***
Мучительно медленно надавив на ручку, Альфред просунулся в образовавшуюся щель и с облегчением обнаружил, что Герберт все еще нежится под одеялом, щекой прижимаясь к двум подушкам сразу. Позволив себе несколько минут любования, юноша махнул рукой ожидающему за дверью Куколю, и двинулся дальше, к окну. Постаравшись как можно тише раздвинуть занавески, чтобы пропустить в комнату лунный свет, он аккуратно подвязал их лентами и обернулся к столу, на который горбун уже водружал восхитительный букет, благоухание которого, пожалуй, разносилось по всему коридору. От такого сильного аромата становилось немного душно, но Герберту подобные нравились, а значит, так было нужно. Поправив вылезшую из общей композиции веточку с листочками, Альфред помог Куколю поставить рядом с вазой кубок на красивой салфетке и кивнул, отпуская его. Безмолвно махнув лапами, горбун удалился, напоследок кривозубо улыбнувшись виду спящего Герберта. Или не совсем спящего? Как только дверь за Куколем закрылась, за спиной Альфреда раздался шорох. — Хм-м-м, и кто это прокрался ко мне? — проворковал Герберт. Когда Альфред повернулся, сын Графа с довольной улыбкой перевернулся на спину и потянулся, не спеша, однако, вылезать из кровати. Взгляд его пронзительных серо-голубых глаз весьма ясно давал понять, чего он хочет. Улыбнувшись тоже, Альфред обогнул стол и быстро опустился на край постели, выставляя ладони по обе стороны от груди Герберта. Тот посмотрел на него, как удовлетворенный выполненным капризом кот. — И как давно ты не спишь и ждешь, пока я приду тебя поздравить? — спросил Альфред, вскидывая бровь. — Во-первых, не очень давно, а во-вторых, еще не полночь, а поздравлять заранее — плохая примета, — протянул Герберт, кокетливо хлопая ресницами. — А тебе в школе об этом ничего не рассказывали, mon amour? — Я думал, вампиры не верят в плохие приметы, — отозвался Альфред, нагибаясь чуть ниже. — Вампиры любят плохие приметы, — шепнул Герберт и, обхватив его за шею, притянул к себе, жадно целуя. Коготки Герберта едва не сорвали с его рубашки несколько пуговиц, но Альфред не возражал. Устроив ладонь у молодого человека на спине, он прикрыл глаза и позволил тому вести в поцелуе, замерев на месте. Довольно заурчав, Герберт чуть-чуть отстранился и провел рукой по волосам юноши, широко улыбаясь. Альфред почувствовал почти что непреодолимое желание просто лечь на него и остаться в таком положении на всю ночь. Пока он глядел на Герберта, тот успел заметить одну из главных деталей его образа и охнул, смыкая пальцы на фиолетовом банте. Альфред лукаво улыбнулся, позволяя ему рассмотреть все как следует. — Что это, mon chéri? — восторженно спросил Герберт, поднимая взгляд на него. — Я думал, ты не носишь такие цвета. — Не ношу, — согласился Альфред и улыбнулся шире, — они же твои. — Да, и получается, что ты… О-о-о, mon chéri! — протянул Герберт и снова прижал его к себе, расцеловав в обе щеки. — Только ты способен на такие очаровательные жесты! Что еще меня ждет? — Увидишь. Время вставать, — сказал Альфред почти шепотом, все еще улыбаясь. — Сегодня большая ночь. — Когда ты говоришь это, liebling, у меня не остается никаких сомнений, — проворковал Герберт и послушно скинул с себя одеяло. Под внимательным взором Альфреда он принялся за свои обычные процедуры: умылся, расчесал волосы, надушился, проверил состояние ногтей и, убедившись в их безупречности, направился к шкафу. Подумав, правда, Герберт остановился и обернулся к Альфреду. — Я хочу показаться перед тобой сразу во всем своем великолепии, — сказал он, надувая губы. — Ты можешь подождать меня в холле, mon chou? Или у нас какие-то особенные планы? — Нет, как раз в холл нам и нужно, — отозвался Альфред, поднимаясь с постели. — Мы пойдем на поле и отужинаем там. Не боишься испачкать свой чудесный наряд? — Я достаточно осторожен, чтобы все было в порядке, — беззлобно фыркнул Герберт. — Все это знают, мой хороший. — Ах да, — кивнул Альфред, — прости, mi amor. На ошеломленный взгляд Герберта он лишь улыбнулся и, подмигнув, вышел за дверь, довольный собой. Чувствуя себя на седьмом небе от счастья, юноша легко сбежал по ступенькам и с размаху обнял Магду, которая расправляла плед на большой корзине. Девушка вскрикнула, но не отстранилась и повернулась к нему, обвивая руки вокруг его талии. — Так быстро? Герберт захотел поспать и выпроводил тебя из спальни? — Он переодевается, — ответил Альфред, — хочет сделать сюрприз. Думаешь, я смогу это пережить? — Может быть, нет, — пожала плечами Магда. — С твоей впечатлительностью сложно сказать наверняка, красавчик… Окинув Альфреда придирчивым взглядом, девушка мягко провела ладонью по его волосам в одном месте, слегка взбила локоны в другом, поправила воротник рубашки и отряхнула брюки. Взяв друга за руку, Магда слегка наклонила голову набок и прищурилась. — Он уже увидел? — спросила она. — Нет, — пожал плечами Альфред, — зато заметил бант. Спасибо, что одолжила мне ленту. — Всегда пожалуйста, красавчик. Все, чтобы помочь вашей великой любви, — подмигнула Магда и отступила назад. — Думаю, ты готов. Даже после этих слов волнение не оставило Альфреда. Он действительно хотел, чтобы все прошло замечательно, и потому его мысли метались от одного пункта плана к другому, заставляя его нервничать еще больше. Голос профессора в голове справедливо заметил, что свои нервы нужно уметь успокаивать, и знающий взгляд Магды вторил ему, когда Альфред столкнулся с ним еще раз. Облокотившись на перила, девушка вздохнула, цокнув языком: — Перестань. — Что перестать? — спросил молодой человек и сам поразился тому, как высоко скакнул его голос. Магда закатила глаза. — Это. Даже если все пройдет не так гладко… — Спасибо, обнадежила! — …у тебя будет целая вечность, чтобы искупить свою вину. И не перебивай старших, котенок! — поучительным тоном добавила девушка, щелкая Альфреда по носу. — А теперь улыбнись и постарайся просто насладиться временем, проведенным с Гербертом. Он огорчится куда больше, если заметит напряжение и озабоченность на твоем хорошеньком личике. Альфред уже открыл рот, чтобы поблагодарить Магду, но в следующий момент она приложила палец к его губам и безмолвно проговорила: «Увидимся позже». Хлопнув юношу по груди, девушка загадочно улыбнулась и поспешила скользнуть в темноту, оставляя его совершенно одного. Впрочем, в одиночестве он пробыл недолго. Повернув голову в сторону лестницы, Альфред (по всем правилам любовного романа) потерял дар речи. Он не мог представить, сколько времени Герберт провел над эскизом этого костюма, но определенно понимал, почему тот был так возбужден идеей облачиться в него на свой день рождения. Гибкий стан Герберта облегали светлые летящие ткани, расшитые золотыми нитями и жемчугом и оттого превратившиеся в сад диковинных цветов; свободные рукава доходили до локтя и заканчивались манжетами из тончайшего кружева, которое, казалось, могло рассыпаться от одного прикосновения к нему. Это было сочетание европейской простоты и восточной изысканности, что, пожалуй, никто не мог носить так хорошо, как Герберт. Его волосы, частично заплетенные в косы и скрепленные заколками в виде цветов, рассыпались по легкой накидке, играя с золотом ниток. Его кожа, лишь немного темнее ткани, казалась полупрозрачной. Его накрашенные темной помадой губы и подчеркнутые темными тенями веки и скулы окончательно придавали ему вид существа из мира фантазий и снов. То была не грозная вампирская красота, но какая-то другая, которой нельзя было придумать определения. — О, все уже готово! — воскликнул Герберт и поспешно сбежал вниз, чуть наклоняясь к корзинке. — Ты такой умница, mon chéri. — Я? — спросил Альфред с глупым видом и тряхнул головой. — О, это тебе нужно благодарить Магду. Она собрала корзину и принесла гитару; я бы точно что-нибудь забыл. — Не будь так строг к себе, — мягко проворковал Герберт и подошел к юноше, легко притягивая его к себе за воротник. — Ты бы тоже чудесно справился. Но где тогда Tresor? Она прячется от меня? — М-м-м, можно и так сказать, — отозвался Альфред, потупив взгляд. — Я просто подумал, что… подумал, что ты будешь рад, если сначала мы побудем только вдвоем. — О-о-о, мой хороший! — проворковал Герберт и с широкой улыбкой прижал юношу к себе. — Конечно, я буду рад. Как я могу не быть? Юноши покинули холл и вышли под лунный свет. Герберт выглядел чрезвычайно довольным и все поглядывал в сторону своего спутника, словно ожидая от него ежесекундных сюрпризов. Альфред ничего не говорил, но продолжал улыбаться: ему нравилось то, как младший фон Кролок изо всех сил старается сдерживать свое любопытство, и потому можно было позволить себе заинтриговать его немного больше. Они вышли на поле, которое теперь было в особенно пышном цвету. Герберт радостно улыбнулся и сбежал в это белоснежное море, оставляя за собой шлейф нежных лепестков. Его дорогой наряд удивительно хорошо сочетался с цветами, оплетавшими его ноги по мере того, как он продвигался дальше. Альфред невольно замер на краю, смотря вслед изящному высокому силуэту под сверкающим мириадами звезд ночным небом. Юноше не до конца верилось в происходящее. Все вокруг было таким насыщенным, красивым, сказочным, что дух захватывало. А больше всех его захватывал Герберт, который, оглянувшись, остановился и послал Альфреду легкую ухмылку. Этот жест симпатии мог с тем же успехом быть смертельной ловушкой. Альфред как раз был не прочь рискнуть. Он неспешно пересек расстояние между ними и остановился прямо перед Гербертом, смотря ему в глаза. Корзинка почти бесшумно стукнулась о землю. Альфред осторожно опустил ладони на щеки Герберта. Тот позволил, но остался недвижен, ожидая следующего шага. Осмелев, молодой человек потянул спутника на себя и соприкоснулся с его лбом своим, шумно выдыхая. От близости Герберта кожу покалывало, словно от щекотки. Очертив линию скулы, Альфред на короткий миг прижался к губам Герберта, оставил поцелуй на его щеке, на подбородке. Герберт довольно улыбнулся. Его пальцы скользнули на лопатки Альфреда, чтобы тот даже не вздумал отстраняться. Могло показаться, что касание было почти невесомым, однако юноша знал, что оно быстро может превратиться в железную хватку, пожелай он сбежать. Но разве можно было желать покинуть эти объятия? Опустив гитару на землю тоже, чтобы было удобно, Альфред обхватил его шею руками. Скосив взгляд вниз, Герберт весело фыркнул. — Да, я ниже, — проворчал Альфред. — Необязательно надо мной потешаться. — Я и не потешаюсь, — ответил его спутник, — просто нахожу это очень милым. Они постояли в тишине еще немного. Герберт принялся перебирать складки на жабо Альфреда с той едва заметной улыбкой, что в особенности придавала ему загадочности, и замурлыкал что-то себе под нос. Взяв спутника за руку, именинник собрался было осмотреть запонки, подаренные Графом парой месяцев ранее, но тут его внимание переключилось на нечто совершенно другое. — Mon chéri! Альфред заулыбался пуще прежнего. Реакция Герберта была точно такой, как он хотел. Тот с удивлением обхватил его ладонь и тщательно осмотрел творение рук Магды, которое украло у них целый час и наполнило это время муками и сердитым шиканьем. Тем не менее, даже Альфреду результат в некоторой мере понравился. — Я попросил Магду поработать над этим, — заметил он. — Граф сказал, что в такую ночь все должно отвечать твоим вкусам, и я подумал, что будет забавно. — Ты не ошибся, это смотрится просто замечательно! — воскликнул Герберт. — Не думал, что тебе так пойдет черный лак, но, похоже, ты слишком красивый, чтобы хоть что-нибудь смотрелось на тебе плохо, mon chou. Ну просто прелесть! Альфред собрался ответить, но тут Герберт прижал его ладонь к своей щеке и счастливо вздохнул. Глупые широкие улыбки вновь заиграли на их лицах, вот только графский сын совершенно не выглядел глупо; он был прекрасным, очаровательным… — Я… Я предлагаю нам расположиться, — тихо сказал Альфред, преодолев немоту, наступившую со столь трогательным жестом со стороны Герберта. — Я бы с удовольствием простоял так хоть целую вечность, но мы еще почти ничего не ели, а мне совершенно не хочется заставлять тебя голодать. — Мне лестна твоя забота, мой дорогой, — проворковал Герберт и поцеловал возлюбленного в лоб. От такого обилия нежности у Альфреда голова пошла кругом. Все еще пребывая в блаженной прострации, он расстелил плед, примял его книгами и на каждую поставил жестяное блюдечко со свечкой. Здесь надо было быть очень осторожным: вокруг них были не сухие, но все же растения. Убедившись, что зажигать свечи безопасно, он чиркнул спичкой и спешно поднес ее к каждому фитильку. Не переставая улыбаться, Герберт, придерживая плащ, опустился в центр покрывала и осторожно заглянул в корзинку. — Мое любимое, — с довольным видом констатировал он, вытаскивая бутылку вина, для сохранности завернутую в плотную салфетку. — Вы просто балуете меня. Мой день рождения еще даже не наступил, а вокруг меня сплошь и рядом устраиваются маленькие приятные сюрпризы. Альфред молча улыбнулся и поставил рядом четыре бокала. Несмотря на то, что Граф, безусловно, не имел недостатка в посуде, юноша не хотел разбить ни один из них: они были сделаны из тонкого и изящного стекла и имели витиеватую золотую окантовку. Затем он извлек из корзины еще теплую флягу с кровью и виноград, разложил салфетки. Они негромко чокнулись и выпили подогретой оленьей крови. В этот раз Альфред смог по достоинству оценить чуть большую деликатность ее вкуса, но все же предпочел скорее перейти к вину. В этот раз молодые люди больше обменивались взглядами, но не расцепляли переплетенные пальцы, наслаждаясь ночью. Где-то в отдалении стрекотали сверчки, деревья слабо покачивали мохнатыми макушками, грузно дыша в своей дреме. Герберт поглаживал запястье Альфреда и о чем-то задумчиво вздыхал, маленькими глотками опустошая свой бокал. В один прекрасный момент он отставил его в сторону и, улыбнувшись, указал вдаль. — Смотри! Альфред поднял голову, чтобы проследить за направлением, и удивленно охнул. На темной горе, у самой верхушки, вдруг зажегся крохотный теплый огонек. — Это значит, что лето началось, — радостно сообщил Герберт, — и мой день рождения. Должно быть, это была еще одна маленькая традиция, о которой ему только предстояло узнать. Может, мимо точно в это время года проходили торговцы и оставались на ночлег на одном и том же месте. Может, кто-то возвращался домой с заработков в городе и готовился насладиться отпуском. Что ни приходило Альфреду в голову, вызывало в нем невольную улыбку. — Так я сейчас… могу подарить тебе свой подарок? — спросил он, все еще смотря на маленькую желтую точку, дружелюбно глядящую на него в ответ. Герберт заинтересованно посмотрел на него и кивнул, располагаясь поудобнее. — Да, конечно, mon chéri. Отряхнувшись и откашлявшись, Альфред потянулся за гитарой. Водрузив ее себе на колени, он осторожно провел рукой по струнам, проверяя звучание инструмента. Слегка ослабла лишь третья струна. Становиться вампиром стоило хотя бы для того, чтобы иметь идеальный слух. — Я не особенно хорош в рукоделии или в каких-либо других ремеслах, — застенчиво сказал молодой человек. — И я не знаю, что могу подарить из вещей, ведь собственных денег у меня мало, а у тебя, кажется, есть все что пожелаешь. Но… я люблю музыку и, надеюсь, не так уж плохо умею передавать свои мысли на бумаге. По крайней мере, так у меня выходит лучше, чем вслух. Он тихо рассмеялся, проводя рукой по волосам. — И я помню, что тебе понравилось петь вместе со мной, так что я написал это… эту песню… для нас. Чтобы мы, возможно, пели ее вместе. Мотив довольно простой, а слова здесь, в моей записной книжке, так что… так что, если ты захочешь… то есть в настроении… то есть захочешь… В общем, слушай! Альфред медленно принялся перебирать струны, лихорадочно вспоминая аккорды. К удивлению и к радости юноши, его голос не дрогнул даже на первой строчке. Альфредом снова словно управлял кто-то другой, более сильный и уверенный, и оттого мелодия постепенно крепла, расцветала. Скоро он перестал так тщательно следить за тем, как ставит пальцы: в конце концов, Альфред потратил много времени на то, чтобы выучить эту песню. Когда и петь у него получилось ровнее, юноша посмотрел на Герберта. Тот, замерев, слушал, и на лице его отражалось столько эмоций, что невозможно было понять, которая из них является главной. Вздохнув поглубже, Альфред перешел ко второму куплету. Он пел об одиночестве, о смутных надеждах и неопределенных мечтах, которые вели непонятно куда и непонятно зачем, и о счастье от того, что поиски наконец-то окончены, что нужное место найдено, что метаться больше не нужно. Каждое слово было бережно взято им из собственного сердца, обласкано и сплетено с томным звуком гитары. Альфред никогда бы не подумал, что может обращаться к кому-то с такой нежностью, но вот, он пел Герберту об их странной и внезапной, но такой прекрасной любви, и это было все равно что второе признание, а может, даже лучше. Допевая очередную строчку, он снова взглянул на Герберта и увидел, как в этих прекрасных светлых глазах зажигается нечто новое. Когда их голоса сплелись, это было лучше, чем любой сон, красивее, чем любая мечта, чудеснее, чем любой поцелуй. Альфред чувствовал, как его распирает от совершеннейшего восторга. Герберт очень ловко подхватил мелодию, а его голос добавил в песню изящества и воздушности, и то, как он пел, не могло не идти от души. Альфред подумал о том, что хочет писать и писать песни для Герберта, чтобы из ночи в ночь слушать его и наслаждаться одной лишь способностью слышать. Он забыл взять последний аккорд, и его голос слегка осип к концу, но никто из них этого будто бы даже не заметил. Едва дребезжание струн смолкло окончательно, Герберт потянулся вперед. Альфред отложил гитару и поспешил встретить его на полпути, обнимая возлюбленного за плечо. Целуясь, юноши опустились на покрывало, и Герберт блаженно вздохнул, ероша волосы Альфреда и стискивая его локоть сквозь ткань рубашки. Пользуясь своей позицией, Альфред оперся на другую руку и сам углубил поцелуй, тихо блаженствуя от каждого нового прикосновения. Он почувствовал, как Герберт ерзает на покрывале, и склонился ниже, позволяя тому практически прижать себя к груди. Цепкие длинные пальцы схватились за конец фиолетовой ленты и потянули ее вниз, развязывая бант. Часть Альфреда безмолвно паниковала, часть с неподдельным интересом ждала того, что произойдет дальше. Его заставили лечь тоже, и теперь уже Герберт прижимал его к земле, оглаживая плечи и руки и целуя так, что из глаз сыпались искры. И что было еще удивительнее, он отвечал не менее развязно. Его пальцы бродили по всему лицу и плечам Герберта, ласково их гладя, и сам молодой человек уже едва ли не прогибался в спине, лишь бы быть ближе. Отстранившись буквально на пару дюймов, он взглянул на объект своего обожания и счастливо улыбнулся. Герберт ухмыльнулся, награждая Альфреда поцелуем в скулу, и улегся поудобнее. — Чудесный момент, — заметил он. — Надо тщательно его запомнить и потом, может быть, записать. — Записать? — переспросил Альфред, повернув голову. — Ты описываешь свою жизнь? — Не всю, — пожал плечами Герберт, смотря вверх. — Только самые интересные и яркие или значимые ее точки, ну или просто забавные пустяки. Это странно? — Нет, нет, это здорово, — покачал головой молодой человек. — Просто… я никогда не видел, чтобы ты что-то записывал. Когда ты успеваешь? Графский сын рассмеялся, поправляя волосы. Заведя руку к себе за голову, он аккуратно сорвал цветок и поднес его к глазам, пальцем проводя по стройному стебельку. — Во-первых, это необязательно должны быть три страницы размышлений, достаточно лишь каких-то заметок. А во-вторых, с тех пор, как ты появился, записывать стало почти невозможно, потому что каждая секунда, проведенная рядом с тобой, стоит отдельного романа. Альфред смущенно улыбнулся, легонько поглаживая тыльную сторону ладони Герберта большим пальцем. Он не знал, как можно на это ответить, но мог с уверенностью сказать, что чувствует то же самое. — Ого. Я тоже иногда записываю свои мысли, если их слишком много и они путают и дразнят меня. Но мне никогда не бывает достаточно простых заметок. Я могу растянуть описание промелькнувшего в голове образа на несколько абзацев. Никогда не умел выражаться кратко. — Это не так плохо, — отозвался Герберт. — Порой стоит просто выговориться, если хочется. Примерно то же самое он пару месяцев назад говорил Альфреду о ласке и оказался абсолютно прав. Молодой человек облизнул губы, поморщился от вкуса оставшейся на них помады и вздохнул. — А ты? — Что я? — Я пишу, чтобы немного разгрузить голову, а ты? — О, — промолвил Герберт. Он замолчал, продолжая смотреть на звезды. Покрутив цветок между пальцами, графский сын отложил его на край покрывала и перевернулся, перекидывая руку через Альфреда и устраивая подбородок у него на груди. — Знаешь, даже если ты вампир, время все равно имеет над тобой власть. Оно стремится вперед и не останавливается ни на секунду, как бы ты ни хотел. Ему мало твоих лет, твоих сил, твоих чувств, оно забирает и все случившееся с тобой тоже. Например, бывает, что ты перебираешь старые письма и вдруг находишь среди них засушенный цветок. Безделица, конечно, одно движение — он превратится в прах, но ведь на самом деле в нем заключена целая маленькая жизнь. Ты ворошишь свою память и вспоминаешь, как однажды гулял по полю и рвал цветы для венка, а за тобой наблюдали две пожилые леди в платьях с лентами. Ты их не знал, и они тебя не знали, но остановились на дороге и стали наблюдать. Где-то далеко кто-то еще резвится с собакой, по дороге бредет старый работяга, эти две леди о чем-то болтают и, возможно, ругают тебя за то, что ты не бережешь бедные цветы, но в то же время умиляются твоему наивному возрасту, твоим смешным прыгающим движениям, твоему возбуждению при виде каждого нового цветочка. И все поле заливает свет заходящего солнца, и ты машешь дамам рукой и бежишь назад, а потом приходишь домой и раскладываешь цветы на столике в саду, чтобы тщательно все отобрать. Твои неумелые пальцы старательно пытаются связать стебельки во что-то путное, но ничего не выходит. Приходит мама, смеется и показывает нужный узелок, и вы садитесь вместе и плетете этот несчастный венок, а она вспоминает, как делала что-то подобное в своем детстве, и ты расспрашиваешь ее обо всем: где, когда, почему, как. И так хорошо! Вы заканчиваете венок, но один цветок остается нетронутым. Именно он хранится сначала в книге, между пожелтевших от времени страниц, исписанных чьей-то твердой уверенной рукой, а затем в конверте, куда ты и положил эти письма. И вдруг тебе страстно хочется пережить тот вечер снова. И ты помнишь его, помнишь запахи, звуки, можешь даже описать испытываемые эмоции, но… от них остается лишь искра. На один краткий миг ты снова становишься собой из того самого момента, но затем все вновь становится как обычно. И так тоскливо от осознания, что ничего не удастся повторить… Но вот чуть-чуть растянуть ощущение в наших силах. Альфред широко улыбнулся, глядя на призадумавшегося Герберта. — Ты чудесно сказал, — с восторгом промолвил он, — Я тоже чувствовал что-то подобное, и не раз. Герберт с такой же яркой улыбкой пожал плечами и щекой потерся о рубашку Альфреда, играя с его пальцами. — Так чудесно вокруг, — протянул он нараспев едва ли не с мурлыканьем в голосе, — и ты со мной. У меня уже такое чувство, что ничего больше и не нужно. Кажется, сегодня Герберт твердо решил довести Альфреда до слез умиления. Юноша тихо рассмеялся и осторожно потянул спутника на себя. Тот уловил знак практически сразу же и с удовольствием перебрался повыше, снова оказываясь в опасной близости от губ Альфреда. — Вот так уж точно ничего не нужно, — сказал Герберт, усмехаясь, — Давай будем лежать здесь вечно. — Давай, только нам нужно придумать что-нибудь от солнца, — отозвался Альфред. — Есть идеи? — М-м-м, укрыться моим плащом и днями напролет предаваться под ним всяким непотребствам? Альфред хотел что-то ответить, но его заглушил еще один требовательный поцелуй. Что-то в уголке его сознания, который еще не поддался захватывающей юношу волне нежности и желания, подсказывало, что, если они продолжат целоваться, в замке их можно будет не ждать до утра. Герберт в его объятиях на этом прекрасном лугу был прекрасен, но еще прекраснее была перспектива не навлечь на себя злость Магды. — Думаю, нам прежде все же стоит вернуться и захватить с собой все необходимое, — улыбнулся он. — Все необходимое и так со мной, — мурлыча ответил Герберт. Альфред провел большим пальцем по его щеке и смущенно рассмеялся, опуская глаза. — Во всяком случае, сейчас мы должны пойти обратно, — промолвил юноша. — Не я один хочу поздравить тебя. Нельзя же быть настолько эгоистичным, чтобы не дать Магде, Графу и Куколю лишний раз проявить их любовь. — Ах, как это прекрасно звучит, Альфред, — проворковал Герберт. — Когда ты рядом, невозможно не заметить, что мир все еще наполнен такими чудесными чувствами. Я вдруг понял: мне не нужно настоящее солнце, когда есть ты. — Прекрати, — буркнул Альфред, улыбаясь. — Мне никто столько приятного за раз никогда не говорил. — Все когда-то бывает впервые, mon amour, — отозвался графский сын и все-таки отстранился. Собравшись, они снова взялись за руки и отправились в замок. Перед этим Герберт смочил свой безукоризненно чистый платок водой и старательно вытер с губ Альфреда следы помады, хоть это и оказалось бесполезным: по пути они успели поцеловаться еще по меньшей мере десять раз. Войдя в холл, Альфред повел именинника в бальный зал, краем уха уловив отдаленный шорох. Он сам был там трижды: во время самого Бала, когда искал Герберта и когда планировал эту чудесную ночь, — но как будто бы успел обшарить каждый его уголок (что они с Магдой на самом деле и сделали). Развернувшись спиной, юноша с плохо сдерживаемым энтузиазмом обхватил запястья графского сына и вывел его на середину, предоставляя молодому человеку возможность полюбоваться украшениями, развешиванием которых обитатели замка занимались все вместе. Пока Герберт с интересом разглядывал убранство зала, Альфред поспешил на балкон, двери куда были предварительно открыты. Он задрал подбородок вверх и быстро кивнул. Магда, что уже ждала его знака, моментально скрылась в оконном проеме. Удостоверившись, что сигнал воспринят как надо, Альфред вернулся под каменные своды и вновь подошел к Герберту, который тут же опустил свой взгляд на него и улыбнулся: — И где же все милые господа, которые так хотели выразить свою любовь ко мне, liebling? — Всему свое время, — уклончиво ответил Альфред и, заложив одну руку за спину, встал напротив своего спутника. Не прошло и пары секунд, как откуда-то (и Альфред очень хорошо знал откуда) полилась нежная мелодия, которую кто-то (и Альфред очень хорошо знал кто) играл на фортепиано. Герберт замер, прислушался и вдруг удивленно ахнул. — Это papa играет! Для меня? — спросил он. Не в силах сдержать умиленного вздоха, Альфред сделал небольшой шаг вперед и вытянул перед собой другую руку. — Для тебя. И для меня, — сказал он. — Если позволишь пригласить тебя на танец. Герберт растроганно охнул и приложил руку к сердцу. — Mon chéri, — только и смог промолвить он и подался навстречу. Конечно, сын Графа танцевал прекрасно. Они легко скользили по залу, изредка почти вылетая на балкон, к оплетавшим перила цветам и лентам. Лицо и шею Герберта царапал яркий лунный свет, его летящие одежды тихонько шелестели при каждом новом па, и это было просто незабываемо. Как человек и даже как вампир Альфред мог потратить тысячи лет на совершенствование своих движений, но он никогда бы не смог выполнять их с подобной грацией. Танцевать с Гербертом было чистым удовольствием, как, впрочем, и большая часть времени, проведенного рядом с ним. — Знаешь, он давно не играл, — тихо шепнул Герберт. — А жаль. У него просто чудесно получается. Я могу слушать игру papa часами. — Да, — отозвался Альфред. Граф играл не так, как делал это Герберт или тот же Альфред. Его пальцы как будто едва касались клавиш, извлекая из инструмента самые легкие и нежные звуки, которые, казалось, были недоступны для всех остальных. Он вкладывал в свою игру значительные усилия, и оттого она проникала куда-то под кожу, будоража разум и чувства. Мысленно благодаря Графа за все его благодеяния, Альфред и не заметил, как Герберт с хитрой улыбкой крепче обнял его за талию и вдруг заставил откинуться на свою руку. Приглушенно охнув, юноша вцепился в плечи спутника и издал сдавленный смешок. — Не думаю, что мелодия располагает к такому танцу, — сказал он, широко раскрыв глаза. Герберт лишь ухмыльнулся пуще прежнего. — Делаю что пожелаю, — сказал он. — Из-за всех вас у меня настроение творить всякие безумства, вы сами виноваты. — Вот уж не знаю, надеяться ли мне, что они не зайдут дальше неожиданных танцевальных движений, или наоборот, — заметил Альфред. — У кого-нибудь есть опыт общения с тобой, когда у тебя появляется охота творить безумства? — Да, но он сейчас наверху, — хихикнул Герберт и чмокнул Альфреда в лоб. — Не волнуйся, тебе понравится. Что-то в его тоне насторожило юношу, но не в самом плохом смысле. Вскинув бровь, он покачал головой, и пара продолжила танцевать как ни в чем не бывало. Мелодия продлилась еще недолго и скоро стихла, а затем в конце коридора зазвучало радостное мурлыканье Магды. Не переставая напевать мотив себе под нос, она вбежала в зал и тут же обхватила шею Герберта руками, с радостным писком повисая на нем. — Наконец-то у моего любимчика день рождения! Триста семьдесят семь лет, только подумать! — проверещала девушка, улыбаясь во все зубы. — Как ты себя чувствуешь? Герберт показательно надул губы и задумчиво хмыкнул. — Думаю, я в настроении для любви, — промолвил он и наигранно дернул плечом. Альфред прочистил горло и опустил глаза, смущенно улыбаясь. Магда, все еще обнимая Герберта, покачала головой. — Идем, — сказала она, — все уже готово. Герберт послал Альфреду многозначительный взгляд и позволил девушке увести себя первым. Уже у дверей они о чем-то зашептались, и каждый раз, когда младший фон Кролок оглядывался на своего возлюбленного, он начинал тихонько посмеиваться. Улыбка не сходила с лица Альфреда, пока тот шел следом за ними. Несмотря на то, что конфликт давно миновал точку пика, осадок все-таки оставался. Это можно было заметить, как и всегда, приглядевшись к деталям: к тому, как Магда спешила пресечь любые хоть сколько-нибудь грустные темы, к тому, каким взволнованным становился Герберт, когда Граф долго не выходил из своего кабинета, к тому, как сам Альфред порой вслушивался в ночную тишь, словно ее в любой момент могли разрезать чужие всхлипы. Сегодня, пожалуй, юноша в первый раз почувствовал себя абсолютно расслабленно. Герберт вернулся к своему привычному радостному настроению, активно жестикулировал, кокетничал, смущал его недвусмысленными намеками и носился по коридорам вихрем блесток и летящих тканей, смеясь невпопад, и на душе действительно царило лето. В замке еще никогда не дышалось так славно. Вопреки ожиданиям графского сына, они поднимались все выше и выше, минуя малые и большие гостиные, парадные трапезные и приватные помещения. На самом верху их ждала шаткая на вид витая лестница, ведущая на крышу. Магда юркнула наружу первой. Герберт неуверенно обернулся на Альфреда, на что тот лишь покачал головой и махнул рукой, приглашая именинника последовать за девушкой. — Ou-la-la! — воскликнул младший фон Кролок, выглянув на свежий воздух. — Вы действительно устроили трапезу на крыше! — Что же, — ответил ему голос Магды, — в то время как красавчик до сих пор придерживается весьма классических взглядов, ты натура более эксцентричная, и мы решили, что так будет интереснее. Герберт оглянулся через плечо снова. На лице его был написан несказанный восторг. — Это ты придумал? — спросил он. Альфред с кроткой улыбкой пожал плечами. — Я лишь предложил идею, но без совместных усилий ничего не вышло бы. — Минутку! — попросил сын Графа, снова высунувшись наружу, и тут же спустился на несколько ступеней, даря Альфреду благодарный поцелуй. Тонкие перила под их руками опасно задрожали. Место, что было облюбовано для праздника, представляло собой довольно узкую площадку, которую можно было использовать в качестве перехода между башнями. Из-за ее габаритов рассаживаться пришлось по одному, зато вид отсюда открывался просто чудесный. Граф и Куколь уже ждали их, сидя по разные стороны от прохода. Рядом с ними стояло несколько блюд с любимыми лакомствами Герберта, пять бокалов, две бутылки с вином и одна с кровью. Все это было тщательно украшено цветами — где-то сахарными, а где-то настоящими. Герберт с горящими глазами осторожно выбрался на площадку и сел ближе к отцу, который протянул ему руку и ласково погладил по запястью. — Buon compleanno, gioia mia, — промолвил Граф с улыбкой. — Надеюсь, ничто не омрачает твою ночь. — О, это лучшая ночь в мире, papa! — растроганно воскликнул Герберт, приветствуя весело ухающего Куколя воздушным поцелуем. — Я знаю, что говорю это, пожалуй, слишком часто, но что мне с собой поделать, если все так и есть? Как же я вас всех люблю! Я готов даже Шагала расцеловать! Где он, кстати? — Он решил, что в праздник тебе лучше уделить больше внимания тем, кто тебе ближе, — отозвалась Магда, — так что здесь только мы. Но ты можешь поблагодарить его потом. Думаю, он явится хотя бы к следующему вечеру. — Bien, — кивнул Герберт, принимая бокал крови от Графа. — Papa, ты так чудесно играл сейчас. Я и забыл, как замечательно у тебя получается. Не мог бы ты как-нибудь сыграть нам мою любимую балладу? Ах, всякий раз, когда я слушаю ее в твоем исполнении, мне хочется плакать… — Конечно, gioia mia, — благосклонно согласился мужчина, убирая свои темные волосы назад, — все что ты захочешь. Спасибо за добрые слова, я и сам, к своему удивлению, обнаружил, что все еще нахожу это занятие весьма приятным. — О, поверьте, ваше Сиятельство, вы многие занятия найдете приятными, если перестанете руководствоваться только лишь опытом столетней давности, — хихикнула Магда. Граф наклонился вперед, чтобы увидеть девушку через Герберта и Альфреда, и вскинул бровь. — Ты пользуешься тем, что сейчас находишься вне зоны досягаемости, чтобы дать волю своим дерзким взглядам, моя дорогая? Магда театрально откинула волосы за спину и пожала плечами, возводя глаза к небу. — Вы меня знаете. Ухмыльнувшись, Граф покачал головой и первым поднял бокал, сжимая тонкую стеклянную ножку в руке в изящной темно-синей перчатке. За ним взметнулись и остальные бокалы, поблескивая в серебряном лунном свете. — Мой милый сын, — промолвил мужчина, глядя на Герберта, — я долго думал и пришел к выводу, что стал забывать, каким счастьем для меня является твое присутствие рядом. Ты никогда не должен был становиться подобным мне, потому что даже твоя улыбка напоминает мне о ясном солнце, а взгляд — о ясном синем небе, и тем больше я ценю твою верность и сыновнюю любовь. Я искренне рад, что ты вступаешь в новый год своей бесконечно долгой жизни рука об руку с тем, кто небезразличен тебе и кому небезразличен ты, — тут Альфред смущенно закашлялся. — С праздником и с этой чудесной первой летней ночью. За Герберта. — За Герберта! — с готовностью отозвались Магда, Альфред и Куколь (он выговорил это медленно, зато почти четко), и все они приложились к своим кубкам. Поймав на себе донельзя довольный взгляд Герберта, Альфред едва не пролил кровь, пытаясь улыбнуться в ответ, и чуть не подавился ей, стоило пальцам графского сына накрыть его. Несмотря на тот факт, что всем было известно об их особой связи, публичное проявление чувств и его границы оставались для юноши сферой неизведанной и крайне смущающей. — А хорошо сидим, — заметила Магда, налив в другой бокал вино, и обвела окрестности свободной рукой. — Так смешно, что я жила тут всю жизнь и ни разу даже не поднялась на достаточную высоту, чтобы увидеть все это. Наша деревня, оказывается, еще меньше, чем я думала. — Со временем для тебя она станет еще меньше и еще теснее, — отозвался Герберт. — Порой может охватывать ощущение, что и целого мира мало. — Не знаю, — отозвался Альфред. — Этот край такой тихий и недосягаемый… Я знаю, мне в силу своего возраста не понять, как сильно что-то может опостылеть, но спокойствие сих земель привнесло что-то новое в мое сознание. Как будто я попал именно туда куда нужно. — Конечно, ведь ты попал ко мне, глупенький, — хихикнул младший фон Кролок, делая глоток вина и салфеткой стирая остатки помады со своих губ. — Магда, моя красавица, я вижу, ты сегодня решила окончательно меня разбаловать. Передай мне, пожалуйста, эти пирожные, у меня такое чувство, что я долго не выдержу. Магда хихикнула и с явным удовольствием позволила Герберту выбрать любые сладости, что были на подносе. Они чудесно провели время на крыше, любуясь живописным видом и тихо переговариваясь. Подарки Герберт открывал там же, аккуратно развязывая ленточки и убирая оберточную бумагу. Граф, конечно, не пожалел никаких средств и подарил сыну богато украшенный гранатовый перстень, который тот не преминул надеть, а Магда и Куколь порадовали его творениями рук своих. Сменив старый платок на новый, вышитый цветами, Герберт с интересом кинул взгляд на последний сверток, отчего Альфред невольно стушевался. — Ты любишь стихи, — сказал он, когда графский сын отложил хрустящую обертку в сторону и воззрился на вещь у себя в руках. — И… ты достоин того, чтобы их писали специально для тебя, и… сейчас у многих есть альбомы для всего подобного, и… я сделал его. Для тебя. И записал туда первый. Еще раз с днем рождения. Мягко улыбнувшись, Герберт открыл альбом на первой странице и, пробежавшись глазами по строчкам, заулыбался еще пуще, проводя по шершавой бумаге пальцем. — Что там, что? — с любопытством спросила Магда, перегибаясь через плечо Альфреда и вытягивая шею настолько, насколько это было возможно. — Что ты написал, красавчик? Герберт покачал головой и закрыл книгу, прижимая ее к своей груди. — Не скажу, — кокетливо отозвался он. — Но это очаровательно! Разошлись они лишь тогда, когда Граф указал на тонкую светло-синюю полоску на горизонте, что означало приближение рассвета. Магда и Куколь засуетились, собирая тарелки и прочую утварь и при помощи Альфреда спуская их вниз, под крышу. Быстро спустившись вниз, они закрыли за собой проход и вернулись в основные помещения замка. Граф покинул их первым, заметив, однако, что будет читать и готов принять всех, кому захочется его навестить. Он коснулся губами виска Герберта и обнял его, улыбаясь чему-то своему. Куколь потерся о ноги второго хозяина и поспешил на кухню убираться, а скоро за ним последовала и Магда. — Ни в коем случае! — фыркнула она, когда Альфред еще раз предложил ей свою помощь. — Давай не будем забывать, кто сегодня главный подарок, красавчик. Для нас праздник, может, и закончился, но уж точно не для вас, голубки. Я-то кое-кого насквозь вижу. Герберт тихонько хихикнул ей вслед и покрепче прижал свои подарки к себе, благо все они были не очень большими. Укрепилась его хватка и на руке Альфреда, который удивленно поднял на него взгляд и вскинул брови в молчаливом вопросе. Герберт лишь загадочно улыбнулся. Он вдруг стал необычайно молчалив и едва реагировал на попытки Альфреда завести разговор, хотя еще недавно смеялся и щебетал без умолку. Смена настроений Герберта всегда оставляла юношу несколько встревоженным и озадаченным, но сейчас особенно его беспокоила. Закрывая за собой дверь спальни, он уже хотел что-то спросить, но остановился. Герберт неспешно прошел вглубь комнаты и отложил все свои подарки на туалетный столик, а затем принялся снимать кольца с пальцев. Развернувшись, он глубоко вздохнул, смотря Альфреду в глаза. — Герберт, что… Пальцы Герберта легли на первую пуговицу одеяния, высвободили ее из петли и поползли вниз, расстегивая остальные. Делал он это нарочито медленно, не отрывая взгляда от глаз Альфреда, который замер в нескольких шагах от него. Прикусив губу, Герберт скинул на пол свою накидку, а за ней и верхнюю часть костюма, под которой красовалась лишь рубашка из тончайшей нежной ткани. Из-за большого выреза Альфреду открылись и длинная шея, и острые ключицы, и впервые за долгое время ему снова захотелось убежать прочь. В этот раз, правда, совершенно не от страха. Скинув и свою рубашку, Герберт игриво улыбнулся и поманил Альфреда пальцем: — Давай, иди сюда, mon chéri. Я вижу, что ты хочешь ко мне прикоснуться. Так прикоснись же. Не бойся. Я тоже этого хочу. Тут вряд ли можно было сопротивляться. Нетвердым шагом Альфред направился к Герберту и остановился рядом, продолжая, однако, держать некоторую дистанцию. Ему случалось любоваться этим прекрасным телом и держать его в своих объятиях, но о такого рода прикосновениях он себе и мечтать толком не позволял, ведь Герберт был скорее невероятным произведением искусства, чем человеческим существом, и дотронуться до него как-то не так значило совершить кощунство. Но желание пересиливало все. Ладонь Альфреда легла на талию Герберта. Бледная кожа под пальцами была гладкой и нежной. Остановившись на месте на пару секунд, Альфред провел рукой вверх, зачарованный и восхищенный. Незаметно для самого себя он сделал еще один шаг навстречу Герберту и приобнял его обеими руками. Ладони Герберта легли на его щеки. Столкнувшись взглядами на жалкую долю секунды, они слились в поцелуе, и Альфред позволил себе чуть большую свободу действий. Он огладил поясницу Герберта, целуя его в плечо, очертил контур лопаток, прижался губами к ключице и, обхватив стройные бедра, провел носом от адамова яблока до скулы, вдыхая сладкий аромат духов. Пальцы графского сына зарылись у него в волосах и легонько сжали их. Альфред не мог видеть довольную улыбку на губах Герберта, но очень явственно ее чувствовал. — Что? — спросил он с придыханием. — Надеюсь, я не… я не заставляю тебя скучать? — Нет-нет, что ты, mon chou, — хихикнул Герберт. — Наоборот. Наблюдать за тем, как ты постепенно ослабляешь свои собственные путы, мой милый, поистине занимательно. И очень приятно, я должен сказать. Не останавливайся, прошу, мне сейчас так хорошо… Польщенно улыбнувшись, Альфред позволил себе поцеловать Герберта в шею и прижался к нему покрепче, по-прежнему едва открывая глаза. Он даже дерзнул запустить пальцы под пояс узких брюк, любовно обводя выпирающие тазобедренные косточки. Руки Герберта переместились на пуговицы рубашки Альфреда. Он расправился с ними, пожалуй, слишком быстро, но в этот раз Альфред и смутиться не успел: стоило ему самому мягко царапнуть клыками уязвимое место за ухом, Герберт вздрогнул и тихо ахнул, вцепившись в плечи своего возлюбленного. Взбудораженный неожиданной реакцией, Альфред попробовал повторить действие. — Быстро учишься, — выдохнул Герберт. Они опустились на кровать и сплелись в объятиях, едва отрываясь от пылких поцелуев. Альфред окончательно выпутался из своей рубашки и отбросил ее куда-то в неизвестность. Руки Герберта тут же забродили по оголенному телу, жадно исследуя его, а затем опустились ниже и сжали ягодицы сквозь ткань брюк. Альфред очень бы хотел вставить какую-нибудь остроумную ремарку, но вместо этого он лишь как-то странно ойкнул и поспешил ответить на новый поцелуй, обхватив лицо любовника ладонями. Россказни бывших товарищей по университету оказались не шуткой: желание накапливалось и мучило его, путало мысли, лишало должной координации. Проведя руками по плечам Герберта, Альфред самовольно расправился с пряжкой на его ремне и принялся за шнурки. Герберт откинулся назад и приподнял себя на локтях, наблюдая за возлюбленным с похотливой усмешкой. Стоило их взглядам вновь встретиться, он нарочито медленно облизал губы и вскинул бровь, бросая Альфреду молчаливый вызов. Конечно, коварный соблазнитель уже знал, что тот не откажется. Судорожно сглотнув, молодой человек придвинулся ближе и уже свободно запустил руку под ткань. С губ Герберта сорвался приглушенный стон, и он поспешил вновь притянуть Альфреда к себе, не спеша, однако, отстранять от себя его ладонь. Связь с реальностью, и без того призрачная, размывалась. Герберт осыпал поцелуями его скулы, шею, ключицы, плечи, гладил и даже немного кусался, и его руки и губы внезапно оказались единственным, в чем Альфред нуждался на этой земле. Крохотные отметины от клыков любовника на его коже приятно ныли, и он даже мог почуять легкий запах собственной крови, что, несомненно, раззадоривало — а это явно было то, к чему сын Графа стремился. Герберту, должно быть, хотелось довести Альфреда, заставить юношу кусаться в ответ, и Альфред сам жутко хотел этого, но удерживал себя: сегодня он куда больше желал сохранить безупречную кожу нетронутой. Увлекшись поцелуями и ласковыми прикосновениями, Альфред едва ли не застонал от разочарования, когда Герберт мягко остановил его. — Не обижайся, мой хороший, мы сейчас непременно продолжим, — проворковал Герберт. — Я всего лишь хочу достать… это. Альфред с глупым видом уставился на флакон у Герберта в руке. В отличие от сосудов, в которых содержались духи, он имел совсем простую форму; из-под крышки его шел густой травянистый запах. — Масло? — спросил юноша. — Для чего оно… о-о-о. И ты должен будешь… меня… — Не я тебя, — спокойно и мягко ответил Герберт. — Сегодня это сделаешь ты. Со мной. — Я? — распахнул глаза Альфред. — Но почему? Я никогда… ни с кем… и у меня нет опыта, и я не хочу сделать тебе больно, и… Палец Герберта лег на его губы, призывая юношу к молчанию. — Я знаю, — отозвался Герберт. — Но я желаю этого. Я хочу в кои-то веки полностью кому-то довериться, понимаешь? Сделаешь это? Для меня? Как еще один подарок? Альфред замер, глядя на графского сына, который глядел на него в ответ. Такое простое и очень человеческое желание ярко отражалось в его глазах, наполненных надеждой. Им невозможно было отказать. — Хорошо, — шепнул юноша. — Я сделаю. Я сделаю для тебя все что угодно. Герберт подарил ему нежную улыбку, в которой, несмотря на его светящийся уверенностью взгляд, читалась робость, и откинулся обратно на подушки, увлекая Альфреда за собой. Еще один пылкий поцелуй, и тот обо всем позабыл. Сказать, что сие действо взволновало и поразило его до глубины души, значило не сказать ничего. Герберт мягким шепотом направлял Альфреда, гладя его по спине, и с каждой секундой его голос все больше смешивался с томными вздохами, от которых голова шла кругом, а пальцы дрожали и почти не слушались. Они только начинали, а юношу уже вело, потому что все это было просто слишком. Он старался быть аккуратным и обходительным, но Герберт прижимался к нему так, что Альфред волей-неволей поддавался его настроению. Страсть нарастала в нем, как разгорается огонь и занимается ливень, и даже если бы молодой человек попытался противостоять ей, ничего бы не вышло. Это чувство было настолько болезненным, что пробирало до кончиков пальцев, до звона в ушах, сквозь который прорвался лишь громкий вздох Герберта в тот момент, когда Альфред стиснул мокрыми пальцами и без того сбитое одеяло и бедрами толкнулся вперед. Реальность взорвалась снопом искр, зашумела, обрушиваясь на юношу всем весом и в то же время освобождая его от своего собственного. Он сам низко охнул и зажмурился, пытаясь хоть как-то справиться с накатившим на него ощущением. Руки Герберта легли к нему на спину, властно пригибая его к постели и побуждая сделать так еще раз. Уловив намек, Альфред постарался сбросить с себя оцепенение и сделать наконец то, чего хотел Герберт. Чего хотел и он сам, что уж там. Сперва мир вокруг двигался медленно, и каждая секунда тянулась вечность, а затем все вдруг начало разгоняться. Кровь Альфреда, казалось, раскалилась до невозможной температуры и едва не прожигала кожу, особенно когда он крепче прижимался к Герберту. В ответ тот награждал его беспорядочными поцелуями, шипел, царапался, всхлипывал, шептал его имя и все лепетал по-французски, стремясь уткнуться ему не то в шею, не то в плечо. Царапины на спине ныли, исчезали, а затем Герберт оставлял новые, как будто не желал давать Альфреду забыть, где он, с кем он и что между ними происходит. Странным образом это лишь сильнее распаляло Альфреда, и вот он уже полностью потерял контроль над собой. В его сознании лихорадочно стучали мысли, которые никогда еще не тревожили его. Он чувствовал потребность подчинить, и укрыть, и оставить себе, и странное извращенное торжество обладания заполнило Альфреда с ног до головы. С его губ сорвался самый настоящий рык. Он наслаждался чувством силы, упивался тем, каким податливым и чувствительным был Герберт, этот бесстыдный красавец, который возжелал именно его и которому никто другой не был нужен. Альфред чувствовал Герберта каждой клеточкой своего тела и не желал, чтобы это чувство хоть когда-нибудь уходило, но оно уже стало практически невыносимым и продолжало усиливаться, пока вдруг не сверкнуло… и не пошло на спад. Сцепившись в яростном поцелуе, молодые люди рухнули на простыни, все еще не до конца воспринимая окружающую действительность. Оторваться было сложно, но когда Альфред все-таки сделал это, ему удалось немного привести себя в чувство. Герберт рядом с ним выглядел совершенно опустошенным, но счастливым. Его волосы растрепались, губы опухли, а глаза блестели. Устроив голову на подушке, он улыбнулся и тихо рассмеялся, глядя на своего возлюбленного из-под полуопущенных век. — Ты как? — спросил Герберт с легкой хрипотцой в голосе. — Выглядишь испуганно. Альфред, собравшись с мыслями, тоже издал нечто похожее на легкий смешок и, шумно выдохнув, закрыл глаза. Его тело до сих пор прошибали волны мурашек, а внутри словно растекалось живое тепло. Лопатки ныли от царапин. Сердце пело от восторга. — Потрясающе, — шепнул он и посмотрел на Герберта. — Я никогда еще не чувствовал себя настолько правильно. Герберт улыбнулся шире и прильнул к Альфреду снова, лениво и нежно целуя его. Удовлетворенно выдохнув в поцелуй, юноша ответил на него и притянул любовника поближе, обнимая его за талию. В этот момент Альфред был способен на все. Юноши сплелись руками и еще долго смотрели друг другу в глаза, просто лежа рядом и не предпринимая ничего больше. — Думаешь, нам стоит провести следующую ночь здесь? — проворковал Герберт. — Все-таки будет еще мой день рождения. — Да, но зачем ждать ночи? — отозвался Альфред. Герберт вскинул бровь в беззлобной насмешке, и его рука скользнула на бедро возлюбленного, крепко его сжимая.***
— Спокойного дня, — невозмутимо промолвил Граф, когда Магда боевым шагом спустилась в склеп и легла в гроб его сына, складывая руки на груди. — Ага, — отозвалась девушка. — И вам, ваше Сиятельство. И как долго мне нельзя будет заходить в спальное крыло? — Ты привыкнешь, — ответил хозяин замка и задвинул за собой крышку.