Everything will be alright

Альфред в растерянности оглянулся на Графа. Тот тоже выглядел слегка удивленным таким визитом. Герберт справа от отца озадаченно хмурился, постукивая по перилам своими коготками. «Не ожидали увидеть живого гостя так скоро?» — предположил юноша и чуть не поперхнулся нервным смешком. Это было совершенно неуместно. Ребекка боязливо озиралась по сторонам, комкая в руках какую-то салфетку. Похоже, перед приходом сюда она постаралась привести себя в порядок: юбка платья пестрила узорами, чепец был выстиран, туфли — начищены. Женщина даже попыталась наложить какую-то косметику, однако из-за дешевизны и отсутствия навыка выглядело это смешно. Она казалась скорее встревоженной, чем печальной или напуганной, но Альфреду все равно было ее жаль. — Мадам Шагал, — подал голос Граф, спускаясь по ступеням, — не ожидал увидеть вас здесь, тем более в такое позднее время. Чем могу быть полезен? Ребекка встрепенулась и сделала шаг назад. Взгляд ее пробежался сначала по Графу, затем по Альфреду и Герберту, все еще стоящим наверху, потом снова вернулся к Графу, да так и застыл на нем. Тот явно ожидал от нее какого-то ответа, но она будто бы поняла это не сразу и засуетилась лишь спустя какое-то время, соображая, что ей сказать. — Я… Доброй ночи, ваше Сиятельство, — высоким от волнения голосом сказала женщина, чуть подрагивая. — Я пришла к Вам с целью… Я пришла… Некий господин прислал мне довольно большие деньги, якобы за все прошлые услуги, и я… я просто знаю, что это Вы. И я очень благодарна Вам, ваше, э-э-э, Сиятельство, но я подумала, что… что… что Йонни может быть здесь? Глаза ее наполнились надеждой. Альфред болезненно сжался, прикусив губу. Он невольно огляделся в поисках Шагала, как будто тот мог прятаться где-то неподалеку, но нет, здесь мужчины не было. Герберт, казалось, поддался настроению юноши и тоже скосил взгляд, зато на лице Графа не дрогнул ни один мускул. Кто бы сомневался. — Ваш муж, — сказал он, — любезно попросил меня помочь вам, на что я с радостью согласился. Надеюсь, этих денег оказалось достаточно, чтобы удержать таверну. — Да, премного благодарю, — кивнула Ребекка, шмыгнув носом, и опустила голову. — Дела идут хорошо, ваше Сиятельство, и все это благодаря Вам, но, думаю, Вы и сами понимаете, что мое сердце этим не успокоить. И если Вам это будет не в тягость, не могла бы я, пожалуйста… Она прервалась, утирая лицо пестрым платком. Ее подбородок дрожал, в уголках глаз скопилась влага, руки потряхивало. Граф тактично позволил женщине собраться с духом, остановившись поодаль. Альфред, который все это время нервно потирал плечи ладонями, почувствовал, как вокруг него обвиваются чьи-то руки. Подняв взгляд на Герберта и поймав его слабую улыбку, молодой человек робко улыбнулся в ответ. В хватке графского сына чувствовалось напряжение. — Не могла бы я, пожалуйста, увидеться с мужем и с дочерью? — выдохнула Ребекка, вновь поднося платок к глазам. Альфред дернулся. Если Шагала еще можно было найти где-то в замке, то Сару — нет. И что они могли сейчас предложить этой женщине? Сказать ей, что ее бывший супруг не хочет или не может видеть ее, а дочь они и вовсе не сберегли? Что он, Альфред, не сберег Сару? Им вновь овладели горечь и стыд. Ребекка, переборов ледяной ужас перед хищными темными существами, пришла в этот огромный недружелюбный замок в ночи, и вот, ее крохотные надежды находились в шаге от разрушения. В носу закололо от подступающих к глазам слез. — Боюсь… — О!.. — воскликнул Шагал, появляясь со стороны кухни. Он остановился у прохода, изумленно глядя на жену. Та тут же протянула к нему руки, оглушительно всхлипнув. — Йонни! — Дура! — раздосадованно воскликнул Шагал, подбегая к упавшей на колени женщине, сотрясающейся в рыданиях, и садясь рядом. — Зачем ты пришла сюда? Там и волки, и сумасшедшие всякие, и черт еще знает что! Вот зачем ты, а?! Что тебе на месте-то не сидится?! Ребекка уже не слушала, а лишь невнятно причитала сквозь слезы, покачиваясь туда-сюда и все порываясь прижаться к мужчине. Тот растерянно смотрел ей на спину и продолжал ругаться, явно не зная, что еще сказать. Наконец Шагал неловко обхватил жену за плечо и притянул к себе. Она рухнула к нему на грудь и вцепилась в отвороты его пальто так, что ткань затрещала. Граф повернулся к юношам и с многозначительным видом махнул рукой. Герберт мягко потянул Альфреда прочь. Краем глаза молодой человек успел заметить Магду, стоящую в тени лестницы. Эмоции на ее лице невозможно было прочитать. — Что ж, полагаю, заключительная часть празднования не выйдет такой хорошей, — пробормотал Герберт себе под нос. — Извини, mon chéri. Альфред помотал головой, что означало, что он даже и не расстроился. Там, за их спинами, происходило кое-что посерьезнее. Свою долю радости он уже получил. Не дойдя и до следующего поворота, они остановились. Герберт все еще не удосужился отпустить Альфреда, так что тот оказался прижат к его боку, и в таком положении они вместе ждали Графа. Тот поднялся очень скоро, сопровождаемый пыхтящим Куколем, который тут же подбежал к юношам с бокалом крови. Альфред благодарно кивнул, но не опустошил сосуд сразу же. Аккуратно придерживая стекло пальцами, он посмотрел на хозяина замка в ожидании каких-то указаний. Граф поправил рукава на своей черной сорочке и прочистил горло. — Альфред, пойдем-ка со мной, — сказал он. — Думаю, нам есть что обсудить. Альфред кивнул и неуверенно вывернулся из хватки Герберта. Тот не сопротивлялся. По виду графского сына было понятно, что его гложет что-то еще. Граф аккуратно устроил руку у сына на плече. — Думаю, ей понадобится поддержка, — промолвил мужчина. — Будь начеку. — Да, papa, — кивнул Герберт и улыбнулся Альфреду. — До встречи, mon chéri. Проводив его взглядом, Альфред развернулся к Графу и кивнул в знак готовности. Когда за ними закрылись двери кабинета, мужчина отошел к окну и встал там точно так же, как в первую ночь. Альфред невольно оглядел себя еще раз, проверяя, не надет ли на нем случаем одолженный Гербертом костюм. Нет, все было по размеру, но он опять не знал, как ему себя вести. Вздохнув, юноша обошел стол и тоже замер, облокотившись на каменный подоконник и возведя глаза к небу, которое сегодня затянуло тучами. Постепенно его тело деревенело, а сам Альфред все больше обращался в слух. В замке царила довольно привычная ему тишина, но еще казалось, что и природа молчит тоже. Конечно, звуки никуда не ушли, но притихли до такой степени, что обычное человеческое ухо ничего не услышало бы. Молчал и Граф, и оттого молодой человек невольно задавался вопросом, не должен ли он сам начать какой-то разговор. Но ведь его позвали сюда с какой-то целью, верно? Он повернул голову. Взгляд хозяина замка устремлялся вдаль. Возможно, наступило время снова задавать вопросы. — Ваше Сиятельство, — позвал Альфред, борясь с неловкостью, — могу я… спросить? Губы Графа искривились в довольной ухмылке. Кажется, юноша делал все правильно. — Можешь. — Я… Если честно, я уже несколько раз задавал вам этот вопрос в немного разных формах, и каждый раз вы отвечали мне по-разному, — сказал Альфред. — Почему вы поступаете так, как поступаете? — Конкретизируй, мой дорогой, на абстрактные вопросы найти ответы невозможно, — отозвался Граф, по-прежнему не глядя в его сторону. Альфред нахмурился, задумавшись. — Просто… какими бы ни были мотивы, причины, какой бы необходимостью мы ни руководствовались, вампиры все еще являются существами, связанными со… злом. С жестокостью. С самыми темными вещами. Так почему… почему среди них… среди нас сохраняются такие вещи, как взаимовыручка? Приятельство? Даже… семья? Я не верю, что все это является лишь частью взаимовыгодного обмена. Вы помогли мне. Шагал попросил помочь его жене. Мы читали друг другу стихи. Все это… так странно. Граф усмехнулся еще шире. Его взгляд теперь будто был устремлен куда-то внутрь. — Конечно, ты в это не веришь. Конечно. Мужчина помолчал еще немного. — Очень сложно быть разрушителем морали в мире, где морали не осталось, — изрек он наконец, — вот что я тебе скажу, Альфред. Я все еще глубоко убежден, что несу в себе тьму, и боль, и ужас, но я делал это еще тогда, когда был человеком. Что там говорят о вампирах? Что они предают и никого не жалеют? Что они сеют разврат? Что убивают без причины, просто из жажды крови? У людей есть все то же самое, просто они всеми силами прячут это и притворяются, будто этого вовсе и нет. Если оба народа могут сгнить изнутри, то о каком «моральном» разделении вообще можно говорить? Плохие и не очень плохие? Это смешно. Ты понял, что я сейчас сказал? — Нет, ваше Сиятельство, — ответил Альфред. — Вернее, не совсем. Вы сами знаете, что мне проще воспринимать информацию через примеры. В этом мой недостаток. — Особенность, — поправил его Граф, — не недостаток. Мужчина вернулся к столу и наполнил бокал вином, после чего опустился в кресло у камина, сжимая пальцы на резном подлокотнике. Альфред поспешил сесть напротив него и неуклюже сложил руки на коленях, глядя на хозяина замка в робком ожидании. Граф задумчиво посмотрел на огонь. Свет от пламени проходил сквозь жидкость в бокале, отчего на бледной коже плясали красноватые блики. — Герберт рассказывал тебе о том, как к нам попал Куколь? — спросил старший фон Кролок и понимающе кивнул на отрицательный жест головой. — Весьма наглядный пример. Он сделал небольшой глоток. Альфред затаил дыхание. — Он жил здесь, в этой же деревне, но тому уж минуло девяносто лет. Жизнь тогда, несмотря ни на какие изменения, протекала так же, как сейчас: тихо, мирно, вдали от любой суматохи и вообще от всего. Куколь с рождения был некрасив, горбат, впоследствии плохо говорил. Как и почти всех подобных детей, его подкинули в местный приют, что означало, что он рос один в хибаре сжалившегося над ним духовного человека. Когда ему исполнилось семь или восемь, тот человек умер, и уродливому мальчишке пришлось искать объедки где-то в закоулках, драться с собаками за кости, ведь работать он еще не умел. Пришлось учиться. Ему с большой неохотой позволяли работать за гроши, и, конечно, не издевался над ним только ленивый. А пока люди смеялись над ревущим уродом, они до смерти боялись нас. Собственно, Куколь узнал дорогу к замку только потому, что именно его чаще всего посылали собирать хворост именно в ту часть леса, что ближе к нам. Он, безусловно, слышал истории о кровожадных чудовищах, которых в этих краях все предпочитали сторониться, и сторонился нас тоже. Он редко позволял себе подсматривать за праздниками и прочими развлечениями: некоторые малыши плакали, глядя на него, чего ему не хотелось. Если Куколь и ходил к местам торжества, то только для того, чтобы мельком взглянуть на танцующих и убежать обратно в свою хибару, которая уже давно шаталась при самом легком порыве ветра. В ту ночь он, заканчивая какую-то работу, проходил мимо того, что теперь является таверной нашей гостьи. Окно было открыто, оттуда лилась веселая музыка, и можно было увидеть, как по всему помещению в бешеной пляске скачут подвыпившие деревенские жители и все их друзья из соседних поселений. Опустив вязанку дров на землю, Куколь смотрел и смотрел, и в это время из таверны вышла какая-то компания. Они были не из этой деревни, но с одним из местных, и, конечно, все до единого изрядно выпили и теперь лишь искали выход своему запалу. Думаю, ты и сам понимаешь, на кого пал их выбор. Местный пальцем указал на Куколя и что-то прокричал. Куколь поспешил взвалить вязанку обратно на спину и продолжить путь, но тут его окружили. Сначала они начали запугивать его, ухать, кричать, рычать, гоготать, заставляя метаться внутри живого кольца подобно загнанному зверю, а затем кто-то нанес первый удар. Его волосы драли, его пинали, о него разбивали бутылки, разрывали на нем и без того потрепанную одежду. После удара ногой по челюсти Куколь так и не оправился до конца: теперь даже худо-бедно выговаривать слова стало невозможно. Насилу он вырвался. Его погнали прочь. Он устремился в самую чащу, а они еще бежали за ним, крича и визжа. Впрочем, вскоре пьяницы отстали, но Куколь не остановился. Ему было так больно, так обидно, так страшно, что он хотел оказаться в месте, где его точно никто не достанет. Лучшим вариантом, конечно, был наш замок. Он добежал до ворот и заколотил в них. Мы с Гербертом в то время как раз прогуливались по кладбищу и услышали тяжелые шаги задолго до стука. Когда ворота были открыты, перед нами предстал жуткого вида горбун в тряпье, которое держалось буквально на нескольких нитках. Он истекал кровью, трясся и пыхтел, как задушенный, глядя на нас. В его глазах не было никакого страха. Он просто хотел, чтобы его кто-то защитил. После всех россказней Куколь все еще надеялся, что два жестоких хищника окажутся лучше, чем монстры, что чуть не забили его. Тогда вовсе не вампиры представляли для него Зло во плоти… Я пригласил его в замок. Герберт поспешил наполнить ванную и нашел где-то старые бинты и широкую рубаху. Он усадил Куколя на табурет и принялся обтирать губкой, занимая его своей болтовней. Это я люблю в своем сыне. Конечно, порой он болтает просто для того, чтобы болтать, но каким-то чудесным образом это помогает. На середине своего увлекательного рассказа о новом веянии моды в Париже Герберт остановился, и вскоре я понял по чему. По щеке Куколя прокатилась слеза. Он позволил себе проронить одну-единственную слезу, но в ней с лихвой умещалась вся его боль и обида на этот мир. Герберт осторожно перебинтовал ему особенно неприятные раны и помог надеть рубашку. Села она плохо, но выбирать не приходилось. Я вспомнил, что у нас в погребе еще оставалась солонина, мы накормили его, подыскали комнату, в которой он мог бы поспать. Он восстанавливался около пары недель, а потом жестами попросил меня разрешить ему остаться в качестве слуги. Это было весьма выгодно: он мог выходить за покупками и по прочим поручениям не только в темноте, но и днем, да и скверно было бы гнать его туда, где с ним снова могли сотворить нечто подобное. Я позволил. Герберт, правда, не оставил все это просто так. Он выследил тех людей и забил их лучших овец и свиней до такого состояния, что животные уже не были ни для чего пригодны. Оставив трупы вонять прямо на их пороге, Герберт успокоился. Как только весть о том, что горбун не погиб, а стал водиться с вампирами, разнеслась по деревне, к нему больше не подступались. Рассказы об убитом скоте обрастали все более ужасающими подробностями. Со временем, конечно, все улеглось, забылось, и теперь дети снова посмеиваются над Куколем вопреки наказам матерей, но против них он не возражает. Отвечая на вполне логичный вопрос, родившийся у тебя в голове, да, Куколь был обращен. Дело лишь в том, что люди с подобными физическими отличиями по какой-то причине не полностью воспринимают вампирский яд. Куколь больше не стареет, но выходит на солнце и нуждается в пище. Кровь помогает ему, если он поранится. И да, он сам попросил меня об обращении. Не только из благодарности, но просто из-за элементарной привязанности. Мы привязались к нему тоже. Вот так. Альфред шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла, смотря куда-то в невидимую точку. Ему потребовалось некоторое время, чтобы окончательно уложить в голове всю эту историю. К сожалению, ее начало и середина не были уникальными: ему самому не посчастливилось наблюдать такое на улицах родного города, но юноша был рад, что Куколь все же пришел в замок. Часть с местью, устроенной Гербертом, заставила Альфреда задаться вопросом, правильным ли был такой шаг. Наверное, все-таки нет, но, как он полагал, обостренная жажда справедливости у графского сына распространялась не только на дни рождения. В конце концов, Герберт не нападал на людей. В этот раз. Подняв глаза, Альфред столкнулся с проницательным взглядом Графа. Тот, верно, ждал от него какой-то реакции. Мотнув головой, юноша снова обратился к услышанным словам. Вспомнив о той единственной слезе, пророненной Куколем, он и сам шмыгнул носом. В глазах предательски закололо. — Да, наверное, теперь я понял, — сказал он. — Монстрами могут быть все. Как и совершать хорошие поступки. И, полагаю, не только герои… Он слабо улыбнулся. —…способны на подвиги. Так? Граф тихонько рассмеялся, и впервые его лицо озарила по-настоящему мягкая и теплая улыбка, которая была очень, очень похожа на улыбку Герберта в подобные моменты. Он поманил Альфреда рукой. — Верно. Альфред пересел на пол и несмело опустил голову к Графу на колени. В тот момент, когда рука мужчины легла на его макушку в ласковом прикосновении, молодой человек едва не прослезился во второй раз, уже сам не зная от чего. Граф неспешно гладил его по голове, а он смотрел на огонь, предаваясь немного грустным, но светлым мыслям. Подобным образом подле отцов сидели лишь маленькие мальчишки, однако Альфреда это не волновало. От Графа веяло силой и опытом, а еще спокойствием, которого в душе самого юноши недоставало уже давно. — Граф, — шепнул он, — вы так же учили Герберта? — Не совсем: он более беспокойный, но посидеть любил точно так же, — усмехнулся мужчина. — Однако если ты имеешь в виду вопросы, которые мы обсуждали, и все прочее, то и да, и нет. Вы оба думаете над очень сложными вещами, важными вещами, вот только в разное время и при разных обстоятельствах. Но в обоих случаях я рад поделиться чем-то с вами. Альфред широко улыбнулся и повернул голову на скрип дверной ручки. Куколь, бормоча что-то себе под нос, закрыл за собой дверь и повернулся к ним с подносом, на котором стояло четыре кубка с кровью. Его рот расплылся в страшноватой, но добродушной улыбке. Прошлепав к господам, он любезно предложил им выпить, а затем вдруг тоже погладил Альфреда по голове. И неважно, что силы к этому было приложено чуть больше, чем нужно, и что горбун взъерошил волосы юноши до состояния беспорядка. Махнув лапой, Куколь понес кровь дальше. — Он привык и к вам тоже, — заметил Граф. — Куколь настроен крайне дружелюбно. — По крайней мере, я прощен за то, что принял его старания за старания Сары, — хихикнул Альфред и умиротворенно вздохнул. Неспешно отстранившись немного погодя, он сел по-турецки прямо напротив камина, подпирая щеки ладонями. Пламя весело трещало, обдавая его лицо жаром, и на какой-то миг молодой человек невольно забылся, просто смотря на огонь и не размышляя уже ни о чем. Огненные языки яростно рвались вверх. — Почему вы разжигаете камины? — поинтересовался Альфред через некоторое время. — По привычке? — Да, — кивнул Граф. — И из эстетических соображений. Они посидели в тишине еще немного. Наконец мужчина поднялся на ноги, и Альфред встал следом, подаваясь вперед и осторожно обнимая его. Рука юноши едва не запуталась в тяжелом плаще, руки же Графа опустились к нему на спину совсем уж неловко, но через секунду крепко его сжали. Впрочем, до Магды хозяину замка было все еще далеко. — Все, отпускаю, — сказал Граф, отходя назад. — Я буквально чувствую, как Герберт пытается силой мысли вернуть тебя себе. Альфред тихонько хихикнул. Кивнув, он попятился к выходу и прошел в коридор, оборачиваясь лишь в последний момент. Прежде чем дверь закрылась, он успел увидеть, как Граф подходит к столу и с тяжелым вздохом берет оттуда что-то… Губку? Не оказалось Герберта ни в покоях, ни в библиотеке, ни в музыкальной комнате, ни даже в ванной. Возвращаясь к дверям кабинета Графа, Альфред напряженно перебирал в сознании места, где еще мог оказаться графский сын. Едва завидев Куколя, он обрадованно окликнул его. — О, чудесно! Извини, ты не видел Герберта? Я совершенно не могу его найти. Горбун улыбнулся и активно закивал головой, маня Альфреда за собой. Они быстро преодолели два поворота, поднялись по узкой лесенке и оказались в незнакомом юноше коридоре, открытой в котором была всего одна дверь. Оттуда лились приглушенные всхлипы. Переглянувшись с Куколем, Альфред понял, что тот не удивлен, хоть и опечален, а значит, это продолжалось уже некоторое время. Тихо поблагодарив горбуна, он направился на свет и вскоре оказался на пороге небольшого зала. В нем не было ничего особенного: пара стеллажей с книгами, диван, несколько кресел, такой же, как и везде, растопленный камин. У него-то и сидели Герберт с Магдой, наклонившись друг к другу. Молодой человек с сочувственным видом протягивал девушке платок, а она упрямо утирала слезы рукавом, зло глядя на кожаную обивку. Когда графский сын заметил Альфреда, его губ коснулась слабая улыбка, но вскоре она снова пропала, и он положил руку на плечо Магде. — Tresor, не печалься. Ты же сама говорила, что… — Да мало ли я говорила! — рассерженно ответила Магда и снова принялась возить по лицу рукавом. Герберт, несколько уязвленный, поджал губы, возвел глаза к потолку и сделал глубокий вдох. Альфред так и остановился на пороге, не решаясь хоть как-то вмешиваться в происходящее. Магда нахмурилась, яростно мотая головой. — Не знаю, почему я так… почему все так… — начала она и, не выдержав, стукнула по дивану кулаком. — К черту! Повернув голову к дверному проему, она тоже увидела Альфреда и, кажется, немного растеряла свой пыл. — А, красавчик, — протянула девушка. — Иди сюда, не бойся. Вас я точно не трону. Переглянувшись с Гербертом, Альфред медленно прошел вперед и опустился на ручку дивана, касаясь его плеча своим. — В чем… дело? — неуверенно спросил он. — В Шагале, в ком же еще может быть дело! — хмыкнула Магда. — Я… не то чтобы у нас вообще что-то было… и не то чтобы у нас вообще ничего не было… но! Я же знаю, что нам не по пути, всегда знала, однако он ведь был единственным, кто как-то заботился обо мне, кто считал меня привлекательной… В смысле, не так, как остальные. Это, конечно, тоже, но одновременно в его глазах было какое-то… понимание, что ли? Или лукавство? Черт знает! Так они и заманивают, эти старые ловеласы! Любить не любишь, а голову все равно вскружат. Он же сам мучается, мне жалко его, и Ребекку жалко, но и себя жалко! Вот я и… разревелась, в общем, —закончила она, морщась. — Напиться бы. — О, нет, милочка, этого мы не допустим, — покачал головой Герберт, притягивая ее к себе и начиная аккуратно гладить по голове. — Только хуже станет. — Да я и не собиралась, — буркнула она ему в плечо и быстро отстранилась, поправляя спутанную прическу. — В общем, переживу. Но спасибо, что выслушал мое нытье. Вряд ли там, в деревне, кто-то отнесся бы ко мне с таким участием. — Ну, так уж вышло, — мурлыкнул польщенный Герберт и задрал голову назад, затылком утыкаясь в руку Альфреда. — А ты пришел отнестись с участием ко мне, mon chéri? Альфред усмехнулся, глядя вниз на него. — Да, я бежал со всех ног, — ответил он. — Граф сказал, что ты мысленно пытаешься позвать меня сюда. — О-о-о, и ты тут же сорвался с места? — протянул Герберт. — Это так мило с твоей стороны. Они дружно дернулись при звуке покашливания с противоположной стороны дивана. Магда вскинула бровь, закидывая ногу на ногу. — Вас покинуть? — спросила она. — По-моему, я мешаю вам, голубкам, наслаждаться друг другом. — Нет, нет, мы можем наслаждаться друг другом и в твоем присутствии, — отозвался Герберт, широко улыбаясь. — Не уходи. Альфред ничего не сказал вслух, но внутренне, хоть он и не собирался это признавать, был очень даже согласен. Он пересел на диван и взял Магду за руку. Девушка удивленно посмотрела на него, и молодой человек по-доброму улыбнулся ей, как обычно улыбался маленьким детям, если те подходили к нему. — О тебе заботится не только Шагал, — сказал он ей. — Нам важны твои чувства. Мне уж точно. Может, я слишком мягкий… — Ах, не говори этого, mon chou, ты просто слишком хорош для этого мира, и не позволяй злым языкам убедить тебя в обратном! — воскликнул Герберт, обнимая его со спины. — Но я согласен с тобой. Магда, милая, ты можешь рассчитывать на нас. Мне очень сложно оторваться от этого очаровательного юноши, но ради тебя я готов. Магда громко охнула в нарочитом ужасе, хватаясь за сердце. — Нет, таких жертв мне не надо! Атмосфера в комнате слегка разрядилась. Вскоре Альфред почувствовал, как Герберт тянет его на себя, заставляя устроить голову у себя на коленях. Когда графский сын склонился над ним, лицо юноши практически полностью закрыли его длинные волосы, так что они практически оказались отрезаны от остального мира. Альфред был готов смотреть в эти глаза вечно. Что? — Куколь сказал, вы с отцом разделили очень трогательный момент, — сказал Герберт. В его голосе чувствовалась легкая обида. Или ревность? — Это что же, теперь ты будешь проводить больше времени с ним? — О, черт, это все-таки была ревность. — Нет, — выдохнул Альфред. — И… и… и здесь у тебя… даже удобнее. Магда звонко расхохоталась, шлепая себя по колену. — Ну ты даешь! — воскликнула она, качая головой. — «Удобнее». Ой, дурачок! — Отстань от него, он выражает свои чувства как может, — фыркнул на нее Герберт и ласково улыбнулся Альфреду. — Я понял, liebling. Можешь так и оставаться. Коротко кивнув, Альфред устроился поудобнее, с наслаждением вдыхая аромат лаванды. Он был легким, но теплым, отчего рядом с Гербертом становилось особенно уютно. Так пахли все его вещи, даже те, которыми он пользовался редко, и юноша невольно привык к этому запаху так сильно, что блаженно вздохнул, вновь получив возможность его почувствовать. Герберт тихонько хихикнул, убирая непослушные пряди со лба Альфреда. — Может, нам все же почитать что-нибудь? — предложил он. — Это поднимет тебе настроение. — О, да! — всполошилась Магда и резко вскочила на ноги. — Я недавно наткнулась на книгу с потрясающими стихами, сейчас сбегаю за ней! Сказала бы не скучать без меня, но вы явно не будете. — Ну что ты, мы уже скучаем, — нараспев протянул Герберт, и его длинные пальцы прошлись сквозь немного спутанные после лапы Куколя волосы Альфреда. — Правда, mon chéri? — Угу, — отозвался Альфред, не открывая глаз. — Я буду горевать здесь до того момента, пока ты не вернешься, а может, и после этого. Магда звонко хихикнула и легонько царапнула его по щеке своим заостренным ноготком, после чего, шурша складками одежды, стремительно вышла в коридор. Теперь в комнате был слышен лишь треск огня. Альфред перевернулся на бок и, пересилив себя, разлепил веки, поглядывая на пламя. Сегодня он был прямо-таки настроен на созерцание. Герберт немного наклонился над ним, и его волосы вновь защекотали шею и лоб юноши, отчего тот весело фыркнул. — Мне хочется заплести их в косу, — заметил Альфред полушутливо-полусерьезно. — Берегись. Герберт, судя по голосу, с усмешкой вскинул бровь. — Правда? — Да, — отозвался молодой человек, ухмыляясь. — Я думал, ты испугаешься, что кто-то действительно коснется твоих волос. — Вообще-то, мне нравится, когда касаются моих волос, — сказал Герберт. — Отдельные люди. Альфред слегка изогнулся и посмотрел на него через плечо. Его собеседник глядел на него не только без тени веселья в глазах, но и с надеждой. Когда юноша окинул светлые волосы взглядом, Герберт улыбнулся. — Давай, если умеешь, — промолвил он с некоторым вызовом и, дождавшись, когда Альфред поднимется, повернулся к нему спиной. Альфред даже не знал, когда ему вообще захотелось сделать что-нибудь с волосами Герберта, но теперь он точно был рад, что тот доверился ему так просто. С нежным трепетом юноша аккуратно отделил тонкую прядь и пропустил ее сквозь пальцы. На ощупь она была как шелк. Он и раньше дотрагивался до волос Герберта, но не так, не намеренно. Подсев поближе, Альфред принялся перебирать в памяти прически, которые ему нравились. — Откуда ты можешь знать, как заплетать косы? — задал резонный вопрос Герберт. — Неужели снова из книжек? — О, нет, — тихо рассмеялся юноша. — Это в доме сирот. Малыши меня любили, так что мальчишки дергали девочек за косички, а я их заплетал. Мне нравилось это занятие, оно успокаивало. Летом мы по возможности приносили с прогулок цветы и украшали все ими. — Когда придет лето, я хочу, чтобы ты тоже заплел мне что-нибудь с цветами, — улыбнулся Герберт. — Мне интересно, какие для меня подберешь ты. — Мне не кажется, что я хорош в подборе цветов и всего прочего, — пожал плечами Альфред, разделяя толстую прядь на пять тонких и начиная перекидывать одну через другую. — Скорее всего это окажется провалом. — Ну, а мне кажется, что у тебя есть чувство красоты, — фыркнул Герберт. — И я уверен, что все получится. Усмехнувшись себе под нос, Альфред продолжил плести. Убедившись, что Герберт отвлечен, а его собственная способность здраво мыслить притуплена, он быстро поднес одну прядку к губам, оставляя на ней легкий, как перышко, поцелуй, после чего вернулся к работе. — И… где Шагал? — поинтересовался юноша. — Они с Ребеккой во всем разобрались? — Не уверен, что разобрались, — ответил Герберт, вздыхая, — но он пошел провожать ее до деревни. Не знаю, что из этого может получиться. Тон общения между вампирами и смертными зависит от каждого. Одним сложно перебороть страх, другим — смириться с фактом, что они этот страх наводят. Немаловажно и сдерживать себя в какие-то моменты. — Да, этим правилом ты, конечно, руководствуешься всегда, — ухмыльнулся Альфред. Герберт фыркнул, пихая его локтем. — Только не говори, что не был очарован мной. И раз уж сегодня был вечер серьезных ответов на шутливые замечания, Альфред пожал плечами: — Ладно, немного. Герберт резко выпрямил спину. Альфред осторожно взял из его руки ленту для волос и скрепил две небольшие косы на затылке, пряча хвостик среди распущенных прядок. Оглядев свою работу, он остался недоволен: пряди оказались не совсем одинакового размера, да и длину он выбрал не самую удачную, а еще лента была чересчур толстой… — Альфред, — позвал Герберт с капризной ноткой в голосе, — погладь меня по голове. Подавив в себе желание переспросить, молодой человек стряхнул с себя оцепенение и опустил ладонь на макушку Герберта поверх косичек. Тот довольно заурчал, облокачиваясь на его грудь спиной. Ластясь, графский сын действительно походил на кота, только не на пушистого и домашнего, а на большого и хищного, с лоснящейся шерстью, который по какому-то сумасшедшему стечению обстоятельств вдруг захотел нежности от людских рук. — Граф рассказал мне историю о появлении Куколя в замке, — тихо заметил Альфред. — Да? Ты нашел ее занимательной? — усмехнулся Герберт, уже полностью перенося на него свой вес и расслабляясь. — Осуждаешь меня за зверства со скотом? — Нет, — отозвался юноша. — В смысле, это довольно жутко и не очень-то разумно, но пугает меня меньше, чем пугало бы раньше. В конце концов, ты не навредил людям. — Я к тому времени уже достаточно хорошо контролировал себя, чтобы не полностью поддаться своим эмоциям, — фыркнул графский сын. — К тому же, каким бы отвратительным ни был их поступок, они лишь тупые грубые пьяницы. Их издевательства мне противны, но не до такой степени, чтобы решаться на радикальные меры. Убей я их, отец бы мне не простил. Я и сам бы себе не простил. Надеюсь, ты уже давно понял, что мы не убиваем. Только если нам действительно угрожают, но этого не случалось уже давно. — А как же обращение? — осторожно поинтересовался Альфред. — Уж извини, что мы несем ответственность за спящих на кладбище, которых не прокормить на год вперед кровью животных. Тон Герберта стал заметно резче, и молодой человек поспешил обхватить его руками, чтобы не допустить ссоры. Он совершенно не желал ссориться, тем более с ним. — Прости, я забыл. — Это ты извини. Забываю, что ты все еще неопытный новичок, у которого в голове куча сомнений и вопросов, — вздохнул Герберт. — Касательно терпения отец в моем отношении совершенно прав. — Ты отлично справляешься, на мой взгляд, — улыбнулся Альфред. — А что насчет… угроз? И какой была последняя? Герберт угрюмо замолчал, рассматривая свои кружевные рукава. Он явно не хотел отвечать на этот вопрос: его губы (насколько Альфред мог увидеть) сомкнулись в плотную линию, плечи напряглись, пальцы сжались в кулаки. Когда Альфред уже хотел отмести эту тему для разговора и поговорить о чем-то еще, графский сын все же подал голос. — Мы тогда жили в Испании. Меня… меня схватили, но вместо того, чтобы убить, поместили в камеру прямо под решеткой, которая выходила на улицу. Они ходили мимо моей камеры и с усмешками смотрели, как я мучаюсь от ожогов, которые едва успели зажить в течение ночи и появлялись снова днем, и как назло на небе за это время не появилось ни облачка. К концу четвертого дня я уже едва соображал от боли и голода, но потом ко мне на помощь пришел отец. Он освободил не только меня, но и остальных, кто еще оставался… почти жив, и все мы набросились на стражу. На тех, кто еще остался после того, как мой отец в ярости за страдания сына прорвался ко мне. Вот тогда я действительно желал страданий тому, на кого набросился. Их возможные жизни за пределами тех каменных стен меня не волновали. Они получали удовольствие от созерцания наших страданий, и это было непростительно. Когда все до единого оказались осушены до последней капли крови, темницу подожгли. Мы с отцом в ту же ночь уехали прочь и… что ж, мы приехали сюда. Здесь невыносимо скучно, мой милый Альфред, однако эти крестьяне и путешественники, самым жутким оружием которых являются связки чеснока или невкусные книжки… что ж, это по-своему мило. Есть места, в которых зверства совершаются в обе стороны. Здесь же у нас есть Бал, есть леса и уединенное место, которое принадлежит лишь нам и укрывает нас. Я ценю это. — Мне жаль, что они причинили тебе боль, — шепнул Альфред, сжимая Герберта крепче. — Я чувствую, что ненавижу их тоже. Даже с твоих слов. — Просто ты маленький защитник, — улыбнулся Герберт, поворачиваясь к нему. — Тебе важно, чтобы все было честно, справедливо и не причиняло боли и страданий. Это очаровательно. Альфред смущенно улыбнулся и опустил глаза. Их руки оказались совсем рядом: пальцы почти соприкасались. Его собственные ладони заметно подрагивали то ли от волнения, то ли от нетерпения. Заметив это, Герберт издал тихий смешок и ласково накрыл их своими, заставляя Альфреда взглянуть ему в глаза. — Как я вам и говорила, ваше Сиятельство, — ухмыльнулась Магда, проходя в комнату и бесцеремонно плюхаясь обратно на диван рядом с Альфредом. — Совершенно увлечены друг другом. Юноши тут же отстранились друг от друга, Герберт — с раздражением, Альфред — с неловкостью и некоторым разочарованием во взгляде; Граф снисходительно ухмыльнулся, опускаясь в кресло напротив. — Думаю, скоро мне придется и вовсе прекратить занятия с Альфредом: вам явно недостаточно времени вдвоем, — сказал он, обращаясь прежде всего к Герберту. Тот громко хмыкнул. — Скажите мне на милость, сколько еще лет вам понадобится на то, чтобы исчерпать свой запас острот о нашей с Альфредом дружбе? Я уеду куда-нибудь далеко, а к тому времени вернусь и продолжу свое спокойное существование. — Бесконечно много, — ответила Магда. — Ты же только что придумал новую! Она хихикнула и ласково погладила Альфреда по голове, смачно целуя его в щеку. Тот даже вздрогнул от неожиданности, но все же улыбнулся: настроение девушки заметно улучшилось. Покачав головой, молодой человек поспешил соскользнуть на ковер и устроиться у ног Герберта, чтобы тот не обижался, а затем поглядел на остальных снизу-вверх. — Кто начнет? В этот раз главной фигурой ночи стал Граф. Решение рассказать о Куколе, по-видимому, вызвало в нем волну воспоминаний, отчего каждое стихотворение, что он читал своим глубоким бархатным голосом, наполнялось более глубокими и разнообразными тонами. Последнее и вовсе поразило Альфреда в самое сердце. Оно было немного запутанным и мутным, но Герберт вздрогнул еще на первой строчке, а Магда невольно наклонилась вперед, раскрыв рот. Это была какая-то длинная баллада, полная старинных оборотов речи и сторонних рассуждений, но не дослушать ее до конца казалось серьезным проступком, потому что взгляд старшего фон Кролока нужно было видеть. Его взгляд остекленел, обратившись куда-то в далекое прошлое, а руки будто не находили себе места: сжимались в кулаки, комкали складки плаща, одергивали рукава доломана. Взглянув на Герберта, Альфред с удивлением обнаружил, что тот сидит практически с таким же выражением лица и, может, уже даже не слушает. Это произведение, казалось, объединило отца и сына еще больше: к концу они посмотрели друг на друга так, словно делили каждую секунду своих воспоминаний. Приметив вопросительные взгляды Альфреда и Магды, Граф тряхнул головой и сел, расправляя плащ. — Это любимая баллада матери Герберта, — сказал он. — Почему-то мне показалось правильным прочитать ее сегодня. Со мной такое бывает. Я цепляюсь за одно воспоминание, сравнительно новое, а затем отправляюсь все дальше и дальше в прошлое, пока наконец не приду к истокам. Меня всегда удивляло, что я до сих пор столько помню даже о том времени, когда еще жил под солнцем… — Papa, — подал голос Герберт, — ты ведь не обязан… — Я могу рассказать вам о ней, если интересно, — промолвил Граф. — И если ты, сын мой, не будешь против. Герберт немного подумал и мотнул головой, тоже сползая на пол и обнимая Альфреда за плечи. Переглянувшись с Магдой, тот осторожно кивнул. — Она, конечно, была удивительной, — начал мужчина. — Любой скажет это о человеке, которого любил. Элоиз любила мечтать и фантазировать, много читала и сочиняла истории сама. Знаете, я был не первым человеком, что посватался к ней, но почему-то все кавалеры до меня находили эту черту ее характера слишком странной и глупой для хорошей жены. Принимая меня у себя, ее родители боялись, что я, как человек авторитетный, и вовсе могу отвратить от нее женихов, но мне эта особенность нравилась. Да, во время наших свиданий Элоиз могла легко отвлечься и потерять нить разговора, однако я находил такие выходки забавными и по-своему очаровательными. Ее волновали не сплетни о королевских дворах, а драконы и духи леса. И она даже… она как-то даже сказала, что приняла меня за эльфа, уж слишком я был красив и умен. — Уверен, она шутила, — усмехнулся Герберт. Граф фыркнул и отмахнулся от него, но молодой человек ненадолго принял повествование на себя. — Ее сказки на ночь были чудесными, хоть из-за них я скорее умирал от желания узнать, что случится дальше, а не засыпал. И еще она сочиняла колыбельные на разных языках, чтобы они не казались похожими друг на друга. Я спою вам как-нибудь. — Порой и я приходил их послушать, — поддержал сына Граф. — И иногда даже засыпал с Гербертом на руках. Альфред и Магда переглянулись снова, оба не в силах сдержать улыбки до ушей. — К сожалению, с ней связана первая серьезная ошибка в моей жизни, — вдруг сказал мужчина. А это было уже не так мило. — Отец… — начал Герберт. — Полагаю, Альфред, ты знаешь немного о моем обращении, — сказал Граф. — Это случилось в нашей французской резиденции. Я тогда возвращался с какого-то приема и без всяких опасений вошел в дом. Дверь не была заперта, что уже меня насторожило, но из глубины комнат доносился приветливый голос Элоиз, так что все должно было быть в порядке… должно было. Через несколько секунд она закричала, все загрохотало, раздался плач Герберта. Он видимо пришел сказать маме спокойной ночи и стоял в коридоре, так что я поспешил оттолкнуть его от прохода и вбежал как раз в тот момент, когда незнакомец ранил мою жену когтями. Он обернулся ко мне. Я обнажил кинжал. Как только мы столкнулись, меня отбросили к стене, подоспевшую охрану постигла та же участь. Я закричал Герберту, чтобы тот убегал, и он ринулся прочь, а мне предстояло заблокировать путь тому, кто угрожал нашим жизням. Вот тогда-то тот и пустил в ход свои зубы. Практически в то же мгновение его клыки сомкнулись у меня на горле. Он не успел иссушить меня лишь потому, что я полоснул его клинком, в сплаве которого по счастливой случайности присутствовало даже серебро. Раны от такого оружия не смертельны — смертельно лишь попадание в сердце, — но причиняют жуткую боль и медленно заживают. Выигранные секунды, что вампир корчился рядом, дали мне возможность преобразиться. Я был в агонии. Я был голоден. Я был зол. Мы сцепились в схватке. Наконец мне удалось сбить его с ног, и именно в тот момент я впервые попробовал кровь. Едва мне удалось найти в себе силы оторваться, я покончил с ним. Но то время, что мы дрались, оказалось потерянным. Элоиз уже была на пороге гибели, когда я подбежал к ней. Не могу забыть, как она закричала, плача от боли и близости смерти. Не могу простить себе, что последним, что она увидела, было мое окровавленное лицо. Но даже тогда ее рука мягко сжимала мою, словно она боялась не меня, а за меня, за Герберта, за то, что станет с нами после ее ухода. Я мог успеть укусить ее, но бросился на незнакомца. В этом и была моя ошибка. Я мог укусить и тех двух стражников, но был ослеплен и оглушен болью и горем, так что лишь вылетел прочь, оставив их умирать от ран. Это была моя вторая ошибка. И я… я не подумал о Герберте, который мог закрыться в комнате, а мог и потеряться в темных садах. Моя третья ошибка, — закончил он. — Эта мечтательная дурочка сама пригласила незнакомца в дом ночью, черт возьми, зачем я на ней женился?.. Герберт тут же поднялся на ноги и приземлился на ручку кресла, обнимая отца за шею и целуя его в висок. Тот тяжело привалился к его плечу и грустно ухмыльнулся, гладя сына по руке. Магда поспешила приземлиться с другой стороны и тоже прижалась к Графу, без всякой боязни похлопывая его по плечу. С каждым разом она вела себя все более фамильярно, но это вовсе не было грубостью с ее стороны. Альфред слабо усмехнулся. — Вы защищали семью, — промолвил он. Рот Графа изогнулся в усмешке, горькой и печальной. — Да, похоже, — отозвался он. — Но я не преуспел. По крайней мере, не полностью. — Думаю, это моя мечта, — тихо продолжил свою мысль Альфред. — В смысле, не провалиться, конечно… Быть способным защитить своих родных и близких. Это то, к чему я хочу стремиться… — Я же говорю, — мурлыкнул Герберт, приоткрыв один глаз и посмотрев прямо на юношу. — Маленький защитник. —…и поэтому, в некоторым смысле, вы… мой… пример? Граф рассмеялся, запрокинув голову назад. Его свободная рука обвилась вокруг талии Магды, другая же крепче сжала запястье Герберта, притягивая юношу и девушку ближе, отчего те удивленно охнули. Несмотря на то, что смеялись явно над его словами, Альфред весело улыбнулся. По крайней мере, этот смех был уже не таким грустным. — Я, признаться, ужасный, просто отвратительный пример для подражания, — изрек Граф. — Но если ты решительно настроен перенять от меня только хорошее и полезное, то я счастлив представить миру будущего Графа фон Кролока. Только тебе придется соперничать с будущим графом фон Кролоком по крови, Альфред, а вместе с ней в наших жилах течет небывалый соревновательный дух. — Да нет, зачем? Мы можем быть графами фон Кролоками… вместе, — широко ухмыльнулся Герберт. Ни для кого не был секретом истинный смысл сказанных им слов, и Альфред невольно представил, как это могло выглядеть. Пропуская церемонию (потому что никаких, черт возьми, платьев на ком-либо из них!), он обратился к более тихой части. В кольце на пальце Альфреда отражается огонь в камине, пока он сам осторожно поглаживает запястье Герберта, у которого кольцо точно такое же. Герберт лежит у него на коленях, и улыбка у него мягкая и расслабленная, а взгляд теплый-теплый. Они… в спальне. Волна мурашек пробежала у Альфреда по коже. Могло ли все это сработать между двумя мужчинами? Наверное, за исключением детей, все должно было остаться таким же или хотя бы похожим, но не то чтобы вампиры вообще могли их заводить, так что… — О, mon chéri, выдохни, я пошутил, — протянул Герберт. — Совершенно необязательно делать мне предложение прямо сейчас, я готов в любой из дней оставшейся нам вечности. — Что ж, тогда я просто начну выбирать кольцо, — сказал Альфред, улыбаясь ему и получая ответную улыбку. Магда нарочито устало закатила глаза, цокнув языком. — Сообщите, когда соберетесь; я позабочусь о том, чтобы ваше брачное ложе располагалось очень-очень далеко от меня, — заявила она. Граф вновь сорвался на тихий смешок и покачал головой, легонько гладя девушку по спине. — Боюсь, я вряд ли вас куда-то от себя отпущу, — промолвил он так же тихо. Альфред с улыбкой откинулся назад и лег на ковер окончательно, закидывая руки за голову. Комната вновь погрузилась в молчание, но сейчас оно было уютным и не нуждалось в том, чтобы его нарушали. Юноша прикрыл глаза. Образы раскрытых ему воспоминаний крутились в его сознании, но от безумной тоски, что они наводили, Альфреда охраняло всепоглощающее чувство спокойствия и защищенности.