Гетерохромия.

Но все же успей записать что-нибудь, Ну что-нибудь вроде: «В Марселе  На улицах грязь и холера, и жуть. В России – цари и метели… А. Дольский.

      В маленькой комнатке циркового вагончика было тесно от реквизита и пёстрых костюмов, было смутно от табачного дыма и воспоминаний. Дядя Вася, он же Базиль, шпрехшталмейстер цирка Чантирелли в полосатой тельняхе и с трубкой и Пётр Иваныч Миронов в клетчатых брюках, с сигарой и без галстука разливали по железным кружкам что-то очень пиратское.       - Ты помнишь, в Марселе у порта: грязь, вонь, апаши с проститутками, и где-нибудь обязательно драка. А мы счастливы до неприличия, отстреливаем в ти́ре все призы, вручаем их по очереди Жу-жу, она их половину растеряла... Форсили перед ней… Ещё хозяин тира за нами гнался потом...       - Да с самого начала было ясно, кого она выберет, – толстый Базиль смотрел на Петра с искорками смеха в глазах и прятал улыбку в пушистые усы. - Тебе, Петя, перед дамами равных не было. И пытаться не стоило.       - Пытаться Базиль, надо всегда. Давай выпьем. За Жу-жу. Кстати, что с ней сейчас? Ещё выступает?       - Ну, ты же знаешь, у верховых век короткий. Как родила, на трапецию не вставала. И слава богу, я за неё не переживаю больше. А вот дочка её, Лёлечка, отлично работает. Ты афишу видел? «Лу-лу – стрекоза». Она прелесть.       - Так у Жу-жу дочка? Подожди, когда ж она родилась? – Пётр Иваныч заметно напрягся.       - Ээ-э, кажется в тысяча восемьсот семьдесят втором – в начале семьдесят третьего, – Пётр Иванович напрягся ещё больше, а Базиль с удовольствием за этим наблюдал,– Да нет, в тысяча восемьсот семьдесят пятом. Недавно пятнадцатилетие праздновали.       Пётр Иванович выдохнул и расслабился.       - Жу-жу убежала от своего мужа не из-за меня, как ты думаешь. Мы даже не были знакомы. Из-за цирка. Ради свободы. Помнишь, мы два дня прятали её в сундуке фокусника?       - А потом нам пришлось сворачивать цирк и драпать из Марселя, как французам из Москвы. У её зануды-мужа была власть. Сеньор Чантирелли столько денег тогда потерял.       - Брось! Драпать надо было из-за холеры. В любом случае. Да, в те времена свобода чего-то стоила. Стоила больше денег. Вот сейчас такое может быть, что бы кто-нибудь бросил всё ради цирка? Нет, ты вспомни, кто-нибудь удирал с цирком из местных за последние год – два? Там, во Франции, перед каждым отъездом приходилось обыскивать фургоны чтобы выловить одного-двух гаврошей.       - Нет. Такого в России никогда не было. Наши мальчишки боятся приключений. Не распробовали ещё вкуса свободы. А, может наоборот, хорошо знают, что свобода горька.       - Сладка! Mon cher Basile, сладка. Выпьем за сладкий вкус свободы!       - Два дня назад путался тут один малой в картузике. Но он явно приходил только ради слона и кота Леопольда.       - Что за Кот Леопольд?       - Нет. Леопольд – хозяин кота, канатоходец. Полмесяца назад подписал контракт. Кот у него роскошный.       - A мальчик ещё здесь?       - Со вчерашнего вечера его не видел.       - Вот то-то и оно! Снаружи заиграли туш. Прервались, заиграли снова. Оркестр репетировал. Пётр Иванович заёрзал:       - Нет, неправильно мы с тобой ностальгируем. Расскажи, кто сейчас работает? Из новеньких есть интересные?        - Как сказать… артисты новые, а номера - старые. Как раз этот новенький, балансёр Лео. У него интересный номер с котом. Вроде ничего особенного, но волшебство происходит. А волшебство не объяснишь. Приходи посмотреть вечером.       - Ну, да. Это обязательно…а мой номер никто не повторял?       - Не-ет. Это твой номер. Кому это...       -Хочешь сказать, кому это нужно?       - Нет. Кому это под силу, – дядя Вася, улыбаясь, скрылся в клубах дыма, – Хочешь на манеж, да? Манеж – болезнь неизлечимая.       Пётр Иванович пожал плечами:       - Один разок. Посмотреть, что я ещё могу.       - А ты не растерял навыка, обыватель затонский?       - Издеваешься, – и Пётр Иванович вопросительно протянул руку. Дядя Вася понял:       - У тебя за спиной в шкатулке.       Пётр Иваныч обернулся и открыл деревянный сундучок, где словно именно его ожидали восемь стальных ножей с тяжёлыми рукоятками обильно обклеенными цветными стекляшками.       И один за другим эти ножи полетели в мишень на самом верху входной двери, образуя ровненький крест.       Последний нож улетел в пустоту, потому что дверь распахнулась и за ней оказалась тоненькая девочка в голубом трико. Дядя Вася расплылся в самой широченной улыбке:       - А-а, Лёлечка! Знакомься, это - Корсар! Помнишь, мама рассказывала?       Громадные глаза девочки сделались ещё больше:       - M'sieur Pierre?!