***
Они садятся в машину. Джош подвозит Тайлера до его дома, останавливаясь неподалёку, чтобы не наделать шума, а затем не может его отпустить. Они оба сидят в тишине, смотря куда-то вперёд, и Дан ловит себя на мысли, что не хочет отпускать юношу на эту ночь — она стала такой важной для них. Джошуа чувствует, словно в этот раз они стали ещё чуть кем-то большим, чем были для этого. Друг для друга. Для себя. — Тай, — тихо вздыхает Джош. Двери не заперты, но друг тоже не выходит из машины. — Я могу… — он вновь тяжело вздыхает, а затем поворачивает голову к Тайлеру, чтобы взглянуть на его потрясающий, идеальный профиль. Он не говорил ему о том, как он красив? Он просто обязан это сделать. — Я могу остаться? — Джош чуть прикусывает губу, почти сразу же добавляя: — Я уйду рано-рано. Раньше первого пробуждения кого-то из твоей семьи. Тайлер еле-еле дышит. Наверное, трудно дышать, когда ты всю жизнь мечтал услышать «я могу остаться?», а теперь слышишь это, озвученное чьим-то голосом. Любимым голосом. — Я думаю, я нуждаюсь в этом, — тихо говорит Тайлер, боковым зрением наблюдая за реакцией Джоша. Джозеф мог бы бояться, что Джош увидит, как тот просыпается ночью от кошмаров, смотрит в потолок по два часа и снова засыпает. Но Тай не боится, ведь Джош хочет его знать. Это лучшее. Лучшее, что можно было бы сказать человеку, который ищет ответы на вопросы. Они вновь залезают через окно, а Тайлер на всякий случай закрывает дверь в свою комнату на замок. Внутри этого чёрного квадрата похожего на руины слишком много доказательств того, что ему было неспокойно. Разбросанные карандаши, полосы на обоях, полосы на полу, откинутый блокнот, выкрученная лампочка где-то под кроватью. Хорошо, что темно. Тайлер не знает, зачем он выкрутил лампочку, но он сделал это. Теперь в комнате не видно ничего из того, что он сделал. Джош подсвечивает фонариком телефона, чтобы не споткнуться на раскиданных вещах, и со скрываемой горечью осматривает весь этот погром, и ему больно за его мальчика и за то, что это с ним происходит. И за то, что он не может уберечь его от этого. И за то, что он может лишь помогать разгребать последствия. Дан мечтает помочь Тайлеру просто потому, что он больше других заслуживает помощи. — Прости, я выкрутил лампочку, — говорит Тайлер, лишь интуитивно подозревая, что смотрит на Джоша. Джош видит множество раскиданных листов и не может, конечно, уловить ничего, но большая надпись «STREET POETRY» жирно и неаккуратно вычерченная на одном из них привлекает внимание Джоша. Он склоняется только на секунду и улавливает лишь одну строку, но она поражает парня прямо в самое сердце. В само сознание. — Чёрт, — тихо говорит Дан. Он поворачивается к Таю, севшему на кровать. — «Смерть вдохновляет меня, как собака вдохновлена кроликом», — цитирует едко, больно впившуюся в рассудок фразу он. — Тайлер, это потрясающе, — честно и тихо — шёпотом. Тайлер чувствует себя самым беззащитным перед одним человеком и одновременно самым защищенным перед всем миром. А сейчас, когда он привёл Джоша на место преступления, надругательства над его душой, он был абсолютно искренним. Джош — добрый, светлый ангел, который запутался в самых странных, самых красивых, драматичных и настоящих сетях, потому что Тайлер такой. Джош снимает с себя одежду, чтобы не пачкать постель вещами, которые побывали на земле, и наверняка перепачканы ею и травой, а затем ложится под одеяло вместе с юношей. Джозеф подставляет шею для поцелуев, цепляется за руки Джоша своими, невесомо касается его тела, как некоторых клавиш. Потому что он знает, что каждое прикосновение, как и каждое касание клавиш — не просто так. Это важно для Тайлера, поэтому его пальцы или слишком решительны или нерешительны до крайности. Он — крайность, самая настоящая крайность. Тайлер, может быть, совсем плох в проявлении нежности. Он не умеет не на надрыве, но он делает, как умеет. Он мотает головой, когда Джош берет его за подбородок и смотрит в глаза. Потому что он всё понимает. Он знает, каково это. В беспамятстве выкручивать лампочку, чтобы не видеть, что ты сделал. Чтобы не помнить, как ты выглядишь и кто ты есть. Тайлер закрывает комнату для всех, кроме Джоша. — Никогда не уходи, Джош, — Тай шепчет на ухо, — никогда не бросай меня. Ты же знаешь, что я разорвусь на множество газетных объявлений о поиске работы, если ты уйдешь, — Тайлер шепчет быстро, почти неразборчиво. — Я вцеплюсь в тебя, как самый упорный клещ. И ты никуда не уйдешь, никогда-никогда, — Тайлер целует Джоша, подрагивающими руками в первый раз зарываясь в его голубо-мятно-небесные волосы. Дыхание спирает, и Джош на мгновение задыхается, потому что он не готов, он просто не готов к такой честности чувств от кого-то. Джош никогда не встречал того, кто будет так искренен с ним, и переизбыток чужих чувств заставляет его лёгкие рваться от недопустимой заполненности. А что ему делать со своими — он ведь и так едва дышит? А Тайлер? Тайлер. Как он живёт с этим буквенным штормом, сладкой пыткой, с рыбами без жабр; как он живёт, едва научившись дышать? Каково это — вдыхать только наполовину? — Тайлер, — их губы разрываются, и Джош кладёт ладони на лицо друга, привлекая его внимание к своим глазам. Они зелёные, тёплые, как лес, как поляны, как горы, в которых они были. — Тай. Я не оставлю тебя, — обещает Дан и заглядывает в янтарные глаза напротив очень внимательно и осторожно. Он честен. Он добр. У него внутри пустующие развалины, но ради Тайлера он чинит их одну за другой, чтобы дать тому лучшую крепость. — Ты никогда больше не будешь одинок, — и он вновь целует. Мягко, осторожно, трепетно, отчаянно, горько, нежно. Джош тоже искренний. Только проявляет он это несколько иначе. Он притягивает Тайлер к себе поближе, чтобы обнять и прижать к себе. Пусть он будет чувствовать себя в безопасности, вдали от демонов. Пусть он ощутит защиту. Даже если будет просыпаться от кошмаров, даже если его сон будет беспокоен. Пусть он ощутит то, насколько он Нужен. Хотя бы на одну ночь. И пускай сейчас так поздно для неё — сейчас ночь подходит к концу… Но Джош знает, что как только солнце поднимется, они попытаются снова. Они попытаются снова.***
Джошу не хочется уходить утром. Он не выспался. Он снова едва осознаёт происходящее вокруг себя. Он болезненно провожает Тайлера взглядом и оставляет поцелуй где-то на его подбородке. Он едва не срывается с окна, пока лезет по дереву, потому что сознание всё ещё пребывает во сне. Дома все ещё спят. Парень смотрит на часы, понимая, что через час должен прозвенеть будильник и оповестить его о том, что он должен пойти в колледж, но ему… так не хочется этого. Единственное, о чём он может мечтать, это снова петь песни Queen в том лесу, это лежать на мокрой траве, это держать Тайлера за руку и кричать, пока сорвётся голос. Джош просто… словно изменил своё направление. Это плохо. Но он ничего не может поделать. Он влюбился.***
— Джошуа! — мать громко стучит в дверь, потому что комната заперта. На часах девять. Пара начнётся через несколько минут, и мать знает об этом. Джош не был на учёбе уже больше недели, если не считать несколько пар, на которых он был в абсолютно рандомное время и абсолютно ничего на них не делал — так, для галочки. Приходится объяснять маме, что он не хочет никуда идти. Приходится объяснять ей, что он не выспался и не может сейчас о чём либо думать. Приходится слушать её ругань о том, что его могут отчислить и вопрос об этом скоро поставят на комиссии. Приходится… скрепя сердце,. сказать маме о том, что ему всё равно. Это не совсем так. Джош не уверен. С появлением Тайлера Джозефа он уже ни в чём не уверен. Он словно потерял себя старого и обрёл нового. Это было красиво, но очень страшно. Дверь захлопывается с натягом, и Джош не может больше уснуть.***
Тайлер просыпается уже когда Джоша нет рядом. На кухне мама шумит, разбираясь с блендером, отец не слушает о новых видах косичек от Мэдди. Тай спускается вниз, запирая комнату на ключ. Никому лучше не видеть его поделки, его бессмысленные или только ему понятные вещи. Мама живет в своем мире, братья и сестра в своей, а Тай, стало быть, тоже в другом. — Хэй, дорогой, ты ведь сходишь сегодня на игру к своей команде? Борьба за выход в 1\8 финала, — мама забавно тыкает вилкой в воздухе, когда говорит слово «борьба». — Эм, в общем-то., знаешь… — Конечно, он пойдет, это его семья баскетбольная, как он пропустит. Да и ради чего, — отец усмехается, бросая быстрый взгляд на сына. Тайлер опускает голову. — Миссис Грин сказала, что в последнее время ты с ней очень даже открыт. Рассказываешь ей про Джоша, про музыку, про переживания… — И это она называет открытостью? Тай ей ничего не рассказывает. Он никому ничего не рассказывает. Нравится запираться в моём гараже и кричать, сын? Может, перестанешь это делать? — Отец, может, ты отстанешь от меня? — Тайлер жалеет в ту же самую секунду. — Что? Что ты сказал? — Ничего. — Что. Ты. Сказал. Тайлер поднимает пустой взгляд. — Я сказал, что со всем справлюсь и без тебя. Спасибо, мам. Я не приду на игру, я буду учиться играть на синтезаторе. Тайлер хлопает дверью, пару раз мотает головой из стороны в сторону и сжимает кулаки. Всё хорошо. Всё нормально. Он будет видеть сына борющимся. Даже, если он думает, что Тайлер падает, утопает, это совсем не так. Это ведь не так? *** — Тайлер, я думаю, тебе нужно сделать то, что ты никогда не делал. Это поможет тебе быть счастливее. Поможет тебе с твоим отцом, — миссис Грин ничего не знает о нем. Это забавит. Он думает, что ей лучше соблюдать осторожность, отпуская такие фразы с ним. — Каким образом? — Ты мог бы дать ему понять, что ты заинтересован в жизни, — Тайлер накручивает прядь своих волос, сжимая и разжимая ладонь. — Я заинтересован в жизни сегодня. — А завтра? Что будет завтра? — Сегодня я думаю о сегодня.***
Тайлер набирает одно единственное сообщение. «я придумал себе татуировки, Джиш» А затем судорожно добавляет: «сег» «одн» «я» «Ты будешь делать это в моём присутствии, Фасолинка, и не смей идти к какому-нибудь мастеру без меня. Я сам отведу тебя куда надо», — приходит почти сразу же. «Я заеду за тобой через сорок минут.» Пока Тай ждёт Джоша, пока они едут, он мнёт на своей коленке листочек, рисуя странные эскизы. Он изображает корявое запястье, обведенное тремя черными полосами с точками на внутренней стороне, ещё полосы на руке и ещё, четыре чёрных прямоугольника, складывающие крест, четыре прямоугольника, намеченные только контуром и тоже складывающие крест. Он злится, что линии корявые. Он злится, что знает, смысл, вложенный в них будет с ним всегда. Всегда. Каждый раз, смотря в зеркало, он будет видеть Тайлера Джозефа, который на своем собственном теле оставил символы, понятные только ему. Это пугает. Это больше, чем пугает. Он знает, то, что скрывается за ними — держит его на плаву сегодня. Может, будет держать ещё и завтра. И послезавтра. Тайлер немного переживает из-за того, что ничего не рассказывает Заку. Он переживает из-за этого. Он хотел бы быть лучшим братом в мире. Он расскажет. Отец убьёт его за эти татуировки. «Ты мыслишь на грани богохульства, сын!». «Это все страшный грех». Невкусные, выстиранные фразы. — Джиш, хватит смотреть так, как будто я еду на жертвоприношение, — Джош смотрит не совсем так. Он скорее смотрит в самый корень ситуации. Он знает, что это важно для мистера Туманный-Драматичный-Взгляд. — Ты собираешься набить их все сразу? На это уйдёт несколько часов, я думаю, больше, чем ты думаешь… Сможешь ли ты терпеть столько часов эту боль, — Джош передёргивает плечами. Он любит татуировки. Они помогают ему чувствовать себя лучше. Но если бы была возможность, он бы выбрал другую боль, нежели боль иглы, впивающейся в твою кожу тысячью ударами в минуту, нанося рисунок. — У меня нормальный порог боли. Если это не связано с тем, что происходит после обсуждений твоей девушки, — Тайлер улыбается, нервно закусывая губу. — Мистер Ганстер боится слова секс, — широко улыбается Джош, и в его улыбке проскакивает что-то лукавое, но почти сразу же он чуть тревожится и вздыхает, покрепче сжимая руль. Он хочет извиниться за это, но это так неловко, а ещё ему совсем не нравится мысль, что он сделал Тайлеру больно. Но он молчит. Они почти приехали. — От татуировки боль другая, и как по мне, она гораздо более сильная и едва терпимая, — парень чуть поджимает плечи, слегка щуря глаза, и внимательно всматривается в дорогу. Ему интересно, что значат все эти кресты и линии, почему именно они, и что Тай хочет этим сказать. В голове живёт уверенность в том, что Джозеф ему об этом расскажет. Тайлер не отвечает, он сильно нервничает. Ещё бы. Как не нервничать, когда он хочет оставить что-то на всю жизнь на своём теле? И будет ли это значить что-то для него всегда? Может, завтра он разочаруется в Боге, в себе? Слишком большая роскошь думать о завтра. Тайлер не будет. В конечном итоге они приезжают к парню по имени Грег, который, очевидно, Джоша очень хорошо знает. Он обнимает его, они улыбаются друг другу. Тайлер ревнует. Как он может не ревновать. Хочется сказать что-то вроде «найди себе своего друга, чувак». Но разве он ревнует как друг? Этот вечно драматичный Тайлер. Пару раз мотнуть головой, выключить режим «красных глаз». В конце концов, он как всегда делает это почти безосновательно. Грег оказывается отличным чуваком, у которого есть Ред Булл. Плюс один к карме. Увидев рисунки, он понимает, что Тайлер хочет сделать сразу все. Все. Хм. Он кивает. — Приятель, только не кричи слишком громко, — Грег улыбается. — Я могу напевать что-то из «Звёздных Воин» или Селин Дион, — Джозеф пожимает плечами. — Отличное будет зрелище. Тайлер замирает, перед тем, как по-настоящему адская боль коснётся его груди, возле ключиц, слева. Он сжимает глаза, руки и что-то вроде «Моё сердце будет продолжать биться» с матами, ругательствами начинает литься из его рта, приправленное мыслями о том, что людям на Титанике было куда хуже. Время тянется медленно. Пару раз Дан уходил в магазин, чтобы купить что-то ребятам, пока те брали короткие перерывы, а когда он возвращался, то садился за чтение книги, которую им задали по литературе. Обычно Джош не читает то, что есть у них в программе, но в этот раз сюжет его действительно завлёк, поэтому почти половину всего времени под жужжание машинки, парень сидел, уткнувшись в книгу, на которой было написано: «Артур Миллер. Пьесы». Джош настолько погрузился в чтение, что едва ли обращал внимание на происходящее, и единственной отвлечённой мыслью было лишь то, что он должен будет обязательно дать прочитать Тайлеру одну из этих пьес — жизнью обязан. На часах семь вечера. Они тут уже на протяжении пяти часов, и Джош искренне удивляется большому терпению Джозефа к этой адской боли. Тот выглядит спокойным, но Дан видит, насколько парень вымотался и, кажется, до сих пор не привык к режущей, скребущей боли, которая отвлекает внимание на себя, и сосредотачиваться на чём-то другом просто невозможно. Джош прекрасно знает мысли в эти минуты: поскорее бы всё закончилось. Но они близки к концу. Голубоволосый время от времени заглядывает в эскизы Тайлера и наблюдает за тем, что у них уже есть, подмечая, что осталось совсем немного, и в оставшийся час Джош сидит прямо напротив Тая и иногда берёт его за руку, которая тут же отчаянно сжимается, впиваясь в него ногтями и карябая. Дан не против. Это же тоже так чертовски важно. Тайлер не любит чувствовать это ужасное, совершенно ужасное, сквозящее и навязчивое чувство. Чувство, что ты как будто бы жалеешь. Как будто бы и не выбрал бы, если бы предложили ещё раз. Но он почти на границе своей уверенности и этого чувства. Скорее эмоции. Ведь это что-то очень краткосрочное, вспышка. Вспышка боли. Болиболиболи. Он чувствует, как горит его рука. Что она слабая, почти деревянная, но при этом чутко горяче-больная. Ему так больно, что он даже злится на эту боль. В груди печёт на уровне медленно плавящегося железа. Маленький мальчик Тай всегда восхищался викингами, которые забивали себе иногда даже лицо. Он не знал, какими способами и что было их иглой, но теперь он восхищен больше, чем когда-либо. Чёртовы Викинги. Чёртова боль. Единственное, что выбивается из общего ряда событий — Джош. Как всегда и никак к этому не привыкнуть. Он свет. Он — свет. Он берёт Тайлера за руку, смотрит в глаза, улыбается, и всё становится куда лучше. Каждый день, каждое мгновение вместе и даже сквозь расстояние. Когда Тай сидит в дановской машине, его тошнит, у него слипаются глаза, и ему больно. Ужасное чувство изношенности перемешанное с прокрученностью через мясорубку. Но Тайлер слабо улыбается, когда Джош проводит костяшкой указательного пальца по его скуле. Он неуверенно тянется за пальцем сам, но чувствует осколки невидимого стекла в груди и садится, как сидел. Джош равносильно Джозефу счастлив, что они наконец-то могут отдохнуть, что он больше не будет видеть боли Тайлера, на которую тот сам себя обрёк, и что теперь он может мягко и осторожно позаботиться о нём. Даже сейчас, когда тот так вымотан, и наверняка скоро отключится, вымученный болью во всём теле, усталостью и температурой. Но это всё не так важно, это всё временно. Джош уверен — в любом случае, Тайлер будет с ним до конца его дней. — Спасибо, Джош, этот парень действительно сделал всё, как я и хотел, — Тай говорит слабо, неохотно неразборчиво. — Спасибо, Джош, за то, что ты всё это время был рядом. Спасибо, Джош, за то, что Орео было таким свежим. Спасибо, Джош, что звёзды на небе выглядят так, как выглядят. Спасибо, Джош, что я ревную, что мне больно, что мне так хорошо, что я так… на своём месте. «Не бойся. Мы возвращаемся домой», — говорит Дан тихо-тихо. Нежные благодарности и искренние слова впечатываются, впиваются, вбиваются, врезаются, въедаются в сознание Джоша настолько ярко и больно, что он остаётся уверенным в том, что будет видеть каждые из них в своих снах ещё очень долго. — Спасибо, Джош. «Спасибо, Джош». Тайлер чрезмерно честен и очень эмоционален. Тайлер — лучшая прямодушная безусловность. — Спасибо. — Джош. Тайлер не знает, говорит ли он это вслух или нет. Наяву ли всё это или нет. Он засыпает в машине Джоша Дана, не двигаясь. — Тай, — они почти доезжают до дома Джозефа, когда Джош внезапно меняет своё решение. Он останавливается посреди дороги, съехав к бордюру, и смотрит на уснувшего юношу какое-то время, отчаянно размышляя. Он не хочет его будить. Не хочет тревожить его такой хрупкий, осторожный сон. Поэтому они едут домой. Джош несёт Тайлера на руках к себе в дом и осторожно прижимает к своей груди, боясь разбудить своими телодвижениями, пока он кое-как открывает входную дверь ключами, ведь дома никого, к счастью, нет, и это на удивление им на руку. Кровать Дана не слишком большая — она не была одноместной, но для двухместной ей не хватало ещё пару десятков сантиметров, от того вдвоём на ней значительно тесновато, но зато глубоко не холодно. Джош никогда ни с кем и ни с чем не обращался так осторожно, как с Тайлером. Он отчего-то страшно боится его разбудить. Словно это сломает что-то тайное, нежное, родное. Дан, по-прежнему боясь нарушить сновидения, снимает лишь рубашку Тайлера и его носки. И если всё это время Тай притворялся, что он спит, Джош бы простил ему, потому что ему нравилось быть заботливым о своём друге. И если бы тот проснулся, он бы прочитал ему «Хроники Нарнии», чтобы тот заснул тоже. Футболка Тайлера задрана, пальцы Джоша мягко и трепетно скользят по остро торчащим рёбрам, по окну на груди, и он больно закусывает губу, позволяя себе быть лишь аккуратным ювелиром, действующим в интересах его маленькой, тяжелой души, что лежит на его кровати — сопящая, растрёпанная. Джош ложится рядом, сзади Тая, и утыкается носом куда-то меж лопаток, осторожно, но крепко его обнимая, предварительно накрыв одеялом, и так же тихо, глубоко дыша. Дом — это не место. Дом — это то, когда они рядом.***
Тайлер не хочет возвращаться в свою комнату на следующее утро. Она теперь не кажется ему ни домом, ни местом, где ему спокойно. Поэтому он хочет, не заходя домой, сразу пойти в подвал-гараж, где стоит синтезатор. Надо было оставаться у Джоша, чёртов идиот, куда он ушёл ни свет, ни заря? Мама не спит. Отец не спит. Зак не спит. Медди и Джей спят. Все едят хлопья и беседуют о скором приближении майских игр, к которым Тай, если постарается, может успеть восстановиться. Из кухни слишком хорошо слышно всё, что происходит в гараже. Мама тут же появляется на горизонте. — Тайлер, где ты был? «Вернусь утром», это ты мне написал? Что такое, Тай? Где тот милый мальчик, который боялся обидеть маму, где тот, кто обещал свернуть горы за маму? — ещё чуть-чуть и она начнёт плакать. Тайлер сжимает руки в кулаки. Он пытается переступить через провода и подойти к ней. — Ты такой бледный, помятый. Господи, я не хочу, чтобы ты был таким, сын, — она плачет. Почему она плачет? Разве он сделал что-то плохое? Ну разве что… — Мам, я немного… — он медленно, осторожно снимает толстовку, морщась от каждого движения. — О, Господи, Тайлер, — теперь она не плачет, она просто окаменела. — Что это? Что это такое? Это на всю жизнь? — Да, мам. — Кто тебя заставил? Кто заставил тебя сделать это? — Тайлер Джозеф, — Тай пожимает плечами, подходит ближе и аккуратно обнимает маму. В её глазах почему-то страх. В его глазах почему-то пустота.***
Отец увидел только на следующий день. После Зака, который сказал «Ох, Тай, брат, ты создан для тату». После Медди, ядовито кивнувшей «Брат становится таким взрослым» и Джея, который спросил «А чё это значит-то?», Тай пожал плечами, мол, да кто его знает. Отец увидел после всех них. — Что это такое? Почему у тебя крест на плече? Тайлер, ты что — сектант? Ты вступил в секту? Почему ты не ночевал дома? Сын, ты на грани того, чтобы заставить себя… Ты знаешь, что я могу сделать, — отец хлопает дверью. Неужели он знает? Что отец может сделать?..***
— Тайлер, почему ты такой уставший? — миссис Грин паршивый психолог. — Тайлер, что значат эти полосы? — она тошнотворно паршивый психолог. — Тайлер, ты всё ещё не можешь показать мне свои стихи? — Тайлер хочет уйти. — Тайлер, отец сказал поговорить с тобой о Боге. Ты веришь в Бога? — Тайлер хочет уйти. — Тайлер… Я устала пытаться взломать твои пароли и замки… Просто давай поговорим о чёртовом Боге, — у миссис Грин покусаны ногти, она не накрашена и нет кольца на пальце. Тай хочет уйти. Она хочет уйти. Она кивает и уходит.***
Когда Тайлер пытается играть на синтезаторе, изредка присылая Джошу «.− −−. −.−.−… − −.− −.− −−−. −…− −−−. − −−−» или «.−−.−…− −. −−−.», то Медди, то Джей, то мама всё приходят и приходят. Они спрашивают совершенно дурацкие вещи. Какой сок ты хочешь? Тебе принести банан? По телику играют Майами Хит. Ты знаешь, как заплетать косичку с пятью прядями? Ты знаешь, сколько корицы добавляют в пирог? Ты любишь больше серый или оранжевый? Тайлер знает, почему они это делают. Чтобы не давать ему писать. Он злится. Но он пишет. Не может не писать. Не один Тайлер проводит время в своём коконе. Обвал энергии обрушается и на Джоша, и его уносит в музыку с такой силой, что он едва удерживает своё дыхание в одном темпе, когда понимает, что ему всего этого мало. Он хочет вытаскивать Тайлера из дома на целый день и заставлять его играть вместе с ним. Сочинять вместе с ним. Дана кидает в дрожь от мысли, что они по-прежнему не творят вместе. Джош уверен, что они должны сделать что-то потрясающее, но Тайлер запирается в гараже и играет, и пишет, пока ему не станет плохо. И он снова позвонит, напишет Джошу. Уже несколько недель как они отбыли своё наказание за провинность с клумбой кампуса, а Дан всё хочет вернуться и натворить что-нибудь ещё, чтобы проводить с Таем ещё, ещё, ещё больше времени. Иногда Джошу хочется закричать на Джозефа и спросить у него, неужели он не видит, как Дану без него плохо? Неужели он не видит, как тот рвётся к нему? Тайлер по-прежнему закрыт. Джош по-прежнему мягок и терпелив. У них скоро экзамены, Дан старается ходить в колледж хоть иногда и делать вид, что ему интересна учёба. Впервые за последнее время он взахлеб читает — Артур Миллер заслуживает отдельное место на его полке. В свободное время от музыки, Джош читает, играет в видеоигры и катается на скейте, потому что это спасает его от нехороших мыслей в голове. Он боится напугать Тайлера. Боится оттолкнуть его. Джош уверен, что он обладает чем-то очень хрупким, что он держит в своих руках, стоя на раскачевающемся стуле, и от одного лишнего движения Джозеф разобьётся, треснет, и этот скол расползётся по швам, разделив Тайлера, поляризовав его.***
— Вот, — говорит Джош. Он сам попросил друга приехать, потому что его родители снова уехали на выходные за город, а Джош остался дома под предлогом того, что он будет учиться. Он честно обещал маме, что будет это делать. Просто чтобы не вылететь из колледжа, просто чтобы хоть как-то написать экзамены. Мама верила. Папа с иронией наблюдал за корявыми обещаниями и неуверенной ложью. Джош ещё сам не знает, способен ли он выполнить данное слово. Способен… ли. — Это… Артур Миллер. Я прочитал все пьесы в этой книге, но лично тебе я советую прочитать «Все мои сыновья», — Джош неловко почёсывает затылок. Они сидят у него в комнате, тёмной из-за выключенного света, и на часах уже шесть вечера — они не заметили, как стемнело. Дан протягивает очень бережно сохранённую, но старую книжку. Он трепетно относится к вещам, которые он любит. К красному цветку на тумбе. К книге Миллера. К Тайлеру. Тайлер чувствует себя практически спокойно тут, сидя, прижавшись к стене возле батареи, хотя всю неделю, после разговора с миссис Грин, после разговоров с семье, в голове были только мысли о том, что может и как может пойти не так. Но с Джошем это уходит. Всегда уходит, почти каким-то магическим велением. Тай принёс сегодня пару своих стихов, в голове — пару мелодий. Он наконец-то перестаёт думать, что его умения на грани неумений. Теперь он, в общем-то, уже может что-то и может неплохо. Тай думает, что трещина в ноге это не так уж и плохо. Особенно, когда боли уже нет, а тренироваться ещё нельзя. — Там… Эта пьеса о большой нравственной дилемме. Это история о человеке, который во время Второй мировой войны ради бизнеса и семьи поставил в армию дефектные запчасти, из-за чего погиб двадцать один пилот, — поясняет Джош. — Я думаю… Я вообще-то, редко читаю, но мне кажется, это та вещь, на которую стоит обратить внимание. И… Тай. Чувак. Я плохо излагаю свои мысли, — парень неловко смеётся. Он курит прямо в своей комнате. — А вот тебя бы я послушал. И я хотел бы… Наверное, всё же хотел бы узнать что-то о твоих тату. Я знаю, что они не просто так, мистер Ганстер. — Пойдём сыграем что-нибудь, — как всегда невпопад. Как всегда оставляя шлейф недосказанности. — У меня есть пару идей. Джош, кажется, начинает к этому привыкать. Тайлер постоянно говорит не к месту и уходит от мысли. Он едва ловит новую, а говорит уже совсем о третьей, и поначалу с этим очень трудно мириться, и временами становится обидно на то, что Джозеф просто может ничего не рассказать или съехать с темы, даже если это важно. Так или иначе, Дан всё равно оставляет книгу на кровати и успокаивается, понимая, что друг прочитает её. Тайлер любит гараж, в котором стоят их инструменты. Это деревянное электронное пианино, громоздкое и неподъёмное, немного поцарапанное, но звучащее так… так, как Тай бы хотел. Барабаны Джоша. Они идеальные, потому что Дан ухаживает за ними, как за святыней. Тарелки должны быть без напыления, никаких царапин на боковых сторонах. Тай рад, что это их место. Оно куда лучше… Вообще всего. Иногда он даёт читать свои стихи. Иногда зачитывает сам. Иногда — подпевает. Но ещё не было такого, чтобы он пел под свою аранжировку. Но сейчас всё несколько иначе. Сейчас Тайлер намного лучше играет, лучше поёт, и сейчас всё… гораздо более честное и духовно близкое, потому что они… Вместе? Джош не знает. Не знает, так ли это называется и стоит ли это обсуждать с Джозефом. Он боится выглядеть глупо, словно первогодка, впервые начавшая с кем-то встречаться. Может, Тайлер считает, что и без обсуждений всё и так глубоко ясно. Но Тай — актёр, драматичный и вечно уходящий в себя, а Дану многие вещи нужно знать строго и по факту. — Эта песня называется «Такси». Она родилась у меня в голове совсем недавно… Она ещё совсем… Не знаю, я не буду её дорабатывать. Пусть будет такой, знаешь, я не мучал её, как мучаю некоторые… Поэтому да, кхм, сейчас, — Тайлер садится за пианино. Он хочет, чтобы сначала Джош просто послушал. — «Такси»? — переспрашивает голубоволосый, присаживаясь за барабанную установку, но не беря палочки в руки. Он собирается слушать. Ритм потом. Доработки на взаимодействие потом. Просто. Послушал. Тайлер поёт. Он слишком эмоционален, когда поёт. Он дёргает головой, руками, извивается под влиянием гармонии аккордов и слов. Он в их власти. Посланник, транслирующий собственные мысли. Соблазнённый контролем над собой, он всегда проигрывает. Он хочет проигрывать в этот момент. Джош слушает. Он внимает каждому слову, каждому звуку, что исходит от инструмента и из груди Тайлера, и это медленно, по-тёплому болезненно и триумфально сковывавает его сердце. Его дыхание. Джош знает. «Не бойся. Мы возвращаемся домой». Джош слушает и знает, о чем эта песня. Почему она родилась. Почему припев такой, какой он есть. Джошуа одними губами говорит «Ты слышал меня…», чтобы не сбивать юношу, а затем прикрывает рот руками, смотря на друга исподлобья. Сердце больно и горячо колотится где-то в горле, и это как ничто напоминало Дану о том, что именно в эти секунды он Живой. Именно в эти секунды, когда он слушает самое потрясающее, неровное, искреннее и глубокое пение, которое он когда-либо слышал. И дело не только в том, что Джош в Тайлера по уши влюблён. Дело в том, что им обоим есть что сказать. Тайлер думает, что это лучшее, что он когда-либо сумел выдать. Он обещает себе, что ничего не будет добавлять в эту песню. Потом он отрывает пальцы от клавиш, пытаясь успокоиться. Ничего не говоря, он смотрит на Джоша. Джош смотрит на него. И в этом всё. Тай кивает, и Джош берёт в руки палочки. Перед тем, как начать петь песню ещё раз, уже с барабанами, Джозеф сыграет мелодию три раза. Именно столько потребовалось Джошу, что сообразить, что, где и расставить акценты. Тайлер смотрит за этим и думает, что он бы купил альбом, где все песни — это игра Джоша. В каждом ударе — его душа. Каким бы он не был. Как бы палочка не касалась тарелки или барабана или как, чёрт возьми, эти ребята всё это называют. Джош — идеален, когда он играет за барабанами. Тай понятия не имеет, как настолько гармонично это может быть. Но оно есть. Он вступает ещё раз. И с первой же ноты Тайлер начинает задыхаться, потому что он играет свою песню, а Джош играет с ним. И это звучит так, как он хотел. Тай буквально отскакивает от пианино. Хватается руками за голову. — Прости, прости, — он успокаивается так же быстро, как и вспыхнул. — Давай ещё раз. И они играют. И Тайлер понимает, что больше ни с кем в жизни он не хотел бы играть так сильно, как с Джошем. И Тайлер понимает, что он не будет играть без Джоша больше. Джош понимает, что он не будет играть без Тайлера больше. Джош знает, о Чём поёт Тайлер. И это главное. Эмоциональность друга чрезмерно искренняя и настоящая, и Дан думает, что это большой дар — видеть, насколько сокрушающую честность. И ему жаль, так обидно за то, что не все могут это увидеть. «Эта песня неплоха для того, чтобы читать под неё книгу». «Я бы слушал её, наверное, пока ехал бы в метро». «Типичная песня». «Таких сотни». «Под неё даже не потанцуешь». «У солиста писклявый голос». Дан знает. И волнуется, боится, что никто не подумает так же, как и он, никто не подумает «В этой песне — моё сердце». Никто не подумает «Этот парень чувствует больше, чем другие». «Я слышу в его песнях боль; я слышу нечто настоящее». Никто не подумает «Я тоже это чувствую». Ведь Джош это чувствует. И не понимает — неужели это так сложно? Так сложно Услышать? С одной стороны, Джош безумно хочет, чтобы Тайлера услышали, чтобы поняли, чтобы он кричал так громко, что мог бы достучаться до всех пропащих сердец. Но с другой стороны, ревностный собственник внутри жадно ограждает сердце и душу Джозефа от других, не желая, чтобы кто-то видел эту тоскливую искренность, боясь, что никто не сможет оценить это по достоинству, никто не сможет понять Всей Сути, Всего Смысла. Это же так важно, так чертовски важно понять, что он пытается донести. Джош не умеет говорить нужные слова, чтобы выразить своё восхищение перед Тайлером, но друг может хорошо видеть, с какими чувствами Дан играет, с каким немым восторгом и трепетностью он сливается в один такт с ним. Джош играет всем телом: не только его сильные руки движутся, создавая нужные ритмы, но и всё тело, в свою очередь, движется с ним, создавая музыку; всё его тело — всё его тело и есть музыка. Но ни за что на свете, ни в коем случае, он не играет громче Джозефа, он не должен его переигрывать, Тайлер — главное лицо; Джош лишь дополняет его пение, его музыку и делает её окончательной. Песня заканчивается, и Джош с нескрываемой улыбкой смотрит на Тайлера, а затем на несколько секунд прикладывает палочку к лицу. Он не может выразить словами свой восторг, и даже зная, что друг и так всё видит, он только несколько раз хлопает Таю в знак поддержки и восхищения и с разгоняющим по телу любовь теплом наблюдает за тем, как Джозеф на это смущённо улыбается. Тайлеру становится слишком тепло, и это тепло транслируется прямо на лицо в виде смущённой улыбки. Тайлер смущается, когда Джош говорит, что ему нравится. Мелодия, текст, Тайлер Джозеф. Они слишком устали, чтобы двигаться, поэтому просто расслабленно сидят на подоконнике, заранее убрав все с него, и курят дановские сигареты, нагло свесив ноги. На полу лежат книги, тетрадки, канцелярия, наушники, приставка, старые барабанные палочки — всё, что они убрали, чтобы сесть и смотреть вниз, на нескошенную траву; смотреть вверх — на удивительно чистое небо Колумбуса, полное звёзд. Падать со второго этажа больно? Тайлеру нравится ночь, когда он не один. — Мои татуировки это напоминания о том, кем я был и кто я есть. Вот эта — на запястье, это символ. Я раньше носил резинки такие. Ну, знаешь, когда чувствуешь, что теряешь контроль, просто бьёшь себя ими и они… возвращают тебя. Один раз отец увидел их, — Тайлер чувствует, что в горле до скрежета сухо. — Он устроил скандал… Кричал. Сказал, что это грех. Я вернул их. Только теперь боли нет, я просто смотрю на них и… Да. Линии выше на руке — знак, что угодно может сковать моё тело, но тело не так важно, да, хм. Важно то, что сковать нельзя, — Тайлер нервничает. Думает, что он глупый. Глупый малый со странными, корявыми мыслями. — Вот это, — он показывает на четыре чёрных прямоугольника, формирующих крест. — Это напоминание. Напоминание мне, что все эти чёрные прямоугольники не есть Вера, никак не связано с религией, это вне этих вещей… Хм, вне каких-то парней, которые яро проповедуют в церквях. А вот эти, на груди, это окно. Схематичное окно к моей… душе? Каждый имеет такое окно. Тай затягивается. Выдыхает дым, выдыхает свою закрытость. Выдыхает сомнения. Вдыхает спокойствие. Ночь. Звёздная, нежная, уникальная. — Спасибо, — благодарит Джош Тайлера за честность и гладит его щёку указательным пальцем несколько секунд. Оказывается, полный смущения и своей широкой улыбки, Тай куда красивее звёзд в Огайо. — Это прекрасно, — добавляет он, по-прежнему имея в виду татуировки. Но и не только их. То, что они сделали сегодня, было поистине прекрасно. Джош говорит, что у него есть немного травки и бутылка текилы. Весьма крепко и немного гадко для первого раза, но Дан почему-то думает, что Тайлер согласится. Юноша снова хочет расслабиться, а они снова будут делать что-то отвлеченно безумное, и мысли об этом нарочито соблазняют Джоша. И Тайлер конечно же соглашается. Он чувствует себя плохим парнем. Он курит косяк, включает какую-то совершенно безмозглую, дурацкую хип-хоп музыку с пониженными басами и пьёт с горла текилу. Он рьяно пьет её, передает Джошу и пьёт снова. Вытирает рот рукой. Морщится. Он чувствует себя на грани прекрасного и ужасного. Татуировки, зауженные джинсы, музыка. Раньше оказавшись бы в этом теле, он бы подумал, что он в аду. Сейчас он — Тайлер. Как миллионы других, но всё-таки немного другой. Джош кажется слишком крутым для этого мира. Конечно, Джозеф немного не верит, что этот человек его. Его. Полностью его. Что дым от его косяка — его дым, запах от его тела — его запах, что всё вокруг Джоша Тай мог бы присвоить себе. Хорошее и плохое. Всё. Всё вокруг чёрно-фиолетовое, яркое и тянущее к себе. Дан в шутку зовёт Тайлера грязным мальчишкой, и это звучит безумно горячо, а уж тем более от Джоша, а уж тем более, когда его руки скользят под футболку Тайлера и гладят его спину. Джозеф целует Джоша развязно, смеётся ему в губы, кусается. Как самый пьяный психопат. Дан отвечает ему так же развязно, оглаживает его тело под футболкой, и в этой пошлой страсти находится куда гораздо более честная любовь, чем могла бы быть. Тайлер — плохой парень. Он всегда им был. Он всегда хотел говорить людям, чтобы они заткнулись, когда они несут бред, и всегда хотел разбивать головы за своё. Убивать за своё. Жить за своё. Он танцует свои странные танцы, агрессивные и дёрганные, смеётся, выдыхает дым и вдыхает сумасшествие. Забываться иногда полезно. — Расскажи мне про свой первый секс, — хрипло говорит Тайлер, поджигая ещё один косяк. Белки в глазах — фиолетовые. Картинка — нечёткая. Голос низкий, а руки не находят себе места. Точнее находят. Найдут. И не только они. Он — сомневающийся лузер с резинкой на запястье и с кривыми зубами. Он — притягательный, красивый и желанный. Тайлер — разный. — Хм, — Джош берёт второй косяк, подожжённый Тайлером, и чуть щурясь смотрит в потолок, заполоненный дымом. В глазах мутит. — Мне было пятнадцать лет. Я переспал с девочкой, которая была на два года меня старше, и которая вела себя очень развязно и шлюховато в постели, она звала меня «папочкой», и, наверное, тогда это прибавило мне уверенности, — Дан смеётся сиплым голосом, а затем поворачивает голову к Тайлеру. — В мой первый секс с парнем я был снизу, и это было на выпускном в школе, в машине короля бала с королём бала, — он вновь хитро улыбается, затягиваясь, а затем переворачивается набок, подпирая голову рукой. Тайлер сидит напротив прямо на столе. Джош знает, что спросить. — А теперь ты расскажи про свой первый секс. И Дан понимает, что Тайлер осознает. Потому что он тогда ещё понял, что друг был девственником, и сейчас ему до чёртиков хотелось то ли смутить его, то ли выудить из него что-нибудь интересное, потому что пока Тай безумно пьян, пока он накурен, он может рассказать ему что угодно. Голова не метафорически кружится. — Мой первый раз был с одним инопланетным парнем, — Тайлер смотрит Джошу в шоколадные, тёмные глаза. У них у обоих взгляд будто связан невидимыми стальными нитями. — Он был слишком хорош, мне кажется, я влюбился в него сразу, как увидел… — Тай делает глоток текилы. — Я захотел его. Хотел, чтобы он был… со мной. У нас был дикий секс, — Тай кивает каждому своему слову. — Буквально дикий. Он был груб со мной. И я был груб с ним, — стальные, колеблющиеся нити. — И это так возбуждало. Тайлер усмехается. Развязно, шлюховато, драматично. Как всегда. — Да уж, — Тайлер встаёт со стола, подходит медлено-медленно и наклоняется к уху Джоша. — Самое охуенное в этой истории, что это был ты, папочка, — он кусает мочку его уха. Отнюдь не заботясь о боли. Это ужасно. Вкусно. Это на грани дешёвого и самого дорогого порно. Это тот самый Тайлер, которого больше никто никогда не увидит. Джош шумно выдыхает. Тайлер усмехается. Этот тихий мальчишка, которого Дан встретил в кабинете психолога и который что-то несвязно бормотал, этот одинокий мальчишка, что странно дёргает руками, когда пытается описать свои чувства, этот неприметный мальчишка… так чертовски горяч сейчас. Он называет его папочкой, он больно кусает его и опаляет своим дыханием кожу. Он буквально даёт толчок для того, чтобы сознание Джоша поехало. — Грязный мальчишка, — слабо усмехается Дан, вновь окликая Тайлера по его сегодняшнему прозвищу. Это так пошло. Так некрасиво. И им обоим это так нравится. Руки скользят по бедру Тайлера, и Джош чуть приподнимает голову, щурясь и заглядывая в тёмные глаза друга. Косяки дымятся в их руках. Сердца дымятся в их грудных клетках. Джош тянет Джозефа к себе, кладёт руку на его шею, чуть сжимая, лишь чтобы подразнить лёгкие Тая, и прижимается к его губам жадным и жарким поцелуем, закрывая глаза и чувствуя как всё вокруг идёт кругом. И то ли от травки и алкоголя. То ли от запаха Тайлера рядом. — Я придумал игру, Джош, на желание, — Тайлер отстраняется, он говорит это с уже знакомой красной искрой в глазах. Он выкидывает косяк в открытое окно. Он выкидывает последние капли смущения. Он не спрашивает, будет ли Дан играть. Это очевиднее плывущей под ногами Тая земли. — Очень простая игра. Джош сидит на кровати. Тайлер опускается на пол. Он стоит на коленях. Он стоит на чёртовых коленях прямо перед Джошем Даном. — Тебе всего лишь надо… молчать, — Тайлер всегда выигрывает. — Молчать каждую секунду… Джозеф медленно расстёгивает чёрный пояс, смотря Дану в глаза. Это сложная пьяная игра, где нет проигравшего и победителя. Только два развязных и пьяных влюблённых придурка, которые не могут напиться друг другом. Джош неотрывно смотрит на Тайлера, не дёргается, не дышит, не моргает. Только, кажется, слегка дрожит. — Чёрт, — шепчет Дан. Кажется, что он говорит это одними губами, но в кромешной тишине, что повисла над ними, слышен это отчаянный выдох и искренняя мольба не останавливаться. В одном простом слове «чёрт». — Это нечестно, Тайлер. Это не по правилам, — говорит он. Он не укоряет. Просто ставит перед фактом, что друг действительно играет в нечестную игру. Он нагло блефует. На губах появляется подрагивающая, лукавая улыбка. Джош молчит ещё несколько секунд, а затем протягивает ладонь вперёд и мягко поглаживает Тайлера по голове. Красная мутность в его глазах сковывает сердце и мешает ему биться ровно. — Только не останавливайся, впечатли папочку. Руки опираются о кровать, а расслабленный, плывущий взгляд по-прежнему крепко держится за Джозефа, ни упускай из поля зрения ни малейшей детали. Джош хочет запомнить всё. Он хочет запомнить тот момент, когда Дьявол в душе Тайлера ещё сильнее наступил на его горло. — Тшш, — Тайлер улыбается. Пьяно. Ему нравится это. Ужасно. — Игра началась. Он никогда никому не делал минет. Более того, он понятия не имеет, как. Но на то он и Тайлер-лучший-разыгрывающий-Джозеф, чтобы импровизировать. Он стягивает с Дана штаны почти раздражённо. Они мешают. Тайлер Джозеф не умеет проигрывать. Он умеет отдавать себя. Он обхватывает член Джоша губами. В голове нет ни одной мысли — вся концентрация на том, чтобы чёртов идеальный ангел застонал так дьявольски, как только мог бы. Своим низким, бархатным голосом. Но Джош не будет сдаваться с первой же минуты. Тайлер чувствует его ладонь в своих волосах. Он пытается расслабить горло. В его глазах — черти, играющие раскалёнными стеклами в руках. Он поднимает свои, тёмно-красные, совершенно испорченные глаза и смотрит на Джоша. И скользит языком вдоль длины члена. Тайлер не человек. И, наверное, не Дьявол тоже. Он делает что-то невообразимое, за что хочется его целовать, за что хочется прижимать его шею к земле своими руками и вбиваться внутрь его тела, за что хочется любить его ещё больше, но куда ещё, чёрт побери. Тайлер не хотел бы сейчас сажать цветы в ботинки. Он хотел бы, чтобы Джош молился всем богам от удовольствия. Тайлер меняет темп. Он становится быстрым. Джош дышит так часто, что хочется его поцеловать. Инопланетный парень не сдаётся. Из-за своей бараньей упрямости. Язык Тайлера скользкий и мягкий, в его рту очень влажно и горячо. Тело реагирует на каждое движение, и Дан не контролирует дрожь, что его пробивает. Если бы он только знал, что встретится глазами с Тайлером, он бы отменил заранее все свои обещания себе же. Потому что это просто не-вы-но-си-мо. Джош не был готов к тому, что будет так хорошо. Он не был готов к тому, что Тай со своей девственной неумелостью сможет возбудить его и подвести к колеблющейся грани. И когда Джозеф берет ещё чуть глубже, когда головка упирается в нёбо, подходя к глотке, пускай и не пропуская внутрь, Дан не выдерживает и стонет, чуть толкнувшись бёдрами вперёд. Тайлер отрывается на несколько секунд, кашляет, отчаянно дышит. И после того, как он начинает снова, Джош больше не сдерживается, потому что он уже проиграл. Потому что уже изначально Джожеф был победителем. Голос Дана низкий, охрипший после курения, и очень сексуальный в своём искреннем вожделении. Джозеф добился своего. Парень жмурится на несколько секунд, и с его губ слетают тихие, грязные ругательства, потому что когда он возвращает взгляд вниз, он опять встречается с красными глазами Тая, в которых черти танцуют свой ликующий танец. Пальцы сильнее сжимают волосы Тайлера у корней, и ласковый психопат чувствует, как эти самые пальцы Джоша тянут его на себя за короткие пряди. Сердце больно бьётся где-то в горле. Сознание оставляет тело. Губы приоткрываются и щедро хвалят Тайлера. Его маленького, тихого, грязного мальчика. Мальчик слушается. Он вбирает в рот столько, сколько может. Старается. Он чувствует себя так грязно, что это развязывает ему крылья за спиной. Джош проигрывает ему опять — куда более громко. Снова и снова и снова проигрывает. Джош так сладко, громко и мелодично проигрывает. Хочется слушать это всю оставшуюся жизнь. И он не выдерживает. Он пытается оттянуть Джозефа, но Тайлер не даёт ему этого сделать, подставляя свой рот, через мгновение чувствуя сперму, стекающую по горлу. Тайлер смотрит. Джош так красив в своём оргазме. Он мелко дрожит, его стоны становятся тише, и он жмурится, чуть поднимая плечи, словно это заставляет его смущаться. Его губы приоткрывается, выпуская уже лишь хриплые выдохи, а когда оргазм перестаёт сводить его тело судорогой, то все мышцы почти сразу же ослабевают. Тайлер послушный, он сглатывает, ждёт, пока Джош вытрет его губы своим большим пальцем. Он усмехается. Грязный мальчишка выиграл, и будет делать всё, чтобы припоминать об этом вечно. Джош открывает глаза и вновь смотрит на Тайлера. Только уже куда более опьянённо, и уже сейчас — от любви. Он ждёт, пока Джош поцелует его, слабыми руками сильно человека притянув к себе. Дан целует его почти сразу же, ощущая сердце у своего сердца, но уже не развязно и не жадно — его прикосновения становятся до мурашек мягкими и благодарными. Они пропахли травой, алкоголем и любовью. Каждой клеточкой. — Я выиграл, — хрипло, довольно шепчет Тай. Глаза Джоша так прекрасно сужаются, когда он улыбается. — И что ты хочешь за свою победу? — осевшим голосом спрашивает он. Тайлер так потрясен в своей дьявольской невинности. Он вытирает губы ещё раз и встаёт, бросая едва слышное «Я хочу увидеть морской маяк». Да, он хотел бы к побережью с Джошем Даном.