Twilight of the Angels

Грудь медленно вздымалась и опускалась - Адам дышал, иногда вздрагивал во сне от болезненных спазмов, иногда непроизвольно морщил покрытый испариной лоб… но он дышал. Адам был жив, был рядом, и Томми, лёжа на соседней кровати, непрерывно наблюдал за ним, боясь даже на секунду отвести взгляд. После пожара их привезли в городской госпиталь, и Адама, усыпив дозой хлороформа, немедленно отправили на операционный стол. Томми категорически отказывался от любых попыток медперсонала обработать его ожоги и порезы, пока не убедился, что ужасная рана Адама зашита и самое страшное было уже позади. Задеревеневшими пальцами он сумел нацарапать скупую записку о том, что произошло, и, указав адрес, отправил листок с посыльным мальчуганом в дом маэстро Дюранте. Доктор подошёл к Томми, как только операция завершилась, но обнадёживать не спешил. «Время покажет»,- сказал он, от чего тревога лишь усилилась, в сердце защемило и стало безумно одиноко. Томми с полным безразличием смотрел на свои руки, пока медсестра обмывала обгоревшие участки и наносила мазь. Собственные ожоги, как выяснилось, были второй степени тяжести, а те, что на руках, выглядели особенно жутко - ярко алого цвета с большими белёсыми волдырями и бурыми, уже запёкшимися подтёками крови. Охлаждённая мазь понемногу унимала жгучий жар внутри, под самой кожей, но широкие повязки будто блокировали тепло в теле, и Томми трясло одновременно и от холода, и от лихорадки. Приятного в этом было мало, но если бы Адам во время не вытащил его из здания, всё могло бы закончиться гораздо хуже. Он и так оказался настоящим счастливчиком: несмотря ни на что, кожа на голове обгорела не сильно, всё обошлось дюжиной ссадин и неглубоких царапин. А вот волосы пришлось остричь совсем коротко, так как огонь их не пощадил. Но ведь они отрастут очень быстро и отлично скроют все шрамы. Томми огляделся вокруг. Госпиталь представлял из себя единое огромное помещение с долгими рядами кроватей и сотнями пациентов, находящихся вместе в одном практически замкнутом пространстве, независимо от диагноза и травм. Здесь же проводились и осмотры больных, и консультации, и операции – одним словом, всё. Ни о какой приватности в этом учреждении не стоило и помышлять. Здесь каждый шорох звучал громче в разы, любые запахи, будь то гнилостный смрад или резкий запах лекарств, спокойно проникали в самый дальний закуток, а любые микробы и бактерии плодились и множились совершенно беспрепятственно. Больница выглядела в целом убого, но куда ещё они могли пойти, когда нуждались в беспромедлительной помощи? Когда беготня вокруг немного поутихла, Томми выделили сменную длинную рубаху. Больничная одежда ему не нравилась - порядком поношенная, из грубой и шершавой ткани и пахла ветхостью, но его собственные вещи зияли дырами и прожогами, и их можно было только выкинуть на помойку. Томми снова повернулся к Адаму. Так хотелось сейчас лежать рядом с ним в одной постели, гладить его волосы, легонько прикасаться и чувствовать близость его тела, окружить заботой и любовью. Измученный, он поудобнее устроил голову на подушке, но это ничуть не помогло, адреналин и переживания не позволяли успокоиться. Он не мог не думать об Адаме и заснуть тоже не получалось, он только впадал в дрёму на минуту-две, когда мозг, так нуждавшийся в отдыхе, периодически сам отключался - вроде не спал, но и не бодрствовал, наконец. - Dove si trova? Как в тумане, послышались какие-то нетерпеливые реплики, и Томми открыл глаза. - Где же он? Томми? – взволнованный голос маэстро становился всё громче. Томми тяжело приподнялся и постарался сесть. Дюранте сразу же заметил перебинтованную голову и, вскинув руками, бегом ринулся к нему, попутно осыпая Томми десятками вопросов. - Что случилось? Ты как? Почему ты здесь? Что с вами произошло? Где Адам? – Адама он увидел на соседней кровати, всё ещё без сознания. – Боже мой, что случилось с вами обоими? Томми лишь вкратце рассказал о событиях прошедшей ночи. Для подробностей время ещё найдётся, а сейчас всё, чего он желал, это оказаться вместе с Адамом дома. Дюранте жестом, словно официанта в таверне, подозвал доктора и тоном, не терпящим отказа, заявил: - Этих двоих я забираю отсюда. Прямо сейчас. - Синьоре, им нельзя двигаться, - ответил врач. – Особенно этому, - он кивнул в сторону Адама. - Ну, уж тут они точно не останутся, - возразил маэстро. – У меня имеется личный врач, и он сам ими займётся. Мальчикам необходим полный покой…. Я сейчас же увожу их. – Щелчок пальцами - и подбежал носильщик. - Прямо сейчас. Его, - он указал на Адама, - в экипаж. Носильщик, рослый крепкий мужчина, послушно принялся за дело. Томми, обрадованный долгожданной возможностью забрать Адама из этого отвратительного места и покинуть, наконец, больницу, не усидел: всплеск неведомо откуда взявшихся сил и энергии заставил вскочить со своей кровати и броситься помогать. Пока Дюрантэ выспрашивал все детали о проведённых процедурах и принятых лекарствах, Томми вместе с носильщиком перенесли Адама в приготовленный экипаж. Сам Томми расположился рядом, крепко держа его руку в своей. Как только маэстро уселся напротив, лошади получили команду «вперёд!» и помчали. В пути разговаривали мало. Глаза слипались от усталости, а дорога в консерваторию казалась бесконечной. Становилось прохладно, и маэстро снял с себя плащ и бережно укрыл им Адама. Томми, как мог, силился не задремать, но, склонив голову к тёплому плечу любимого, щекой ощущая мягкое шерстяное полотно, под мерное покачивание экипажа сдался. Уютный сон, в безопасности и спокойствии, победил. Томми подскочил от неожиданности, когда цокот копыт по мостовой стих. Они остановились у парадного крыльца консерватории, и Дюранте немедленно распахнул дверь, подгоняя в пору подоспевших носильщиков. Через пару минут Адам уже лежал в кровати в старой комнате Томми на самом верхнем этаже. Хотя оба любимых ученика и покинули консерваторию ещё несколько лет назад, маэстро никогда не позволял никому другому занимать её. Комната всегда принадлежала только Томми, и, когда бы ему ни понадобилось, он мог в любой момент снова поселиться в ней. Тут и сейчас было по-прежнему уютно, горел камин и несколько свечей на столе. - Мне затушить камин? – спросил Дюранте. - Не стоит, - Томми покачал головой, - здесь ещё немного зябко. - Он бережно подоткнул одеяла и поправил Адаму подушки. - Си, как скажешь. Мы обязательно поговорим обо всём завтра, - стоя у двери, добавил маэстро, - но сегодня ты должен поспать. И не сиди всю ночь, уставившись на Адама. - Но он не выглядит даже капельку здоровее, - Томми говорил шёпотом, боясь, что Адам может услышать. – У него жар и… и он весь такой бледный. Дюранте приблизился к кровати и поднёс свечу к лицу Адама. Пару секунд он внимательно всматривался, затем потрогал его лоб, прижал пальцы к шее под подбородком и, не раздумывая больше ни минуты, послал за доктором Норхевен. - С ним всё в порядке? - От такого поведения маэстро Томми запаниковал. Слёзы сами наворачивались на глаза, будто он уже заранее знал, что всё плохо. - Мальчик мой, - маэстро взял Томми за руку, - Адам и вправду бледноват. Полагаю, не будет лишним, если доктор Норхевен удостоверится, что операция действительно прошла успешно. Я, конечно, безмерно благодарен, что о вас вовремя позаботились, но, – он раздражённо выдохнул, – эти умельцы в подобных заведениях скорее склонны сразу удалить или ампутировать то, что болит, а не лечить по-настоящему. Нам, однако, повезло, что ваши головы всё ещё на месте. Томми кивнул и снова обеспокоенно посмотрел на Адама. - Томми, с ним всё будет хорошо. Вы живы. Вы дома, и за вами обоими присмотрят должным образом. Так что не переживай. Не забывая об ожогах и ранах, Дюранте аккуратно обнял Томми, прижал хрупкое тело к себе, даруя поддержку и умиротворение. Он всегда старался делать всё, что было в его силах, чтобы обезопасить не только своего названного сына, но и Адама, и Томми был и будет безгранично признателен ему за это всю свою жизнь. - Я хочу, чтобы на твои ожоги доктор тоже взглянул, - настойчиво произнёс маэстро и с недоверием покосился на больничные бинты на руках Томми. – А когда он закончит, я хочу увидеть тебя в постели спящим. Понятно? - Угу, - согласился Томми. *** При одном только беглом взгляде на больного доктор Норхевен нахмурил брови и неодобрительно покачал головой. Он тихонько подозвал Дюранте, перечислил всё необходимо, и принялся осторожно снимать местами потемневшие от проступившей крови повязки. Его помощник молча достал какие-то медицинские приспособления из саквояжа и разместил их на чистом белом полотенце на прикроватной тумбочке. - Когда ваш посыльный рассказал, какого рода ранения нанесены, и что сделали в госпитале, я подумал, что пригодиться именно это, - раскладывая инструменты, сказал он. Водрузив большую бутль с хлороформом рядом, он откупорил её и, смочив небольшой кусок свёрнутой в несколько раз марли, приложил её к носу и рту Адама. – Это заставит его крепко-накрепко заснуть на какое-то время. - Что вы делаете? – заметив нож среди инструментов, Томми снова запаниковал. – Что это? Что он собирается делать? - Томми, всё хорошо, - Дюранте постарался успокоить его, заслонив собой пугающую картину. – Доктор Норхевен должен проверить кое-что, вот и всё. - Но вы же говорил, что всё будет хорошо, - Томми едва не срывался на крик. – Вы же сказали, что всё в порядке! - Прекрати, - резко произнёс Дюранте, и Томми замолчал. – Результат процедуры, - уже мягким голосом продолжил маэстро, - которую провели в госпитале, надо перепроверить. С Адамом сейчас всё хорошо, а так мы убедимся, что ему и дальше не станет хуже. Понимаешь? - Томми кивнул, хотя вовсе ничего не понимал. Всё, что он знал, - это то, что кто-то снова собирался порезать его Адама. - Дитя моё, тут нечего бояться. Доктор Норхевен опытный специалист и он знает, что делает. Верь мне. Ему и раньше приходилось лечить вас обоих. А сейчас давай выйдем, чтобы он смог без лишних глаз заняться своим делом, да? Пойдём в библиотеку и там подождём, хорошо? Томми был неспособен ни произнести ни слова, ни сделать что-то наперекор, он лишь махнул головой и безропотно позволил Дюранте вывести себя из комнаты. *** - Так что же с вами приключилось? Дюранте усадил Томми на диван и, вручив большую кружку дымящегося чая, начал свой расспрос. Томми выложил всё как на духу, не утаивая ни малейших подробностей. Маэстро получил ответы на все вопросы. - И Микель мёртв, ты уверен? – задумчиво переспросил он. В этом Томми даже не сомневался. - Он был… весь в огне, когда мы, наконец, сумели выбраться. Он даже не шевелился. Нож торчал прямо из его горла… - голос Томми совсем сошёл на нет, и он опустил голову. Такое трудно забыть. Эта сцена явно останется в памяти навсегда. – Думаете, его тело найдут? – Самозащита или нет, но он не желал, чтобы Адама обвинили в убийстве и посадили за решётку. Маэстро пожал плечами. - Вероятно. Когда будут разгребать пожарище, возможно, найдут его останки. - И Адама… арестуют? – голос Томми дрогнул. - Нет, - поспешил заверить Дюранте. – Нет. Я этого не допущу. Никоим образом. Поверь мне. И Томми по-настоящему верил ему. В конце концов, именно он собственноручно положил конец той истории с тремя отморозками несколько лет назад, и о них больше никто никогда не слышал. Томми ни разу не осмеливался спросить, что же тогда заставило их исчезнуть из города, а сам маэстро больше ни разу не поднимал эту тему с тех пор. Всё вернулось в обычное русло, и они оба жили дальше как ни в чём не бывало. Несмотря ни на что Томми точно знал, что Дюранте сдержит данное им обещание и сделает всё необходимое, чтобы им с Адамом ничего не угрожало. *** Небо меняло цвет, светлело, и бороться с усталостью становилось всё сложнее. Приближался рассвет. Это была самая длинная и самая кошмарная ночь в жизни Томми, но восходящее солнце за окном, такое прекрасное и яркое, согревало даже через стекло и вселяло надежду. Томми словил себя на мысли, что и не помнил, когда в последний раз он бодрствовал в столь ранний час и наблюдал, как пробуждается мир. - Может, тебе всё-таки стоит прилечь. Заботливый голос Дюранте словно ворвался в застывшую тишину. Томми стоял у окна, глядел на розовеющее небо, но, казалось, не видел ничего. Мозг отключился и, видимо, он заснул буквально на секунду. Он сильно встряхнул головой, возвращая себя к реальности, и встретился с добродушным лицом маэстро. - Я должен быть рядом, когда доктор закончит всё. - Да, конечно, - Дюранте не стал возражать. - А он сможет петь? – робко спросил Томми. - Как раньше? - Ох, если честно… - маэстро медлил с ответом, - я сомневаюсь. Точнее, именно в опере, боюсь, что нет. Его диафрагма повреждена и, хотя, она восстановится со временем, шрамов не избежать, а они повлияют на его дыхание и чистоту голоса. От таких вестей Томми совсем сник. Если сам маэстро считает, что ничто не в состоянии помочь, то что же Адам будет делать? Это конец? Конец его карьеры из-за какого-то ревнивого, рассерженного бывшего любовника? Разве это справедливо? Томми даже представить не мог, что будет писать для других кастратов, а не для Адама. Он не сможет. У него просто ничего не получиться. Ни одна нота не выйдет из-под его пера, если она не предназначена Адаму. Томми и думать боялся, как отреагирует Адам, когда узнает, что для него теперь опера была потеряна навсегда. - Надо пережить сегодня, - посоветовал маэстро, - пережить это тяжёлое испытание сначала, а потом уж волноваться о будущем. Так что давай не будем волноваться раньше времени. Томми обречённо закусил губу. Совет, само собой, был правильный, но вряд ли он сумеет ему последовать. К тому же, как только Адам придёт в себя и увидит Томми, он непременно задаст самый важный вопрос, и на него придётся ответить. В этот момент дверь в библиотеку распахнулась, и первым вошёл доктор Норхевен, а за ним с глубокой миской вскипячённой воды и кипой чистых полотенец в руках прямиком к Томми проследовал его ассистент. Томми затаил дыхание. Он так отчаянно ждал положительных новостей, что даже не заметил, как молодой человек присел рядом на стул и начал снимать с него грязные бинты. - Как я и подозревал, в госпитале совершенно непрофессионально наложили швы,- заявил доктор. – Они не до конца устранили внутренне кровотечение. Слава богу, Томми вовремя увидел изменения. Иначе бы бедный парень просто истёк кровью до смерти. Томми всем телом вздрогнул от упоминаний о смерти. Его затошнило и закружилась голова. Адам мог умереть, не пережив даже этой ночи, если бы они остались в больнице. - Пришлось переделывать всю их дилетантскую работу: снять швы, остановить кровотечение, прочистить рану тщательно и не иначе, как лишь после этого, снова всё зашить, как полагается, по-человечески. Сейчас он спит. И, думаю, проспит ещё до вечера. Ему необходим крепкий полноценный сон. Он потерял немало крови, однако, так что предоставьте ему полный покой и отдых. Закончив с врачебными напутствиями одному своему больному, Норхевен со знанием дела взялся за второго. Он обмыл ожоги водой, обработал их антисептиком и густо нанёс заживляющую мазь. - Обойдёмся без перевязки пока,- сказал он. – Кожа должна дышать, и жар так быстрее спадёт. Но не смей чесать или растирать повреждённые участки. Да? - Доктор заглянул Томми в лицо. - Мы же не хотим никаких инфекций? - А.. Адам сможет снова петь? – не обращая внимания на увещевания Норхевена, тихо спросил Томми. Тот тяжко выдохнул и на миг отвёл глаза в сторону. - Он сможет петь в опере снова. Это точно, но точно не на том уровне, как пел до пожара. Я сожалею. Но ведь он жив, и это, по-моему, главное. С ним всё будет в порядке. Теперь точно будет. Да, да, Адам жив, и это, несомненно, было самым важным, но сердце Томми разрывалось от жалости к нему. Он сочувствовал Адаму и переживал за него, как никто другой. Но каждый раз, размышляя над тем, кто же расскажет обо всём ему, Томми впадал в ступор. Сам он боялся даже подумать о том, что именно он, глядя в глаза, должен сообщить, что всё закончилось, что это его конец, что… - Томми, родной, почему бы тебе не пойти наверх в кровать? – предложил Дюранте. – Ещё совсем раннее утро, ты провёл на ногах всю ночь, и сон сейчас будет лучшим лекарством. А позже я пришлю к тебе мистера Фиоре с целым подносом вкусной еды. Томми послушался. Он медленно встал и, прихватив с собой плед из своего кресла, не поднимая головы и шаркая ногами, поплёлся к двери, но тут же почувствовал руку на плече и обернулся. Маэстро улыбнулся ему и подбадривающе потрепал по спине. - Увы, всё когда-то заканчивается, - тихо проговорил Дюранте и обнял его за плечи. – И, порой, это к лучшему. Всё наладиться, ты только не унывай. Томми не сдерживал ответную улыбку, и слезам дал волю. И объятия, и отеческий поцелуй Дюранте в лоб напомнили о коротком беззаботном детстве, о том, что когда-то давным-давно так же делал его собственный отец, показывая снова и снова, как он любил своего сына. Молча Томми преодолел длинный пустой коридор первого этажа и по знакомой до малейшей трещинки боковой лестнице поднялся наверх. Он тихонько открыл дверь в свою комнату и первым же делом подошёл к кровати. Адам дышал ровно, хрипов не было, лекарства и снадобья действовали, и он не вздрагивал больше от боли. Теперь можно было позволить себе чуть-чуть расслабиться и поспать. Томми прилёг на краешек постели, коснулся губами обнажённого плеча Адама, придвинулся поближе и устроился на одной с ним большой подушке. Он ещё долго прислушивался к дыханию Адама, всматривался в его лицо, изучал цвет его кожи, пересчитал все веснушки на его губах, пока, удовлетворённый результатом, не провалился в сон.