был на сто процентов уверен, что про себя Шаина вовсе не улыбается.       — Ну нет, всё-таки первый день вместе — давайте так сразу не разбредаться, — возразил Имс, одновременно испытывая нежелание бросать одну Шаину и оставаться наедине с Патриком. — Сначала, куда хочет Шай, а потом — куда захочешь ты, Рикки, ладно?       — Ладно… — пробурчал Патрик, но тут же воспрянул духом. — А можно тогда на десерт мороженное?       С ним было легко заключать сделки. Патрик с упоением умял огромную порцию мороженного, Шаина допивала вино без закуски и немного разрумянилась от непривычного наверняка количества спиртного, и наконец затянувшееся застолье подошло к концу, и с потяжелевшими животами троица поднялась из-за столика и пересекла площадь, направляясь к собору. Патрик       В первый день, по приезде, Патрик был тупо разочарован до глубины души: из окна машины показалось, что в городе нет ничего, кроме исторического центра и занимающей всю остальную площадь промзоны. Квартира тоже была не слишком уютной — вообще, это был скорее дом, только очень узкий и буквально спаянный стенами с двумя соседними, и такие десятками тянулись вдоль узких грязных улочек где-то на городских задворках.       В доме было три этажа, на первом — гостиная под лестницей, кухня и за ней ванная, на втором и третьем — спальни, и выходило, что спальня на втором этаже была как бы проходной. А Патрика как назло поселили под самым потолком. (Лестница, кстати, тоже была узкой, крутой и без перил, так что в первую ночь при попытке добраться до туалета Патрик с неё сверзился, но чудом ничего не сломал и не вывихнул — только разбудил и напугал до чёртиков Шаину.)       Зато обед в тот день удался: кормили в этой вашей Европе что надо, а батя кажется, в эту встречу не собирался отказывать Патрику ни в чём материальном. Что ж, за такое можно было потерпеть и неудобную лестницу, и высокопарную болтовню Шаины, которую Патрику пришлось слушать в массе, когда после обеда они, разомлевшие и сытые, попёрлись сперва в собор (но там хотя бы было приятно спрятаться от жары среди прохлады вековых каменных стен), а потом в музей какого-то художника, на картинах которого было много тёмных тонов и толстых голых женщин, при взгляде на которых Патрик твёрдо решил, что никогда не женится из опасения, что у потенциальной супруги под одёжкой может скрываться такое. Шаина же с упоением и совершенно искренним восхищением рассказывала о жизни и творчестве этого Рубенса, в то время как с каждым увиденным полотном Патрик всё больше с ужасом осознавал, что ему позарез надо по малой нужде.       Но на настойчивые оклики батя реагировал шиканьем и раздражёнными взмахами руками, будто Патрик был мухой, так что нужда на какое-то время сменилась обидой, но не ушла окончательно, и спас Патрика от прилюдного позора сидевший на табуреточке на входе в очередной зал престарелый смотритель, на очень плохом английском осведомившийся у Патрика, не желает ли он в «тойлет», и Патрик с облегчением побежал в указанном направлении*. После этого осмотр пошёл чуть бодрее, а завершился в симпатичном внутреннем дворике, утопающем в зелени, где Шаина почти нехотя щёлкнула на телефон несколько фоток, чтобы приложить к отчёту для папы, в котором должна была сообщить, что все живы и здоровы.       Дальше — как по накатанной: обошли все достопримечательности Антверпена за день, а потом начали кататься в близлежащие города, постепенно удаляясь всё на большие расстояния, и далеко не сразу Патрик заметил одну интересную закономерность: по утрам, когда батя готовил завтрак, он справлялся насчёт пожеланий детей по поводу культурной программы, и каждый раз вперёд вылезала Шаина и предлагала какой-нибудь насыщенный (и очень занудный) экскурсионный маршрут. Патрик едва успевал выразить несогласие и недовольство подобным выбором, как батя тут же подкупал его каким-нибудь приятным обещанием, и Патрик соглашался потерпеть. И хотя обещания исправно сдерживались, до того Патрик был вынужден целыми днями плестись за батей и сестрой по одноликим старым брусчатым улочкам городов с названиями настолько странными, что ни одного Патрику не удалось запомнить, и слушать бесконечную и до противного увлечённую и душевную болтовню бати и Шаины.       На фоне этой внезапно возникшей между ними интимности Патрик в некоторой степени чувствовал себя выброшенным за борт. Батя и Шаина обсуждали какие-то заумные, ужасно скучные темы, при этом совершенно равноправно дебатировали, как парламентарии на заседании, метко кидаясь друг в друга мудрёными и неоспоримыми аргументами, и самое интересное, что преимущественно выигрывала Шаина, впрочем, возможно, что батя ей не поддавался. (Кстати, несколько раз они коротали вечер на квартире, играя в шахматы, и тоже Шаина уделывала батю как нечего делать, и Патрику оставалось только удивляться, с какой это стати девчонка, да ещё совсем молоденькая, так легко обставляет его зрелого и опытного батю?)       А ещё Патрик недоумевал: с чего это всегда лёгкий на подъём и простой во всех отношениях батя вдруг отказался от чисто мужской непринуждённой компании Патрика и переметнулся к Шаине с её философствованиями и разглагольствованиями о судьбах мира? Неужели всего лишь из-за чувства вины, что предыдущие два лета Шаина была как бы брошенной, и теперь батя решил восстановить справедливость принося себя в жертву Шаининой болтовне? А как же Патрик? Ему с кем поделиться мыслями? Или его мнения не заслуживают внимания? Может, батя теперь считает его глупым ребёнком? Не, вряд ли: Патрик ведь вовсе не глуп, по объёму разносторонних знаний и умению составлять из слов связанные предложения он превосходит всех своих ровесников и даже нескольких старшеклассников. Может, у бати сменились интересы? Патрик был бы рад присоединиться к нему в его новых увлечениях, но ведь всё то, что привлекало теперь их с Шаиной, было настолько скучным и бестолковым!       Словом, скорее бы Шаина привела в исполнение свой план, изложенный на борту самолёта. Затем детям и даны два родителя, чтобы каждый выбрал себе любимого и более понимающего. И нечего воровать чужих только потому, что эти глупые взрослые решили, что могут справиться и по одиночке!       Ну или же пусть Шаина найдёт себе парня, если её план провалится. Вообще, давно ей уже пора начать ходить на свидания, а не закупориваться дома и зарываться в учебники, параллельно капая на мозги папе и поучая Патрика.       Мучение длилось вплоть до конца июля, когда были объезжены все мало-мальски заслуживающие внимания города в радиусе двухсот километров от Антверпена. (теоретически, от скуки Патрик мог бы сосчитать, сколько евро было потрачено за это время на бензин и платные дороги, но боялся цифры, которая грозила получиться, впрочем, не всё ли равно, если для бати, кажется, деньги не имеют вообще никого значения?) К тому времени темы для разговоров у бати и Шаины будто бы закончились, и преимущественно их окружало молчание, пока Шаина не находила какую-нибудь занятную достопримечательность и не начинала выливать на спутников совокупность знаний о ней, собранную из самых разных источников.       Примечательно, но где-то через две недели существования в таком темпоритме, Патрик начала ловить себя на том, что в нём пробуждается едва ли не искренний интерес к тому, что рассказывает Шаина, а иногда — в более крупных городах за ними даже увязывались компашки англоговорящих туристов, жаждавших послушать толковое повествование об интересовавших их памятниках, локациях, картинах, личностях, — словом, обо всём, что может представлять интерес для человека, пролетевшего, проехавшего и даже проплывшего множество километров, чтобы на это нечто поглядеть.       После очередной такой импровизированной экскурсии на Шаину налетел настоящий гид и начал голосить на ломаном английском, что без лицензии туры проводить запрещено. Послушав с минуту и пристально поглядев на красневшую от унижения Шаину, батя тогда сделал интересную штуку: взял буяна под локоть, отвёл на несколько шагов и что-то начал шептать. Не сказал он ещё и пары фраз, как экскурсовод буквально испарился, а батя вернулся спокойный и как ни в чём не бывало позвал детей обедать.       А в другой раз он спровадил чересчур настойчивого поклонника Шаины восточноевропейской наружности, пытавшегося пригласить девушку на свидание вот прям щас и не слушавшего доводы, что Шаина а) с семьёй, б) несовершеннолетняя. С этим типом батя был чуть менее деликатен: не стал его никуда отводить, а прямо при детях пригрозил отстрелить сударю гениталии, если он немедленно не отойдёт от его дочери на расстояние простирающееся далеко за границу Шенгенской зоны. Когда же «сударь» ретировался, Шаина облегчённо поблагодарила батю, а Патрик восхищённо поинтересовался, в самом ли деле у бати есть пистолет, способный кому-либо что-либо отстрелить.       — Разумеется, каждый уважающий себя джентльмен, являющийся также отцом прекрасной юной особы, просто обязан иметь в запасе оружие на случай необходимости предотвратить непотребное поведение в отношении указанной особы, — авторитетно заверил батя, а потом хитро улыбнулся. — Это оружие называется «искусство запугивания», Рикки. В бизнесе, кстати, тоже пригождается.       И с этими словами он повёл детей есть мороженное и валяться на траве в парке. (Кажется, дело было в Амстердаме. Шаине неоднократно пришлось отмахиваться от батиных лишь отчасти шутливых предложений попробовать марихуану, а Патрик обижался, что аналогичные предложения не поступают ему.)       Помимо пеших прогулок и разъездов на автомобиле и изредка — поездах и автобусах были также катания на лодках. Патрик вообще не уставал поражаться обилию в этих местах каналов. Шаина что-то заумное объясняла, отчего их так много и что-то про дамбы, но Патрик почти всю лекцию пропустил мимо ушей, разглядывая вычурные и картинные берега городка Брюгге. (До ужаса они были похожи на гентские, но там хотя бы на долгие годы въелась в память статуя ангела в противогазе*.)       — Слышь, Рикки, — прошептал ему на ухо батя так тихо, что Шаина даже не услышала, и указал на что-то пальцем. — В этом здании в Брюгге был самый процветавший в стране публичный дом. Знаешь, почему? В городе была развита морская торговля, и здесь ошивалось много путников, которые были не прочь спутаться*. Понял шутку?       Патрик не понял, но всё равно посмеялся.       — Только при папе не рассказывай, — предупредил батя с заговорщической улыбкой.       — Ты сам ему расскажешь, — брякнул Патрик, и тут же прикусил язык. Надо быстро выкручиваться, пока батя ничего не заподозрил! — Ну, когда-нибудь. Рано или поздно вам же всё-таки придётся снова увидеться.       — Ага, на похоронах одного из нас, — фыркнул батя, и Патрик тут же проклял себя за оплошность, видя, как батя в мгновение помрачнел до состояния грозовой тучи над эдинбургским замком, но он очень быстро взял себя в руки, выдавил улыбку и потрепал Патрика по волосам. — Шучу, конечно. Это слишком долгий срок, чтобы на столь маленьком пространстве, как земной шар, два человека ни разу не пересеклись. О, а вот это турецкое посольство. Сейчас ещё шутку расскажу…       Вообще, батя почему-то знал много шуток про Брюгге, но если бы они не перебивались серьёзной справочной информацией от Шаины, они наверняка быстро бы наскучили. Странно только, что в разговорах с Шаиной батя никогда не хохмил и не придуривался — всегда был предельно сосредоточен и дипломатичен, будто боялся ненароком чем-то задеть или обидеть Шаину, к тому же будто нарочно усложнял речь витиеватыми оборотам и умными словами. Что же выходило, Шаина котировалась за взрослую, а Патрик в глазах бати всё ещё был дитём-недоумком? Какая предвзятость, основанная на возрасте! Патрику очень захотелось как-нибудь доказать бате, что тоже может быть серьёзным, но провалил миссию моментально, вклинившись в разговор бати и Шаины, чтобы поинтересоваться, что значит «конектура», за что был удостоен недовольного взгляда от обоих.       Это будет долгое, тяжёлое лето… Шаина       Первым, на что Шаина обратила внимание по прибытии, было, что отец стал лучше выглядеть с прошлого лета. Явно сбросил вес и что-то изменил в образе жизни, отчего подразгладились морщины, посвежело лицо и ожили глаза. Одевался он всё так же отвратительно, но хоть вспомнил о существовании такого изобретения человечества как расчёска и дезодорант. Теперь было не стыдно рядом с ним показаться на улице, иначе Шаина сразу же отменила бы весь свой план, поскольку не могла позволить папе увидеть отца в таком плачевном состоянии — вместо воссоединения произошёл бы лишь более глубокий разрыв, поскольку папа мог бы начать сомневаться в уместности присутствия столь пропащего и опустившегося человека в жизни его многообещающих детей.       (То есть, Шаина-то знала, что отец ни разу не пропащий: не позволяет себе никаких излишеств и вроде как даже неплохо и легально зарабатывает, но папа вряд ли задержался бы достаточно долго, чтобы во всём этом убедиться, руководствуясь первым впечатлением. Обидно всё-таки, что пословица «по одёжке встречают» действует даже в нынешнем высокоразвитом обществе.)       Далее Шаина была обрадована обнаружить, что отец больше не сбегает в эскапизм, предаваясь инфантильным забавам и болтовне с Патриком, а будто даже тяготеет к зрелым, глубоким беседам с самой Шаиной, и была в этом толика эгоистического счастья, что хоть на этот раз Шаине удалось урвать частичку отцовского внимания, и ей не придётся провести все два месяца в мысленных беседах с самой собой.       До чего же здорово было совместно обсуждать маршрут, в пути спорить об исторических событиях, связанных с местностью, обсуждать увиденное и вспоминать минувшие дни. Шаину вдруг потянуло в детство, и она без устали расспрашивала отца, какими были они с Патриком, и на фоне этого неизменно возникали рассказы и об отношениях между родителями, и к этим деталям Шаина была особенно внимательна, так как любая мелочь могла потом сыграть важную роль в её плане по воссоединению родителей.       Именно это она предложила Патрику в самолёте по пути в Бельгию. Ей нравилось летом путешествовать, но порядком надоело фильтровать каждое слово, чтобы при одном родителе ненароком не сболтнуть чего лишнего о другом. К тому же каждый год было одно и то же: к каникулам она настолько уставала от папы, что всеми фибрами души рвалась к отцу, хотя и помнила, что прошлым летом осталась совершенно недовольна и опустошена поездкой, а под конец отпуска, разумеется, точно так же уставала от отца и рвалась обратно к папе. Пока жили все вместе, в их сосуществовании был какой-то баланс. Теперь же эта гармония была нарушена, и клонившиеся то в одну, то в другую сторону чаши весов каждый раз больно били Шаину по голове.       Хотелось постоянства, и немного покоя, и чтобы Патриком в течении учебного года занимался кто-то кроме неё, потому что учитывая собственные занятия у Шаины не оставалось никакого времени на личную жизнь (речь не об отношениях, а о банальных удовольствиях), а папа был с головой либо в работе, либо в любовниках. Которые, к слову, Шаине тоже порядком надоели, особенно потому, что папа был в полной уверенности, что дети ни о чём не подозревает и даже не считает нужным как-то с ними объясниться, а между тем в глазах Шаины его поведение выглядело по меньшей мере скотским. Они ведь с отцом даже не разведены официально, что за чертовщина?       И вот Шаина решила во что бы то ни стало свести родителей, а для этого надо было столкнуть их на нейтральной территории в окружении большого количества народа, чтобы они не могли начать разборку с приёмами, угрожающими жизнью и здоровью, а также чтобы у них не было возможности трусливо сбежать с поля боя под защиту зоны комфорта. Конечно, в Бельгии у отца было небольшое преимущество, так как он жил здесь уже какое-то время и здешний дом уже почти стал для него родным, к тому же он знал географию города, но всё равно это была чужая страна, чужой язык вокруг и государственные границы. Ну, а если бы вдруг оказалось, что отец тоже не промах и успел себе кого-нибудь завести, или если бы папе хватило наглости притащить с собой очередную пассию, Шаине хватило бы хладнокровия и беспринципности избавиться от помехи.       Дело оставалось за малым — убедить папу приехать. Что отец не откажет детям в забаве снова увидеть обоих родителей на одном квадратном метре, Шаины была уверена, поскольку уже третий год наблюдала одни и те же красноречивые реакции отца при любом упоминании папы, а вот последнему нужна была веская причина, чтобы перешагнуть через надменность и ступить на землю, по которой ходит недо-бывший муж, и единственным поводом приехать, который могла придумать Шаина, были вымышленные неурядицы с детьми, но тогда по приезде папа бы пришиб отца на месте, даже не начиная выяснения истинного положения вещей. Впрочем, возможно, при таком раскладе в нём бы проснулась совесть и он хоть ненадолго прекратил свои любовные похождения, приличия ради обрядившись в траур по супругу.       Вторым вариантом было в два голоса с Патриком ныть, что они так соскучились, что очень просят папу присоединиться к ним в путешествии, но это вряд ли бы прокатило.       А потом Шаину озарило.       Надо пригласить папу от лица отца. Под каким предлогом тогда уже будет менее важно — папа, скорее всего, так удивится, что отзовётся даже на голую просьбу приехать, лишь бы узнать, в чём дело. Но вставал один вопрос: как это сделать? Ответ мог быть только один.       Был самый конец июля, когда Шаина дождалась, когда в гостиной, где в период пребывания детей спал отец, погаснет свет, и встала с кровати. Взяв свой ноутбук, который привезла с собой, чтобы свободно искать в интернете информацию о достопримечательностях и переписываться с папой, не клянча компьютер отца в неподходящий момент (удивительное умение всех людей испытывать нужду в вещах других, именно тогда, когда они нужны им самим), и спустилась к Патрику. Растолкать его после сытного ужина и кино (это был так называемый «ленивый день», когда сидели дома, смотрели кино, играли в игры и ели всякую вкусную вредную пищу) оказалось непросто, и проснулся Патрик явно недовольным. Шаине пришлось долго и настойчиво шипеть, чтобы Патрик понял, что надо понизить голос.       — Я знаю, как выманить сюда папу, — шёпотом заговорила Шаина, садясь на кровати в ногах Патрика и запуская ноутбук. — Напишу ему от лица отца, что он хочет встретиться кое-что обсудить насчёт развода, и папа примчится как миленький — ты же помнишь, как он последний год возмущался, что отец его никак не освободит от брака.       — А ты не думаешь, что, приехав сюда с настроением окончательно порвать отношения, будет тяжело переключить его на примирительный тон? — предположил Патрик.       — А мы подгадаем, чтобы были благоприятные условия, — ответила Шаина, уже набирая что-то в поисковой строке. — Вот, гляди сюда. Через неделю Фестиваль Антверпенского прайда* — вечеринки, музыка, шествия, перфомансы, — самая подходящая атмосфера для воссоединения.       — Фестиваль чего? — без особого интереса переспросил Патрик, но тут же сменил тему. — И как же ты пригласишь его от лица бати?       — Письмо напишу, разумеется, — заявила Шаина, будто это было чем-то само собой разумеющимся.       — Ага, а на почту его как попадёшь? — фыркнул Патрик.       — Взломаю, — сказала Шаина совершенно будничным тоном, пожимая плечами.       — А ты умеешь? — ахнул Патрик, от недоверия переходя в режим восторженного предвкушения.       — Немного, меня друг из школы научил, — пробормотала Шаина, остервенело кликая по клавишам, уже приступив к взлому.       — Дру-уг? — заговорщически протянул Патрик, заглядывая через плечо сестры.       — Не друг-друг, а просто друг, — раздражённо бросила Шаина, не прерывая своего занятия. — Он гей.       — Это как?       — Это как родители.       — Педик, что ли?       — Где ты услышал такое слово? — возмутилась Шаина, наконец отвлекаясь от экрана.       — Ребята в школе так говорят, — Патрик пожал плечами.       — Ну, значит эти ребята грубые и невежественные. Не говори так, или будешь как они. Правильно «гей», в крайнем случае «гомосексуал». Так и скажи в следующий раз, когда услышишь какой-нибудь другой вариант.       — А «голубой» можно? — поинтересовался Патрик.       Шаина вздохнула.       — В самом-самом крайнем случае, если человек тебе лично не нравится, — сказала она и снова приступила к взлому. — Давай думать, как сформулируем письмо.       Вся процедура, учитывая неопытность Шаины в хакерском деле, заняла всего полчаса: кто бы мог предположить, что отец будет так предсказуем и в качестве пароля использует дни рождения детей и мужа. Ещё быстрее на па́ру с Патриком Шаина сочинила письмо: от неё исходили обстоятельства, в связи с которыми отец вызывал папу, а Патрик подогнал стиль изложения под мужской. Письмо ушло, Шаина стёрла его из почты отца и написала программу переадресации, которая ответное письмо должна была направить уже ей на почту. Про себя она сделала мысленную пометку, что надо будет как-нибудь отблагодарить того приятеля, который научил её хакерству, но это будет уже после всех перипетий с воссоединением семьи.       Когда техническая часть вопроса была решена, Шаина и Патрик быстро отрепетировали якобы спонтанный разговор, который проведут с отцом на предмет желания пригласить папу присоединиться к ним, самой сложной частью которого стало бы убедить отца позволить детям самим заняться уговорами папы, которые на самом деле уже были произведены.       Порешив и с этим, заговорщики разошлись спать, но Шаина была так взволнована предстоящей интригой, что до рассвета не могла заснуть, а чтобы не мучиться бесцельной бессонницей взялась писать доклад о Бельгии, который надеялась в течение года представить на курсе страноведения. Артур       Сказать, что Артур был удивлён — ничего не сказать. Банальнейший зачин для повествования, но что делать, если вся жизнь и состоит из банальностей, когда не занимаешься нелегальным бизнесом, или занимаешься, но на какое-то время вышел в отпуск?       Короче, Артур был удивлён. Два с лишним года он ждал, когда его расставание с Имсом наконец подойдёт к официальному финалу в виде подписания бумаг о разводе, и вдруг ни с того ни с сего этот мерзавец вспоминает, что так и не расторг брак, унося ноги из страны, причём именно летом, когда Артур милостиво позволил заполучить детей в личное и безраздельное пользование аж на два месяца, а следовательно весьма неприятный, пускай и чисто формальный уже, бракоразводный процесс будет происходить непосредственно у них на глазах. Не стоит удивляться лет через десять, если оба ребёнка будут всячески возражать против женитьбы, имея в памяти яркий пример того, как браки имеют свойство заканчиваться. Твою ж мать, Имс…       (Вообще, интересно, почему именно сейчас? Придумал какую-нибудь махинацию, чтобы всё-таки отжать имущество? Или, что ещё хуже, детей? Или снова собрался жениться? Нельзя исключать и такой возможности: даже Артур позволял себе любовные похождения после разрыва, а Имс и подавно не святой. Интересно было бы взглянуть, на что будет похожа его новая пассия, но Артур всё же сомневался, что дело в этом, поскольку Имс был достаточно приличным человеком, чтобы не светить любовником (или любовницей — чем чёрт не шутит?) перед детьми. Хоть в чём-то они с Артуром сходились.)       Подозрение вызывал тот факт, что письмо с приглашением приехать и поставить наконец жирную точку в их отношениях, пришло в восьмом часу вечера — в Бельгии в это время должно было быть начало третьего ночи. Почему в такое время Имс не спит? Артур достаточно хорошо изучил его привычки за двадцать лет совместной жизни, чтобы знать наверняка, что в такое позднее время Имс не спит либо потому, что напивается, либо потому, что трахается, либо потому, что находится в бегах. Последние два варианта исключались, поскольку явно не располагали для написания недо-бывшему супругу письма с предложением заскочить в лежащую за океаном страну, чтобы развестись. Но и на пьяный тон содержание письма похоже не было, а значит за этим крылась какая-нибудь более серьёзная тайна, в которую на данный момент Артуру было лень вникать. Не проще ли приехать и узнать всё из первых рук?       Виза у Артура была всегда готова, поэтому он лишь написал ответ, в котором уточнял, когда его визит будет наиболее удобен. Следующее сообщение неожиданно заставило себя ждать, и Артур уже забеспокоился было, что всё могло быть ловушкой, ставящей под угрозу жизнь детей, и собрался было спуститься в подвал за оружием и фальшивыми документами, чтобы лететь немедленно и наводить порядок, но тут почта всё-таки разродилась новым письмом от Имса, в котором он предлагал приехать в пятницу девятого августа.       Почему именно в пятницу — непонятно: с дороги Артур точно не побежит скорее подписывать документы, даже не прочитав их, а в выходные ни одна нотариальная контора способная заверить их развод не работает. Что ж, возможно, Имс просто хочет, чтобы Артур немного побыл с детьми, о чём стесняется сказать напрямую, и если дело в этом, Артур не имеет ничего против — он и сам соскучился по своим оболтусам, тем более что в его жизни не было ничего, на что можно было бы отвлечься — на редкость скудное на романы выдалось лето, а в фирме всё было спокойно и стабильно.       Неожиданно завязалась продолжительная и весьма гневная переписка на предмет попадания Артура из аэропорта в Антверпен. Имс настаивал, что приедет его встретить и отвезёт прямо домой (он серьёзно рассчитывал, что Артур хоть минуту согласится провести с ним под одной крышей, не считая потолка офиса, в котором на их бракоразводные бумаги поставят штамп, и на худой конец — какого-нибудь музея?), Артур же упорно желал проявить самостоятельность (ему без году пятьдесят лет — имеет право!) и добраться самостоятельно, в удобном ему темпе, и выбрать подходящую ему гостиницу, после чего принять душ, сходить поужинать и пропустить пару стаканчиков в ближайшем баре и лечь спать, чтобы уже следующим днём предстать пред детьми (и недо-бывшим мужем, конечно, пусть знает, чего лишается) в лучшем виде. И когда это Артур стал так себялюбив?       Наконец Имс внял доводам Артура (делал бы он так почаще, и, возможно, они бы теперь не разводились), и Артур взял такси в аэропорт, чтобы сесть на ночной рейс и следующим вечером уже спускаться по трапу в Брюссели. Как и следовало ожидать, долгий перелёт и безумный джетлаг (впрочем, не самый жёсткий — вспомнить хоть марш-бросок через Беренгов пролив на рыбацкой лодке) вывели Артура из состояния равновесия, и ни в какой бар ему уже не хотелось, но Артур привык следовать своим планам, так что лишь немного их подкорректировал, а именно — после душа посидел часок в прострации, бесцельно листая новостные ленты, ни на чём не задерживая внимания.       Поужинал Артур намеренно легко, в баре пил намеренно немного. Его, правда, попытался угостить и склеить чрезмерно самоуверенный мачо, вдвое Артура моложе, в связи с чем был настойчиво отшит (исключительно ввиду нахальности, а не возраста или отсутствия у Артура желания получить сексуальную разрядку без обязательств), и гордый своими высокими моральными принципами Артур с достоинством удалился спать. (Что касается разрядки, можно было бы на ночь передёрнуть, но из головы не желали уходить мысли об Имсе, а уж они никак не подходили для рукоблудия.)       Проснулся Артур в прекрасном настроении. Солнце лилось в окна, и несмотря на то, что на улице было неоправданно шумно, Артур в кои-то веки не имел ничего против человеческой кутерьмы: лето, отпуск как-никак. А самому Артуру предстояла встреча с Имсом и детьми (господи, хоть бы ему хватило ума куда-нибудь их сплавить, чтобы этот до раздражения деликатный вопрос они могли уладить без постороннего присутствия) за ранним ланчем на центральной площади. До того надо на что-то убить несколько часов, и очень жаль, что Артур не был любителем туристических достопримечательностей — придётся придумывать что-нибудь более изобретательное.       Вернувшись после завтрака в номер с чашкой кофе, Артур вышел в интернет, прочитал новые письма, разрешил несколько возникших в фирме вопросов, наотрез отказался перевести в свой филиал мальчишку-секретаря, с которым в самом начале имел роман, пролистал уже более вдумчиво новостную ленту, но не нашёл ничего примечательного. Грешным делом посмотрел новый эпизод сериала, на который недавно подсел, а между тем уже пора было выходить из дома, если Артур намеревался успеть дойти пешком до места встречи.       Едва ступив за порог, Артур сразу почувствовал, что что-то не так, и рефлекторно напрягся и подумал, не вернуться ли в номер за пистолетом (разумеется, и оружие и фальшивые документы всё-таки были при нём). Потом решил не быть параноиком и двинулся в сторону центра города. Отель, в котором он остановился, был оттуда не так далеко, но располагался в, так сказать, спальном районе, где никогда ничего не происходило, и тем более росло напряжение от того, что гомон множества голосов доносился откуда-то поблизости, но Артур понятия не имел, что происходит. Может, какой-нибудь городской праздник, о котором Артур не прочитал в путеводителе? Не хватало только сейчас вляпаться в общественный беспорядок… И ведь не обойти — невозможно было точно определить источник шума.       Задумавшись, Артур не заметил, как вышел на центральную площадь, и тут его будто ослепило. Во-первых, она была заполонена народом, притом в основном молодёжью с довольно яркой внешностью. Артур готов был поклясться, что видел нескольких парней с макияжем. А в следующую минуту, уже проталкиваясь сквозь толпу, Артур разглядел то, что объяснило происходящее. На ратуше, на балконах и окнах, на электрических проводах и навесах кафе висели шестицветные радужные флаги, не досчитывавшиеся голубой полосы. Артур так и замер на месте. Сразу стало ясно, и почему его вчера так активно кадрили в не специализированном под сексуальные меньшинства баре. Интересно, это злая шутка Имса, или он нарочно с какой-то непонятной целью притащил Артура в Антверпен именно в разгар разгула ЛГБТ сообщества?       От гневных размышлений пришлось отвлечься, когда в Артура кто-то врезался. Кто-то подозрительно низкий, чтобы быть участником фестиваля. Ещё подозрительнее стало, когда этот кто-то заверещал «папа». Артур опустил взгляд. Конечно, Патрик. Интересно, как разглядел его в этой толпе.       Артур выдавил улыбку (не успел собраться с мыслями, чтобы поставить её на автомат), обнял сына и последовал за ним к кафе, где собралась семья, на повышенных тонах что-то спрашивая и отвечая, тщетно пытаясь перекричать толпу. Похоже, что на фестиваль съехалась вся Бельгия и граждане соседних государств: судя по количеству собравшихся, тут явно был не один лишь Антверпен с его скудным населением в полмиллиона человек.       Артур так увлёкся игнорированием болтовни Патрика, служившей отличным музыкальным фоном к собственным размышлениям, что упустил момент, когда от столика на террасе одного из кафе отделилась элегантная девичья фигура, подошла к ним и оказалась Шаиной, улыбающейся во все зубы, щеголяющей свежим загаром и открытыми плечами. Артур даже не сразу узнал её, хотя, казалось бы, последний раз видел вживую всего лишь месяц назад, да к тому же регулярно получал фотографии. Уж не инородная ли среда так меняет облик знакомого человека в глазах смотрящего? Надо же, Артур даже и не замечал, что его застенчивая, домашняя дочка выросла такой красавицей…       Шаина тепло обняла Артура, изливая радость от встречи с ним, а Артуру было не до того, так как через плечо дочери он наблюдал, как из-за столика поднимается самый мучительный мужчина на планете. У Артура аж ком в горле встал от горького возбуждения и восторженного удивления.       Оказалось, Артур почти успел забыть, как выглядит его без пяти минут бывший муж. Несмотря на непрожёванные обиды, Артур не мог отрицать, что Имс был хорош. Артуру даже показалось, что он помолодел с тех пор, как в расстроенных чувствах впопыхах бежал из дома. Да и оделся в кои-то веки прилично, надо же. Неужели это утончённая Шаина так повлияла на папашу-раздолбая? Или в жизни Имса всё-таки появился человек, ради которого был смысл стараться и хотелось выглядеть хорошо? Сам того не поняв, Артур испытал укол ревности, а потом поспешно нацепил маску надменной скуки, выпуская из объятий Шаину и направляясь к Имсу для рукопожатия. Со злорадным торжеством Артур отметил, что всё ещё мощная рука Имса заметно дрожит, а он в свою очередь благодатно не видит, как трясутся коленки Артура.       Сели за стол, сделали заказы, завели какие-то светские беседы, которые едва было слышно за гомоном толпы на площади. Оживление царило во всех кафе, и официанты заметно сбивались с ног, стараясь вовремя и аккуратно обслужить каждого гостя.       — Что за чёрт тут вообще происходит? — выкрикнул Артур, наблюдая, как через площадь вприпрыжку шествует компания очевидных школьников, весело размахивая очередным флагом.       — Фестиваль Антверпенского прайда, — так же на повышенных тонах ответил Имс. — Каждый год во вторую неделю августа. Я совершенно про него забыл, иначе мы бы позвали тебя в более тихое время.       «Мы позвали?» — пронеслась мысль в голове Артура, и он тут же стал искать подвох.       — А я почему-то думал, что мой приезд будет сюрпризом для детей, — зашёл издалека Артур, исподтишка наблюдая за реакцией соседей по столу.       — Какой там, это они придумали, — фыркнул Имс, и Артур отлично видел, как при этих словах Шаина напряглась и сжала зубы.       — Ах вот оно что… — будто себе под нос, но на самом деле во всеуслышание произнёс Артур. — Значит, и никаких документов на развод нет?       — Странно, что ты об этом заговорил — я как раз на днях думал, что пора бы этим заняться, но, сам понимаешь, двое детей на мне одном в чужой стране — такая ответственность, совершенно из головы вылетело! — чересчур нелепо для зрелого мужчины оправдался Имс. Артур не сдержался и закатил глаза.       — Ясно, — пробормотал Артур, утирая рот салфеткой и отбрасывая её на стол. Ланч как раз закончился. — В таком случае, похоже, я приехал зря. И документами, видимо, придётся заниматься мне. Впрочем, вероятно, ты точно так же забудешь их подписать. Имс, ты издеваешься? Не знаю, как у тебя, а у меня жизнь продолжается, и ты в ней мне порядком мешаешь. Я третий год жду развода. Такое ощущение, что проще уже будет тебя убить.       — Артур, я тебя умоляю, не при детях, — нарочито драматично вздохнул Имс.       — Как же, не при детях! Раз ты не удосужился до них это донести за два лета, придётся делать это здесь и сейчас. Шаина, Патрик, мы с вашим отцом разводимся, это окончательное решение, обсуждению не подлежит. А теперь простите, я пойду распечатаю документы на развод и зайду к вам за подписью. А потом полечу домой, потому, что в отличие от вашего отца, мне приходится реально работать, чтобы обеспечивать вас в течение года.       Артур встал со стула и решительно бросился в толпу на площади. Вслед ему летели какие-то оклики, но он не слушал. Всё вокруг него как будто замедлилось и заглушилось. В ушах звенело, в горле снова стоял ком, дрожали губы. И это его дети учинили такое! Бедные, наивные малыши, в самом деле верили, что в их с Имсом отношениях ещё можно было что-то исправить. Но разве можно что-то исправить в покойнике? Между ними давно всё умерло, нечего и ворошить могилу их совместного счастья, от которого остались только две могильные плиты в виде детей — вечное напоминание о том, что не обратить.       Нет, Артур не может этого допустить. После стольких лет взаимных мучений, после целых двух лет свободы и спокойствия. Хотя, кого Артур обманывает? Если жизнь с Имсом была всё равно что биполярное расстройство, теперь в ней наступила полная апатия. Всё, что когда-то доставляло радость и удовольствие померкло. И разве не расцветился мир заново, едва Артур встретился взглядами с Имсом? Так быть может, быть может?..       Нет, ни в коем случае! Это не роман Маркеса, где старая любовь долгие годы теплится искрой, а потом разгорается поздним пламенем счастья. В реальности чувства умирают быстрее памяти и людей. Искусственное их разжигание не приведёт ни к чему кроме кашля от дыма и осадка горькой копоти на стенках измученного сердца. Не надо было приезжать сюда и бередить старые раны. У Артура была одна подруга, которая готова была порвать любые идеальные отношения, стоило на горизонте промелькнуть обнадёживающей тени её первой любви — но Артур не мог себе такого позволить, даром что у него не было отношений. Ради детей, ради собственного спокойствия он не должен был позволять себе поддаваться минутному искушению, чтобы потом снова мучиться циклонами и антициклонами под их семейной крышей.       Его схватили за руку — Артур обернулся. Это был Имс. В его глазах, как лёд на озере, застыла горечь.       — Артур, постой, давай поговорим и цивилизовано всё обсудим, — взмолился Имс, но Артур вырвался — прикосновение жгло огнём — и пошёл дальше. Краем глаза он видел, как сквозь толпу за ними семенят дети, Шаина вела Патрика за руку, напряжённо наблюдая за родителями.       — Артур, да послушай, — продолжал Имс, — да, да, чёрт возьми, я согласен на развод, я понимаю, у нас всё кончено, и мы просто корабль на заржавевшей цепи, бьющийся о палубу, пока не затонет от пробоины или не сорвётся с цепи в открытый океан, но можно же решить всё спокойно, без этих истерик. Какой пример ты подаёшь детям?       — Ты не понимаешь, Имс! — воскликнул Артур, останавливаясь. — Я не могу находиться с тобой рядом и минуты. Ты как яд, отравляешь всё моё существование. У меня уже давно наступила от тебя передозировка, а я всё терпел и ждал, пока первые симптомы пройдут, пока они не превратились в серьёзную проблему. Только подлечился, а ты опять вгоняешь меня в рецидив. Послушай, мы ещё в тот день условились обо всех положениях развода, с моей стороны ничего не изменилось, и если только ты не передумал, в самом деле, давай уладим это за две минуты, и разойдёмся навсегда.       — Так уж и навсегда? — воскликнул Имс. — И ты не пустишь меня на выпускной Шаины? К ней на свадьбу? К Патрику? Одному из нас придётся хоронить другого, Артур, хочешь ты того или нет.       — Как ты не понимаешь, ты уже меня похоронил! — выпалил Артур. — Я мёртв для этого мира. Ты был моим миром, и сам себя разрушил в моих глазах. Просто дай мне уйти, прошу тебя.       Артур попытался ускорить шаг, но Имс снова схватил его за руку, и на этот раз так крепко, что Артур был уверен, что останется синяк. Сердце забилось чаще. Как давно у него не было синяков от Имса. Как сложно было поверить самому себе, что он по ним не скучал.       — Не пущу, — тихо и коротко сказал Имс, и Артур понял, что это конец.       Их вдруг сбило с ног и куда-то понесло многотысячной человеческой волной. Артур ненадолго пришёл в себя и стал судорожно озираться по сторонам, выискивая в толпе детей, но Шаина всё ещё шла с Патриком прямо за ними, и, на миг перехватив взгляд Артура, Шаина серьёзно кивнул. Артур тяжело сглотнул и снова посмотрел на Имса.       — А это что? — спросил он.       — Мы ненароком вышли на главную улицу, — объяснил Имс. — В субботу в рамках фестиваля её перекрывают для транспорта, и здесь проходит парад. Нам придётся шествовать до конца: поток такой плотный, что раньше просто не вырваться. Дети! Держитесь нас. И ты иди сюда. А то ещё потеряешься…       Артур вспыхнул, почувствовав у себя на талии тяжёлую и горячую руку Имса. Отличный предлог, чтобы его полапать, но Артуру всё-таки не пять лет, чтобы теряться в толпе. Артур стал пытаться ненавязчиво высвободиться, но когда на Имса находило это собственническое настроение, его было не остановить. Вот и теперь он держался за Артура крепко. Возможно, на талии тоже останутся синяки…       Казалось, что всё вокруг плывёт. Голоса людей вокруг слились в сплошной белый шум. Артур уже не доверял своим ногам и глазам, просто следуя туда, куда направляла его рука Имса, и чувствовал себя очень лёгким, будто даже не касался ногами земли.       Будто из-под земли, перед ними вдруг выросли двое: парень с микрофоном и субтильная девица с камерой, которая, казалось, весит больше неё самой. Парень что-то бойко заговорил на незнакомом Артуру языке, а Имс на нескольких известных им обоим принялся объяснять, что они не понимают. К удивлению Артура, парень охотно переключился на английский.       — Вы не могли бы сказать пару слов для городского телеканала? Мы освещаем фестиваль в этом году и хотим послушать мнение участников. Скажите, откуда вы?       Одновременно с тем, как Артур сказал «Америка», Имс выпалил «Англия». Имс тут же поправился, пояснив, что родился в Англии, а жил преимущественно в Америке.       — Не могу не выразить восхищение, — продолжал распинаться репортёр. — Зрелые пары редко появляются на публике и участвуют в подобных мероприятиях. Позвольте узнать, сколько вы уже вместе?       — Двадцать лет, — тут же отозвался Имс, и репортёр присвистнул.       — Вообще-то, мы разводимся, — попытался прекратить абсурд Артур, но его будто не слышали, а к его удивлению, вперёд вдруг вылезла Шаина.       — Ой, пап, не пори чушь, это никому не интересно, — буркнула она и лучезарно улыбнулась в камеру. — Мои родители — самые лучшие на свете. Они прекрасная пара, замечательные люди, и мы с братом всем им обязаны. Да, Патрик?       Вертевшийся тут же Патрик живо закивал в камеру.       — Надо же, у вас и дети есть! Какие прекрасные, — принялся сюсюкать репортёр и, быстро сообразив, что от подростков получит больше информации, чем от угрюмых и торопливых взрослых, принялся терроризировать их. Имс заметно нервничал, отворачивался от камеры и всячески намекал Шаине, что неплохо бы двигаться, но она явно вошла в раж, а репортёр доставал вопросы из головы, как фокусник — кролика из шляпы, и докатился до того, что стал просить у Артура и Имса дать какой-нибудь совет молодым парам.       — Будьте собой, — смиренно произнёс Имс, — и берегите своих любимых. Артур, я тебя люблю.       Артур не успел понять, что произошло. Сильные руки Имса прижали Артура к не менее сильному телу, а губы Имса оказались на его, требовательно впиваясь и присасываясь, и Артуру ничего не оставалось, как сдаться на волю мироздания и ответить на поцелуй. И плевать, что это потом увидит по телеку целый город незнакомцев. Когда-то они с Имсом были счастливы, хотели кричать об этом на весь мир, но не могли, так пусть хоть теперь, в несчастье, мир узнает, как могло бы быть.