Надежда на лучшие времена

Когда хёну грустно, я чувствую, что умираю. Когда хёну больно, эта боль намного больше моей. BTS - Begin

С Юнги-хеном Чонгук познакомился на вечеринке, которую Намджун устроил в честь совершеннолетия младшего. Юнги тогда был с мятным цветом волос, улыбался он чаще, но общее впечатление производил одно и то же: странный, но манящий. Ей-Богу, если бы Чонгук знал, чем все это закончится, он бы не пустил мелкого, щуплого парня с мятными волосами в свою квартиру, отпихнул бы Намджуна, который и затащил внутрь этого парня со словами: «Это мой друг, Гук». Он бы ни за что не допустил, чтобы по-кошачьи обманчивый Юнги-хен заполнил собой его сердце. Однако Гук ополошал. Он сильно облажался, когда приветливо улыбнулся мятному парню, вызвав ответную улыбку, широкую, аж до десен. Чонгук посмотрел на эту улыбку, в голове пронеслось убийственное: «Он красивый» - и вот в этот же момент все полетело к чертям собачьим. Смешно говорить – на вечеринке в его честь Чонгук сидел у стеночки, отбивался от приглашений друзей повеселиться и лишь смотрел на мятного хена, который был, по словам Намджуна, необычайно энергичен в тот день. - Чего киснешь в углу? – с этими словами Юнги тогда плюхнулся рядом с ним. – Именинник же. Чонгук не нашел слов для ответа, только неопределенно дернул плечами, мол, не трогай меня. Юнги не стал расспрашивать, вместо этого он долго смотрел на Гука, и младшему стало не по себе: давненько его никто так не буравил взглядом. Мятный хен же просверлил дыру до самого сердца и там, осмотрев кровавую пустоту, решил остаться. *** Мятный хен относился к этой кровавой пустоте с поразительной халатностью: он то забывал о Чонгуке напрочь, то приходил к нему домой с кипой листов, исписанных вдоль и поперек, ложился на пол и говорил обо всем на свете. Чонгук вместе с ним бросался из огня да в полымя: кричал в своей комнате и бросался книгами, когда хен игнорировал его; задерживал дыхание и благоговейно молчал, когда Юнги возвращался. - Зачем мы здесь? – как-то раз, лежа на полу, спросил хен. Вокруг него были разбросаны листы с музыкой, какими-то словами. Гук иногда брал их и читал, но понять некоторых вещей не мог. Например, почему Юнги приходил к нему каждый раз, когда ему было плохо, но не говорил, что случилось? Почему на листах Юнги пестрели слова о глубоком, беспросветном одиночестве и боли? Почему Юнги никогда не позволял ему, Чонгуку, понять его и помочь? Почему Юнги… почему, почему? Ему бы хотелось погрузиться в то озеро, которое хранил в себе старший, изучить его глубины, разрезать тьму, подобно лучу света. Но Юнги никого не подпускал достаточно близко, а Чонгука… Чонгука и подавно. - «Мы»? – несмело переспросил младший. Он знал, разумеется, знал, что под этим «мы», которое блаженно грело ему душу, хен на самом деле не подразумевал ничего такого. Для него много вещей не имело смысла, и Гук боялся, что любовь одна из них. - Люди, - терпеливо разъяснил Юнги. Когда хен приходил к Чонгуку домой, он всегда был на удивление спокоен и собран, но за этой холодной маской младший видел тоску и печаль, причину которых так и не мог понять. – Такие как ты и я. Вот возьмем нас. Зачем мы есть? «Чтобы любить», - хотел сказать Чонгук, но до крови прикусил язык, чтобы сдержать слова. Хен ждал от него не этого… но чего же? - Почему нас не должно быть? – наконец ответил Гук. Осознавая всю глупость сказанного, он хотел удариться лицом о стену, но вместо этого сидел на месте, чувствуя, как краска стыда заливала его щеки и уши. - Не знаю, - меланхолично проговорил Юнги, пялясь в потолок, - наверное, лучше бы меня не было. В то мгновение Чонгук был готов взорваться ко всем чертям. Его душу рвало пополам проклятое противоречие. «Да, лучше бы тебя не было, лучше бы ты никогда не появлялся в моей жизни», - бегущей строкой транслировалось в его голове, но одновременно с этим дикий вой сотрясал тело парня: «Ни за что, нет, ты не должен так думать, ты важен для меня, пожалуйста, прекрати так говорить». - Каждый раз, когда я остаюсь наедине со своими мыслями, - продолжал Юнги, - я думаю, что гораздо лучше для всего мира было бы мне никогда не рождаться. Чонгук в своих мыслях уже тысячу раз подорвался с места, схватил Юнги, встряхнул и прижал к себе, заорал, как сильно он любил дурацкого мятного хена, и всеми своими силами показал, насколько же он ему важен. Но страх, идиотский страх неизвестности заставлял младшего сидеть на месте и лишь слушать бешеное биение своего сердца. - Кому я тут нахрен нужен? - шептал Юнги. «Ты лежишь в моем доме, - кричал Чонгук, - ты лежишь здесь в два часа ночи. И ты лежишь здесь всегда, когда только захочешь, потому что я не могу прогнать тебя. Я слушаю тебя. Я здесь только для тебя одного. И ты смеешь спрашивать такое?» Злость росла и крепла. Еще чуть-чуть, буквально пара слов – и Чонгук… - Лучше бы я… - Я люблю тебя. …не выдержал. - Не смеши меня, - ухмыльнулся Юнги, - это слишком жестоко с твоей стороны, мелкий. - Я люблю тебя, - хрипло повторил он, сжимая кулаки. – Ты нужен мне. Ты, черт возьми, так эгоистично вел себя все это время, приходя сюда и разлагаясь на моем полу, что я больше не могу этого видеть. От последней фразы Юнги вздрогнул, словно Чонгук ударил его. - Вот как, - тихо сказал он и не спеша поднялся. Гук смотрел на него с такой глубокой обидой, что старший не выдержал и отвел взгляд. «Ему неловко? Я рассердил его?» - думал Чонгук. Не произнося ни слова, Юнги направился к двери. - Хен… - окликнул его младший, но он даже не обернулся. - Не переживай, - глухо произнес Юнги, - ты больше не увидишь меня таким, мелкий. Чонгук опешил от этих слов настолько, что пропустил момент, когда хлопнула входная дверь и он остался в одиночестве. *** Два дня Чонгук сходил с ума: последние слова хена не выходили из головы, а то, что Юнги до сих пор не дал о себе знать, наводило на определенные мысли. «А если он что-то с собой сделал?» - в своих жутких кошмарах парень вытаскивал безжизненное тело старшего из почему-то объятой пламенем квартиры. Во всех снах, от которых Чонгук просыпался в холодном поту, Юнги был мертв. Телефон молчал. На вопросы о местонахождении мятного хена Намджун только пожимал плечами. Истекал третий день, а Чонгук был готов идти в полицию и писать заявление о пропавшем человеке. «Где же ты, хен?» Раздался долгий звонок в дверь, и парень, спотыкаясь и падая на каждом шагу, вылетел в прихожую. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет…» - Юнги стоял на пороге с низко опущенной головой. Увидев родную мятную макушку, Чонгук выдохнул со сдавленным стоном: «Живой». Однако потом хен поднял голову, и Гук едва не отшатнулся: Юнги смотрел на него с неприкрытой ненавистью и отчаянием, словно одно существование младшего причиняло ему невыносимую боль. - Черт, - прорычал Юнги, решительно шагнув в квартиру и схватив Чонгука за ворот футболки. Волна агрессии чуть не сбила парня с ног, и Гук был вынужден вцепиться в руку Юнги. Тот сжал зубы и прищурился. Чонгуку показалось, что его сейчас ударят. - Черт, - выдохнул хен, толкнув младшего к стене, - черт, черт. - Юнги-хен, - начал было Чонгук, но Юнги отпрянул от него на пару шагов, его лицо исказило отчаяние. - Черт! – выкрикнул он, сгибаясь пополам. - Тебе плохо, хен? – кинулся к нему Гук и сжал в объятиях. Из груди Юнги вырвались задушенные всхлипы, а через мгновение Чонгук почувствовал на своих плечах цепкую хватку хена. – Хен, да что случилось? - Черт… - провыл Юнги и снова оттолкнул его, так, что младший стукнулся затылком о стену. Юнги тем временем круто развернулся и рукой задел блокнот на тумбочке. Тот со стуком упал, а хен, прорычав что-то, с размаху снес с тумбочки оставшиеся вещи. Что-то разбилось, в воздухе быстро расплылся запах одеколона младшего. - Прекрати! – закричал Чонгук, бросаясь к Юнги и сжимая его руки. – Хватит, пожалуйста, хватит. Он был готов плакать от бессилия и непонимания. Юнги запрокинул голову и на мгновение замер. В образовавшейся тишине было слышно только быстрое биение сердец да тихие всхлипы младшего. - Повтори это, - прохрипел Юнги. Чонгук его не слышал и только сильнее прижал к себе. Хен громко вздохнул, и его теплое дыхание опалило шею младшего. – Повтори это, мелкий. - Прекрати, - жалобно взвыл Гук и потряс головой. - Да не это! – вскричал Юнги, и новый толчок отбросил младшего в сторону. Хен запустил пальцы в свои мятные волосы и с силой сжал их. Взгляд у Юнги стал совсем безумным. - Чего ты хочешь? – не выдержал Чонгук. Поднявшись на ноги, он с силой пнул стоявший неподалеку стул. – Чего ты, мать твою, хочешь от меня? Юнги громко расхохотался и отвернулся от него, продолжая смеяться. - Гребаный полудурок, - прорычал Гук, схватил его за плечо, но хен шутя вывернулся из его рук, сгибаясь пополам от истеричного хохота. - Да приди в себя, сволочь! – крикнул младший и с размаху ударил Юнги кулаком в челюсть. Тот неожиданно легко отлетел к лестнице на второй этаж, плюнул кровью на ступеньки. Чонгук смотрел на это с ужасом. Рука болела, но сильнее всего кололо в висках: он сейчас сделал что-то неисправимое. Придя в себя, парень кинулся к Юнги, поднял его, со страхом отмечая размазанную по подбородку и губам кровь. Чонгук всхлипнул и даже не стал сопротивляться, когда старший швырнул его прочь, так, что Гук сильно ударился боком о кресло. На мгновение из легких выветрился весь кислород, и парень смог лишь прохрипеть что-то, сворачиваясь клубком от боли. Когда он открыл глаза, Юнги уже хватал стул за спинку и бросал его в зеркало. Раздался звон разбитого стекла, посыпались на пол осколки. И тишина. Юнги хрипло дышал, морщился и все вытирал рукавом кофты кровь с лица. Чонгук смотрел на разбитое зеркало и не мог не подумать о том, что, вероятно, так все и должно было закончиться. Он ведь знал, что говорить о своих чувствах нельзя. Знал. Юнги открыл было рот, уже вдохнул, чтобы начать говорить, но младший вдруг громко заплакал, закрыв лицо руками, и хен так ничего и не сказал. Постоял немного, а потом, шаркая ногами, ушел из дома и тихо прикрыл за собой дверь. И не появлялся потом целых два года. *** Когда они встретились вновь, Чонгук стал не только старше, но и язвительнее, наглее, сильнее. Он глубоко закрыл в себе то, что осталось от подростковой любви, и перестал искать через своих знакомых мятного хена. Мятный хен нашел его сам. Правда, теперь он был не мятным, а белым, в глазах поселилось больше тоски, чем раньше, а на губе остался маленький, почти незаметный шрам. Не-мятный хен стал куда более холодным, циничным и саркастичным. Пока они были среди остальных друзей, каждое слово Юнги буквально сочилось ядом и неприкрытой насмешкой. Зато когда они остались одни, то не нашлись, что сказать. Чонгук с грустью отметил про себя, что та болезненная любовь все так же скребла ему изнутри ребра, что он ни капли не поумнел с тех времен. «Ничему тебя жизнь не учит, - горько сказал он себе, - вот совсем». Но надо было показать, что он изменился, что с его мнением теперь можно и нужно считаться, что он вырос, даже если это на самом деле было ложью. - Хен, я… - Юнги не смотрел в его сторону, и это в первую секунду смутило Чонгука. Но потом он рассердился на себя – тьфу, размазня какая – и начал заново: - Хен, я больше не буду об этом говорить. И было хорошо понятно, что Чонгук подразумевал под «этим». Юнги кивнул, все также не поднимая взгляда на младшего. Гук прикрыл глаза, успокаиваясь, и расправил плечи. Отлично, он сделал это: покончил с отголосками прошлого. Можно начинать заново.