***
— По-моему, мы не очень хорошо стараемся сбежать от него, — лениво заметила Магда. — Может, попробуем отвлечь? — Чем? — отозвался Альфред. Они лежали прямо на клумбе среди едва распустившихся цветов и слушали, как Куколь трудится неподалеку. Горбун, явно опасаясь нового восхождения на стену, стал повсюду таскать их с собой и сейчас снова вывел в сад, предоставляя юношу и девушку самим себе, пока сам принялся обрезать кусты. Альфред и Магда специально легли так, чтобы смотреть на то самое окно, что так интересовало их, и понизили голос до шепота, дабы спокойно обсудить план дальнейших действий. Они могли бы открыто отказаться слушаться Куколя, но это создало бы лишний шум, чего никто не хотел. Оставалось лишь действовать исподтишка. — Нас же, в конце концов, двое, так пусть один, то есть я, сделает что-то дурацкое, а другой, то есть ты, отправится прочь и снова хорошенько обшарит все, что мы не обшарили. — Это тоже нужно продумывать… И я думал, что ты хотела, чтобы я залез в то окно, — вскинул бровь Альфред. — Дурачок, что ли? — хихикнула Магда. — Да туда же разве что костлявый мальчишка пролезет. Вчера мы проверяли, есть ли там кто-нибудь, и, хочу сказать, все обернулось более чем удачно. — Так ты тоже слышала?! — Тише ты. Конечно, красавчик, я же не глухая. — И ты это спланировала? — Ну, а почему же еще я попросила тебя лезть отсюда, а не от музыкальной комнаты? Рухни ты оттуда, я бы вряд ли тебя поймала, а тут хоть примериться можно… — О, так я еще и упасть был должен… И как ты собиралась заставить меня? — Испугала бы. Я знаю, ты бы отцепился, мышонок. — А если бы не поймала и так? Магда фыркнула, наморщив нос. — Во-первых, не обижай меня, я бы поймала. А во-вторых, если бы так случилось, Герберт бы нашелся без всякой помощи и убил бы меня на месте. Это, конечно, было бы эффективнее, но я собой тоже дорожу, уж простите. Альфред громко хмыкнул и тут же прикрыл рот рукой. Куколь с подозрением оглянулся на них, с опасным видом зажав садовые ножницы в своих лапах. Магда с невинной ухмылочкой помахала ему рукой и перекатилась на бок, позволяя разрезу на платье открыть свою стройную ногу. — Ну сегодня и припекает, да? — воскликнула она. — Сейчас вмиг чернее грязи стану! Куколь покачал лохматой головой и вернулся к своему занятию. Магда вновь захихикала и устроила голову на согнутой в локте левой руке, смотря на Альфреда, который не мог оторвать взгляд от замка. Убедившись, что он слушает, она продолжила свою мысль об отвлекающем маневре. — Так вот, можно от него… убежать. — Такое ощущение, будто мы не пытаемся разобраться в серьезной проблеме, а придумываем детскую игру, — признался Альфред, закидывая руки за голову. — А у детей многому можно научиться, — фыркнула Магда. — Их уму и смекалке порой завидуешь. Конечно, не всегда это выходит на руку; я вот до сих пор немного сержусь на тех плутишек из деревни, которые раз повадились к нам таскать солому и веточки. Они придумали целый план, который каждый раз, черт возьми, работал, сколько ни бейся. Вроде и берут немного, но сам понимаешь, зима, протопить все надо да еще на черный день оставить, а им эти ошметки для игры понадобились, не для топки. — Так вот почему я «ребенок»? Ты, наверное, и с метлой за ними бегала… — протянул Альфред и усмехнулся своей мысли. — Я бы на это посмотрел. — Нет, ты ребенок как раз потому, что при всем своем уме все равно остаешься дурачком. И бегала, — кивнула девушка. — Но вряд ли бы тебе захотелось попасть под горячую руку. Куколю вот однажды досталось, когда он пришел по какому-то поручению. Дети выбежали из-за угла, я понеслась за ними и на бегу поддела прутьями его. Он же невысокий, в стареньком зимнем пальтишке, как все они, да и я была так рассержена, что не разобралась. Мне потом, конечно, сразу стало страшно, я попятилась, начала извиняться, а он ничего, даже хрюкнул как-то… весело. — Знаешь, ты изменилась, — заметил Альфред и улыбнулся, поворачивая голову к Магде. — Не за один день, конечно, но я заметил это именно сейчас. Чтение не проходит даром: у тебя меняется язык общения. Это здорово. Лицо Магды озарилось широкой клыкастой (и оттого немного хищной) улыбкой. Она легла на живот и заболтала ногами в воздухе, подпирая подбородок рукой. — Правда? Спасибо, красавчик! У меня были лучшие учителя. Обернувшись на Куколя через плечо, она прикинула что-то в уме и вздохнула. — Эй, дорогуша! Изволь подойти сюда! — позвала девушка, маня горбуна пальцем. — Иди-иди, я с миром. Куколь, отложив ножницы на землю, обошел клумбу и сел прямо напротив них, разводя руки в стороны в знак вопроса. Магда пожала плечами, открыла флягу с водой и протянула ему. — Почему ты думаешь, что нам что-то от тебя нужно? Мы же все друзья. Отдохни немного, выпей водички, а мы с тобой чуть-чуть потолкуем. Проще говоря, им действительно было что-то нужно, просто они решили сначала дать Куколю передохнуть. Тот это понял, но все-таки не ушел и сделал пару глотков из фляги, строго поглядывая то на Магду, то на Альфреда в ожидании какого-то фокуса. — Послушай, — начала Магда, — я понимаю, что ты свято хранишь все тайны наших дорогих Графа и Герберта и тщательнейшим образом исполняешь все их приказания, но сейчас кое-что изменилось. А точнее, появились мы. Мы, которым Граф и Герберт тоже очень важны и которые, в отличие от тебя, вовсе не понимают, что произошло, и хотят разобраться, а для этого нам нужен Герберт, потому что Граф, думается мне, куда менее охотно что-либо расскажет. Уж если не хочешь пускать нас, сам поведай! Мы не можем сидеть на кухне и притворяться, что ничего такого не произошло… сколько там это обычно продолжается? Куколь дернул перекошенными плечами и мотнул головой. Он показал сначала пять пальцев, затем десять, затем три раза по десять и снова неопределенно замычал. — Месяц?! — вытаращилась на него Магда. — Ну уж нет! Они могут думать что угодно, но оставлять нас вот так, без всяких объяснений, и пропадать на месяц не имеют права! Что, черт возьми, происходит? Куколь сердито шикнул на нее и, быстро кинув взгляд на окна кабинета Графа, нагнулся поближе к ним. — Афф аст’оэн, — пояснил он. — Чего? — нахмурилась Магда. Куколь заворчал снова. — Афф аст’оэн! — повторил он и ткнул пальцем туда, куда смотрел буквально минуту назад, а затем изобразил плач. Получилось не так чтобы очень хорошо, но основную мысль они уловили. — Граф расстроен? — понял Альфред. — А почему? Куколь вздохнул и упер руки в бока. — Секет, — многозначительно изрек он. — Эыбеыт ает. — Да что Герберт знает, что? — закатила глаза Магда. — То, что Граф расстроен, мы уже поняли, это весьма заметно, но почему все попрятались-то? — Секет, — упрямо ответил Куколь и отвернулся, насупившись. То, с какой ответственностью он относился ко всему, что касалось его хозяев, не могло не умилять. Было видно, что горбун сочувствует Альфреду и Магде и в какой-то мере сам не рад тому, что должен молчать, однако он оставался непоколебим. Отвлекать Куколя расхотелось. Альфред, как и Магда, чувствовал себя немного обиженным и даже брошенным: никому не нравилось ждать непонятно чего без объявления каких-либо на это причин, однако юноше не хотелось подвергать обитателей замка еще большим волнениям. Когда девушка уже собиралась сказать что-то еще, Альфред осторожно накрыл ее руку своей. — Мы не будем предпринимать ничего нового, — сказал он и улыбнулся Куколю. — Может, помочь тебе с цветами? Куколь явно смягчился и махнул рукой — мол, идите на все четыре стороны. Альфред осторожно коснулся его плеча, сжал его, а затем поднялся и помог встать Магде. Отряхнувшись, он повлек девушку за собой. — Учись у «ребенка», — шепнул Альфред тогда, когда они уже подходили к дверям, и с победным видом стрельнул глазами в сторону Магды. — Негодяи. Какие же вы с Гербертом негодяи, — с ухмылкой ответила девушка. — А тебя не учили, что врать нехорошо? — Технически я не соврал, — пожал плечами молодой человек. — У нас же нет никакого нового плана действий, а поиски мы продолжим. — И вот почему этот хмырь обижается, когда я говорю про его пагубное влияние на других? — фыркнула Магда. — Так и знала, что от Шагала ничего хорошего не наберешься. Надо было тебя тогда с собой в библиотеку захватить, хоть развеялся бы. — Поздно, — вздохнул Альфред, — я безнадежно потерян для общества. Тихонько бродя по третьему этажу и наудачу распахивая потемневшие от времени двери, они решили, что если и найдут Герберта, то Альфред останется с ним один: вряд ли состояние сына было далеко от состояния отца, а они вдвоем даже при неслышных шагах и общении шепотом создавали слишком много шума в безмолвном пространстве замка. — А может, нам из деревни пса утащить? — то ли в шутку, то ли всерьез предложила Магда. — Учует Герберта, подведет нас поближе к нему. — Ну да, а Герберт учует пса и сменит место, — фыркнул Альфред. — Вампиры. — Чертовы кровососы, — согласилась Магда. Она обернулась на приоткрытую дверь музыкальной комнаты и посмотрела обратно на Альфреда. — Может, ты что-нибудь сыграешь? Хоть приятно всем будет. Я прочитала, что музыка отчасти полезна и для душевного здоровья. Альфред пошел за инструментом. Он ласково погладил футляр скрипки Герберта, провел рукой по клавишам фортепиано, поднял с подушки флейту и опустил ее обратно. Кажется, где-то здесь была обычная деревянная дудочка, на которой Альфред умел играть всего несколько вещей, но которая казалась ему самым удачным выбором на данный момент. Радостно цокнув языком, он взял инструмент в руки и повернулся к Магде. Та вскинула бровь. — Дудочка? Ой, ну тогда пойдем обратно в сад, устроим небольшое представление, — сказала она. — Назло этим сычам. К тому времени, когда они снова оказались в саду, с Куколем уже болтал Шагал, облокотившись на древко лопаты. Точнее, Шагал просто болтал, а Куколь продолжал работать, время от времени мыча что-то в знак того, что он слушает. Магда поджала губы и нарочито громко прочистила горло, чтобы все внимание обратилось на нее. Альфред покрепче прижал дудочку к своей груди. — Вы не возражаете против музыкального сопровождения? И с возвращением, — язвительно сказала она Шагалу. — Не возражаем, и никуда я и не уходил, — хмыкнул мужчина, с вызовом отвечая на ее взгляд. — Да-а-а? Как же так? — вскинула брови девушка. — Никто не будет волноваться? — Никто. Я-таки сказал Ребекке, что здесь возникли некоторые проблемы и лучше мне какое-то время не отлучаться. Видишь ли, моя дорогая, дело решается легко и быстро, если ты говоришь с другими нормально. — Ну-ну, говори дальше, — фыркнула Магда, хотя оттенок легкого удивления еще не сошел с ее лица. — Играй, красавчик. Альфред по-турецки сел на клумбу и размял пальцы, на ходу вспоминая известные ему мотивы. Все они были веселыми и энергичными, а насчет единственной грустной мелодии он не мог быть уверен, потому что там был очень сложный порог, через который ему едва-едва удавалось перескочить. Магда села рядом с ним и обхватила колени руками, поглядывая на него исподлобья. Ладно, не терять присутствие духа тоже было важно. Альфред поднес инструмент ко рту и заиграл. Сначала нотки были совсем робкие, тоненькие, высокие и прыгали недалеко, словно ощупывая свою свободу, исследуя возможные просторы своего звучания, но затем они зазвучали бойко и смело, перескакивая друг через друга и носясь от самого низа до самого верха и обратно. Это была мелодия, которую Альфред услышал в деревеньке неподалеку от Кенигсберга и сразу же полюбил. Он потратил несколько дней на то, чтобы идеально выучить ее, чем успел изрядно вывести профессора из себя, но результат того стоил: Альфред мог даже позволить себе некоторые вольности в исполнении, как это водилось у опытных музыкантов. Некоторое время ничего не менялось: Куколь продолжал стричь, Шагал стоял на своем месте, Магда сидела на своем. Альфред, сам того не замечая, принялся притопывать в такт мелодии. Такое с ним случалось нередко. Шагал улыбнулся и начал хлопать, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Магда с улыбкой оглянулась на Альфреда и встала, выходя на каменную дорожку. Подгадав момент, она пустилась в пляс, подобрав юбку и в залихватском жесте вскинув руку вверх. Стоило сказать, ее навыки были достойны восхищения. Магда не отличалась идеальной техникой или артистичностью, зато ее улыбка во время танца была искренней и живой, и танец этот тоже был заразительным, призывал к сумасбродству, к действию, к смелым решениям. Куколь прекратил работать, повернулся и робко переступил каменное ограждение, следя за каждым ее легким движением. Ах да, ему же нравились праздники и танцы. Кажется, Магда тоже знала об этом и, хлопнув в ладоши, подмигнула Альфреду, а затем подскочила к Куколю и потянула его за собой. Тот, неуклюже переступая, позволил ей это и замер в нерешительности, не зная, что и как нужно делать. — Смотри, шаг назад! Шаг вперед! Хлопок! Поворот! — явно знакомым Куколю по урокам готовки повелительным тоном воскликнула Магда. — И дальше бери меня за руки! И-и-и сначала! Куколь старательно выполнял все ее указания, и после пары неудачных попыток у них получилось, отчего на его лице вновь расцвела широкая улыбка. Он едва не отдавил Магде ногу, радуясь своему успеху, но та ловко перехватила его лапы и сама повела в танце. Девушке удалось добиться того, что неуклюжие движения Куколя и ее собственные каким-то образом очень удачно перекликались между собой, не стесняя друг друга и не уродуя танец, который должен был быть легким и заводным. Когда Альфред вывел последнюю звонкую ноту, он быстро отложил дудочку в сторону и зааплодировал, широко улыбаясь. Танцоры низко поклонились и в свою очередь вежливо похлопали ему, музыканту. Как жаль, что тут не было Герберта. Он наверняка с радостью бы к ним присоединился. — Ух! Надо бы мне почаще разминать косточки, — заметила Магда, потягиваясь. — Я и сама не понимала, как скучала по танцам. Альфред с улыбкой собирался что-то ей ответить, но его взгляд перехватила темная фигура в окне. Следом за ним в сторону замка покосились и другие. Граф свысока смотрел на них своим тяжелым спокойным взглядом, даже не стараясь укрыться в глубине своего кабинета. Его выражение лица не выражало ничего особенного, но его тело было напряжено, в нем чувствовалась дополнительная тяжесть чего-то, о чем никто из них не ведал. Альфред замер, боясь потерять хотя бы частичку этого взгляда, знакомого ему каждой чертой, но в то же время остающегося каким-то чужим, отстраненным. Граф снова обвел их глазами. Нельзя было сказать наверняка, но, кажется, в последний момент уголок его рта чуть вздернулся, а затем мужчина снова исчез, отходя от окна. Альфред переглянулся с Магдой, затем с Куколем, затем с Шагалом, потом с надеждой посмотрел на узкое окошко и, не найдя там никаких признаков движения, снова поднес инструмент к губам. Он заиграл более спокойную, но все еще веселую мелодию, и Магда опять примостилась рядом, покачивая головой в такт. Куколь взял в руки ножницы и принялся кромсать необработанные ветви кустов, Шагал задумчиво обратил взгляд к небу. До конца ночи никто так и не показывался. Под утро заглянув в музыкальную комнату, чтобы оставить там дудочку, Альфред обнаружил, что инструменты несколько изменили свое положение, будто кто-то пристально рассматривал их со всех сторон и затем клал обратно.***
Они старались нарушать тишину, ставшую совсем уж неприятной, как только могли, но постепенно уныние стало закрадываться и в их сознание, ломая и подчиняя себе все мысли. Куколь прекратил строгать свои фигурки, Магда отложила в сторону книжку и все больше неподвижно сидела, вперившись взглядом в невидимую точку. Вместо того, чтобы попытаться как-то развеять их состояние, Альфред стал гулять в одиночестве. С одной стороны, ему нужно было хорошенько подумать, но с другой, он, может быть, просто не хотел, чтобы кто-то другой услышал его тихий и робкий зов в темноту.***
Когда прошла неделя и подступила середина второй, Альфреду уже не спалось в своей комнате. Плотно закрыв за собой дверь спальни Герберта, юноша какое-то время оставался на пороге, вдыхая терпкий запах духов и пытаясь привыкнуть к обилию фиолетового цвета, а затем скинул с себя ботинки, забрал игрушечных Герберта и Альфреда со столика и лег на кровать. Она была больше, выше и мягче, чем его собственная, с обилием подушек в расписных наволочках, и, конечно, буквально каждый дюйм здесь был наполнен смесью всех ароматов, которые только нравились Герберту, и смесь эта была столь чудесной, что Альфред невольно удивился его решению покинуть такую уютную постель даже во время бури. Он лежал прямо так, поверх одеяла, водя по прохладному постельному белью ладонью, и не спал, представляя себе, как тщательно Герберт подбирал каждую деталь, когда обустраивал эту комнату под себя, ведь сей замок принадлежал не только ему с Графом, и вряд ли кто-то из их предков обладал такой страстью к фиолетовому. Подумав об этом, Альфред невольно рассмеялся, уткнувшись носом в одну из подушек. Запах, что обычно исходил от волос Герберта, заставил его вновь погрустнеть, и юноша перевернулся на спину, раскинув руки в стороны. А ведь точно так же какое-то время назад пахли и его собственные подушки, потому что у кого-то не было понятия «твоей и моей» половины кровати. И они вместе строили крепость, и разговаривали, держась за руки, и делали еще столько разных вещей вдвоем… Альфред прикусил губу. Прошло не так уж много времени даже по человеческим меркам, и вряд ли он когда-либо так скучал по кому-то в своей жизни. Ему все еще было сложно копаться в собственных чувствах, но здесь было спокойно и безопасно. Раз уж ему хватило ума прийти туда, где с Гербертом было связано все что только можно, а сон к нему не шел, он мог позволить себе сунуться туда, куда решался заступить едва-едва и очень редко. Следуя наставлениям профессора, Альфред решил начать с фактов, простых и неоспоримых. Герберт был веселым, начитанным, остроумным, открытым, и все эти качества Альфреду жутко нравились. Собственно, они и послужили толчком к началу их общения: с Гербертом всегда можно было поговорить, и беседы эти никогда не разочаровывали. Помимо этого, он обладал множеством талантов, начиная от рисования и выразительного чтения и заканчивая умением завлечь человека в какое-нибудь занятие. Последнее, пожалуй, выходило у него без всякого труда: он лишь не скрывал собственного энтузиазма, и интерес пробуждался как-то сам собой. Что-то подобное происходило с Альфредом и тогда, когда Герберт улыбался. Эта улыбка была такой заразительной, что можно было здорово удивиться, не увидев ее на лицах других, когда на своем пути они встречали Герберта. Особенно чудесной была та, которой Герберт улыбался лишь тогда, когда они с Альфредом оставались вдвоем. Почти всегда в подобные моменты идеальным становилось все вокруг: обстановка, запахи, звуки. Это было, как… как тот разговор с Сарой в ванной таверны, только вот в те минуты Альфреду все равно казалось, что она вот-вот над ним засмеется. И Сара действительно смеялась: сколько он ни пытался приблизиться к ней, она все пропадала, пряталась куда-то, а Герберт наоборот словно бы был повсюду. Но это было совершенно не дурное ощущение, напротив — Альфреду не хватало блестящих воротников, и светлых мантий, и ярких застежек в этих темных стенах. Альфреду не хватало его улыбок. Альфреду не хватало его голоса из-за каждого угла, и раньше бы его такая тоска испугала, но не сейчас, когда в коридорах почти все время царила эта чертова мертвая тишина. Теперь в его сознании бушевал этот яркий блестящий вихрь, и он точно мог сказать, что же не дало ему сломаться, когда стены и потолок нависали над ним со всей своей каменной тяжестью. Герберт. Герберт. Это все Герберт. Он был таким ослепительным, что темнота никак не могла поглотить Альфреда окончательно, как снаружи, так и внутри. Он всегда так заботливо относился к нему, так защищал его от всего, что, как думал, могло ему, Альфреду, навредить, но в то же время верил, верил в него всем сердцем и прощал ему дурацкие вопросы, и дурацкие слова, и дурацкое поведение. И каким ласковым, каким красивым он был, и как хорошо умел это использовать! Его кокетство, сначала казавшееся Альфреду странной шуткой, теперь немного сводило его с ума. Стоило Герберту повернуться, посмотреть на него через плечо этим своим загадочным ехидным взглядом, как внутри все переворачивалось. Он до сих пор не мог поверить в то, что это предназначалось лишь ему одному, но в то же время его охватывало безумное счастье. И не только тогда. Блаженное безумие на мгновение овладевало Альфредом каждый раз, когда они, казалось, стояли перед чертой, которая грозила покончить с их нежной дружбой и подарить им нечто куда большее. Альфред обратился к одному воспоминанию о губах Герберта рядом с его, другому, третьему, и всякий раз они были все ближе, ближе… Кажется, юноша уже понемногу начинал задыхаться, однако его сознание уже отказывалось останавливаться, подкидывая все новые образы, и не только те, которые имели место быть в реальности, но и те, что не покидали самые темные и смелые его фантазии, порой мучившие его во сне и не оставлявшие ни одного четкого следа под вечер. И неожиданно не касаться Герберта, не иметь возможности наконец преодолеть это жалкое расстояние между ними показалось ему пыткой. Он с тихим стоном зажмурился, ошарашенный волной эмоций, что так долго копились в нем и все стремились наконец вырваться на свободу. И как же отвратительно было то, что в этот самый момент Герберта не оказалось рядом. В тот самый чертов момент, когда Альфреду он был нужен так, как нужен людям воздух, как нужна поэту любовь. Не видеть Герберта, не знать, что с ним, где он — сейчас это было сродни жутчайшему кошмару. Альфред хотел найти его и, увидев, позволить чувствам овладеть всем своим существом. — Герберт… — шепнул он и впервые почувствовал, каким нежным и сладким было это имя для его слуха, для его языка, губ. Он не желал произносить ничто другое. Влюбленность в Сару поведала ему о том, как сладка может быть любовь, но как же мало он узнал, прежде чем рухнуть в столь серьезные и глубокие чувства с головой. Его сердце горело, ему было мучительно больно и жарко, но в то же время он жадно хватался за эту боль, этот жар и не желал отпускать. Сладко, горько, приятно, отвратительно, мягко, страстно — это не имело значения, лишь бы только продолжалось, лишь бы только найти его и…***
— Красавчик, — с облегчением выдохнула Магда, — я тебя совсем потеряла! Ты вообще ел сегодня? Альфред, который был увлечен созданием новой записи в своем блокноте, поднял на девушку удивленный взгляд. — Да, конечно. Разве Куколь тебе не сказал? — Куколь с Шагалом ускакали куда-то в кладовые еще прежде моего пробуждения, — раздраженно отозвалась она и запрыгнула на подоконник. Альфред облюбовал живописное место в открытой галерее, из которой ему открывался вид на крохотный внутренний дворик, поросший мхом и плющом. Здесь больше чем в любом другом уголке замка пахло гнилым деревом и трухой, но отчего-то тут было спокойнее всего. Наверное, дело было в том, что от стен отражался и гулко несся вниз каждый звук, принесенный ветром, и шелест деревьев вдалеке заполнял образовавшуюся внутри пустоту от молчания. Магде, по-видимому, здесь тоже сразу понравилось: она слабо усмехнулась себе под нос и свесила ноги вниз, глядя на остатки старой телеги. — Как будто дождь прошел, — сказала она. — Герберт любит дождь, — сказал Альфред. Магда смерила его пристальным взглядом. — Выглядишь несчастным, но… в то же время ты как будто счастливее всех, — заметила она. — Разве такое бывает? — О, я и сам в последнее время снова всему поражаюсь, — откликнулся молодой человек. Девушка кивнула и замолчала еще на некоторое время. Альфред подумал о том, что и сам хотел бы, чтобы пошел дождь. Барабанящие по всем поверхностям капли действительно производили один из самых чудесных звуков на свете, и запахи становились совсем другими, и краски тоже. Свежесть дождя придавала сил. — Красавчик, — снова позвала Магда, устраивая руку у него на колене. — М-м-м? — протянул Альфред, отвлекаясь от сизо-фиолетовых облаков на ночном небе. — Что такое? — Ну… — Магда надула губы. — Ничего. Мне просто грустно. Я искала тебя и думала, что в это время вы с Графом обычно заканчивали все занятия и я бы нашла тебя где-нибудь с Гербертом, и он бы назвал меня Tresor, а тебя mon chéri, и все было бы хорошо и правильно, и очень жаль, что это не так. Если честно, я даже удивилась, когда Герберт не вышел на вторую же ночь, чтобы побыть с тобой. Вот уж действительно чертовски крепко сшиты, думалось мне. Никакие дополнительные нитки не нужны… Альфред усмехнулся себе под нос. Он уловил метафору в ее словах. — Быть пришитым просто отвратительно в такие моменты. Какими угодно нитками, — сказал он. — Вот уж точно, — согласилась Магда. — Особенно когда сам не знаешь, что это за нитки такие. — Но какие бы они ни были, их чаще всего лучше не пытаться обрезать раз и навсегда, — заметил Альфред. — Ой, сгинь, — фыркнула Магда, и юноша тихо рассмеялся, закрывая блокнот и прижимая его к себе. — Некоторые нитки даже гнилыми не порвешь, как ни старайся. И вообще, наш разговор не кажется тебе слишком уж странным? — Как ты уже сказала, я крепко сшит с сыном графа-вампира, в чей замок я пришел со своим эксцентричным наставником-вампирологом с целью спасти девушку, которая больше всего на свете любит губки и ванны с пеной, и в чьем замке я остался после того, как оказался обращен сам. — Да уж, — покачала головой девушка. — Но это, по крайней мере, не так скучно, как быть обращенной по собственной глупости хозяином таверны, в которой ты работала, который приставал к тебе добрые несколько лет и про которого ты не знаешь что и думать… ах, и чья дочь, любящая губки и ванны с пеной, стала причиной обращения твоего друга-студента, который пришел в замок графа-вампира, к которому она сбежала, со своим эксцентричным наставником-вампирологом и так далее, и тому подобное. — По-моему, это еще более жутко, — признался Альфред, усмехаясь. — Столько родственных связей тут замешано. — Точно, — хмыкнула Магда и, когда Альфред тоже свесил ноги, положила голову к нему на плечо. — Как думаешь, — начала она, — как бы ты отреагировал на Герберта теперь, доведись тебе снова встретить его в первый раз? — Вряд ли мне когда-либо доведется встретить кого-то похожего, — отозвался Альфред. — Но… не знаю. Может, я бы отвечал более остроумно, но в остальном вряд ли что-то изменилось бы. Он все такой же красивый, а его комментарии все так же меня смущают, просто… в немного другом ключе. К тому же, я и так уже пообещал ему танец на следующем балу. — Ты пообещал? — удивленно и радостно охнула Магда. — Умница! Что же, теперь я с нетерпением буду ждать это грандиозное событие! И ты… не боишься, что вокруг будут все эти проснувшиеся гости? — Ну, не думаю, что просыпающиеся раз в год посланцы прошлых веков вообще должны влиять на мои решения, — пожал плечами юноша. — И на мое состояние. — Герберт, — с серьезным видом обратилась к нему девушка, — слушай, я давно уже поняла, что это ты прячешься под личиной нашего милого Альфреда. Прекрати. Они просидели вместе еще какое-то время, прежде чем Магда поцеловала его в щеку, соскочила с подоконника и ушла. Альфред неловко потер место поцелуя ладонью, вздыхая и вновь открывая блокнот. Новая запись начиналась размышлениями о чувствах и сводилась к его безмерной тоске по Герберту. На полях он от нечего делать нарисовал клыки, летучих мышей, парочку бантиков, что было ему несвойственно, и несколько раз написал имя, которое замерло у него на губах. «Где же ты? — подумал Альфред, водя рукой по завитушке на конце „т“. — Почему ты не возвращаешься?» Он провел в галерее почти всю ночь, исписывая блокнот то цитатами любимых авторов, то накрепко выученными формулами, а то и целыми задачами, на решение которых раньше тратил час, а сейчас — десять минут. Теперь и в спальне Герберта ему спалось скверно, он проснулся посреди дня и, плюнув на попытки погрузиться обратно в блаженное забвение, вышел вон. Он собирался спуститься вниз и, может, выпить крови, чтобы к вечеру голова не начала кружиться, однако его внимание привлекло эхо шепота в конце коридора. Шепот этот раздавался как раз где-то в районе графского кабинета. Медленно и осторожно Альфред стал продвигаться вперед, чтобы не спугнуть ничего и никого, кто мог бы там оказаться. —…ты, черт дери, не имел права так поступать со мной. Снова! — услышал он громкий шепот. «Герберт!» — пронеслось у Альфреда в голове, и он едва не сорвался с места, но силой удержал себя, продолжая продвигаться к углу крадучись, не создавая лишнего шума, не тревожа ни одну пылинку, что летала в воздухе. — У нас обоих есть те воспоминания, которые приводят нас в ужас, и я знаю, как тяжело переживать все заново, но это был. Не тот. Чертов. Случай, — прошипел Герберт. Тон его был резким и отчаянным. — Ты ведь знаешь, как я ненавижу, когда ты уходишь, и закрываешь двери, и скрываешься ото всех. Неужели тебе так сложно поговорить, а не безмолвно страдать там, причиняя страдания и мне? Отец? На долю секунды все стало тихо. — Отец!!! — крикнул Герберт так, что, казалось, стены замка задрожали от его голоса. Альфред метнулся к повороту и резко развернулся. В коридоре уже никого не было, и лишь пылинки завивались в спирали в свете, льющемся из крохотной щелки между тяжелыми бордовыми занавесками. Эта яркая полоска солнечного света насмешливо смотрела на Альфреда с потолка, как бы поддразнивая его: «А что ты сделаешь с этим, что? Ха! Как бы не так! Ты ничего не можешь сделать. Как со мной, так и с ним». Альфред сполз по стенке и закрыл глаза, плотно стиснув зубы. Ему срочно нужно было что-то придумать, но как вообще можно было здраво мыслить в этом чертовом коридоре на втором этаже, где, казалось, все его беды и случались? Отказ Сары, кошмар, побег от Герберта — и как он вообще смог догнать его так быстро, если даже не проскакивал в библиотеку?.. Юноша резко выпрямил спину, изумленно вперившись взглядом в противоположную стену. Даже если Герберт погнался за ним с использованием способностей, он бы заметил движение у входа: сидел лицом к двери. Но если графский сын не использовал коридор, он должен был использовать что-то еще. А в библиотеку ему нужно было попасть из… Вы, должно быть, шутите. Альфред поднялся на ноги и поспешил в ту комнату, от которой он никаких сюрпризов уже и не ждал. Влетев туда на полной скорости и едва не поскользнувшись, он принялся внимательно рассматривать стены на предмет каких-либо странностей, и черт дери, странность обнаружилась: там, где сходились два элемента декора, угадывалась тонкая-тонкая щелка. Присмотревшись, Альфред увидел чуть поодаль такую же, и расстояние между ними было лишь немного меньше, чем от одного края обычной двери до другого. Он постучал. Ничего. Потянул. Ничего. Толкнул. Снова ничего. Прищурившись, юноша попробовал сделать что-нибудь с рельефным узором, и совершенно случайно нажал на едва выдающуюся вперед часть. Потайная дверь поддалась неохотно, но почти бесшумно: ее нижняя грань была слегка приподнята над полом, что можно было принять за трещину от времени. — Чертовы ванные! — выдохнул Альфред, заглядывая в узкий темный коридор. Решив, что терять больше нечего, юноша протиснулся внутрь и затворил дверь за собой. Его глаза практически мгновенно привыкли к еще большей темноте, и Альфред увидел, что ход убегает далеко вперед, но спешить не стал. Вместо этого он принялся рассматривать левую стену, для верности скользя по ней пальцами. Когда они натолкнулись на небольшое препятствие в виде еще одной крохотной щелки, он победно усмехнулся и остановился, нащупывая другую ручку. Она обнаружилась в самом низу, и расправиться с ней оказалось труднее. Должно быть, в те времена, когда потайные ходы использовались обитателями замка по назначению, технология была еще более заумной. За следующей потайной дверью обнаружилась лестница, и, если Альфред правильно прикинул место, в котором он находился, вела она как раз к тому окошку, за которым они с Магдой так пристально наблюдали все это время. Он без лишних раздумий отправился наверх. Стремительно перескочив еще одну полоску солнечного света, которая как раз была пропущена сюда тем самым окошком, Альфред преодолел остаток пути и вскоре оказался перед простой, но крепкой деревянной дверью. Он в нерешительности остановился, не зная, как ему поступить: войти без предупреждения или постучать. В конце концов, Герберта там могло вообще не быть, и это глупое сердце снова обманывало Альфреда, но ему так сильно, так отчаянно хотелось верить, что он не ошибается. Вздохнув поглубже, Альфред налег на ручку, и она поддалась.