***
Утро Аня проспала. Встала, когда все уже позавтракали. Сама зашла на кухню, ухватила остывший творожник. — Шли бы Вы барышня, в столовую. Я Вам накрою, — заворчала на неё Прасковья. Как всякая кухарка, она не любила господ в своих владениях. — Мм, не надо. Только кофе принеси на веранду. Незаметно стащив ещё пару творожников Аня побежала в сад. «Что же это было ночью? — размышляла она, прогуливаясь вокруг дома, — призрак или человек?» Она дошла до своих окон. Внимательно оглядела стену под окном, подоконник, рамы. Никаких следов или царапин. «Точно помню; вечером окно закрыла и заперла, от комаров. Значит, дух? Дух просит поговорить с другим духом? Ну почему дяди нет именно тогда, когда он нужен!» Аня даже ножкой топнула. Каблук вмялся в землю. Тут только она догадалась посмотреть под ноги, тоже очень внимательно, и там, где трава была гуще всего, нашла наконец слабый намёк на след от сапога, чуть побольше её собственного. «Ффух, мальчик живой», — развеяв сомнения Аня повеселела. В руке остался только один творожник. Она пошла к веранде, где уже стояли на столике кофейник, чашка и лежала свежая салфетка. Последнее было очень кстати; все руки в масле. «Та-ак. Прасковья видела, как я упёрла творожники. Вот кому в полиции работать». За кофе надо было придумать предлог для прогулки в парк без мамы. Последнее время Мария Тимофеевна взяла за правило гулять вместе с Аней. В магазин, на ярмарку, к куафёру и даже в парк, где так приятно читать на скамейке, Мария Тимофеевна провожала дочку под руку и сидела рядом отвлекая воспитательными беседами, как будто Анне тринадцать лет. А ведь в парке по вечерам имел обыкновение гулять Яков Платонович, и ей совсем не хотелось, чтобы… «Нет, об этом я думать не буду», — решила Анна Викторовна и заставила себя просто смотреть в сад. В саду хозяйничало солнце и шебуршились птицы. Влетела жёлтая иволга, уселась на ветку совсем близко. «Какая красивая, — подумала Аня, — вот бы нарисовать… Ну конечно! Надо заняться рисованием». Итак, планшет, бумага, карандаши; что забыла? Ах да, шляпка. — Мама, я пойду рисовать в парк! — Анна, подожди минутку, я как раз хотела… — Нет, — твёрдо сказала Анна Викторовна, заглядывая в гостиную, — ты же знаешь, я не могу, когда мне смотрят под руку. Мария Тимофеевна собралась возразить, но увидев в руках дочери планшет успокоилась и милостиво кивнула.***
Когда Анна Викторовна подходила к парку, как раз зазвонили к обедне. Затонский парк — длинная липовая аллея со скамейками — никогда не был многолюдным, но и не пустовал. Какой-нибудь пожилой господин совершал свой моцион, мамочка катала коляску, нянюшка выгуливала малышей. В этот раз пройдя от начала до последней скамейки, Анна не встретила никого. Пуста была аллея. Заняв оговоренную скамью Аня начала набросок, но скоро оставила это, подпёрла кулачком подбородок, и, глядя в одну точку, стала думать, как раз «об этом», о чём думать не хотела: «Почему всё так получается? Почему все полагают, что я просто „интересничаю“? Если уж у меня есть эта способность, как можно не использовать её чтобы восстановить справедливость? Я же не имею права молчать, если мне что-то известно о преступлении! Ну ладно этот Буссе, он меня не знал совсем. Да и молодой он ещё, наивный. Но Яков Платонович! Он же умный, опытный… и ответственный. Как он мог принимать меня за… кого-то другого. И Нина Аркадьевна эта… Прислал её, чтобы меня унизить, показать, что вот, у него есть женщина и друг, и фрейлина к тому же, а мне, провинциальной дурочке — хватит с ним заигрывать. Разве я заигрываю? Да как он смеет так думать! Ой, что это…» Повеяло холодом. Воздух перед глазами Анны Викторовны начал вибрировать, уплотняться и превратился в фигуру молодого щёголя с тонкими усиками, стройного, в светлом костюме и шляпе, с изящной тросточкой в руке… и с красным пятном на ослепительно белом жилете. — Кто вы? — выдавила из себя Анна полушёпотом. Но призрак растаял внезапно, как и появился. Аня бросилась к планшету, чтобы быстрыми штрихами удержать на бумаге тающий в памяти образ. Чиркала прямо поверх незаконченного наброска, отчего, в результате, «портрет привидения» получился очень убедительным: прозрачным. — Что рисуете, Анна Викторовна? Анна обернулась и увидела на своей скамейке мужчину, который, очевидно, бесшумно подсел в то время, когда она рисовала. Одет как мастеровой, плотный, широколицый, глаза как пуговки. — Я вас знаю? — спросила она строго. — Откуда ж вам меня знать? А имя всё равно ничего не скажет. — Вы, наверное, с тем мальчиком. А представляться у вас не принято, как я понимаю. Анна уже сердилась. «Надо уйти, — подумалось, — пока не поздно». Но, опять стало холодно и за спиной у крепыша возник давешний призрак щёголя. Появился и растаял, словно знак подал: «Оставайся». — Не верилось, что придёшь, — продолжил крепыш, — И вообще в эту затею не верится. Мальва настояла. Она думает, ты с её дружком-Снежком поговорить сможешь. А может, ты гонишь всё, а? Рассматривает её нагло, со скрытой угрозой, опасностью от него веет. «До чего же разбойничья физиономия», — подумала Анна. Взяла свой рисунок, сунула ему: — С этим поговорить? — С ним, — удивление в голосе, но смотрит ещё подозрительнее. В конце аллеи показался городовой. Аня успокоилась, а сосед её наоборот, занервничал. Резко свистнула какая-то птица. — Пойдём-ка, — сказал крепыш, — слышь, пойдём не бойся, Щипчик ждёт. «Да почему я их бояться должна?» — Аня возмутилась и встала решительно. Они прошли через заросли кустов по еле заметной тропинке, недалеко. Вышли на поляну; стена сарая, поленница и со всех сторон кусты и деревья, место укромное. Ждали их там двое. Стройная женщина, с ног до головы в пёструю шаль закутанная, и уже знакомый Анне мальчик сидел на поленнице, подбрасывал и ловил серебряный полтинник. «Вот, что у него ночью в руке блестело», — вспомнила Анна, подходя к странной паре. — Это ты - Щипчик? — обратилась она к цыганенку. Тот улыбнулся и приподнял картуз: — Привет, Анюта! Вот, Мальва, с тобой поговорить хочет, — и отошёл к крепышу. Девушка подошла к Анне вплотную, взглянула в её глаза напряжённо и заговорила быстро звучным голосом, но тихо: — Он денег накопил много. И камни у него были. Уехать мы с ним думали, в Баха́ри¹ новую жизнь начать, — шелковистые брови её нахмурились, — Убили его, я теперь одна. Теперь это — моё. Узнать бы, где спрятал. Знаю только, что в Затонске, — и посмотрела умоляюще. — Не торопись, красава, — заворчал на девушку крепыш, — Затонск — поле Харявы, он на общаг долю потребует. Мальва, как кошка зашипела на него: — А ты, Холодный, язык не распускай! Тебе, что пользы ему доносить? — и опять к Анне, — Никто не знает, что мы с тобой связались, и не должен знать, а то тебе же хуже будет. — Это вы ко мне обратились, не я к вам. Зачем угрожаете? — только сейчас Анна окончательно поняла, кто перед ней, но была больше рассержена, чем испугана. Но раз уж пришла, надо сделать, что просят. — Оставьте меня одну. Недалеко ваш Снежок, видела я его уже. Но они не собирались уходить, только отошли на другой конец поляны к орешнику. Анна Викторовна тогда встала к ним спиной, лицом к сараю: — Дух Снежка, приди! Дух Снежка, приди… Уже привычно холодом потянуло, стена задрожала, замутилась и словно выскочил из неё молодчик-щёголь во всей красе, как живой, если б не красное пятно и глаза застывшие. Снежок двинулся на неё, всё ближе и ближе, схватил за руки. Анна холодом обожглась и канула во тьму. Всё исчезло.***
Мальва всегда знала кому и насколько верить. Даже карты чувствовала; когда они врут, когда молчат, когда пустяки предрекают, а когда судьба через них — откровением. Увидев Анну поняла Мальва: всё в ней настоящее. Даже страшно, как открыта эта юная душа без маски и игры, обыкновенных для прорицателей, медиумов и прочих артистов. В ней ничего не было от артистки. И когда Анна сказала: «Снежок здесь», Мальва поверила и сердцем стала искать его, и не отрываясь смотреть на духовидицу, помогая своей верой. И когда обернулась Анна и шагнула к Мальве, ту как верёвочкой потянуло, почти бегом подошла. И уже другое было у Анны лицо, вроде то же, а - другое, и походка, и усмешка другие, и уже чем-то знакомые, и совсем родным и близко-понятным стало всё, когда взяла она Мальву за шею сзади, крепко, по-мужски. Сердце откликнулось — «Здесь он, здесь! Друг твой нежный, голубь снежный». Мальва глаза закрыла, чтобы лицо девушки не смущало, и только слушала горячий шёпот у самого уха: «Что ж Мальва, красава моя, поедешь ты одна в свою Барселону, а мне уж не судьба. Крест мой забери себе, а кольцо в церковь отдай, Петру-ключнику. Не забывай меня. И не шляйся на улицах, лучше замуж выйди». И ещё что-то совсем тихо, так чтоб даже птицы не слышали, только Мальва одна знать будет. Не было больше Анны, Снежок говорил сквозь неё. Весёлый, фартовый, насмешливый красавчик жиган, что ходил с удачей под ручку, обольщал её южными песнями, дорогими костюмами, привораживал золотым перстнем да крестиком с мощами Святого Дисмаса² из самой Болоньи. Только бросила его удача-шалава, ушла к другому. А вот Мальва верна осталась, и после смерти встречи ищет. Фартовые, молодой и матёрый, стоя в десяти шагах от девушек, не слышали слов, только видели; обнимает Анна Мальву по-сестрински, что-то шепчет на ухо, целует в глаза и… падает замертво.***
Анна очнулась на земле, голова на коленях у Щипчика, он её своим картузом обмахивает. Рядом — Мальва пальцы ей на руке растирает как-то по-особенному. Шаль она с головы скинула, и тут Анна заметила, как они похожи с Щипчиком. Оба смуглые, черноглазые, тонкие в кости. — Вы родственники? — спросила слабым голосом. — Мы — Рома, все родные, — ответила Мальва. Погладила её руку последний раз, повернула ладонью к себе и посмотрела внимательно. И тут же в лицо взглянула с тревогой и сочувствием: — Сама-то помнишь, что мне говорила? Анна отрицательно покачала головой: — Если дух в меня вселяется, я как в обмороке, ничего не помню. Мальва заулыбалась чему-то своему, опять её руку взяла, долго смотрела: — Ты мне с любимым попрощаться дала, вовек не забуду. Молодая ты, не знаешь ещё; тяжёлый твой дар, он и сломать может. Береги силы, понадобятся. Тебе до смерти много раз умирать придётся, и одна смерть — совсем рядом. — Я всё время со смертью рядом, — ответила Аня спокойно, — привыкла уже. — То были чужие смерти, а эта — твоя. И ещё: его сердце всегда с тобой, но судьба его уводить от тебя будет. — Как это?! — Аня возмутилась и сразу села в траве. — У судьбы с сердцем разные дороги бывают. Поднялась и пошла навстречу Холодному. — Ну, что? — спросил тот, — Сказала она тебе? — Сказал. Всё, что надо сказал мой дружок, — посмотрела искоса из-под ресниц, — Платить пора, дядя³. Холодный полез за пазуху, вытащил пачку денег. Анна тем временем уже встала и добралась до поленницы. Увидев деньги пришла в ужас: «Они же краденые!», а вслух произнесла: — Я никогда денег не беру. Отдайте в церковь. — Ну, нет. Не привыкши мы в долгу оставаться. Проси, чего другого. — Проси давай, — подтвердил Щипчик и подмигнул, — мы всё могём! Аня напряжённо думала, что можно попросить у бандитов. Мысли ещё плохо слушались. Наверное - безопасность. Свою? Родных? Что-то вспоминалось, что-то важное. Голос Ульяшина, как он рассказывал товарищу: «Штольман, как всегда, городовых внизу цепью поставил, а сам с револьвером вперёд, под пули…» Вот! Тот, кто всегда первым под пули. Ему нужнее всех. Анна Викторовна подошла к Холодному, твёрдо ему в глаза уставилась и, даже, пальчиком в пуговицу жилетки упёрлась: — Старшего следователя Затонской управы Штольмана - не трогать! Фартовые переглянулись. — Он же фараон, — Щипчик был в искреннем недоумении, — они стреляют, мы отстреливаемся. Кто кого, как фарт ляжет. — Если хоть одна царапина по вашей вине… Я мёртвых со всего кладбища подниму и напущу на вас! Щипчика это впечатлило. — Не переживай, Анюта. Нарочно не тронем. Как, Холодный, даёшь слово? — Мы-то не тронем, да не все — как мы. — А хвастали «всё могём», — насмешливо напомнила Мальва, — Сделаю, Аня. Что смогу, сделаю. Ты себя береги. — Пора нам, — сказал Холодный. — Пора, — отозвался Щипчик, — прощай Анюта. Вся троица по очереди нырнули под орешник, в лес. Аня осталась одна на поляне. Тут только ей стало страшно. Схватила свои вещи и стремглав побежала на аллею. А там сразу увидела городового, вроде — знакомого. — Терентьич, это ты? — Здравия желаю, Анна Викторовна. Гулять изволите? — Ох, да. Только проводи меня до конца парка, что-то голова закружилась. — Как прикажете. Извозчика позвать? — Нет, пешком лучше. Терентьич, а ты не слышал про убийство молодого человека по прозвищу Снежок? — А-а, — понимающе закивал Терентьич, — известная личность среди воров. Его три дня назад застрелили при задержании в Зареченске. Из налётчиков он. На склад целой бандой напали, золото искали. А полицейские там засаду устроили, предупредил их кто-то. Странно, ведь золота там и не было. Купец один привёз из Сибири, но хранил в банке. А Вы зайдите в управление-то, там в «Полицейском вестнике» всё прочитаете. Громкое дело. Анна Викторовна шла рядом с полицейским и думала: «Хорошо, что это было в Зареченске, не у нас». Хотя, что в этом хорошего, не смогла бы объяснить.