Dieu et mon droit

      Воспоминание мягко рассыпалось мелкими песчинками, и Аме показалось, что он вот-вот утонет в этих зыбучих песках, утонет в этом сладостном моменте жизни Артура, навсегда сохранив теплоту прошлого и странную, несвойственную тревожность, не увидит больше ничего, но нет; песок стал морем, и Альфред пошел ко дну, закрыв глаза и пожелав вернуться назад, в Хранилище. Он не задыхался, он не тонул, он погружался, медленно и мучительно, в другое воспоминание. Его тревожило любопытство, и он с удовольствием наступит на обожаемые грабли, со всей силы ударит рукояткой себя по лбу и с превеликой радостью узнает все самое сокровенное о том, о ком не знает ровным счетом ничего (Альфреду только предстоит это понять). Он отчаянно захватил глоток воздуха губами, и из-за дырявого рта пролил себе его на воротник рубашки, испачкав всю форму. Это пятно никогда не отстирается. Аме открыл глаза. Он плавно опустился на посеревшую зелень и взглядом пытался отыскать Арти, или хотя бы кого-то из его семьи. Вокруг лишь море встревоженных людей, бегущих откуда-то и банально не замечающих Америку. Чуть поодаль - поселения, а еще дальше - грубый каменный замок, их надежда. Сереющее с каждым мигом небо и кругом мрачнеющие холмы, одни сплошные возвышенности и где-то на горизонте - горы... Альфред быстро поднялся с земли и машинально оттряхнул брюки, растерянно крутя головой и не зная, куда деть незанятые и внезапно резко удлинившиеся руки. Паника, очередные крики на непонятном языке пугали Альфреда, а вооруженные воины с раскрашенными синей краской лицами и массивными щитами вдруг дали резко понять американцу, что происходит: - Неужели римляне... - Аме не закончил предложение, увидев жуткие блестящие доспехи тех, кого признавать не хотел. "Напали", - он содрогнулся и понесся стремглав к крепости, молясь о том, чтобы семья Артура была в порядке и безопасности. В глубине души он понял, что что-то должно случиться. Америка сжал кулаки и на бегу обернулся: они там. Они там, там, там римляне, и сейчас они убьют кого-то, сейчас начнется бой, кельты навострят свои стрелы и мечи, выставят щиты и тоже убьют кого-то, и это кровопролитие будет длиться до тех пор, пока не полягут все воины до единого, пока не закончится воспоминание, пока... Пока что-то не случится. За спинами римлян полыхал пожар: горели деревни, а вместе с ними и людские жизни. Крики разрывали отвратительную напряженную тишину, царившую между двумя воинствующими сторонами, и Ал не знал, что страшнее - молчание или адские звуки умирающих кельтов. Он зажмурил глаза и гнал как ненормальный: не дай Господь оказаться на поле в начале битвы, ведь даже если тебе от этого ничего не будет, то пробраться сквозь кучу тел будет просто невозможно, а уж найти Артура - тем более. Вдруг Америка, заметив одну знакомую фигуру, чуть было не стал в ступор: во главе войска кельтов стоял сам Альбион, истинное воплощение народов той древней Британии и Ирландии, а с другой стороны - Рим. Альфред не верил своим глазам, видя вместо хорошо известного всегда улыбающегося и позитивного "дедушки" кровожадного мерзавца, чьи глаза сверкали от желания отмщения и великой жадности. Огромная, самодовольная фигура улыбалась во все зубы и с таким презрением смотрела на армию Альбиона и самого предводителя, что даже Аме стало противного от нахальства и явно завышенной самооценки Древнего Рима. Это рушило все шаблоны, все стереотипы, и вновь монета открылась американцу мрачной и страшной стороной. Альфред вновь взглянул на Древнего Кельта: он же был сосредоточен, спокоен и собран, но на его лице читалось вся неистовая ненависть к своему врагу и огромное желание разнести того в пух и прах, чтобы защитить себя, защитить свой народ и свою семью, которая где-то прячется, скорее всего вместе с остальными мирными жителями. Альфред успел отбежать достаточно далеко от места битвы, и услышав грозный голос Кельта, скомандовавший наступать, больше смотреть назад не решился, заслышав лязг металла и крики раненных. Америка, запыхавшись, с грохотом упал на колени, пытаясь отдышаться. Возле замка носились встревоженные люди, пытаясь пробиться внутрь как можно скорее, но сами же чуть не задавили самих себя. Женщины старались успокоить ревущих детей, однако сами же чуть не плакали от страха, свято веря, что только за каменными стенами их спасение. Воины, оставшиеся на обороне замка, ждали кого-то, то и дело устремляя свои взоры по сторонам. Аме тоже ждал: он надеялся, что Британия здесь, где-то неподалеку, ведь кроме неё никто не сможет разобраться с творившейся суетой. Она появилась словно из неоткуда - её громкий голос заставил каждого из присутствующих вздрогнуть и обернуться. - Занять свои позиции и не поддаваться панике! - скомандовала женщина, и Альфред даже подскочил, до сих пор не узнавая в ней ту заботливую мать, которую видел прежде: теперь же веснушчатое лицо было украшено такими же синими узорами, что и у остальных, из-за чего на сердце становилось еще грустнее, а вместо гребня в руках у неё красовался меч, массивный и тяжелый, совсем не похожий ни на ружье, ни на даже мушкет, ни на саблю или кинжал, нет, Америка вообще никогда не видел подобного. Конечно, он знал про мечи, но сам, чтоб вживую видеть или трогать - никогда. Её глаза стали еще темнее, словно та трава, на которую проливался не один литр крови, а взгляд жуткий, пронизывающий до костей, будто кислотный дождь, что старательно разъедал плоть со всех сторон. Она была в гневе, но старалась сохранять спокойствие, и это выходило у неё более, чем прекрасно. Альфред опустил взгляд и у него отлегло от сердца: маленькие Шотландия и Ирландия стояли рядом с матерью, крепко сжав руки друг друга и не отпуская мелких ни на секунду. Уэльс и Англия, казалось, совсем не были напуганы, а Артур вообще не понимал, что происходит, но это, конечно, была глупая иллюзия. Несмотря на совсем юный возраст, никто из детей не показывал своих страхов, ибо здесь, перед своим народом ты никогда не должен терять самообладания и выдержки, даже если вот-вот заревешь от бессилия и ужаса. Они, сыны Великой Британии, не имеют права на подобную роскошь, как слабость или слёзы, если они не хотят разочаровать мать или людей, которые доверяют им. Потому Алистер плотно сжал губы, Патрик вцепился в руку брата, Уильям закусил губу, а Артур нахмурился и грозно окинул взглядом все, что попалось под горячий взгляд британца. Америка поежился: такие маленькие, а уже такие взрослые... Воины послушались приказа, а люди немного успокоились, уставившись на женщину. Британия принялась распоряжаться толпой растерянных жителей, поторапливая тех и следя за тем, чтобы никто никого не задавил. Британия взглянула на детей, которые, словно застывшие куклы, боялись сделать хоть одно лишнее движение. Первый встрепенулся Алистер, стремительно подскочивший к матери и схватив ту за подол плаща. - Ты же останешься в замке, правда? Пожалуйста, не уходи... - малыш с неистовой силой сжал клочок ткани, и несмотря на почти непроницаемое выражение лица, его голос дрожал. Он был готов зарыдать от любого слова женщины. Британия с молчаливым укором посмотрела на мальчика, но тому было все равно. Он был готов упасть на колени и молить о том, чтобы она осталась, но мать лишь качал головой и продолжала строго глядеть на малыша, надеясь, что то все поймет. - Если римляне не прорвутся дальше, то останусь, - страшные слова повергли мальчика в шок и тот медленно опустился на землю, стараясь удерживать равновесие при помощи кусочка маминого плаща. Братья, завидев это, быстро подлетели к Алистеру, Патрик сразу же подхватил старшего и старательно пытался поставить того на ноги. - Но они же не прорвутся? - хватался за последнюю надежду Шотландия, пытаясь отыскать землю у себя под ногами и опереться на неё. Патрик с ужасом посмотрел на брата, а после на мать, Уильям стал серее тучи и прижал Артура поближе к себе, оставаясь таким же непробиваемым. По человеческим меркам, ему можно было дать не больше четырех-пяти лет, но тот больше походил на стрелянного солдата, повидавшего не одну битву и войну. Маленький Англия весь сжался и совсем затих, отказываясь понимать то, о чем говорит семья. Артур немного подрос, и это было видно не только внешне. Америка с замиранием сердца застыл на месте, готовясь к следующему ответу Британии. Но женщина молчала: она сама не знала, что ответить детям. Она хотела бы ответить, что останется и ни в коем случае не бросит своих малышей, что скоро вернется папа и они вновь заживут той счастливой жизнью, которая была у них до этих чертовых войн с пришельцами с другого материка, хотела и... и не могла. Просто потому что она не может: жертвуя собственной жизнью и жизнью своих воинов, мать обязана защищать свою землю до последней капли крови, и особенно - своих детей, наследников своих владений. Они должны остаться свободными любой ценой. Любой ценой. - Я не знаю, Алистер, - Британия тяжело вздохнула и мигом отвернулась от расстроенных детей, стараясь не смотреть на эти полные разочарования лица. Дети не хотели слышать этой неуверенности в её голосе, они были совсем маленькими, чтобы принимать жестокою правду того, что добро не всегда побеждает. Америке хотелось завыть от ужаса происходящего. Поистине жутко было смотреть на дрожащего Шотландию, вжимающегося в полуживого Ирландию, на укутавшегося в плащ брата Уэльса, чуть не душащего маленького, готового вот-вот зареветь Англию, и на ожесточившееся от боли лицо Британии, что быстро подхватила ребят за шиворот и поволокла малышей в замок - на спасение. Альфред не хотел принимать того, что матери придется рано или поздно оставить ребят одних. "Так неправильно, - замотал головой Альфред, - неправильно оставлять детей без матери". Война готовилась забрать у них семью. Она смеялась с подавленных ребят и на любые проблески надежды в их глазенках отвечала ледяной водой смертельного яда. Смерть клялась отобрать у них то, что было дороже всего для них, и казалось, Америка тоже чувствовал эту витающую в воздухе гнетущую ауру - ауру неизбежного конца. Протискиваясь сквозь люд, мать вела детей в одну из комнат замка, а Аме еле поспевал за женщиной, страшась потерять ту из виду. Наконец они оказались в некой мрачной комнатушке, где он смог разглядеть деревянный сундук, письменный стол, стул и нечто уже более похожее на кровать, нежели тот странный тюфяк в хижине. Британия кинулась к сундуку, достав оттуда некое полотно, напоминающее плащ женщины. Она развернулась к сжавшимся в комочек ребятам и строго смерила малышей взглядом, приказывая взять себя в руки. Те слабо повиновались, не скрывая отчаяния, которое словно цунами, нахлынуло на них. Однако, разглядев в руках матери знакомый предмет, Уильям подал голос: - Это же наши плащи... - растерянно произнес мальчик, скромно взглянув на мать. Та нахмурилась еще больше. - Они понадобятся вам, - она присела на колени, ласково, но твердо взяв Алистера за руку и подведя к себе. - Теперь же храните их и не расставайтесь с ними, - женщина накинула плащ на плечи Шотландии, тот растерянно смотрел на то, как мать застегивает его на единственную пуговицу. Это было чем-то вроде обряда, и Альфред затаил дыхание: этот момент казался ему таким символичным и трогательным, словно он смотрел хорошо поставленный фильм. - Эта шерсть сослужит вам хорошо, если будете беречь её, и даже согреет в холодные вечера, - Алистер прикоснулся к пуговичке и опустил голову, размышляя на словами женщины, пока та надевала плащ на Патрика. Америка удивленно наблюдал за семье Керклендов, и в особенности за Артуром, который почему-то захныкал, когда Британия набросила ткань и на него. - Малый, ну чего ты? - запричитал Уэльс, гладя малыша по голове, неизвестно, стараясь успокоить себя или Арти. Но маленький Англия недовольно завертел головой и хныча еще громче, протянул ручки к маме, прося от неё чего, как думалось, невозможного. Британия, ничего не говоря, отстегнула ту самую брошь и вновь наклонившись, протянула украшение малышу, который немного успокоился, крепко-крепко сжав массивную брошь в своих маленьких ладошках. - Ты не должна уходить, - тихо шепнул Патрик, но его услышали все, а Аме согласно закивал. - Что нам делать без тебя в этом замке?! Здесь холодно, даже плащи не смогут согреть нас толком! - мальчик был готов рвать и метать, попутно рыдая, но сжав посильнее кулачки, молча проглотил одну солёную слезу, так не вовремя скатившуюся по щеке. Глаза матери на секунду округлились, зрачки нездорово расширились, а сама женщина неестественно дрогнула, будто бы старая, хорошо известная мысль внезапно осенила её, но шока или испуга не вызвала, наоборот, это была истина, которую она прекрасно знала, реальность, которая постигала её тут, прямо сейчас, на этом гребанном месте. Она хотела бы удивиться, но не могла. Она обманула сама себя. - Прятаться. - Она отвела взгляд в сторону, потому что острое чувство стыда прегадко дыхнуло на неё грубым перегаром собственной совести. Как мило, дорогая, что ты, сильнейшая женщина своих и будущих времен, так слаба перед своими детьми. Жаль, это был вопрос времени: будет больно им сейчас или потом. Возьми себя в руки, Британия, Великая. - Но если что-то случится, - Британия вновь повернула голову в сторону детей, которые с замиранием сердца слушали каждый её малейший вздох, - точнее, если враги прорвутся в замок, - непонятное "что-то" превратилось в конкретную реальную угрозу, - бегите, бегите в лес не оглядываясь! Только там ваше спасение. - Она резко схватила Патрика за плечи, крепко сжимая колючую ткань в огрубевших ладонях и смотрела так печально и так встревоженно, что, казалось, глупые несдержанные слезы отчаяния вот-вот обожгут лицо матери и душу малыша. Британия знала, Британия понимала, и все равно не хотела признавать очевидное: Она в последний раз смотрит в эти грустные зеленые глаза. Америку начинало потихоньку трясти: конечно, он - великая страна, повидавшая немало жести, однако эти чувства... были знакомы ему. Нет, он не помнил свою мать, а во времена истребления его древнейших цивилизаций он был почти совсем малышом, зато он хорошо запомнил, как остался совсем один в огромном особняке Англии, словно глупая надоевшая игрушка, которую оставили на попечительство пыли и пауков. Тогда его одолевали разные чувства: ненависть, гнев, отчаяние и разочарование, тоска и, наконец, понимание, что одна из мощнейших держав не может тратить все свое время на одну злосчастную колонию, и что Англия, хоть и был нередко в глазах Альфреда мудаком, но научил того одной из главных вещей, которая важна не только стране, но и любому человеку - самостоятельности. Только и Артур вернулся, и сам Альфред куда старше был, и крыша под головой имелась, а здесь... здесь не так. Тут иначе. Тут реальней. Тут больнее. - Ваши кинжалы при вас? - мать поднялась с колен и взяв себя в руки, поправляя плащ и крепче сжимая рукоятку меча, окинула взглядом детей. - Так точно, мама. - Уэльс характером пошел в Британию: сдержанный, строгий и расчетливый, всегда думающий о последствиях мальчик был готов совершить свой первый героический и необдуманный поступок. - Я хочу пойти с тобой, чтобы мы вместе защитили наш народ. Прошу, позволь мне пойти с воинами. Кажется, даже Англия почувствовал, что что-то тут не так, и потому нервно заерзал на руках разгоряченного от гнева и желания помочь Уильяма, что уж говорить про шок остальных. Однако, на удивление, Британия была спокойна и даже бровью не повела, будто знала, что такого было бы не избежать. - Ты погибнешь. - Тихо проговорила женщина, так сильно сжав кулак, что вены были готовы буквально лопнуть, а рукоятка треснуть. - Ты, в будущем великая держава, готов помереть сейчас, готов отдать свою жизнь тем, кто не ценя, собственными ногами растопчут новорожденный росток, не дав ему расцвести? Закончить свой век в канаве с остальными окровавленными трупами? Ты этого хочешь, Уильям? - Да, если от этого будет зависить ваша жизнь. - Уильям, встав на одно колено, опустил голову и молча проговорил: - Поэтому дай мне защитить вас, мама. - Тогда я тоже хочу пойти! - выступил вперед Алистер, подняв оружие над головой, в которой мысленно расправлялся с римлянами. - Я тоже хочу помочь вам! - Я с вами, - Патрик, разрезая воздух лезвием, спиной прижался к спине Шотландии, уже готовый к обороне, - ведь если я могу, я сделаю все ради тебя и нас! Америка смотрел и не мог оторваться от них: парнишки были ему ниже пояса, а выглядели так героично и так безупречно в этих старинных плащах и с этими древними кинжалами, что казалось, будто те действительно готовы перемолоть в мясорубку всё войско Рима и даже глазом не моргнут. Они напоминали своими амбициями самого Альфреда в детстве: у того всегда был переизбыток сил и энергии, да так, что порой Англии не удавалось совладать с пятилетним малышом. Англия... как иронично было видеть его сейчас почти в таком же возрасте (еще младше), в каком он сам нашел Америку. Как будто все поменялось местами, но все было словно во сне. Наверное, сейчас прозвонит будильник, или на него выльется добрая кружка горяченного кофе от Арти, и Аме проснется, и забудет этот страшный сон, только вот... Америка понимал, что даже если проснется, то не забудет увиденного никогда. - Только попробуйте пойти за мной, - грозный вкрадчивый голос матери мигом разрушил все великолепные планы ребят, - и сразу же присоединитесь к воинам. К мертвым воинам. Я сама вас к ним отправлю . Дети мигом замолкли и с ужасом уставились на женщину. Альфред, в страхе попасть в кучку к трупам, на всякий случай шарахнулся подальше от матери, даже если его никто не видел. Неужели это их мама им такое говорила? Волосы дыбом становились. - Даже если Рим убьет всех на своем пути, он не остановится, - она говорила так ровно и так спокойно, но так дрожаще и взволнованно, что Британия переставала понимать саму себя, - его людям нужны наши земли. Новые владения, которые они смогут эксплуатировать до тех пор, пока не выжмут с наших полей все соки, пока не опустеет каждая речушка, каждый лес. Новые государства, которые возникнут на этих землях, будут подчинены Риму до тех пор, пока его бесконечная власть не окончится. Им нужны вы. Алистер крепко сжал Патрика за руку, дабы иметь некую поддержку возле себя, Патрик прижал Уэльса покрепче к себе, а Уильям уткнулся носом в шевелюру Артура и тихонько шмыгнул. Альфред, плохо осознавая свою призрачность и умение проходить сквозь текстуры, чуть не провалился в стену, потому просто покрепче стиснул зубы и кулаки, уже сам желая взять в руки меч и срубить этим ублюдкам головы. Он знал, что братья выживут, это было очевидно. Но если Англия, Шотландия, Уэльс и Ирландия впоследствии станут теми странами, о которых говорила мать, это значило только одно: - Так позвольте же мне сделать это для вас. - И сквозняк, громко хлопнув дверью, унес её слова вместе с собой, оставив лишь едва слышимое эхо.