Regional at Best

— Ну что там… — в дверь так настойчиво стучат, что, кажется, ещё несколько секунд, и её непременно выломают. Хорошо, что Джош дома один — вся его семья в школе и на работе, иначе, чувствует он, папа бы непременно наорал на того, кто так сильно стучал в дверь. Дан застывает в удивлении, когда она распахивается. — Тай? Костыли громко ударяются о крыльцо. Тайлеру плевать. Боль не в ноге. Боли в ноге вообще нет. Он ненавидит враньё. Он так сильно ненавидит враньё. Больше всего на свете. Больше, чем проигрывать. Потому что это самое большое поражение. Джош Дан не мог врать Тайлеру. Никак не мог. Но он… сделал это? — Какого черта ты мне наврал? — Тайлер хрипит. Его голос не может быть скандальным, он может быть простреленным, измученным, сильным и честным. Тайлер злится. Он толкает Джоша в грудь. Шумный, эмоциональный и драматичный Тайлер. Джош удивлённо, непонимающе смотрит на друга. Он раскрывает рот, отшатывается в сторону. Сознание мечется, оно шокировано пытается понять, что произошло. Таким Тайлера парень никогда не видел, и это очень… пугало? Поражало? Ранило? — Девушка? — зрачки Тайлера бегают по лицу Дана, пытаясь отыскать хоть каплю сожаления. Он не знает, почему именно он так сильно злится. Внутри как будто кто-то поджёг нефтяную станцию. И оно печёт. Обжигает его. — Единственный, кому я, мать твою, верю, — на что Тайлер злится? На что именно он злится? Что задело его? Он может ответить себе. Но сейчас в глазах зелёное пламя. Он не контролирует себя. Но слишком поздно. Вопрос Тайлера всё выдаёт, всё поясняет. Джошу хочется нервно смеяться. Хотя бы от того, что обычно люди так не реагируют на то, что кто-то соврал о том, что у него нет девушки, и ведь это ещё не самое ужасное враньё, которое могло произойти, так почему… — Стой, — громко произносит Джош, не давая Таю сделать из этого ещё большую драму. Нужно остановить его и объяснить, пока всё не зашло слишком далеко и не стало слишком плохо. — Кто тебе это сказал? Мистер Коул? — на губы Джоша ложится подрагивающая, взволнованная улыбка, и он тут же начинает рыться у себя в карманах. — У меня нет девушки. Клянусь. Я не врал тебе. Можешь обыскать мой дом, я один, — парень продолжает это делать, пока не достаёт из одного смятую бумажку. — Я сказал это Коале чтобы он от меня отъебался. Я… я… чёрт, это должно было быть сюрпризом, чёртов Тайлер Роберт Джозеф! — с некой возмущённой злостью продолжает негодовать Джош, который даже бы толкнул друга в ответ, не будь тот на костылях, что его останавливало. Хотя, возможно, это ложь. Нет, не так. Точно ложь. Это не единственная причина, по которой Джош не может толкнуть друга, даже будучи накапливающим в себе злость. — Сегодня я свалил с пар, чтобы купить новые барабаны и забрать электронное пианино. Я нашёл его на Амазоне и собирался подарить тебе, — Дан выдыхает. Он протягивает Тайлеру смятый листочек — чек о покупке барабанной установки. Пианино и они же стоят в гараже. Но всё это пусто. Когда спортивная машина разгоняется слишком быстро, остановить ее сразу невозможно. Тайлер видит чек, слышит слишком удивлённо-искреннее «клянусь». Внутри так сильно горит огонь злости на всё вокруг. На себя, потому что он не должен злиться на это. Он не должен ревновать своего друга. Не должен думать о нём так. Как так? Он злится. Он злится на ректора, за то, что тот вообще попался ему под треснутую ногу. Какого чёрта он решил поделиться сокровенными переживаниями о самом преуспевающем студенте? Кстати о нём. Он злится на Джоша. Он злится, потому что Джош — идеальный. Хороший. Тайлер не достоин Джоша, а потому и злится, что Джош, не давая повода для злости, вызвает столько эмоций. Всегда вызывает. Тайлер часто дышит, сжимает кулаки. Он выглядит чертовски нелепо, да? А вдруг Джош все еще врёт и он действительно влюблён в кого-то? А что, если этот кто-то куда лучше Тайлера? Что, если… Что если Тайлер для него не то же самое, что Джош для Джозефа? Тайлер поднимает глаза на Джоша. Они кажутся темнее, как будто Тай пожал руку самым темным мыслям и они, улыбаясь, преломились на его сетчатке. Они кажутся немного красными. Голова медленно наклоняется на бок. Усмешка появляется так некстати. Тайлер подходит ближе. Ещё ближе. Было на расстоянии указательного пальца? Теперь на расстоянии мизинца. Джош тоже нервничает. Это отражается на его дыхании. Оно как бубен звонкое. Усмешка становится шире так некстати. — Нет девушки? — Тайлер шепчет. Он смотрит Джошу в глаза, медленно забирая чек себе, засовывая в карман. — Докажи. И Джош впервые за всё время боится смотреть в глаза — в глаза Тайлера. Он всегда так отчаянно старался поймать его взгляд, а сейчас ему было жутко вглядываться в эти горящие, почерневшие глаза. И от этого становится страшно, потому что он не знает, что произошло. Но… Он всё понимает прямо сейчас. Люди не реагирует иначе. Он всё понял ещё некоторое время. Тайлер просто… сам себе в этом не признаётся. Он всё понял, потому что и сам это чувствует. И, как и Тай, боится признаться. Себе — в первую очередь. Это гораздо страшнее. Джош полагает, что их ненормальная такая обычная дружба вполне себе нормальна, что такое бывает, ведь, люди разные, а Джозеф вовсе не обычный человек, и такое вот общение с ним — последствие — грустное, близкое, честное. Но всё гораздо проще. Гораздо глупее, проще и очевиднее. Сердце сжимается больно и бешено. Они оба два полных идиота. — Да иди ты к чёрту, — выдыхает Дан злостно и отчаянно, потому что его вынуждают признаться в том, что и правда уже становится очевидно. Тайлер поступает плохо. Тайлера надо наказать. Руки дрожат. Дан приближается ещё ближе, переставая дышать, и касается губ Тайлера так робко и так осторожно, что можно откинуть все сомнения — он не врёт. Джош нежный, настоящий, искренний. Джошу обидно. Он целует его так мягко и так трепетно, насколько это возможно, его руки едва касаются плеч и груди друга, пока ему вдруг не ударяет в голову осознание того, по какой причине здесь на самом деле Тайлер и почему он его целует. И в эту же секунду обида и злость заполняет мутным туманом его сознание, и его пальцы больно впиваются в шею Джозефа, сильно притягивая к себе, а от аккуратной нежности не остаётся и следа — Джош целует злостно, отчаянно, болезненно, страстно: он кусает губы Тая, он не даёт ему глотнуть воздуха; он готов задушить его прямо здесь, прижав к холодной стене и вытащив из него всё до остатка; он готов выбить из него все силы, пока он сам не замолит о помощи. Джош никогда не целовал никого с такой искренней любовью и яростью. Он начинает задыхаться тоже. Тайлер чувствует, как ладонь на его горле сжимается все сильнее. Тёмные глаза смотрят в такие же тёмные буквально на долю секунды. Тайлеру больно. Остро, железно и горячо, ужасно больно. Он не хочет, чтобы это останавливалось. Никогда. Никогда. Джош дает захватить ничтожную долю кислорода, в который глупый, слабый мальчишка Тай умудряется прохрипеть ничтожное «Джош, хва…». Не хватит. Нет, не хватит. Тайлер кусает губы Дана сильнее, чем свои пальцы ночами, когда рифма не приходит на ум. Всё могло бы быть иначе. С красивыми, безоблачными или цвета-фламинго словами, со смущением Тайлера от того, что его зубы кривоваты, да и сам он какой-то нелепый рядом с идеальным Джошем. Они могли поцеловаться ещё тогда, после визита миссис Грин, после ботинок и цветов, влюблённо пачкая друг друга землёй на ладонях. Но они буквально выжигают себя сейчас. Так горячо. Так сильно. Жажда мучает Тайлера. Жажда быть таким. И с ним. С таким же, как он. Он обхватывает запястье Дана, которое заковало его шею, пытается отпихнуть, на что получает только вкус собственной крови. Металлический привкус крови Тайлера мешается во рту Джоша с привкусом болезненной любви, навязчивой мыслью обладать, мешается с горькой обидой на психопата и на то, что он засомневался в нём, мешается с бешеной яростью и откровенным желанием завладеть телом и душой Тайлера. Прямо сейчас. Тайлер усмехается, стоит только Джошу посмотреть на него. — Мне тоже больно, — хрипит он в губы Тайлера, мгновенно отстранившись. И он не о Джозефе и своих кровоточащих губах, а о сердце. Всё могло бы быть и правда по-другому. Но они выбрали другой путь лишь потому, что так они могут быть максимально близко к своей настоящей искренности — злой и страстной. Он бы задушил Тайлера прямо сейчас, если бы не хотел добить из него всё, что друг мог ему дать — каждый вздох, каждый взгляд, каждый поцелуй, каждый крик. Он мог бы урвать ещё десятки поцелуев этих ухмыляющихся губ, и Джош непременно бы стёр эту ухмылку с лица Тая, потому что Дану она не нравилась — ему было горько. Джош перехватывает свободную руку парня и затаскивает его в свой дом, захлопывая дверь за ними. Он смотрит на Тайлера ещё несколько секунд — так же яростно и так же внимательно, а затем усмехается ему в ответ и отпускает руки, чтобы тут же положить их на лицо Джозефа и притянуть за новым поцелуем. И даже теперь в нём рождается что-то новое, что другое, помимо общего желания крови — в нём неподдельная, настоящая, глупая подростковая влюблённость, в которой они оба себя собственноручно топят, в нём искреннее чувство восхищения и трясущего возбуждения от одной только мысли — он целует Его. Он его Целует. И сейчас они абсолютно Одни. Это будоражит, и Тайлер, пока Джош откровенно прижимается к нему грудью, наверняка чувствует — как бьётся сердце в груди Дана — неистово и сильно, сумасшедше, терзающе — так, как каждый раз, когда они были неправильно близко и когда говорили друг другу неправильные вещи. Сейчас это всё становится правильным. Тайлер почти дрожит, когда Джош снимает его вечно-чёрную-вечно-с-капюшоном толстовку, а потом и такую же чёрную майку. Мама говорит, что Тай одевается постоянно, как на похороны. Ему плевать. Видела бы она, что он делает, что он собирается сделать, что он будет делать всю жизнь теперь. Когда барабаны и пианино стоят недалеко, когда Джош так близко. Тайлер чувствует, как горит его шея. Покалывающе. Боль перекатывается медленными волнами справа налево. Они сошли с ума. И это нормально. Лучше, чем нормально. Лучше, чем все. Тайлер чувствует себя желанным. И это раскрывает его, как ни что другое. Страх в такие моменты отсутствует. Это опьяняет. Он стаскивает с Джоша футболку, смотрит своими затуманенными, тёмно-красными влюблёнными глазами. Джош Дан — красивый. Он такой красивый. Как его душа. Тайлер целует губы, скулу, место, где шея идеально соприкасается с плечом, ниже по руке к запястью. Он моргает пьяно-медленно. Фотографируя в памяти самое красивое ещё-пока-не-порно в его жизни. Тайлер замечает шрам. Он смотрит на Джоша, на шрам, снова на Джоша. Он целует запястье Джоша по-другому. Без жажды, без злости. Только с любовью. Только с тем чувством, которое больше никто никогда от Тая не увидит. Кроме Джоша. А потом снова шею, скулы, губы. Им не надышаться. Совершенно никак. Тайлер тянет, притягивает к себе. Как мотылёк тянется к свету, как положительный заряд к отрицательному, как предметы притягиваются к земле за счёт силы притяжения, так Джош тянется к нему — непреодолимо, достижимо, невыносимо, безумно. Это невозможно остановить, потому что он никогда никого так не желал, как желает его. Тайлер потрясающий. Он невероятен в своей личной красоте, в своём безумии; Тайлер — очаровательный психопат, и Джош ведётся на каждую его уловку. У друга худое тело, и Дан жадно запоминает глазами, руками, он прикасается к нему настойчиво, обводя сильными ладонями изгибы, к которым он так давно хотел прикоснуться, он запоминает его маленькие угловатости, запоминает те места, где пульсируют жилки, запоминает, как сердце бьётся в его ладонь, когда он задерживает её на груди, запоминает тяжёлое, судорожное дыхание, когда губы прижимаются к шее и оставляют на ней несильные укусы — чтобы раззадорить. Дан наугад и вслепую тащит Джозефа к любой ближайшей поверхности, и ею оказывается диван в прихожей; тот диван, где его семья по вечерам собирается и смотрит какие-нибудь фильмы или передачи; тот диван, на котором Джош иногда сидит по ночам, придумывая музыку, где он курит, пока никого нет дома. Джош властно опрокидывает Тайлера на этот диван. Он склоняется к уху друга и шепчет ему очень плохие, очень красивые, очень грязные, очень трепетные, очень пошлые вещи — он совмещает в них всё, что можно почувствовать сейчас: обладание, злость, влюблённость, похоть, чувственность, — и выливает их на Тая своим словесным потоком, пригвождая к месту, пока его руки ловко и удобно освобождают друга от остальной одежды, позволяя ему прижиматься к себе абсолютно нагим телом. Джошу так мало этого, так ужасно мало. Он не знает, сколько ему понадобится для того, чтобы окончательно и с головой насладиться Тайлером; ему кажется, что это не случится никогда. — Дж… ош, — шепчет Тайлер в ухо Джошу Дану. Трудно быть хорошим мальчиком, думает Тайлер, когда единственное, что ты хочешь — это чтобы тебя отымел твой лучший друг. Трудно быть умницей, когда ты хочешь отсосать своему лучшему другу. Тайлер тяжело мотает своей головой из стороны в сторону. Хочет его. Так сильно, как никогда никого и ничего не хотел. — Дьявол, — шепчет Джош, непонятно, то ли не выдерживая и ругаясь, когда колено друга упирается в пах, то ли обращаясь к самому Дьяволу, лежащему прямо под ним — красноглазому, ухмыляющемуся, распалённому, растрёпанному, тощему и абсолютно, бесспорно восхитительному. Тайлер стонет, когда Джош проталкивает ему в рот два пальца. Всё кажется таким грязным, таким искренним. Таким… — Господи, — говорит он то ли в небо, то ли самому недооцененному небесной канцелярией или Олимпом богу. Ужасно, плохо, грешно — снова думает Тайлер и стонет, хрипит, умоляюще просит. Он просит, чтобы Джош взял его на родительском милом диванчике. Ужасно жарко. Тайлер не хочет это останавливать, но тянется рукой к своему же члену. Джош перехватывает руку на полпути, приколачивая, прикручивая, приклеивая её своей к дивану, так, что единственное, что остается Тайлеру — это смотреть за Даном, сжигать его почти-не-своим-а-может-самым-настоящим взглядом, и надрывно проговаривать по неровным слогам что-то вроде «как думаешь, твоей девушке бы понравилось?». И слышать почти рык над своим ухом. Так. Трудно. Быть. Хорошим. Мальчиком. Но Тайлер вовсе не хороший мальчик. Джош знает, что тот никогда им не был. Говорят, в тихом омуте черти водятся, вот только у Тая всё было утрировано в последствии — внутри него чёртов тихий океан, в котором водится настоящий Ад, Преисподняя, целая Геенна Огненная. Дан просится внутрь этого пепелища. Он хочет прямо сейчас вытащить из Тая всю грязь и его нутро, хочет узнать все самые его плохие секреты и фантазии, хочет понять что творится в этой голове прямо в эту секунду, пока его влажные пальцы дразнят друга и оставляют приятный холод после прикосновений к нагой коже. Джош останавливается, когда они оказываются внутри, у него сносит крышу от того, насколько там горячо и узко — хочется поддразнить Тайлера, хочется смутить его, но Дан находит силы лишь на то, чтобы продолжить, внимательно наблюдая за тем, что происходит с Его Мальчиком, пока он растягивает его, пока нетерпеливо трётся пахом о ногу друга. Это ведь всё так неправильно, так отвратительно, так… желанно? Если бы Тайлер только знал, насколько сильно он желанный сейчас — насколько Джош мечтает ощутить его до болезненного максимума, насколько хочет сжать пальцами его челюсть, раскрывая её, и заставить отсосать, насколько он хочет выудить из Джозефа самые грязные слова и громкие стоны, на какие он способен. Джош. Хочет. Всего. И это желание мутит его голову, заставляя ощущать себя самым страшным демоном. Ему нравится мысль о том, что он растлевает Тайлера. Именно так. И ему плевать на то, был ли у него до этого когда-либо секс. — О, котёнок. Моей «девушке» явно бы не понравилось то, что я собираюсь сделать с тобой, — усмехается Джош в губы юноши и опаляет их дыханием. И пусть только попробует возразить. На самом деле, Тайлер умоляет. Это видно в его взгляде. Демоны внутри него умоляют Джоша. Его имя в устах Тайлера мягкое, вкусное, сладкое. Тайлер закрывает ладонью свой рот, чтобы не стонать слишком громко. Он накрывает её второй, кусает её. Но в глазах у него не стыд, не страх за то, что он будет услышан. В глазах — интерес. Джош хочет, чтобы Тайлер стонал так громко, как может. Он закрывает себе рукой рот, потому что он очень эмоциональный. Он кричит в своих песнях. Тайлер влюблён. Он влюбляется ещё сильнее каждую секунду джошевского присутствия рядом. Это вообще подходит под слово «рядом»? Тайлер близкий. Во всех смыслах. Во всей смыслах, что это слово вообще может и не может иметь. Он трогает его душу, он трогает его тело, он трогает сердце Джоша и его сознание — что может быть ещё ближе, чем это? Когда Джош входит в Тайлера, это больно. Очень больно. Так больно, что Тайлер думает о том, что он ведь чертов девственник, и что это больно, и что он прокусил ладонь до крови, и что это так приятно, так охуенно, и что он кричит имя Джоша Дана на весь его дом. Выстанывает самой мелодичной песней. — Джош, Господи… пожалуйс… чёртчёртчёрт. Руки Тайлера так сильно переплетены с руками Джоша, что они уже, по-моему, наставили себе синяков на костяшках. Тайлер кричит его имя, и Джош буквально теряет рассудок. Это немыслимо, настолько нереально, что на секунду и ему начинает казаться, что Тай нереален. Но только ощущение его тела даёт ему понять, что всё это по-настоящему. Тайлер кричит. Ему больно, он исходится от непривычной, тупой боли, а затем просит продолжать. Он дрожит, судорожно дышит и цепляется за его руку. Тайлер. Тайлер. Тайлер. В голове его слишком много. Он везде. Каждая его мысль о нём, каждый уголок сознание заполонён им. И это всё именно тогда, когда он и так может чувствовать его — куда ещё больше? Джош сходит с ума. Он не был готов к тому, что ему будет так плохо и так хорошо одновременно, пока его сознание полностью отключается и прощается с ним. Дан терпеливо ждёт, и старается не причинять боли, но безумная, неконтролируемая страсть и наконец-то полное обладание Джозефом полностью его ломает, и он не держит себя в руках больше. От ощущений в висках больно бьётся что-то словно молотком, и оттого, как внутри туго, оттого, как Тай стонет, как он вскрикивает, Дан едва может видеть что-то весьма чётко — рассудок мутит. Это лучше наркотиков, лучше алкоголя, лучше любого адреналина. Тайлер Джозеф — его чёртов единственный кодеин и морфий. Лучший опиум, лучший всплеск, лучший голос разума. Тайлер Джозеф — как же его много. Это гораздо больше. Гораздо больше, чем секс, гораздо больше, чем стоны, гораздо больше, чем поцелуи, гораздо больше, чем просто влюблённость. Дан тоже многое в своей голове романтизировал, он просто стеснялся об этом говорить. И прямо сейчас ему казалось, что это Гораздо Больше. С ним никогда такого не было. И дело не только в физической близости; морально — никогда он ещё не взлетал так высоко. Тайлер не может не кричать имя «Джош», когда становится очевидно, что ему не хватает их собственных тел, когда измазывает в сперме милый диван тёмно-зелёно-болотного цвета. Он умудряется ударить своей больной ногой о пол. Отпустить пару матов. Разозлиться на себя и полюбить Джоша ещё сильнее. Джозеф не царапает спину Дана, он оставляет красные полосы от пальцев. Джош стонет имя Тайлера совсем по-другому. Его голос хриплый, низкий, его голос абсолютно по-дурацки влюблённый, протяжный, тихий — он стонет имя Тайлера ему на ухо и ловит каждый его вскрик губами, он дрочит член друга и пачкает пальцы в его сперме, он тяжело и сильно дрожит, так по-настоящему и так нежно, словно впервые испытывает оргазм, пока пачкает своей спермой напряженный живот Джозефа. Тайлер судорожно целует его куда только можно, как слепой котёнок, как самое неподходящее сравнение, как человек, который любит. Его короткие волосы прилипли ко лбу, шея становится фиолетовой, а глаза медленно превращаются из красно-чёрных в миндальные, тёплые. Он хочет, чтобы Джош взял его руку. И он берёт. Тайлер дышит так часто и одновременно глубоко, что это сбивает, сбивает, сбивает и он уже, кажется, навсегда потерял темп нормальной жизни. Он не может успокоиться. Он никогда в жизни не чувствовал ничего подобного. Это как написать лучшую песню, подобрать рифму, сыграть аккорды так, чтобы они звучали гармонично. Джош смотрит на Тайлера абсолютно так же. Он покрепче сжимает его костлявые пальцы, на которых появляются синяки, и мягко-мягко проводит кончиком носа по его шее, на которой красуются яркие отметины; на его же шее тоже было несколько слабых пятен, а его спина была вдоль полностью от и до покрыта красными полосами, которые потом непременно напомнят Джошу о произошедшем и заставят его сладко прокрутить это в своём сознании ещё раз. Дан не хочет вставать с дивана. Он не хочет переставать прижимать Тайлера к себе и выравнивать своё тяжелое дыхание. Он не хочет приводить в порядок свои растрепавшиеся и прилипшие ко лбу мокрые, голубые пряди, не хочет идти и собирать одежду, которая валяется за ними дорожкой от самого входа. Единственное, за чем тянется Джош — сигареты, которые лежат в кармане его джинсов, что валяются где-то рядом на полу. Он предлагает одну Тайлеру, незаметно ухмыляясь, потому что он знает, что проводил обряд за обрядом, делая из внешне хорошего, примерного… — Теперь ты плохой мальчик окончательно, верно? — именно так и есть. — Я — святой, — говорит Тайлер, слабо улыбаясь, вытаскивая себе сигарету из пачки, а потом завороженно наблюдая за тем, как Джош её поджигает. — Самый святой, — с лёгкой усмешкой отвечает Джош и с воодушевляющей нежностью поглаживает Тайлера по щеке. Сладкая расслабленность правит его телом. Дан курит медленно, растягивая одну сигарету также долго, как растягивал Тайлера, и улыбается своим мыслям, потому что ему невозможно остановить тот поток волшебства произошедшего в своей голове. Они сидят на милом родительском диванчике, перепачканном в сперме, пропахнувшем сексом и грязными словами, и курят. Тайлер часто думает, что он во сне. И что он не хочет просыпаться. Расслабленно. Тихо. Спокойно. Правильно. Джозеф затягивается, наблюдая за тем, как на запястьях появляются синяки. Это выглядит красиво. Он — живой. — Знаешь, Джиш, пожалуй, мне стоит поблагодарить мистера Коула за всю эту его хрень, которую он натворил… — через мгновение Тай добавляет. — Ну, а потом уже мы натворили. — То что мы натворили — не хрень, — Джош хрипло посмеивается, а затем поворачивает голову, чтобы взглянуть на растрёпанного, взбалмошного Тайлера. И вот их глаза снова оказываются на расстоянии вытянутого указательного пальца. Но теперь Джош кое-что всё же может себе позволить. Он поддевает кончик носа Тайлера своим и улыбается ему глазами. Тайлер почти не вздрагивает. Его кожа в мурашках. Он не может насмотреться на Джоша. Он это знает. Поэтому он и смотрит, и смотрит, и смотрит в его живые, светящиеся глаза. — Хэй, Джош, я весь в сперме, это ужасно, — Джозеф усмехается, рассматривая свой живот, свои руки. — Это так нестерильно. В конечном итоге, Джош предлагает наведаться в душ. Принимать душ вдвоём? Вот теперь Тайлер немного смущается, хотя это чертовски правильное решение, потому что при всём вечно помятом виде старшего из детей семейства Джозеф, при огромном само-чувстве того, что руки и шея у Тая постоянно вымазаны чем-то тёмным, вязким и несмываемым, он адски чистоплотный. Тайлер заходит в довольно просторную, хоть и типовую ванную комнату. Всё вокруг в светлых тонах, много дурацких тюбиков и кондиционеров для чего-только-можно-придумать. Тай встаёт под душ. Джош встаёт под душ. Вернее, не так. Джош встаёт под душ, а Тайлер встаёт рядом. Это очень важно, ведь мистер-туманный-взгляд открывает холодную воду, и инопланетянину со светло-голубыми волосами достается. Как результат, Тайлер громко смеётся. Да. Ему весело. — Ну ты и засранец, — ругается на него Джош, а затем берёт лейку в руку и направляет этот же холодный поток воды на Тайлера. — И кому теперь веселее?! — холодная вода бодрит. Джозеф звонко смеётся, запоминая, кто последний облил кого водой, чтобы обязательно перенять эстафету. Позже. Когда Джошуа Дан не ожидает. — Что ты скажешь родителям? — вода становится тёплой. Дан не может удержать себя от прикосновений к Тайлеру. Они не слишком настойчивые, но говорящие сами за себя — Джошу мало. Он всё никак не надышится, не напьётся. Ему недостаточно. — У тебя вся шея в засосах, — поясняет он Джош и позволяет себя проходиться мочалкой по плечам и шее Тайлера, чтобы смутить его. Ну ещё хоть немного — хочется увидеть краску на его лице. — Скажу, что… — и конечно, Тайлер смущается. Он может прятать это за широкой улыбкой, за ямочками, за шуточками и не-знаю-куда-деть взглядами, но факт остается фактом — он смущается. А ещё он понятия не имеет, что он скажет. — Эй, ты специально, да? Специально так смотришь, как будто… Тайлер хочет сказать «как будто я тебе нравлюсь». Как будто я могу быть любим кем-то. А потом понимает, что это правда. Джош смотрит так, не потому что он его хороший друг, а потому что это правда. Потому что это правда. Да, Тайлер Джозеф, ты нравишься, очень нравишься другому человеку. Просто поверь в это. — Да, Тайлер. Я смотрю на тебя так, потому что ты мне нравишься, — честно отвечает Джош. Иногда он думает, что знает всё, что не договаривает Тайлер. И он знает, что тот снова смутится, снова смущённо опустит взгляд, и это вызовет новый взрыв чувств в груди Дана. Джош поворачивает юношу к себе спиной, чтобы пройтись по ней мочалкой, а когда смывает пену водой, мягко и легко целует в выступающую косточку позвоночника на шее. Как бы вдобавок. — Ты купил барабаны и пианино, — говорит Тайлер, стоя под душем с закрытыми глазами. Пена на ресницах — это забавно. — Ты купил чёртово пианино и барабаны. Поверить не могу. Знаешь, мы можем попробовать сделать что-нибудь вместе, — у Джозефа мыло на языке, а он продолжает трепаться. — Если тебя не смущает, что я ещё полный дилетант, мне надо многому научиться… И если тебе будет не нравиться то, что я делаю, ну знаешь… ты можешь сказать, ну там… — Не парься, чувак, — останавливает словесный поток Джозефа парень, чуть улыбаясь и проходясь пенными руками по его спине, пояснице — теперь у него есть полное право именно так трогать своего… парня? Джош не знает, кто они теперь друг другу, но знает точно, что точно может позволить себе прикасаться к нему так и там, как и где друзья не прикасаются. — У нас с тобой всё получится, — твёрдо уверяет его Джош. Тайлер безоговорочно соглашается.