Regional at Best

Тайлер не помнит, что именно произошло в тот момент. Он шёл на первую восстановительную тренировку после почти месячного отдыха. Какой-то парень, шедший мимо, кинул что-то вроде «Самая убогая команда Колумбуса. Самый убогий штат Америки». Тайлер не приветствует насилие. Он, правда, ничего не смыслит в драках, как ему казалось. Но. Он почему-то остановился. Возможно, это из-за очередной громкой ссоры с отцом, который бросал фразы типа «Я разочарован тобой», «Если я увижу синяки на венах, я никогда больше не выпущу тебя из дома», «Какого чёрта ты закрываешь комнату?», «Я выломаю семь стен подряд, если потребуется узнать, почему мой сын скатывается в пропасть». Тайлер шёл, закинув сумку на плечо и сжав кулаки, и пытался вслушаться в какой-то трек, рандомно включённый на радио, но он услышал эту фразу. Фразу этого парня с эмблемой неизвестной ему команды на груди. И Тайлер сказал «Заткнись, чел». Он плохо помнит, что было потом, но ему казалось, что в ушах пищали мыши. Пацан явно не промах касательно драк. Он явно не промах в том, чтобы попадать прямо между рёбер. Тайлеру было трудно дышать. Он чувствовал себя довольно хреново, потому что он тоже бил человека. Кулак прилетал то в челюсть, то в скулу, больно проезжался по чужим зубам. И Тайлеру это ужасно не нравилось. Он хотел сказать что-то вроде «стоп», но парень был сильнее, злее и быстре: он съездил по тайлеровскому лицу пару раз, оставляя красные полосы, и ушёл, добавив и про штат, и про команду, и про всё вместе. Тайлера выташнивает, кровь из носа всё попадает в рот, оставляя неприятное горькое чувство, кулаки болят, в них адски жжёт. В ушах всё так же пищат мыши. Он набирает дурацкое «Джиш, ты можешь подъехать к тренировочному полю?» двадцать минут, потому что делает опечатки в каждом слове, размазывает кровь по экрану и пытается её стереть. На пальцах неприятные мелкие царапинки складываются в решётку. «Буду через две минуты», — отвечает Дан, немного удивлённый этим сообщением. Могло ли что-то случиться? В сердце неприятно колет тревога. Это большая удача — то, что Джош оказывается рядом. Большая, большая удача. Этот день слишком долгий: он ходил на экзамен в музыкальный магазин, в котором он собирался работать, если действительно хотел снимать летом квартиру; и сейчас он направлялся домой из колледжа, куда он заходил, чтобы взять задания для дополнительной подготовки к экзамену, потому что это было почти всем, что занимало его свободное время. И несвободное тоже. Джош ускоряет свой шаг до максимума, едва ли не переходя на бег и, держа своё обещание, приходит на поле через пару минут. Он жадно выискивает Тайлера обеспокоенным взглядом, пока не замечает силуэт, сидящий на трибунах, и подбегает к нему уже гораздо быстрее. И чем ближе он подходит к Тайлеру, тем больше ударов пропускает сердце. — Тай? — внезапно осипшим голосом произносит Джош. Смешанные чувства захватывают его как ураган — кто только посмел сделать это с его мальчиком? — Тайлер, что случилось? — в груди, на закоулках забитых страхов, рождается злость. Джош готов убить за Джозефа. Он готов порвать глотку любому, кто посмеет его тронуть хоть пальцем. И пускай Дан ещё не знает, что случилось, не знает, кто это сделал, он с каждой секундой становится увереннее в том, что его злость будет сильной. Его ярость — самый жуткий демон. — Хэй, Джиш, не смотри так, как будто я самый слабый человек на Земле, — Тайлер усмехается, морщится, пытаясь подняться. Он берёт Джоша за руку. Хватается за него. — Крутые ребята иногда попадают в передряги. Тайлер ненавидит, когда кто-то делает ему больно без его на то согласия. Ненавидит насилие. Ненавидит не понимать из-за чего и почему. У отморозков тоже бывают плохие дни, верно? Хочется провалиться сквозь землю на какое-то время. И полежать там, зажмурившись. Они идут к Джошу. Родителей и сестёр дома нет. Тай вытирает кровь рукавом чёрной рубашки, размазывая красную субстанцию по всему лицу, она засыхает, и становится тошно. На лице царапины. Ему плевать на всё, кроме обеспокоенных, злых и бегающих глаз Джоша. Он выглядит… он выглядит обезоруживающе. У Тайлера больше нет ручных гранат, чтобы сопротивляться. Джош аккуратно вытирает ваткой кровь. От перекиси неприятно шипит. Тай смотрит за сосредоточенным Джошем. За красивым, сильным, стойким и любящим Джошем. Немного пугает то, что нет идей — что в его голове творится? Он похож на ангела хранителя. Он и есть ангел хранитель. — Тайлер, — говорит Джош не столько предупреждающе, сколько обеспокоенно-взволнованно. Наверное, он Тайлер даже не представляет, на что способен Джош в порыве ярости. А она копится в нём. Раздувается внутри, как шарик наполняемый водой, готовый разорваться и выплеснуть всё на тебя в любую секунду. Никогда не знаешь точную прочность шарика, никогда не знаешь, когда ты окажешься полностью окаченный ледяным всплеском. Только шарик внутри Дана наполнялся бурлящей лавой, обещающей непременно сжечь тебя до костей. — Тайлер, — повторяет Джош более устало, потому что он начинает сжимать кулаки. Тайлер постоянно шипит и морщится, пока Джошуа стирает с его лица кровь и обрабатывает ранки и на руках в том числе; ему больно, когда повреждений касается ватка. Он кривится. Он думает, что он облажался, потому что Джош теперь волнуется, и это не лечится фразами. Тайлеру больно, потому что всё то время, что Джош мажет зелёнкой его увечья, он любуется волнующимся, обеспокоенным человеком. И он думает… он думает, что… — Я хочу попробовать быть сверху, — говорит он хриплым шёпотом. — Тайлер? — неожиданно удивлённым шёпотом отвечает Джош, чуть приподнимая брови и опуская руки, где в одной ватка, а в другой перекись. Удивительно, как одна фраза может легко заставить все мысли улетучиться и громко переключиться на сказанное. В голове крутится только это. Тайлер сверху. Тайлер сверху. Тайлер. Сверху. — Ну, — Дан вдыхает побольше воздуха, откладывая перекись и вату в сторону, и кладёт руки на колени Тайлера — тот сидит на кровати, а Джош перед ним, на полу. — Я думаю… Это легко осуществимо, — немного смущённо произносит он. Смущённый Джош? Действительно что-то новое. Его щёки потрясно краснеют. Правда, Дана больше всего в этой ситуации смущает неожиданность сказанной фразы, чем нечто другое. Тайлер так умело щёлкнул переключатель в мыслях Джоша и оставил его обезоруженным, что он заслуживает определённо всех наград. Джош улыбается, немного неуверенно оголяя зубы. Он облизывает пересохшие губы, а затем, в свою очередь, чтобы не оставаться в неловком смущении в одиночестве, говорит таким же хриплым шёпотом, чуть склонившись к Тайлеру вперёд, почти опаляя дыханием его лицо: — Я хочу отсосать тебе, — и как кстати он оказывается на коленях. Они остаются в расчёте. — Это было бы неплохо, — Тайлер шепчет это, во рту сухо. Ему немного больно говорить из-за разбитых губ, поэтому он не очень внятно проговаривает слова. Он весь в царапинах. Он разбит. Он не нравится себе больше обычного: кривые зубы, расквашенные в крови костяшки, худоба тела, боль в горле и на губах. Конечно, он не нравится себе. И именно поэтому ему ещё больше надо быть сверху. Быть главным. Вести за собой. Потому что он может. Тайлер медленно ведёт ладонью по неопрятным и самым красивым в мире волосам Джоша, большой палец медленно описывает лоб, щёку, скулу, опускается к губе, надавливает на неё так, что рот чуть-чуть приоткрывается. Тайлер глотает пустоту, во рту всё так же предательски сухо. Его глаза гипнотизируют. Его глаза устраняют понятие о том, что можно смотреть ещё куда-то. Джош оказывается очень умелым и неторопливым. Он не даёт Тайлеру вдохнуть воздуха и оторвать от него взгляд, даже когда просто расстёгивает его ремень и ширинку. Даже когда просто тянет его джинсы вниз. Дан не даёт оторвать взгляд от него ни на мгновение. Пусть Тайлер ощутит себя чем-то жутко большим прямо сейчас. Тёплый и влажный язык оглаживает член через ткань боксеров, и Джош даёт Джозефу время, чтобы окончательно всё осознать. Потому что они сумасшедшие, потому что они до чёртиков неправильные, и Дану нравится быть грязным, красивым, желанным. Плохим. Тайлер дрожит. Он дрожит, потому что Джош медленный и идеальный. Тай хватает себя за волосы сам, чтобы охладить пламя внутри, он кусает губы, которые болят. Кусает внутреннюю сторону щеки. Он дрожит, как будто через его тело пропускают электрический ток, а потом ток, подчиняясь закону индуктивности, создает внутри тела своё собственное поле, которое выжигает. Он — железо. Он отрицательно заряженный магнит, а положительно заряженный сейчас делает лучший минет в его жизни. Время от времени Джош поднимает глаза: когда его удивительно мягкие губы лишь мягко касаются головки и когда он внезапно берёт в рот полностью, позволяя Тайлеру насладиться узостью и влажностью горячего горла как следует. Глаза слезятся, и Джош даёт себе короткие перерывы, прежде чем продолжать. Каждое движение совершенное и умелое: он знает, как ему следует двигать языком, как сжимать щёки, когда он пропускает орган в рот, и как неспешно, но напористо брать его до основания, но главное то, что он делает это потому что до трясучки хочет. Хочет заставить Тайлера дрожать. Желание — вот что важно. С каким желанием и удовольствием делает это Джош, с какими мурашками он наслаждается искренней реакцией Тайлера и как сильно он исходится вожделением от одной только мысли. Они такие грязные, такие влюблённые дети. Джош не даёт оторвать взгляд от себя, когда головка упирается в его высунутый язык, не даёт оторвать от себя взгляд, когда он чуть щурится, улыбаясь, и отрывается от члена, оставляя между ним и губами тонкую ниточку слюны. Джош прекращает за секунды до того… Тайлер бы закричал. В горле всё так же сухо. Он дрожит. Дан нагло оставляет Тайлера на катастрофической грани, потому что они ещё не закончили. — Тайлер, — зовёт его Джош, а затем снимает с себя майку и показывает всем собой то, насколько безутешно его желание и насколько бесконечно сильно Джозеф имеет право завладеть его телом. Сейчас. Тайлер хватает Джоша за руку, как тогда, в лесу, когда они бежали в полную темноту, зная, что могут сорваться в бездну в любую секунду, потому что в лесу люди ещё не додумались поставить указатели. Тайлер хватает Джоша за руку, а потом сметает другой все баночки с мазями, перекись и бинты, чтобы толкнуть его на стол. Они падают с несвойственной тишиной. Чёртов Джош Дан, он идеально послушный, как когда Тай в споре может сказать ему железное «Заткнись», и Джош замолчит. Это всегда сбивает с толку. Как сейчас. Джош идеально послушный, идеально сильный в своей послушности. Тайлер медленно мотает головой, чтобы проверить себя на адекватность, но он неадекватный псих с красными глазами в моменты сомнений, злости и дикой возбуждённости. Он ведёт своими разбитыми руками по идеальному телу напротив. Неужели вечный лузер Тайлер имеет этого человека? Неужели Джош Дан именно его лучший друг? Тайлер не нравится себе. Ему также не нравится очень много вещей. Его тошнит от собственных разбитых губ и боли в грудной клетке. Тайлер не нравится себе, потому что он даже не будет растягивать Джоша. Он плохой друг, верно? Потому что он нетерпеливый, грязный лузер с задатками эгоцентризма. Тело Джоша дрожит. Его трясёт от противоречия: ему жутко холодно от сквозняка, и дрожь сковывает тело, но в ту же секунду так безумно жарко от того, насколько Тайлер рядом. Насколько он горяч прямо сейчас, насколько он жёсток в своих действиях, насколько груб, насколько взбудоражен. От этого сносит крышу. Дан знает, что будет больно. Он сам соглашается на это. Никаких мыслей о том, что было пять минут назад, словно и вовсе не остаётся. — Ты мой, — рвано шепчет Тай куда-то в висок, не позволяя Джошу дотронуться до себя, но дотронуться до Тайлера Джош вполне себе может. Он мягко целует его за ухом, целует в изгиб шеи, а затем больно кусает, оставляя новый яркий след на его коже. Джозеф вскрикивает, потому что боль — вспышка, сковывающая тело на секунду, а после Дан видит, как глаза друга становятся ещё более тёмными, ещё более красными. Джош очень напористо подначивает. Он знает, что будет больно. Он знает и он не против этого. Он согласен, более того, что осознаёт происходящее настолько чётко, что хочется смеяться. Тайлер такой неудачник — неумелый, неуклюжий 20-летний подросток с угловатым, дистрофичным телом, с кривыми зубами и костлявыми пальцами. Джошу это до безумия нравится. Они оба немного не в себе. — Я твой, — послушно соглашается Джош. И он знает, что послушание рано или поздно окончательно выбьет Тая из колеи. Потому что невозможно быть настолько покорным. И когда будет нестерпимо больно, даже не смотря на жгучее желание, Дан будет вырываться и вскрикивать, извиваться, умолять. Тайлеру это определённо понравится. Джош знает, как разжигать из искры пламя. Знает что сопротивление может возбуждать не хуже покорности. — Ты ведь теперь тут папочка, да? Так чего же… ты ждёшь? Тайлер почти рычит. Он медленной, дёрганной рукой закрывает Дану рот. — Мой мальчик. У Джоша в груди жмётся от этих слов. Он никогда не думал, сколько удовольствия можно получить от одной только это фразы. Тепло и жутко. Дан знает, что будет дальше, от этого невольно накатывает забытый ему страх. Джозеф входит резко. Это больно. Джош кричит от боли. Конечно, это так адски больно. Он чувствует, как руки Джоша, обхватившие его запястье сейчас сломают кости. Он толкается глубже, закрывая рот ещё плотнее. Молчи, Джош, не надо напоминать Тайлеру о том, какой эгоистичный демон сидит внутри. Молчи, пожалуйста. Тайлер останавливается, Джош дышит на грани истерики. Тайлер смотрит. Целует в висок, целует за ухом. Продолжает. Он двигается медленно сначала. Ловит каждую деталь. Он двигается быстрее, зарывается свободной рукой в джошевские волосы, открывает ему рот, чтобы тут же заткнуть его поцелуем. Тайлер — сумасшедший псих с кучей психологических проблем. Джош — то закрытый, то открытый пацан с наркотическими и тревожными загонами. Вместе — они идеальное целое. Тайлер чувствует, как открываются только затянувшиеся раны на губах, на костяшках, как кровоточит царапина прямо на носу. Капля крови течет вниз по щеке, как слеза, по подбородку. Ему так хорошо, что он смеётся в губы Джошу Дану, пока тот скулит в тайлеровские. Дан дёргается, когда парень проталкивается чуть глубже и когда темп изменяется даже на долю. Его рот затыкают то нежно, то грубо, ноги сводит ужасная судорога, а тугая мышца прямой кишки, едва пропускающая от давления Тайлера внутрь, пульсирует режущей болью. Это похоже на агонию, потому что Джош непроизвольно сжимается, потому что его тело не готово к такому потрясению, и как бы он не терпел, боль перевешивает, она оказывается невыносимо адской. Джош плачет, отворачивается, цепляется за руки Тайлера так сильно, что оставляет синяки. Он скулит, его разрывает на части от непонимания, что он творит, что Тайлер, чёрт возьми творит, почему это так больно, почему этот фрик так с ним поступает, и почему он всё ещё так сильно любит его, любитлюбитлюбит. Он трётся щекой о плечо Джозефа, стирая слёзы, но стоит Тайлеру ускорить свои движения, они идут новым потоком, и Джош снова болезненно дёргается, вскрикивает и хрипит куда-то в плечо, сжимается, но не останавливает Тайлера. Шокированное тело бьёт дрожь. Измученный Дан сосредотачивается на боли и на губах Тайлера, что оставляют поцелуи у виска, сосредотачивается на том, как тело трясёт и как он скулит имя юноши напротив, когда тот толкается ещё глубже, и пытается вырваться на мгновение больше рефлекторно, потому что чем глубже оказывается друг, тем сильнее боль сводит спину. Постоянно уверенные, крепкие пальцы Джоша, сейчас непрестанно трясутся. Пока Тайлер внезапно чуть не подхватывает его за бедро, меняя угол проникновения, и не попадает по нужной точки внутри. Джош вновь кричит, а затем глубоко выгибается Джозефу навстречу, потому внезапная, едва стерпимая боль смешивается с безумным удовольствием, и этот микс настолько сносит крышу Джошу, что он толкается Тайлеру навстречу. Ему так больно, но он так хочет ощутить это ещё, отчего он окончательно обрывает все концы. Его тело похоже на натянутую струну, на которой Тайлер безжалостно играет, натягивая так, что она готова лопнуть. Но это вызывающее зависимость чувство настолько яркó, что Джош больше не сдерживается. Он кричит имя Тайлера, он зовёт его, он вырывается, потому что ему всё ещё больно, но он просит у этого психопата ещё — он просит не останавливаться, просит сильнее, просит грубее, просит быстрее. Джошу кажется, что он сходит с ума. Его голова наполняется свинцом и тяжелеет, непослушные руки цепляются за шею и плечи Тайлера, оставляя на них царапины, а дрожащие, сведённые судорогой ноги крепко прижимаются к бедрам Джозефа. Тайлер вколачивает Джоша в отполированный стол, он смазывает кровь на лице, смазывает кровь на костяшках. Он чувствует себя одновременно самым счастливым и самым ужасным человеком. Какого чёрта он себе позволяет? Толчок. Какого чёрта он доставляет так много боли самому важному человеку? Какого чёрта он получает так много кайфа, вытирая слёзы с его лица? Почему он стонет имя человека так непристойно громко? Толчоктолчоктолчок. Джош выгибается и плавными движениями таза двигается ему навстречу; он плачет, всхлипывает, вскрикивает, низко стонет и закатывает, закрывает глаза, потому что едва ли он может что-то разобрать перед собой — перед глазами так темно, что, возможно, едва ли тело долго продержится. Но сейчас это неважно. Опьянённый болью, смешанной с удовольствием, как шампанское мешают с водкой, давая адский, но нужный результат, Джош даже не тянется к себе, потому что боится отпустить плечи Тайлера. Он хочет довести сковывающее тело возбуждение до конца и кончить, но он продолжает цепляться за друга, безжалостно трахающего его на столе, потому что ему кажется, что стоит ему отпустить его, как он провалится в глубокую бездну и вряд ли сможет из неё выбраться. Жуткое удовольствие — ненавидеть эту боль и наслаждаться ею. Наверное, нужно быть совершенно, откровенно свихнувшимися, чтобы делать это так, как делают они. Они и правда скреплены навсегда. Тайлер кончает с репящим, угловатым и хриплым, болезненным криком имени барабанщика группы Двадцать Один Пилот. Тяжело, нестабильно дышит. Пытается удержать Джоша. Дан настолько ослаб, настолько вымучен происходящим и болью, безумно перемешанной с удовольствием, что почти следом за Тайлером его впервые накрывает такой оргазм, стоит ему только сжать свой член ладонью: перед глазами темнеет, в ушах звенит, и пока он пачкает спермой живот друга, его тело бьётся в мелкой дрожи, постепенно ослабевая, ослабевая, ослабевая. — Блять, — сипит охрипшим голосом инопланетный мальчик. Горло болит от криков, голова раскалывается от слёз, а своё тело он не может найти совсем из-за выжавшего из него буквально всё оргазма. Разве что несносную боль внизу он ощущает лучше всего. Когда ты чувствуешь себя нужным, всё приобретает куда больший смысл, верно? Тайлер чувствует себя необходимым. Он целует Джоша, глубоко проталкиваясь языком к нему в рот. Его мальчик. Его лучший друг. Его главный человек. Только его. Тайлер глубоко целует его, и пускай Джош отвечает очень ослаблено, это всё уже не имеет значения по сравнению с искренностью Дана. Он мог и не позволять Тайлеру делать это. Он мог бы оттолкнуть его, мог бы обозвать чёртовым психом, когда окончательно осознал бы, что сейчас, покалеченный и ненавидящий всё вокруг, Тайлер не собирается быть ласковым. Он мог бы, но он до безумия его любит. Его. Даже такого — сумасшедшего, грубого, эгоистичного. Джошу перспектива сойти с ума кажется лучше, чем никогда не ощутить любовь Тайлера Джозефа. — Я забыл, — Тайлер шепчет, мерно успокаивая дыхание, и скатывается кончиком носа по запястью Дана, — забыл полить твой цветок сегодня, — он целует шрам, целует тыльную сторону ладони, там, где незамысловатые и уникальные линии сплетаются в сумасшедшую судьбу. — Я думаю, с ним всё будет в порядке, — отвечает Джош. Его улыбка вымученная, дрожащая, а его голубые волосы прилипли к мокрому от пота и слёз лицу. Дан мутным взглядом провожает губы друга, что целуют его шрам, что целуют его ладони, а затем цепляется за запястья Тайлера по-прежнему сильно, даже когда он не внутри, даже когда ему не нужно держаться, чтобы не упасть. Он хватается за него, чтобы просто знать, что он жив. Джоша вырубает, и он отключается прямо на столе, не выпуская рук Джозефа. Он вырубается прямо таким — грязным, перепачканным, горячим, уставшим от жуткой боли, вытрясенным до остатка оргазмом и катастрофическим стрессом, но, наверное, это лучшее, что могло бы с ним случиться. Ведь на самом деле он просто устал. На самом деле он просто спит. Правда, руки всё равно подрагивают после. Цветок Тайлера возле окна стоит регулярно политым. Тайлер не считает себя сильным, но он тащит Джоша на кровать в его комнату, вытирает стол от спермы, убирает все банки и бинты по местам. Он убирает все следы его собственного удовольствия, его собственного преступления. Он засыпает, но ненадолго: часа в два ночи его снова невидимой костлявой рукой за горло тянет писать. Он пишет о том, что он не может заснуть. Он перебирает слова, зачёркивает, понимает, что пишет в тетрадке Джоша по философии, старается вырвать лист не слишком громко, не получается, обрывает уже себя на половине, ручка плохо пишет, а Тай так любит карандаши. Тайлер Джозеф в отчаянии. Он не держит себя под контролем. Он даже не спал, он гонял дурацкие мысли в голове, будучи в процессе полного погружения в ложь. Он врал, что с ним все в порядке. Он — подонок. Он просит прощения. Просит больше трёх раз. Четыре? Он просит прощения, а потом думает, что ему не нужно прощение никого. Он спускается вниз, прикрывая дверь комнаты Джоша, чтобы он не видел. Не видел этого позора. Господи, Тайлер Джозеф, ты не в порядке. Он чувствует себя шлюхой. Моральной. Как много мыслей и слов он изнасиловал в своей голове? Он выглядит как побитый наркоман, стандартной дозы которому мало. Ужасная правда. Тайлеру стыдно, противно, он уходит, оставляя Джоша спать в его комнате в одиночестве, а сам выплёвывает себя на улицу, чтобы потеряться. Но у него не получается. Джошу снятся кошмары, пока Тайлер поглощает себя кошмарами наяву. Моральное состояние болезненно оцарапано после злости от желания разбить лицо тому, кто избил Тайлера, после такого грубого, эгоистичного секса. Голова пуста, но она с завидной фантазией даёт Дану наслаждаться своими самыми страшными страхами до трёх часов ночи. Он в огне. Ему некуда деться. Джош боится проснуться в огне, но сквозь агонию он просыпается и отчаянно выдыхает. Пустота. Джош с удивлением оглядывается и думает: был ли это сон? Избиение, Тайлер, секс, кровь на костяшках, боль в спине и заднице? Джош оглядывается, хмурится, а затем, присев на кровати, вскрикивает от боли — ни черта это было не сном. И всё бы ничего, и пережить это как-то можно, да вот только… Просыпаться в одиночестве страшнее, чем просыпаться в огне. Тайлера нет. Это вселяет страх. Это вселяет жуть и панику, это вселяет навязчивую атаку мыслей: «а если я снова остался один?» «Тайлер, чёрт возьми, где ты? Ты же не приснился мне, ты же мне не приснился» — пишет дрожащими пальцами он. Отправляет. В глазах рябит, мутит, экран плывёт. Джош натягивает куртку, потому что что-то ему подсказывает, что игнорируя боль ему придётся бежать и искать Тайлера как можно скорее. Пока не случилось что-то очень плохое. «Я волнуюсь» «Прошу, вернись» «−−. −… − −.−−» Джошу снова хочется плакать. Наркотики делают очень страшные вещи с сознанием, но всё это не страшнее, чем потерять Тайлера. Его мистера-туманный-драматичный-взгляд. Ранимого, сумасшедшего, эмоционального. «Тайлер, умоляю» Иногда крик о помощи самый глухой и неуловимый. Это первый раз, когда Тайлер подносит что-то к своим венам. Ключ от комнаты, парень просто подносит его к венам. Под ногами мокрая трава, он сидит на качелях, намочив свои штаны, потому что они все влажные после ночного дождя. Он не хочет делать себе больно, не хочет видеть крови больше. Тай ненавидит насилие. Но он просто сидит на качелях, думая самые мучительные и истерзывающие мысли, и не замечает, как хватает ключ, сильно сжимает его и подносит к запястью. Ох, чёрт. Ключ падает в траву, к счастью, так и не коснувшись кожи Джозефа, и его приходится искать. Тайлер машет головой из стороны в сторону и, кажется, не придаёт этому нужное значение. Сообщения Джоша отрезвляют его. Отрезвляет его бешенный, сорвавшийся с цепи разум. Необитаемый остров. Пустыню. Тайлер возвращается самым быстрым путем. Улицы не освещаются в три часа ночи, но Тай видит силуэт в конце улицы. Он бежит, зарывая себя в руки Джоша Дана, а Джош — идеальный; ангел, упавший с небес, чтобы научить грязного, глупого и слепого ребенка любить, он обнимает Тайлера своими сильными руками. Сильными руками сильного человека. — Чёрт, Джош, прости. Прости меня. Я не хотел… Я не хотел, чтобы это было так, просто мне так сильно было нужно… Ты… чёрт. Это не так. Не так должно было быть. Я облажался. Я хо… Джош, я… — Тайлер поднимает взгляд на Джоша, зная, что Дан всё и так знает. Он всё и так знает. И никаких фраз вроде «я больше никогда не…» здесь не надо. Они — это единственное, что они не должны ломать и рушить. — Всё окей, друг. Такое… бывает, — Джош берёт Тайлера за руки, смотрит на него несколько секунд, а затем вновь притягивает к себе объятьями, только уже гораздо более крепкими. Иногда он не знает, что ему ждать от Джозефа. Что будет в следующий раз. Говорят, предупреждён, значит, вооружён, но у Джоша пусты руки. Никогда не знаешь что там, за новым поворотом. — Это не страшно. Всё… Всё будет хорошо. Просто не убегай от меня больше. Не оставляй себя одного. Не… Оставляй меня одного, хорошо? — Джош обхватывает ладонями лицо друга, прося взглянуть в глаза, и нежно оглаживает большими пальцами его щёки. — И тогда всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Мы попытаемся снова. У Джоша дрожат руки и плечи. Ему холодно, ему жутко, ему страшно. Он не хотел, чтобы так получалось. Не хотел позволять их демонам брать над ними верх. И это было так по-идиотски — то, что они не могут контролировать эти вещи, как другие, как самые простые вещи. Им обоим, стоя под начинающимся снова дождём, кажется, что с них достаточно испытаний, но каждый раз Бог даёт им что-то новое, и хочется только выть от усталости за невозможностью найти силы на новую борьбу. Они. Не могут. Бороться. В одиночку. — Пошли домой. Пошли, Тайлер, — Джош сжимает его руку и вымученно улыбается. Его губы предательски дрожат, и Дан говорит уже самому себе: Мы сможем это сделать. Со следующей попытки. Сможем.

***

Тайлер просыпается с утра в странном, странном и ещё раз странном настроении. У него в кармане джинсов листок с текстом, ключи от комнаты, а под боком спит Джош Дан, который выглядит уставшим даже во сне. Конечно, Тайлер хочет искупить свою вину за всё дерьмо, что постоянно творит. Он спускается вниз, благодарит вселенную за то, что родители Дана где-то за городом и понятия не имеют о том, что происходит. Благодарит вселенную за то, что никто кроме них двоих не знают об их мире. Так спокойнее. Тайлер решается сделать то, что у него получается через раз. Завтрак. Ну что-то вроде жаренных сэндвичей, кофе и омлета, при условии что ничего не надо пережарить, разбить, пересолить и уронить. Хм, мистер драматичный взгляд любит всё контролировать, и поэтому он так плох в этом. Тайлер сонный, уставший и вдохновлённый сделать всё лучше. Он весь в царапинах и с фиолетовыми туманностями под глазами. Всё тот же старый-добрый странный, забитый пацан. Он поёт, пока жарит пока-ещё-не-пригоревшие яйца. То высоким, то очень низким голосом. Он сонный, но пока ему нравится его творение. Тайлер чувствует себя виноватым за то, что Джош не чувствует себя счастливым с ним. Глупый ребенок верит в то, что надо быть идеальным для этого. Глупые дети иногда ошибаются. Джош снова не находит Тайлера рядом, когда вырывается из сновидений. Он снова просыпается, и снова чуть вскрикивает от боли, тревожно и напугано озираясь по сторонам: это что, всё тот же кошмар? Всё тот же кошмар, где он просыпается в три ночи, не взирая на боль бежит на улицу и ищет пропавшего, потерянного Тайлера? Нет. Дом наполняется вкусом жаренных тостов. За окном светло. Дан облегченно выдыхает и шарит по карманам в поиске сигарет. Закурив, он очень медленно и без лишних движений спускается вниз и застаёт самую лучшую в его жизни картину: Тайлер поёт и готовит завтрак. 9:17. Джош широко-широко улыбается, потому что он счастлив. Тайлер может не видеть этого, но если бы он посмотрел как следует, он бы увидел — Дан счастлив. Он не смотрит на события, что были до этого, потому что есть сейчас, и это сейчас — самое прекрасное на свете. Джош подходит сзади и целует это бесконечно самозабвенное создание. Джозеф чувствует тепло на своей шее, жар на своей шее, потому что ему нравится, когда Джош целует его. Он тянется за ещё одним поцелуем. И ещё одним. Дан облокачивается бедром о столешницу, продолжая курить. Тревога ушла. Растворилась. Опустела. Лёгкие наполняются горьким дымом сигарет, запахом вкусного завтрака и личной свободой, которую так давно Джош искал и наконец-то нашёл — прямо рядом с собой. Тайлер старался. Честно. Он не очень любит готовить еду, он больше любит Тако Белл. И Джош любит Тако Белл. Они едят тайлеровскую яичницу, которая больше похожа на кусок чего-то перфекцианистического. — Я бы хотел все немного исправить, Джош Дан, — Тайлер смотрит на стакан с апельсиновым соком, чтобы не смотреть в глаза своему лучшему другу, потому что он боится пропустить остатки пепла вчерашнего дня. Он ведь видит, что Джош кривится, когда садится, когда смотрит на запястья Тая, которые все сине-чёрно-фиолетовые от резинки. Джош же, в привычке в своей, смотрит только на Тайлера. Он не может на него не смотреть, дурацкая привычка ставшая не простым обрядом — зависимостью. — Поэтому я, кхм… Слушай, чел, только не смейся, я думал об этом с шести-двадцати трёх по калифорнийскому времени. Я приглашаю тебя на свидание на выходных. Я ещё не выбрал куда, но всё должно пройти хорошо, потому что если нет, я… ну знаешь, придушу себя, — Тай тараторит, крутит вилку вокруг пальцев, как он привык делать это с карандашом, и подсматривает за реакцией Джоша. Губ небесноволосого резко касается улыбка, и он немного неловко прикрывает её ладонью, чтобы Джозеф не подумал, что он над ним смеётся. Джош, вообще-то, уверен в своём ответе, но отчего-то не сразу отвечает, видимо, прогоняя короткое смущение. — Я согласен, пожалуйста, только не души себя, — просит он, открывая свою улыбку, а затем продолжая ковыряться в завтраке, продолжая его есть. — Меня ещё никогда не приглашали на свидание. Ну, знаешь, типа… Обычно это делал я, — Дан усмехается, отпивая сок, а затем видимо мнётся, чуть приоткрыв рот, словно не решаясь сказать. — Чувак, слушай. Раз уж мы так… Разговор… В смысле, раз тема ушла в эту сторону… Я давно спросить хотел, а мы как-то не обсуждали… Типа, обычно это как-то оговаривается, а в этот раз нет, ну, я подумал, может это неважно для тебя и всё такое, мол, это и так ясно, а мы взрослые для обсуждения этого, не знаю… Просто бывали такие моменты, когда не обсудив это случалось недопонимание в дальнейшем, вот я и… в общем, — Джош старается остановиться, расставить мысли по полочкам, потому что он сбивается, краснеет и чувствует себя полным придурком. Просто успокойся, Джошуа Дан, это же так просто. Взять. Спросить. Выдохнуть. — Мы же… Мы же пара, Тайлер? Не просто влюблённые друзья, которые целуются и занимаются сексом? — он поднимает глаза на Тая, потому что во время всего своего неловкого сбивчивого монолога он смотрел в свою тарелку. — Ты — мой парень, и я — твой? Я же имею право тебя таковым называть,. в-верно? Тайлер отводит тёмные, смеющиеся глаза, скованно, тепло улыбается. Он может наблюдать за Джошем Даном вечность. Такой разный. Скромный, нервный или уверенный, железно прямолинейный, но бесконечно добрый в любом из случаев. Пожалуй, самое удивительное в нём — это его бесконечная доброта. То, что Тайлер никогда не найдёт в той же степени в ком-то другом. — Я думаю… — глаза Тайлера мечутся по столу, считая крошки, потому что ему одновременно тепло, горячо, немного и наивно неловко. — Я — твой парень, а ты — мой. «Ты — мой», — Тайлер уже говорил это. Он готов говорить это постоянно. Он готов набить это у Джоша на лбу. Джош Дан собственность Тайлера Джозефа. На этом всё. Это единственная верная истина. На губы ложится снисходительная, мягкая улыбка, и Джош ловит внутри себя горячее чувство, что неспешно разлилось от слов Джозефа. Эта влюблённость мешается с осознанием своей нужности пребывать в этом мире и любить его в полной мере, когда рядом есть человек, который может любить тебя тоже — как целый мир. Джош берёт Тайлера за руку и заглядывает в его глаза. Тайлер хочет забыть про вчерашнюю ночь, переиграть её, показать, что он может быть лучше, что он должен быть лучше, что он будет лучше. Написанные в три часа ночи слова он не сможет выкинуть, они плотно выцарапаны в его памяти. Но всегда можно дописать припев. Припев, который пришёл на ум в процессе делания идеальной-неидеальной яичницы. Ночи не удалось взять заключенных сегодня, потому что с утра оба поразительно свободны. Тайлер знает, что назовёт эту песню «Ode to Sleep».

***

— Тайлер? — Зак стучит в комнату и чувствует себя жутко неловко, потому что стучать в комнату Тайлера — это на пятьдесят процентов услышать тишину, на пятьдесят — услышать что-то нелицеприятное. И один процент, выходящий за пределы ста, конечно, когда речь идет о брате, это тот самый момент, когда… — Да? — Тайлер кажется довольно бодрым, он открывает дверь и выходит на маленький перекрёсток комнат. Он удивлён тем, что брат вспомнил про его существование. Завтра Джея позовёт учить играть на синтезаторе? — Слушай, брат, я знаю, мы отдалились с того момента, как тебе стукнуло тринадцать или четырнадцать… В общем… Я не знаю, почему я это услышал, но я услышал и… — Хэй, чел, говори чётче, знаю, конкретным быть утомительно, но… — Я хотел взять Рэд Булл и уйти в комнату, но по твоему телефонному разговору на кухне понял, что у тебя сегодня сви… — Эм, нет. Ладно, да. Ты меня раскусил, — Тайлеру неловко. Заку неловко. Они оба ненавидят это. — Я купил тебе гавайскую рубашку. Помнишь, когда я проиграл тебе в гляделки тогда, ты сказал, что… — Что? — Тайлер улыбается. Зак всовывает в руки брата пакет, приобнимает за плечо и шепчет: «Я надеюсь, что вы… ну». — Иди уже, Господи, — Тайлер улыбается ещё шире и куда более радостнее.

***

Иногда нужно быть оригинальным. Тайлер всегда борется за это. Он не хочет быть самой распродающейся книгой на полке или на Амазоне. Он не хочет быть мировым бестселлером с каким-то лысым качком в главной роли. Он хочет быть классической музыкой c электро и регги вкраплениями, хочет быть цветастым, прозрачным кимоно на спортивной майке, баскетболистом за фортепиано. Он стоит в чёртовой гавайской рубашке и хочет повести Джоша Дана на колесо обозрения. Каков оригинальный пацан, да? Тайлер старается не топать ногой нервно и не крутить карандаш в руке, пока он ждёт Джоша, который должен выйти и всё не выходит. Господи, это просто Джошуа Дан, успокойся. Нет. Не могу. Успокойся. Успокойся. Дан, будучи чутким к чувствам Тайлера даже на расстоянии, тоже волнуется. И, наверное, ещё и потому что идёт не с пустыми руками. Сегодня он разгружал завоз в магазине, и пока он любовался на новенькие инструменты, ему в голову пришла гениальнейшая идея. По его мнению. По крайней мере он старался себя в этом убедить, и пока шёл на свидание, пытался не думать в обратном ключе. На улице светало, майский ветер до ужаса спокойный и тёплый, отчего хочется улыбаться и выглядеть глупо, и Джош очень старается это не делать, но как только он видит Тайлера на горизонте, улыбка с широким размахом ползёт по его лицу. Джош идёт в своих узких порванных на коленях джинсах, в футболке с летающей тарелкой и надписью «I want to believe», с красными тоннелями, и выглядит абсолютно гармонично на фоне мега-гавайского Тайлера. Гавайская рубашка… Джош думает, что они самые настоящие соулмейты, потому что никак нельзя, чтобы вот так вот совпало. Из портфеля Джоша торчит верхушка чехла какого-то крохотного инструмента. — Хэй, — Джош улыбается совсем слегка взволнованно, а затем почти сразу же продолжает. — Знаешь, пока мы не начали, я хочу кое-что сказать, — Дан чешет затылок, а после снимает с плеч свой голубой, под волосы, рюкзак. — Обычно на свиданиях принято дарить цветы, но я подумал… Что это как-то слишком просто и банально, поэтому, чёрт, я дарю тебе укулеле, — Джош чуть посмеивается и наконец-то выуживает эту хрупкую гавайскую гитарку и вручает её другу — совсем новую, такую красивую и аккуратную в своей миниатюрности. — Я не знаю, как так совпало, но она подходит под твой образ сегодня, Фасолька. Надеюсь и правда не прогадал. Тайлер улыбается, потому что он улыбается всегда, когда люди дарят ему что-то. Он с детства крайне не улыбчивый ребёнок, как говорит мама, и поэтому она каждый год дарит ему что-то, чтобы увидеть то, что она гордо называет «золотым сокровищем». Тайлер улыбается, слыша про золотое сокровище. Джош — золотое сокровище, точно. — Укулеле? Чёрт, это… Спасибо. Она кажется довольно забавной, может, придумаю что-нибудь, — Тайлер ещё шире улыбается в своей гавайской рубашке. Теперь он переплюнул Зака в споре, кто из них больше «регги» на десять жизней вперед. — Я… я, если честно, совсем забыл про подарок, Джишва, но, думаю, у меня есть привилегии подумать в долгосрочной перспективе, — Тайлер шепчет это ему на ухо. Колесо обозрения довольно популярное место, поэтому приходится стоять в очереди. Тайлер просит Джоша, чтобы Джош попросил девушку стоящую перед ними запомнить их, пока они сходят постреляют в тире. Кто не любит стрелять в тире вместо того, чтобы стоять в дурацкой бесконечной очереди? Кто не любит стрелять в тире вообще? Тайлер благополучно настроен на то, чтобы обстрелять все железные банки и выиграть не просто игрушку, выиграть грёбанный неправильный и сломанный мир для Джоша. Да, там стоит глобус на третьей полке предлагаемых победителю подарков. Чел, выдающий специальные ружья, смотрит на гавайского фрика, полного решимости, с недоверием. Джошу смешно. Иногда Тайлер придаёт эффектности и драматичности моментам даже в тех местах, где они априори быть не могут. Дан не может не опустить пару шуток на счёт этого: — Клянусь, если вырезать тебя и вставить на картинку с солдатами в Афганистане, то по суровости и решимости внешнего вида вас будет не отличить. Тайлер стреляет, по десять минут выбирая позу, а потом не промахивается. Он не промахивается, потому что он, чёрт возьми, так этого не хотел, что просто сил нет. Он не промахивается, даже когда мужик вздыхает, мол, почему ты так долго, гавайский Арлекино. Тайлер обводит взглядом всех огромных мишек, всех ужасных розовых единорогов, и выбирает маленький, поцарапанный глобус, непонятно откуда взявшийся в тире. — Попозже глобус будет побольше, — Тай пожимает плечами, думая, что это всё равно лучшее из того, что он мог бы выбрать. Он старался. — Я, должно быть, самый счастливый человек на свете — кому ещё парень подарит целый мир, — Джош не перестаёт улыбаться, и от этого «парень» нежно теплеет в груди. И пускай он продолжает шутить, на деле, он безумно счастлив и продолжает искренне удивляться необычности и оригинальности Тайлера. Кто ещё для него выиграл бы глобус в тире? Нет, правда, кто? Они приходят в очередь как раз, когда надо. Закат начинается обнимать Колумбус со всех сторон, но с одной всё-таки показывается сердце-солнце, налитое кровью и любовью. Тай, конечно, рад, что колесо установили ровно там, где нужно, и отсюда видно, как освещенные лучами дома, так и их собственный район, который уже покрыт тенью. Наши родные города в тени, да? Даст ли Тайлер им пройти глубже, чем просто на поверхность крыш? Сегодня — нет. Сейчас — точно нет. Они садятся в кабинку, и пока та неспешно едет вверх, показывая им засыпающий город, Джош впивается пальцами в ручку сидения, а затем берёт Тайлера за руку. И это успокаивает его гораздо сильнее и гораздо быстрее. Высота не кажется такой страшной теперь. Он больше не боится её. Не с Тайлером. У Джоша не нарочно перехватывает дыхание, когда они оказываются в самом верху. Они могут протянуть руки и дотронуться до неба. Оно такое тёплое, такое неторопливо алеющее, словно робкими брызгами крови искусный маньяк рисует своё полотно, давая молчаливым наблюдателям любоваться красотой смерти. Потому что закат — это, определённо, смерть. Ведь утро — это, когда ночь умирает. — Наверное, это так забавно, быть вдохновленным тем, что тебя пугает. Мне кажется, мы должны быть воодушевлены нашими страхами, чтобы не забывать, для чего мы живы, — и впервые оказавшись на такой высоте Джош не хочет опускаться обратно на землю. Он сжимает руку Тайлера сильнее. Тайлер сжимает её в ответ не менее сильно. Гавайский чудик любит молча смотреть на небо. Он смотрит, хмурится, улыбается, не моргает или моргает слишком часто. Кто знает, что творится в его голове. Может, там океан эмоций или пустыня? Вечно гоняющаяся по кругу машина или взрывы освобождений? Тайлер смотрит на небо, сжимая руку Джоша. Они знакомы так мало. Не больше двух месяцев, наверное. Но Тайлер готов умереть за Джоша, готов жить для Джоша и сделать всё, чтобы жил тот. Эти гипер-пугающие мысли вросли в голову Тая так, что он никогда, возможно, не сможет их озвучить до конца правдиво. Он будет увиливать от всех, кто попробует поймать этих вечно уплывающих рыб. Джош — больше, чем друг или парень. Он тот самый человек, с которым можно говорить, дышать и смотреть, как с самим собой. — Джишва, давай купим ваты, чёрт, я хочу сладкой ваты, — говорит Тай, подпрыгивая на месте и тыкая в сторону киоска с сахарной ватой. Вспоминаются волосы Джоша в их первую встречу, небо на крыше какого-то высотного дома, залеченные царапины на руках и на сердце. Джошуа любит сладкую вату. Правда ей обычно он предпочитает пасту, но сейчас и вата идёт на ура. Джош любит её. Правда Тайлера он любит гораздо сильнее. — Фиолетовый, — говорит Дан, когда они сидят на лавочке и смотрят на то, как небо почти полностью становится тёмным. — Я хочу покрасить волосы в фиолетовый, когда сдам экзамены в этом месяце. По-моему, фиолетовый звучит классно. P-u-r-p-l-e. Дан немного щурится, вглядываясь в небо, а затем смотрит на Тайлера, у которого сахар на щеках и пальцах. — Я рад, что ты не продал бы мои волосы, — говорит он и достает из рюкзака влажные салфетки. Всучивает их Джозефу и тихо смеётся. Они снимают тот же самый полевой номер в том же самом мотеле заранее, заранее договаривается с миссис-лучшая-музыка-бит-поколения, заранее предупреждает весь окружающий мир о том, что они вне. Вне этого мира. Мама Тайлера думает, что он с Марком учит математику. Марк любезно согласился наврать всё, что угодно. И плевать, что мама думает, что Марк лучший математик в колледже, а он максимум, что знает от этого скучнейшего предмета, так это то, как подбирать ширину диафрагмы и сколько диоптрий надо для такого близорукого соседа, как Джейкоб. Хотя это физика. Да, он живёт с близоруким Джейкобом. Это важно, потому что у парня отлично получается копировать подчерк Тайлера, а Тайлер пообещал отпраздновать в честь него трёхочковый. Они снимают номер в том же самом мотеле, и пока они едут туда на местном автобусе, Тай чувствует себя ужасно неловко. Он собирается сыграть роль идеального парня, но у него искусанные ногти, внутренняя сторона щеки, царапины от недавней непонятной драки и странный, покалеченный глобус. Так похожий на его внутренний мирок. Он хочет быть идеальным, но это очень тупо, да? Может, и нет, кстати. Тайлер заранее звонит туда и заказывает Тако Белл, и так как Тако Белл не занимается доставкой, он просит миссис-лучшее-радио-Колумбуса сходить и купить им всё. И Ред Булл. И она делает, отмечая, что молодой человек мог бы сделать ей массаж плеч. На чём основывается этот мир? Поэтому, когда они приходят, на балконе на маленьком, вытащенном со старинной мансарды, столике стояли две тарелки с тако и Ред Булл. — Знаешь, мне кажется, фиолетовый это круто, — Тайлер говорит невпопад, потому что он не идеальный, он просто — он. — Мне кажется, тебе понравится любой цвет, в какой бы я не покрасился, лишь потому что он на мне, — снисходительно улыбается Джош и с некоторым голодом берётся за тако. Тайлер идеальный парень. Идеальный в неидеальности, в неконтролируемости контроля, в несовершенстве своих совершенств, в мрачности своего внутреннего солнца. Тайлер — лучшее, что могло случится с Джошем, потому что даже если всё это — большая ошибка, он этому рад, потому что на ошибках он никогда не учится. — Тайлер, — зовёт его Джош, когда на столике стоят только опустошенные тарелки и пустые банки Ред Булла. — Тайлер, я счастлив, что я здесь и что я жив сейчас. С тобой. Впервые… — он делает глубокий вздох, а затем откидывается назад на кровать, смотря в потолок и улыбаясь без подоплёки. — Потому что впервые за последние три года после… Джордана. Впервые я рад, что я остался жив. Ты стоил моей попытки уйти из жизни. Дан чуть щурится и боковым зрением смотрит на Джозефа. Он честно идеальный. Сумасшедший, странный, со следами от нервности на своём теле, измученный, но до одури искренний. И такой красивый, что болит в груди. Джош счастлив, что Тайлер Роберт Джозеф — его главная причина оставаться живым и смотреть на этот мир глазами бескорыстной честности. Когда Тайлер касается расслабленной ладонью шеи Джоша, тот вздрагивает. Вздрагивает, потому что он ещё не забыл. Не забыл ту ночь, когда Тайлер хватал жадно и болезненно, остро и холодно. У Тайлера нет синяков на запястьях, на нём всё быстро заживает. Тайлер другой сейчас. Джош — другой. В комнату просачивается ночная прохлада, тау, что у двоих мурашки. От этого ли? — Я хочу исправиться, ладно? Я должен, — шепчет он, целуя уголок губ, потом нижнюю, потом подбородок и шею. Медленное дыхание Джоша можно сравнить с медленно плывущими огромными облаками. Тайлеру кажется, что мир вокруг слишком медленно меняет координаты, и не понимает, чем заслужил. Единственное, что Джозефу хочется, это чтобы Дан чувствовал себя в безопасности. Чувствовал, что, что бы не произошло, странный гавайский фрик, от которого пахнет сладкой ватой и тревожностью, который целует нежно, но всё равно рвано и по-своему, всегда будет на его стороне. С ним рядом. Снесёт весь мир и построит большую крепость. Снесёт большую крепость и построит весь мир. Тай ладонью вырисовывает странный только им понятный шифр на его спине. Это сплав символов, иероглифов и любви. Ночи бывают разными, Тайлер уверен. — Я доверяю тебе, — говорит Джош. Это куда важнее, яростнее и громче, чем «я люблю тебя». И нет, Джош и эти слова скажет в виду своей тщательно скрываемой романтичности, а он, будучи влюблённым в космос, не может быть не романтичным, потому что любить — в первую очередь доверять. Любовь — это не сугубо чувство, любовь — выбор. Любовь не кружащие голову прикосновения и поцелуи, сбивчивые слова и бабочки в животе. Любовь — осознание того, что ты готов положиться и довериться человеку, которого ты держишь за руку прямо сейчас. И Дан в своём выборе на сто процентов уверен и никогда больше не усомнится. Для него «я тебе доверяю» куда гораздо более глубокое, чем можно подумать. Они снимают друг с друга одежду, улыбку, лживые обещания данные другим, и Джош больше не сопротивляется страху. Его просто теперь нет. Тайлер боится любви, как её боится любой здравомыслящий человек, который напуган в том, чтобы сказать «я зависим». Джозеф действительно боится этой фразы, потому что это как признать ещё вагон страхов, как признать, что ты не принадлежишь себе, как признать, что ты окажешься самым большим предателем мира, если не убережешь то, что тебе дали. Он обещает себе, что скажет, но только лишь раз за разом целует запястье Джоша Дана, убирает волосы с его лба, медленно снимает футболку, улыбается и закусывают губу, когда Джош щурится от щекотных прикосновений. Только идиотам в этом мире нужна «фраза», когда есть столько всего вокруг, что подтверждает её каждую секунду. Джошу Дану не нужна эта фраза, достаточно просто посмотреть в глаза Тайлеру, в них все это написано несмываемыми чернилами, всё это выбито уже на его сердце, потому что у драматичного Тайлера только так. Только со следами, потому что следы подтверждают присутствие. Поцелуи Тайлера оставляют ожоги на и так воспалённо-горячей коже. Абсолютно спокойно, абсолютно мягко, настолько реально и искренне, что тело бросает в жар. Джошу кажется, что быть ещё более зависимым от Джозефа невозможно, но каждый раз, когда губы гавайского фрика отрываются от кожи, Дану хочется тянуться за ними обратно, лишь бы не разрывать нити, что повисла между ними. Это очень больно — нити разрывать. И Дан всегда был с собой откровенен и честен. Это страшно, до липких мурашек неприятно осознавать некоторые вещи — например, как те, что ты часто живёшь прошлым и не можешь отпустить его; ты принимаешь это. Или то, что у тебя проблемы с наркотиками, тебя срывает на злость или панику время от времени — нужно с храбростью принять тот факт, что ты тоже нестабилен и ненормален и продолжать идти дальше. Или, например, то, что ты с головой погряз в парне, в руки которого ты невольно вложил свою жизнь, и зависишь от него, как смертельно больные зависят от лекарств. А смертельно больные без них умирают. Джозефу нравится, как лунный свет играет на идеальном теле Джоша Дана, геометрически неподражаемо распределяясь по ключицам, по выпирающим костям таза. Свет парадоксально затемняет его глаза. Тайлер влюбляется ещё раз. И ещё. Он шепчет «Как же я хочу тебя, Джош Дан», целует, мучает своей нежностью, любит, перехватывает руки инопланетного парня, когда те касаются его шеи, прикрывает глаза, едва заметно кивает на каждое движение. Полностью нагие тела соприкасаются друг с другом, скользят по свежим простыням, трутся горячей кожей друг о друга, и Джош невероятно сильно чувствует сердцебиение и дыхание Тайлера своей грудью. Дан любит прижиматься всем своим обнаженным телом к тому, кого он любит, потому что именно в эти секунды он по-настоящему чувствует его — чувствует надёжное, полное воссоединение. Их тела покрыты ломаными линиями огней и фонарей, что просачиваются в их лачугу сквозь приоткрытые жалюзи и выделяют тенями каждую идеальность и великолепие живого тела, угловатость локтей и коленей — выступающие рёбра Тайлера, изгибы его угловатых плеч, его мягкие, чёрные глаза, длинные ресницы; торчащие косточки таза Джоша, его чуть впалый живот и линии крепкого пресса, сильные мышцы спины, узоры вен на татуированных руках и растрёпанность небесных волос. Джошуа Дан настолько влюблён в красоту и нежность Тайлера прямо в эту секунду, что отвечает на его шепот с неконтролируемым жаром и болью в сжавшейся грудной клетке сбивчивое и тихое «Тайлер, Тайлер, Тайлер… Я хочу тебя ещё больше». И снова тонет в его взгляде. И тихо стонет, когда пальцы Тайлера касаются внезапно чувствительной внутренней стороны бедра. И поддаётся вперёд, потому что голову кружит флёр, что вьётся вокруг шеи и настойчиво проскальзывает в лёгкие, принуждая задыхаться от пьянящего чувства любви и желания ощутить Тайлера ещё ближе. В этот раз всё будет по-другому. Тайлер попросил Марка, чтобы Марк достал смазку. Тайлер попытался прочитать в интернете, как именно надо растягивать, не смог читать, закрыл, спросил у Марка, Марк выключил трубку, поэтому в этот раз всё точно будет по-другому. Тайлер интуитивно не даст себе сделать человеку рядом хоть на каплю больнее, чем требуется. И хочет сделать в миллион раз приятнее, чем положено. Тайлер — горячий, сухой и нежный. Джош в сто раз горячее, в сто раз нежнее. Он вводит один палец, Джош немного хмурится, прикусывают щёку изнутри и сжимается. Тайлер сцеловывает любые намеки на хмурость. Тело с трудом даёт двигаться дальше, рефлекторно не доверяет, поминая прошлое. Но Дан — Дан обнадёживающий, он верит, он знает, что в этот раз будет лучше; он такой доверчивый, и осторожность Тайлера заставляет его доверять ему ещё больше. Второй. Джош смотрит своими кофейными, добрыми, инопланетными глазами прямо в тайлеровские, не отводит их, часто-часто дышит. Доверяет. Третий. И Тайлер чувствует, как пальцы Джоша на его спине с силой давят на кожу. Ощущения походят на натянутую струну, и каждый раз, когда внутрь него проскальзывают больше пальцев, Дан чувствует, словно эту струну оттягивают всё сильнее, и ударяет она по грифу с новой силой. — Мой мальчик, — шепчет Тай, убирая прилипшие пряди самых дорогих волос в мире с его лба. Он двигает пальцами медленно, то ли мучая, то ли оправдывая себя прошлой грубостью, но Джош начинает ёрзать, закусывать губы, и на это можно смотреть чуть дольше, чем вечно. Он самостоятельно насаживается на пальцы, Тай усмехается, но быстрее не позволяет. Тшшш. Терпеть оказывается трудно. Трудно терпеть, когда Тайлер так близко, но по-прежнему недостаточно, так трудно ждать и сгорать от желания, когда Джозеф надевает презерватив, предохраняясь. Так. Невыносимо. Долго. Самые длинные, самые мучительные пятнадцать секунд в жизни. Тайлера уносит с одной лишь мысли, что барабанщик Twenty One Pilots и солист-пианист этой же группы сейчас в каком-то богом забытом мотеле занимаются любовью. Никто в мире. Никогда. Не. Узнает. Об. Этом. Тайлер не отдаст никому и доли этих воспоминаний. И когда он наконец оказывается между ног Джоша, когда шумно дышит и улыбается ему прямо в губы, держа близко-близко, но не целуя, снова нарочно и сладко мучая, Джош окончательно теряет рассудок. Тайлер оказывается внутри Джоша, он медленно и голодно хватает каждое мгновение. Каждое ощущение. Джош, который сжимает простыни, его ноги, которые обхватывают Тая со спины, Тайлер и его пьяный, вечно всё выдающий взгляд, лунный свет, рисующий на их телах идеальные узоры. Джозеф двигается медленно, не позволяя себе лишнего и позволяя слишком много одновременно. Драматичный влюблённый идиот. Тайлер хочет, чтобы Джош сказал «быстрее». Попросил. Тай не целует, его губы все еще в сантиметрах от дановских. Медленный толчок. Джош сжимает ноги крепче. Тайлер улыбается, его глаза неопределённо бегают по лицу инопланетного парня. Боже. Как же хорошо. И он знает, что будет ещё лучше. — Тайлер, — зовёт его Дан, не зная, куда ему деться от ощущений. Он задыхается, он поднимает глаза и смотрит глаза в Тайлеру, которые так близко, и от этого голова кружится ещё сильнее. Губы дрожат, и Джош отчаянно тянется вперёд, ближе, к губам друга, желая наконец урвать с них поцелуй, но тоже не целует. Перед этим нужно кое-что что сделать. — Тайлер, — зовёт Джош ещё раз, чуть более громко, чуть более хрипло и абсолютно возбуждённо. Ему совсем не больно. — Быстрее, Тайлер… Быстрее, прошу. И Тайлер толкается сильнее. Джош стонет ему в губы, сильнее сжимает плечи, и сокращает расстояние между их губами, словно это было невыносимое расстояние в сотни миль. Джозеф улыбается сквозь поцелуй, сдерживаясь на самой грани. Быстрее. Он попросил. Он так сладко, так искренне и жаждуще попросил, что Таю на секунду показалось, что он точно сошёл с ума. Ведь не может же ему быть так хорошо. Тайлер толкается быстрее и быстрее. Он слушает стон за стоном, он издаёт стон за стоном, и это лучшая песня, которую он когда-либо слышал. Он кусает свои губы, и это не история, где это показатель одного лишь удовольствия, посыпанного ванилином за пять центов в ближайшем магазине. Это история плавящегося изнеможения. Когда ты вот-вот да получишь всё, но тебе всё равно мало, и ты кусаешь себя, чтобы высвободить эту жажду. Но гораздо приятнее кусать губы Джоша, особенно, когда не даёшь этим самым вырваться звукам. Тайлер водит руками по его телу, целует шрам на запястье с особой нежностью. Это действительно сложно назвать просто сексом. Это занятие любовью. Пропуская её через себя. Отдавая. Джош не верит, что может быть так великолепно с кем-то. Но… Тайлер ведь всё в этом мире делает лучше, верно? Верно. Тайлер всё в этом мире делает лучше. Горькое превращает в сладкое, печальное в счастливое, острое — в мягкое. Его руки очень нежные. Очень правильные и тёплые. Каждый раз Джозеф целует шрам на запястье, и каждый раз Джош думает, что трепетные губы Тайлера гораздо приятнее ощущаются на коже, чем остриё ножа на ней когда-то. Тайлер толкается быстрее и быстрее, целует Джоша в висок, улыбается. Он переплетает их пальцы, заводя руки Джоша над его головой. Сознание кружится в бешеном ритме, и Дан едва может поймать себя в этой реальности, потому что они с Таем определённо в какой-то другой — далёкой, большой, их собственной. Тайлер стонет, машет головой из стороны в сторону, потому что ему хорошо. Джош. Он кончает надрывно, утыкаясь куда-то в шею Джошу, зажмуривая глаза. Тело Дана реагирует следом, не выдерживает, испускается сладким восторгом — его бьёт крупная дрожь, и ноги сводит приятной судорогой. Рука Джоша, что сжимала член, обессиленно опускается на кровать, когда как вторая по-прежнему отчаянно держится за Тайлера, как за последнее и единственное, что у него есть. Джош чувствует циркуляцию крови всем телом. В каждый миллиметр его кожи словно впиваются сотни иголочек, а голова пьянеюще тяжелеет. Дан не может прийти в себя, не может осознать, что это и правда по-настоящему, что это не сон, не мечта, не выдумка. Тайлер существует. Джош существует. Они вместе — существуют. Вместе. Потому что иначе их уже нет в этой вселенной. Как кусочки, частички, пылинки звёзд, что встретились однажды во вселенной миллионы лет назад, и стали одним целом, не в состоянии более быть порознь. — Ты определённо всё исправил, — Джош хрипло смеётся в губы Тайлера. Джозеф улыбается ему вымучено и влюблённо. Продолжает поглаживать его влажные, небесные волосы. Джош зачарованным, плывущим взглядом наблюдает за взмахами смольных ресниц совсем рядом, за лёгким отражением лунных касаний в чёрных-чёрных глазах. Он не чувствует свои рук и ног — тело всё ещё неторопливо восстанавливается, словно Дана долгое время душили, а затем отпустили, дав такому катастрофически нужному кислороду ворваться в лёгкие. Джош целует Тайлера долго и мягко, а затем оставляет поцелуй на его подбородке и ключицах. Бесконечное количество рекурсий всегда приводят их в одно место. Место, где они рядом. — Я люблю тебя, Тайлер Роберт Джозеф.