Жираф и Булочка

Хенрик гипнотизировал телефон. Телефон гипнотизировал Хенрика. Звонок длился не меньше минуты. Тарьяй, видимо, все еще не мог поверить, что Холм не ответит. На звонки Му тот отвечал всегда. Будучи и сонным, и пьяным, и в жопу уставшим. Однажды ответил даже в кресле у стоматолога. Правда включил камеру и продемонстрировал свою пасть, так что Тарьяй быстро отключился. И после слал какие-то гневные смайлы, угрожая подать в суд за причинение морального вреда. Хенрик ответил ему чем-то неприличным. Это было забавно. Они тогда еще не были вместе. Они и сейчас уже не были вместе. Хенрик разозлился и нажал кнопку отмены. Пошел на хрен, упрямый говнюк. Думал обойтись одним звоночком. А вот хуй там. Подогревая в себе злость дурацкими воспоминаниями обо всех говнистых поступках Тарьяй, Хенрик побрел домой. Ловить такси не имело смысла. Он жил неподалеку от ресторана. Тарьяй понял с первого раза, звонков больше не последовало. С одной стороны, Хенрик зло обрадовался этому, а с другой обиделся, что Му так быстро сдался. Его вообще разрывало от противоречивых чувств. Он понимал, что Тарьяй сказал эту херню, не подумав. Что на самом деле, как обычно, имел в виду совершенно другое. Знал, что Хенрик удержит, не отпустит, превратит все в шутку, решит все проблемы. Вот только Хенрик ни черта не хотел превращать все в шутку. Хенрик хотел ебаной определенности и уверенности в том, что вся эта ебанина нужна не только ему одному. Тарьяй всего семнадцать? Так что, ему жопу до конца жизни целовать за это, что ли? Ладно, насчет жопы Тарьяй Хенрик явно погорячился. Но суть оставалась прежней. Нянчиться с маленьким засранцем жутко бесило. Нет, не так. Нянчиться с ним Холм был готов хоть до старости. Но вот подобные закидоны он стал бы терпеть только будучи уверенным, что оно все взаимно. Все это дерьмо — абсолютно взаимное. Только так и никак иначе. Выкурив по дороге две сигареты, Хенрик добрел до квартиры, так и не успокоившись. Он скинул кроссовки, нещадно смяв задники, и сразу пошел на кухню. Кажется, там оставалось пиво. Напиться вряд ли получится, но попробовать стоило. Холм удивлялся, что мама до сих ничего не написала. Наверняка уже была в курсе произошедшего, если только Тарьяй не сбежал сразу же. Да и в таком случае дала бы о себе знать. Значит оставался один вариант. Они сговорились о чем-то с Му. Если честно, Хенрику уже становилось похуй. Он даже злиться устал на самом деле. Когда тебе отрезают руку, в какой-то момент ты смиряешься даже с этим. А его всего лишь бросила маленькая истеричка. С кем не бывает. Вот только лучше бы ему отрезали руку. Три банки пива улетели как в трубу. Хенрик бесился от того, что даже опьянеть не мог. Да какого хрена, спрашивается? Он бездумно копался в телефоне, на фоне по телевизору шел какой-то боевик, но так как звук Холм приглушил, сюжет так и остался для него тайной. Хотя какой там сюжет. То же мне, секрет Полишинеля. Вот то, что творилось в башке Му, вот это ебучий ребус и загадка века. Хенрик залез на сайт антитеатра, где Тарьяй должен был вскоре принять участие в постановке. У них были интересные идеи. Вообще, несмотря на свой юный возраст, Тарьяй умудрялся угадывать выигрышные для своей актерской карьеры проекты. Конечно, ему помогал агент. Но решающее слово все же оставалось за Му. Впрочем, если рассуждать объективно, как за таковой, за карьерой Тарьяй не гнался. Скорее, ему было важно именно реализовать себя как актера. Попробовать что-то новое, необычное. Бросить самому себе вызов. И да, Тарьяй был очень зависим от реакции окружающих. Для него пока что существовало только черное и белое. И черное вводило его в такую фрустрацию, что порой становилось жутко. В какой-то мере Хенрик понимал его страхи и сегодняшнюю реакцию. Он всегда и сам стремился оберегать Тарьяй от людского негатива. Готов был кинуться на любого, кто косо посмотрит. Но он считал, что ему-то Му доверяет. В нем-то уверен. Что они вдвоем со всем справятся. Погрузившись в свои мысли, Хенрик не сразу услышал робкий стук в дверь. Так стучал только один человек. И сердце Холма сбилось с ритма, подстраиваясь под эту неуверенную дробь. Он резко вскочил с дивана и тут же почувствовал легкое головокружение. Все-таки пиво делало свое дело, пусть и не в той степени, что надеялся Хенрик. Выключив телевизор, он вытер внезапно вспотевшие ладони о джинсы, и пошел открывать. Кого он там пытался наебать, делая вид, что ему уже все равно? Стоило увидеть грустного Тарьяй на пороге, как сила воли помахала ручкой и приказала долго жить. Но Хенрик призвал на помощь все остатки своего самообладания и нацепил на лицо безразличное выражение. Все-таки актерский талант тремя банками пива не пропьешь. - Пустишь? - немного напряженно спросил Тарьяй, будто Хенрик действительно мог оставить его на пороге. Хотя, черт подери, следовало бы. Холм приглашающе махнул рукой и, оставив гостю право самому запереть дверь, вернулся обратно в комнату. Он не стал садиться на диван, стоящий посредине, а присел на его спинку и скрестил руки на груди, выжидающе уставившись на дверной проем, ведущий из коридора. Му появился в нем через минуту, уже без пальто и шарфа. Странно, вроде бы они одевались с утра вместе, одежда казалась уже такой привычной, родной. Но сейчас накатили воспоминания о тех временах, когда Хенрик сходил с ума от желания и невозможности прикоснуться к рубашке Тарьяй, или его худи. Или сунуть руки в задние карманы его джинсов и сжать крепкие ягодицы. Тарьяй понятия не имел о том, какие мысли роились сейчас в голове у Холма. Он выглядел неуверенным и каким-то болезненно-сломленным. И явно не знающим, что дальше делать. Правильно, мальчик привык, что все обычно решалось только его согласием, появлением, звонком. А дальше люди все делали сами. Только хуюшки. Хенрику стоило огромных усилий не кинуться сейчас вперед и не сжать грустного Тарьяй до хруста в костях в своих объятиях. Но он держался из последних сил, решив проявить характер. Тарьяй должен понять, что несмотря на то, настолько сильно Хенрик его любит, бегать как собачонка и прощать абсолютно все, он не станет. Судя по выражению глаз Му, со своей ролью айсберга Холм справлялся на ура. Тарьяй переступил с ноги на ногу и зашарил глазами по комнате, пытаясь найти тему для разговора. - Ты пил пиво? - его голос прозвучал немного хрипло, словно он или курил, или ревел весь день. Мысль о том, что Тарьяй действительно мог плакать, вызвала внутри бурю смешанных эмоций. Хенрик даже неосознанно дернулся вперед, но вовремя остановился. - Пил. Больше нет. Поэтому не предлагаю, - он передернул плечами, демонстрируя свою незаинтересованность этим разговором. На Тарьяй было больно смотреть. Хенрик чувствовал, что каждое рваное, неуверенное движение Му причиняет ему физическую боль. На куски рвет от желания обнять, успокоить, заверить, что все будет хорошо. Видеть Тарьяй таким Холму уже доводилось. Но тогда обстоятельства никоим образом не касались самого Хенрика. Напротив, он был тем, кто помогал решить проблемы. Был защитником. А не причиной. Да, с одной стороны, Хенрика сейчас почти трясло от переживаний его маленького мальчика, но с другой, очень темной стороны Хенрика Холма, происходящее доставляло ему неописуемое удовольствие. Он буквально упивался эмоциями Тарьяй, которые целиком и полностью сейчас были направлены только на него. Принадлежали ему. Как и сам Тарьяй. С потрохами. Вот только Тарьяй ни хрена этого еще не понял. Потому и сучил, потому и психовал. Осознав эту простую истину, Хенрик ощутимо расслабился. Увидев такого Тарьяй, он понял, что никуда тот не денется. Что бы ни случилось. Придет обратно. Всегда. Понимая, что пауза затянулась, а Тарьяй от напряжения не в силах выдавить из себя ни слова, Хенрик усмехнулся. - Так зачем ты пришел? Вещей тут твоих, вроде бы, нет. Забирать нечего, - с ленцой произнес он, неотрывно следя за реакцией Му. Тарьяй дернулся, как от удара. Ладно, главное, не переборщить. Его мальчик все же не из железа сделан. - Или ты передумал? От последних слов Тарьяй чуть приободрился. Он сжал руки в кулаки и решительно подошел к Хенрику, который сейчас, полусидя, был с ним в один рост. Холм видел расширившиеся зрачки, чуть приоткрытые узкие, самые его любимые на свете, губы, пошедшие алыми пятнами краски смущения щеки. Видел и тонул. - Что, - не разрывая зрительного контакта, спросил он, - так и будешь молчать? Решив не помогать Тарьяй ни капли, Хенрик вопросительно выгнул бровь, призывая хоть к каким-то действиям. Му должен наконец понять, что для получения прощения, а он явно явился именно за этим, придется потрудиться. На этот раз никто ничего не будет делать за него. - Я… - Тарьяй наконец решился и внутри у Хенрика все возликовало, - я ненавижу тебя за то, что испытываю. Я боялся своих чувств к тебе, прятался от этого, пытался отгородиться. Вот только ты был везде. На площадке. На тусовках. В чатах. В моих гребаных мыслях. Ты был везде и сводил меня с ума. - Он прервался, чтобы облизнуть губы. - Я должен был сосредоточиться на своей карьере. Должен был думать об учебе, спорте, работе, родных. Обо всем, кроме тебя! Но все, о чем я мог думать, это ты. И когда ты приполз ко мне пьяный, я понял, что больше не могу сопротивляться. Я дал слабину. Позволил тебе залезть мне прямо под кожу. Последние три дня были похожи на сон и кошмар одновременно. Это все слишком быстро, слишком сильно. Я не успеваю, понимаешь? - Тарьяй обхватил ладонями лицо Хенрика, вынуждая смотреть себе прямо в глаза, будто тот пытался увернуться. - Не успеваю реагировать так как надо. Для меня все это слишком. Для меня все это впервые. И я боюсь. Я пиздец как боюсь все проебать. Но главное, что я понял после того, как ты ушел, бросив меня в своем ресторане, это то, что больше всего я боюсь проебать тебя. У Хенрика в голове лопались фейерверки, оглушая и лишая зрения. Эй, он вовсе не собирался плакать. Просто, ну блядь, не каждый день услышишь такую проникновенную речь от того, кто жил по канонам Викторианской эпохи. - Какая же ты все-таки задница, - оттаивая и улыбаясь, ответил Хенрик, поластившись щекой о руку, прижатую к его лицу. Тарьяй возмущенно уставился на него. Он уже ощутимо расслабился, выговорившись. И теперь был смущен скорее от того, что снова показал беззащитное брюхо перед Хенриком. Вот только знал, что Холм не пнет. Потому и не спешил убежать и спрятаться. А стоял и согревал душу одним своим видом. - Да ты просто даже признаваясь в любви и прося прощения, умудряешься думать лишь о том, как тебя, маленького, одного бросили в ресторане! Противный Хенке кинул детку! - Что-о-о? - сквозь смех, протяжно спросил Тарьяй. Хенрик тоже рассмеялся и прижал к себе парня, обнимая его за спину. - Кстати, ты заметил, что уже второй раз признаешься мне не в любви, а в ненависти? - Хенрик все не мог нащупаться, забираясь ладонями под худи и под рубашку сразу, касаясь обнаженной горячей кожи. - Для справки, - деловито заметил окончательно пришедший в себя Тарьяй, - в первый раз в любви я все же признавался. И будет тебе известно, ненависть — куда более глубокое чувство. И порой куда более искреннее. - Завязывай занудствовать, - улыбнулся Хенрик и вдруг посерьезнел. - Просто знай. Для меня это тоже все слишком быстро и сильно. У меня еще никогда такого не было. Поэтому нам придется справляться со всем вдвоем. Я хочу, чтобы ты это запомнил. На лбу себе выбил. В тетрадку записал. Мне плевать. Но чтобы ты знал, это касается нас двоих. Не тебя одного. Тарьяй тяжело вздохнул. - Прости, - пробормотал он самое трудное для себя слово. - Обещаю, что бы ни случилось дальше, я этого не забуду. - Отлично, - Хенрик удовлетворенно кивнул и прижал к себе Тарьяй вплотную между расставленных ног. - Я рад, что моя детка образумилась. - Ты такой самодовольный болван, - Тарьяй закатил глаза, возвращаясь к своей обычной сучности. - Только, Хенке… - Что? - тот с улыбкой приподнял брови. - Давай пока не будем торопиться, ну, не будем все афишировать, - Тарьяй зарылся пальцами в волосы Хенрика, полностью лишая того воли к сопротивлению. - То есть, против самого варианта, чтобы жить вместе, ты все же не возражаешь? - Холм сумел понять между строк. Все-таки порой ребусы под названием «Тарьяй Сандвик Му» поддавались ему, а отгадки превосходили все возможные ожидания. - То есть, не возражаю, - ухмыльнулся Тарьяй и наконец поцеловал его.