Волка ноги кормят.
Пословица.
Антон Андреевич прибыл с утра в присутствие чтобы отметиться и в надежде заполучить пролётку. Но его встретил Штольман с совершенно кислой физиономией, пролётку не дал (самому нужна) и затребовал письменный отчёт по делу Стёпы Пескарёва. Какой отчёт! Антон вчера только с доктором успел поговорить, о чём и отрапортовал устно. Про визит к Мироновым – благоразумно умолчал. Штольман пил дымящийся чай, морщился держась за висок, хищно глянул на стол Коробейникова: – Это что? Антон обернулся: «Ну надо же, опять туесок вездесущий!» – Это мёд, Яков Платонович. Марфа гостинец оставила. – Давайте сюда. Сахар кончился. Антоша переставил туесок на стол начальнику, забрал три пятиалтынных; – Ваши подорожные, Антон Андреевич. «И на том спасибо,» - и поспешил из кабинета от греха. – Что с ним такое? – сказал вслух, закрывая за собой дверь. – Запонку потерял, - пробормотал Ульяшин проходя мимо с самоваром. Но Коробейников его уже не услышал, торопясь на воздух искать ямщика.***
Дорога на Зареченск шла через огороды потом через луга и на большой тракт. Путь всё время под гору, так что лошадка бежала резво. Антон оглядывал проплывающие мимо ландшафты поначалу, а когда пролётка уже по тракту въехала в однообразный лиственный лес, задремал добирая недоспанные полчаса. Голос ямщика разбудил его: – Вон она, Богимовка. Антон привстал, вглядываясь. В просвете леса возвышался холм, увенчанный большим барским домом с высокими окнами. Издалека было видно, насколько просто и прочно было это здание, построенное «во вкусе умной старины». Вскорости пролётка вынырнула из леса прямо к подножию этого холма. От тракта отходила дорога поуже, наверх к деревне и дальше к барскому парку, за которым отсюда был виден только фронтон крыши с полукруглым окном. Ямщик высадил Антона в начале деревенской улицы и укатил. Следователь сразу определил дом Пескарёвых по описанию Марфы – «изба самая новая и ровная». Остальные избы были чёрные, вразнобой кривоватые, то есть – обыкновенные. Но по дороге Антон разглядел полускрытый густыми клёнами ещё один относительно новый, аккуратный домик. Над дверью была неожиданная для такой глуши надпись - «Библиотека». Туда тоже следовало заглянуть. Взойдя на чисто выметенное крылечко, он постучал, но дверь легко подалась и на него пахнуло знакомым духом старого дерева, сандала и корицы, одним словом запахло книгами. Старательно стуча подошвами о половичок полицейский оглядывался почти с робостью. Перед науками Антон Андреевич всегда трепетал. Книг было немного, всего два стеллажа, но подобраны грамотно. Антон Андреевич успел разглядеть сочинения отечественных классиков, Диккенса и Гюго издания Павленкова, большой географический атлас. Аккуратными стопками лежали журналы «Нива» и «Отечественные записки». На верхней полке красовалась затейливая обложка журнала «Театралъ» первого выпуска. Антон Андреевич вздохнул украдкой. В газете читал о нём, а в руках не держал ещё. Кроме книг в просторной горнице были длинный стол с лавками, два красивых стула, явно из барского дома, зеркало в простенке между окнами и под ним умывальник на табурете. Из-за стеллажа вышла дама неопределённого возраста, в простом сером платье, посмотрела на гостя спокойно-внимательно. «Идеальная гувернантка» определил её следователь. Он поклонился и представился по всей форме, придав своему лицу то выражение, которое его бабушка называла «щенячья наивность». «Раз это гувернантка, то мне следует быть юношей жаждущим просвещения». Дама тоже представилась и сразу предложила присесть. Манеры у неё были безупречные. – Так, по какому делу прибыли, Антон Андреевич? – Исчезновение мальчика, Евдокия Васильевна. Заявление в отделении мы приняли, должны отреагировать. – Очень хорошо. Марфуша добилась, чтобы её услышали. Я, признаться, не слишком верила, что полиция будет этим заниматься. Мало ли крестьянских детей пропадает. – Как же-с, любой человек вправе рассчитывать на помощь закона и защиту полиции. Высокопарно это прозвучало, и Евдокия Васильевна посмотрела на Антошу с улыбкой, как умная учительница на слишком старательного ученика. – Жаль, что не все полицейские разделяют вашу убеждённость. Однако, чем я могу помочь? Спрашивайте. – Вы хорошо знали Стёпу, грамоте его учили. Расскажите, каков он? – Умный, можно даже сказать, одарённый ребёнок. Читать выучился почти самостоятельно в шесть лет. Интересы его удивительны для крестьянской семьи: география, путешествия, литература. Даже французский язык начал учить с охотой. Животных любит. Брема перечитывает постоянно. – Действительно, необычный мальчик. Учитывая ещё и физическую особенность, ему, должно быть не просто ладить с ровесниками. – Я понимаю о чём Вы. Степан со всеми ладить умеет. Он легко разговаривает и с мужиками, и с господами уважительно и рассудительно. Марфуша его защищает, они не разлей вода. И в целом, к семье Пескарёвых в деревне относятся с почтением. У них хозяйство справное, в достатке живут, это имеет значение. Дети всегда на взрослых смотрят, Стёпу не обижают. А к его глазам все привыкли, он такой с рождения. Есть поверье: к человеку с разными глазами зло не пристаёт, к обидчику возвращается, – Евдокия Васильевна улыбнулась, – Глядя на Стёпу можно подумать, что оно и вправду так. – Значит от обиды, допустим, не мог он из дому убежать? – Нет, никак. Если ребёнок несчастен, это видно. Я бы заметила. – А, кстати о поверьях. Позвольте поинтересоваться, что Вы знаете об этой легенде, про призрак девушки что появляется на мельнице? – Старая мельница? От неё одни руины остались. Но запруда сохранилась и вётлы вокруг неё. Мрачное место. Вот детишки и фантазируют, или им действительно кажется, что видели они там утопленницу, или домового. Основания, положим, есть некоторые, на пустом месте легенды не рождаются. У адмирала Колосова, хозяина усадьбы, была дочь, говорят - необыкновенная красавица. Скончалась она скоропостижно в семнадцать лет. Около десяти лет прошло, и вот оно как в фольклоре откликнулось. – Отчего же она умерла, в столь юном возрасте? – Не знаю. Но если бы рядом врач был, её можно было спасти. Это мне сам Колосов говорил. После того случая он и учредил в деревне больницу на свои средства. И, знаете, с тех пор здесь ни один ребёнок не погиб, хотя несчастных случаев много было. – Вы близко знали адмирала? – Нет. Беседовали мы только о делах библиотеки. Он очень гордый был человек, не хотел, чтобы его жалели. Вот и не общался ни с кем. – О родителях Стёпы что можете сказать? – Знаю, что оба – грамотные. Семёна я почти не видела, а вот Граня, Аграфена ходила ко мне арифметику учить. Она упорная, мы с ней до дробей дошли. Дальше, она сказала, – ей не нужно. – Когда это было? – Сразу, как я обосновалась здесь, три года назад. – Я полагал, что библиотека была создана одновременно с больницей. – Нет, это совсем другая история. – Вы расскажите, не сочтите за труд. Простите, но я в толк не возьму, как Вы с образованием и воспитанием оказались в этой деревне. Скучно, наверное. – Ученики скучать не дают. После обеда начнут собираться. И потом, у меня книги есть. А история простая: Фёдор Павлович пригласил меня по рекомендации, как компаньонку к своей внучке. Когда его старший сын умер, его вдова с дочерью переехали сюда. Но у старика не заладилось с невесткой, и они уехали к её родным, в Тамбов кажется. А он всё надеялся, что внучка с ним жить будет, всё письма ей писал. Вот и не отпускал меня. Пока суд да дело, организовал эту библиотеку. Назначил меня библиотекарем. Жалованье определил побо́лее, чем у земской учительницы. – А что же, после смерти Фёдора Павловича судьба ваша не изменится? Евдокия Васильевна поднялась, прошлась вдоль стеллажей, книги поправила, хотя они и так ровно стояли. «Не хочет говорить. Почему?» - подумал Коробейников. – Фёдор Павлович ещё при жизни позаботился. Выделил средства на содержание больницы и библиотеки на десять лет вперёд. Капитал и проценты с него. Но… всё будет зависеть от новых владельцев. Как только внучка войдёт в права наследования, имение на торги выставит, не посмеет матери перечить. Она уже часть мебели из дома вывезла. Из-за неё Фёдор Павлович с сыном рассорился. После женитьбы так ни разу они и не виделись. «Ни разу по имени не назвала. Ну да это выясним, если надо будет. Пора откланиваться. Дальше разговор так и так не пойдёт». – Благодарю сердечно за чрезвычайно поучительную беседу, Евдокия Васильевна. Не смею больше отвлекать. Взял шляпу и удалился, сопровождаемый улыбкой… ну, очень похожей на улыбку его бабушки.***
«Не то что крепкое, а можно сказать, богатое хозяйство,» - оценил Антон, подойдя к дому Пескарёвых. Не только изба, но и хлев и сараи тёсом крыты, из-за крыши дома виден высокий стог сена, изгородь ровная, огород большой. Двор был прибранный, трава выкошена. Во дворе – летняя печь, чтоб в жару избу не греть. Для крестьянской семьи в наших местах – просто роскошь. Рядом – стол и скамьи в землю вкопанные. Неподалёку на траве, словно майские одуванчики, золотистые головки четверых малышей, и девочка постарше в платочке за ними приглядывает. Возле печи ворочала ухватом статная молодуха, которую можно было назвать красивой, если бы не извечное выражение усталости, так характерное для русских замужних крестьянок. – Аграфена Акимовна, здравствуйте, - обращаться на «ты» к матери семерых детей как-то язык не поворачивался. – И Вам не хворать. Из полиции? Говорила мне Марфа. Марфа! – крикнула в сторону избы, – к тебе пришли. Говорила она неприветливо, и за стол не пригласила. Полицейский без приглашения всё-таки присел на краешек скамьи. Из избы выбежала Марфуша, бросив на пороге веник. Подбежала вовсю улыбаясь, как родному. – Здравствуй, милая. Сделала, что я просил? – Сделала, Антон Андреевич, я Вас уже с утра жду, жду, меня маманя за малиной посылала, а я не пошла, боялась Вас пропустить… – Стой, давай по делу, - и вытащил свою книжку. – Ой, сейчас. Марфуша, в свою очередь, важно достала из-за пазухи помятую бумажку, опустила в неё глаза и начала шпарить как обычно, без пауз: – Три дни назад, господа – муж с женой в больнице останавливались, жене обморок сделался, оба худые, бледные, несчастные, в обитель Заступницы Троеручицы о даровании чада молиться ехали, третьего дни купец заезжал к кузнецу лошадь перековать, по пути в Затонск, в полдень было, борода лопатой, поддёвка пёстрая, приметная, алым цветочком... – Стой, ты же говорила, что неграмотная. Дай-ка сюда. Марфа потупилась, отдала бумажку. Антон посмотрел; там человечки из палочек и треугольничков и прочих фигур намусоленным карандашом нарисованы. «Пиктографическое письмо». Перевернул, на обратной стороне крупно написано:Спас на овраге дом Севастьяновой
– Кто ж тебя так записывать научил? – Евдокия Васильевна, буквы не получаются, она показала, как рисовать для памяти… – А бумажка откуда? – На дороге нашла, её анжинер потерял с чёрной шляпой… – Стоп! Какой инженер? – Так я ж говорю, только бумажку дайте, а то я так не могу. – А про господ что к Троеручице ехали, от кого узнала? – Антон отдал бумажку. – От Еремеевны, санитаркой в больнице служит, поговорить любит, всё знает, чай вместе пили… – Ну, давай про инженера. – Так вот, я и говорю, третьего дни утром мы со Стёпой из лесу возвращались с грибами, а тут ямщик Фёдор зареченский, он нас знает, потому, как с батей вместе много ездил, везёт двух инженеров барский дом обмерять. Один длинный, как жердь, кожа белая, усищи чёрные, патлатый, в соломенной шляпе, с аршином подмышкой, молчал всю дорогу, другой одет по-господски во всё чёрное, но неопрятный, потёртый весь и по роже видно – выпить любит. Марфа хихикнула в кулак: – Он шляпу потерял, она под колёса попала. Ругался, а всё одно, выправил и заново надел. Чудно! И этот в шляпе со Стёпой говорил, он и сказал, зачем они тут. Ну, Фёдор нас в деревне высадил, а их дальше к дому отвёз. Ой, а может это они Стёпу украли? Мы как приехали, я с маманей грибы резать, а Стёпа к ребятам убежал, с тех пор его не видели. – Разберёмся, дальше давай. – Вчера вечером, какие-то рабочие в барском доме молотками стучали, Матрёна слышала, она там в саду вишню собирала, всё одно пропадает, и ещё в деревню офеня приходил, я не видела, девки рассказывали, весёлый такой, шутками-прибаутками сыпал, ленты и бисер у него дешёвые, татарин, наверное, примета была особая: на руке вот тут, рисунок – дракон, как на иконе Георгия, только маленький и в кольцо свёрнутый. Вот, всё. Коробейников всё записывал. – А ещё я у Стёпы в сундучке нашла, – и протянула Антону Андреевичу игрушку, картонного клоуна. Он его рассмотрел со всех сторон: «Работа не деревенская. Аккуратно раскрашен, краски яркие, жёлтая, оранжевая. Блёстки наклеены. Дёргаешь за нитку, клоун руками-ногами вверх-вниз машет. Затейливо. Кто-то Стёпе подарил и про цирк рассказал. Мог он сам туда убежать? Может, просто всё. И Марфу не предупредил?» – Молодец, Марфа Семёновна, благодарю за службу. Что ответить надо? Марфа глаза вытаращила. – Рада стараться, ваше благородие, - объяснил полицейский. Марфа повторила и захихикала. – Игрушку и бумажку твою я заберу. Улики. Ну, теперь иди. Мне ещё с твоей маманей поговорить надо. Антон Андреевич подошёл к печке, откуда хозяйка как раз вытаскивала с пода пироги на стол. От них жар шёл и запах такой, что у Антоши живот подвело. – Аграфена Акимовна, я ведь и с Вами поговорить хотел. – Ну, говорите, - засунула в печь очередной чугун и присела за стол. – Скажите, когда Степан родился? – Десять лет назад без малого, на Сретенье. Они вместе с Ольгой вот, близняшки, – и кивнула на девочку. Та обернулась, и Антон Андреевич увидел уменьшенную копию Марфуши. – А с мужем Вы ладно живёте? – Чудны́е вопросы у Вас. Ладно, а как ещё? – И не поколачивает он Вас? – А попробовал бы. Я и постоять за себя могу, не то что иные, - и на ухват посмотрела. – Скучаете поди, когда он месяцами в отъезде? – Скучаю. А что это Вы намекаете? Я женщина честная, жена венчаная, я не посмотрю, что полиция, - и опять на ухват глянула. – А какого цвета глаза у Семёна? Аграфена запнулась. Такого вопроса совсем не ожидала. – Да, чего это? Не помню я. – Вы сами сказали; живёте в ладу, любите, раз скучаете. Что ж ни разу в глаза не глядели? – Ну, синие. Вон, как у Ольги. У самой Грани глаза тоже были, как васильки. Антон сел за стол напротив женщины. – Аграфена Акимовна, Вы не сочтите за упрёк, осуждать Вас и в мыслях нет. Но я вижу, Стёпа по описанию Марфы ну никак на своих братьев и на Вас не похож. Аграфена губы сжала и опять к печке ушла. – Поймите, а если его настоящий отец забрал? А если лихие люди мальчика похитили, чтоб отца на дурное подбить, или денег выманить? Особо, если он значительный человек? Мне знать нужно. Клянусь, кроме меня никто ваш секрет не узнает. Аграфена вдруг всхлипнула, сковородкой о плиту грохнула в сердцах. – Ничего я Вам больше не скажу! Уходите! Я спасением души поклялась, прости Господи. Уходите тотчас же! Антон не стал дальше настаивать. Ретировался и ушёл не прощаясь. «Вот оно как! Но, кому же ты поклялась, Аграфена?»***