***
За дверью комнаты Бена царил полумрак. Похоже, юноша нарочно установил максимальное затемнение на всех окнах и отключил ночное освещение, ввергая свои новые апартаменты в искусственный сумрак, похожий на тот, который царит вокруг, когда солнце уже успело закатиться, однако последние его лучи еще освещают линию горизонта, даруя прощальные крохи света. Рей практически ничего не видела кругом. Все дальше расстояния вытянутой руки превращалось в сплошной клубок серовато-черных, мрачных теней. — Бен, — несмело позвала она. Затем, прокашлявшись, добавила более уверенно, даже настойчиво: — Бен Соло, включи свет! Тишина. Девушка сделала шаг вперед — и тут же почувствовала у себя под ногой какие-то обломки. В тишине послышался глухой треск ломающегося стекла. Она пригляделась повнимательнее. Оказалось, это стекло — остатки какой-то бутылки. Вот и небольшое круглое горлышко, и этикетка. Судя по запаху, тут совсем недавно было что-то крепкое… Рей достаточно хорошо знала характер Бена. Она даже не усомнилась в том, какая участь постигла эту бутылку — та же самая, что и доску для дежарика, и еще многие вещи на «Нефритовой сабле», которые этот сумасшедший разбил в припадке бешенства. Единственное, что она затруднилась бы утверждать наверняка, так это швырнул ли Бен бутылку об дверь тотчас, как только Лэндо вышел отсюда, или сперва разделался с ее содержимым. Но уже в следующий миг этот вопрос разрешился сам собой. — Рей… Его голос звучал пьяно и надрывно. Ага! Значит, он все-таки добросовестно прикончил крепкий напиток прежде, чем приступить к разрушению обстановки. — Ты пришла, — продолжал говорить Бен откуда-то из глубины комнаты. — Наверное, сейчас скажешь мне, какой я хаттов ублюдок? Я и сам это знаю… Рей, ничего не говоря, двинулась на голос, и вскоре ее колено уперлось в край кровати. Только теперь она наконец различила знакомые очертания лохматой головы. И пальцы, сжимающие бокал, в котором… осталось что-нибудь или нет? Девушка не могла разглядеть. — Только вот скажи мне, Кира Дэррис, какого хатта было все это? «Встать с колен, дышать полной грудью, радоваться каждому мгновению…» — зачем? Зачем возвращаться к людям, быть среди них, если они не перестанут помнить, кто я такой на самом деле? Чтобы постоянно ловить на себе этот проклятый взгляд — страх вперемежку с презрением? Ты же видишь, меня не простят… мне не уйти от Кайло Рена, чтоб его..! Его речь прервал резкий глоток. Похоже, в бокале все-таки что-то оставалось… — Прекрати, — холодно выдавила Рей и, неуклюже подобрав юбку, вскарабкалась с ногами к нему на кровать. Полутемная фигура Бена рядом с нею нервно дернулась, и девушка едва успела — по-прежнему ориентируясь в основном наощупь — перехватить его руку, чтобы он не раскокал еще и бокал. Длины ее ладони едва хватало, чтобы полноценно стиснуть широкое запястье, однако хватка этих маленьких рук, закаленных в аду пустыни, была такой крепкой, такой безоговорочно уверенной, что юноша даже не подумал сопротивляться. Медленно и аккуратно Рей забрала у него бокал и отставила куда-то вниз, на пол. Стеклянный сосуд растворился во мраке, простершемся тут, совсем рядом, у них под ногами. В этот момент кровать, где сидели они оба, показалась девушке лодкой, удерживающей их над беспроглядной бездной. Тут она по крайней мере могла различить расплывчатую белизну простыни и… и Бена Соло, сидящего рядом. Рвано, отчаянно трясущего головой. Обозленного, растерянного, раздавленного. — Как ты мог? — она рывком ухватила его голову, сжала ее между своих ладоней, чтобы прекратить эту судорожную дрожь. — Твоя надменность поистине не знает границ, Бен! Почему, почему ты не мог просто промолчать? Она прекрасно знала ответ на каждый из своих вопросов, и все же продолжала спрашивать вновь и вновь, все с большим напором — просто для того, чтобы выговориться. Чтобы вызвать у этого гордеца хоть какое-нибудь подобие стыда. Понимает ли он, каково ей пришлось — отвечать на расспросы Калриссиана, словно на допросе, чтобы защитить его мерзкую преступную задницу? От чего? В первую очередь, от этого вот чувства неверия и отчаяния, которое терзает его. Которое в эту самую минуту окружило его облик в Силе зловещей черной каймой. Только бы он не решил, что все напрасно — страдание, борьба, исцеление… только бы не позволил своей душе опять скатиться во Тьму! — Ты и вправду рассчитывала, что твоя ложь поправит дело, мусорщица? Его вопрос прозвучал как издевка. Рей обиженно вскинула подбородок. — Я лгала ради тебя… — Ты лгала ради меня? — вот теперь Бен Соло разразился настоящим, не сдерживаемым хмельным смехом. — Какая же ты, оказывается, коварная маленькая дрянь, Рей с Джакку… Этот его смех задел ее за живое. Раздразнил. Разозлил. Всколыхнул в ее душе нечто, не имеющее определения. Что-то темное, обжигающее и неведомое. Рей яростно впилась пальцами в черные кудри Бена, сжала их в кулак, заставляя юношу запрокинуть голову. И нависла над ним, над его лицом, пристально вглядываясь ему в глаза, чтобы рассмотреть их получше. Вот они, эти пьяные смеющиеся бархатные глаза! Вот он, этот взгляд, приковавший и покоривший ее с самой их первой встречи! Рей чувствовала, что теряет власть над собой. Ее сознание стремительно растворялось в огне странного и пугающего желания. Таинственная темная энергия заполоняла ее душу. Ей все больше хотелось ударить его. Бить, кусать, царапать ногтями — выплеснуть всю свою обиду. О да, прямо сейчас, немедленно дать ему почувствовать боль! Ту самую горячую, опьяняющую, прекрасную боль, которую ощущали они оба тогда, на «Сабле», когда момент сладостного безумства под воздействием Пробуждения Силы застал их обоих врасплох. Бен Соло принадлежит ей. Принадлежит так, как, должно быть, ни один мужчина еще не принадлежал женщине. Так дитя принадлежит матери, а мать — ему в священном единстве плоти и духа. Единстве, которое способно вовсе стереть границы между целомудренной любовью и порочной страстью, между материнской привязанностью и естественным единением брака. Она чувствовала его смерть и его второе рождение. Она пережила это вместе с ним. Она умерла и возродилась, она страдала, она боролась. Она единственная услышала его крик, его мольбу. Она стала рукой, на которую он смог опереться, чтобы выбраться из бездны на свет. Сама еще недавно жестоко раненая судьбой, она была рядом с ним, ухаживала за ним, постоянно напоминая себе, что он, как ни крути, потерял еще больше. Так распорядилась Сила, но было бы глупо отрицать, что и сама Рей хотела этого. Она дышала и жила для него, находя в этом счастье освобождения — от одиночества, от тягости прошлого и от своих потаенных страхов. И сейчас, после всего, что они вместе пережили, Рей никогда бы его не оставила. Даже ради своих друзей. Она спасла Бена. Она помогла ему вновь войти в жизнь — ее чувства к нему и вправду были в какой-то мере родительскими. А родительские чувства для женщин испокон веку стоят на ступень выше плотского желания или ветреной влюбленности. Это — священный алтарь, который поместила в глубину женского сердца сама природа; это величайший инстинкт, оберегающий тайну жизни. Она сильнее сжала пальцы и в агонии внезапного желания накрыла его рот своим. Осторожно касаясь мякоти губ, она как будто впервые пробовала сладострастие на вкус — сама, по своей воле и с каким-то яростным восторгом. В этот момент не только ее запретные чувства к этому человеку, но и сама женственность в ней достигли некой крайней точки, переродившись в дикую, почти ведьмовскую прелесть. Она поняла, что пропала. Что она хочет его вопреки всему. Хочет, чтобы они оба вновь почувствовали боль и наслаждение — неистовое противоборство этих ощущений, завязанных в один узел, неотделимых друг от друга. Соединенных в одну тайну бытия… Вдруг юноша отстранился от нее. — Что ты делаешь? — его взгляд немного прояснился, и теперь Бен Соло смотрел сквозь тьму, окружающую их обоих, прямо в глаза Рей недоумевающее и вполне трезво. — Я обещал… — глухо напомнил он ей. — Обещал, что не украду у тебя даже поцелуя… Девушка разочарованно вздохнула. Право же, неудачное он выбрал время, чтобы вспомнить о голосе разума! — «Украсть» — это значит «взять без моего согласия», — ответила она голосом учительницы, сосредоточенно вещающей перед нерадивым школьником. Собственный наставнический тон смешил ее. — Но я отдаюсь сама. Он было решил, что ослышался. — Ты отдаешься? — Да, — ее шепот обжег его слух, — да, да… Это говорила не она; сострадание, переплетенное с вожделением, рвалось сквозь ее дыхание бездумной горячей мольбой. Но сейчас ее внезапная одержимость казалась ей — им обоим — состоянием почти естественным. — И ты не уйдешь? Ни к Сопротивлению, ни к своему предателю? Она решительно замотала головой. — Нет, нет… Словно в бреду, она принялась клясться, что готова пойти за ним куда угодно. Стать изгнанницей, как и он. Быть здесь, если Лэндо позволит им остаться, а нет — тогда они оба отправятся куда-нибудь еще. Неприкаянные, преследуемые всеми, отверженные. Последние джедаи во всей галактике. Мужчина и женщина. Супруги. Любовники. Они будут скитаться от одного мира к другому, пока не обойдут их все. У них нет корабля — ну и что? Нет денег, нет еды, нет даже одежды, кроме той, что на них — ну и что? Если они будут вместе, любовь и Сила как-нибудь защитят их, обогреют и накормят… Бен молчал. С одной стороны, много ли ему — обозленному, запьяневшему, отчаявшемуся — было нужно, чтобы отозваться на ее призыв и душой, и телом? Разве он уже не говорил, что любит ее? Разве не говорил, что хочет ее и готов ради мгновения головокружительной близости с нею наплевать на все условности и свои рыцарские обеты? Наконец, не он ли с той последней ночи на Такодане беспрестанно твердил сам себе, что даже открывшаяся ему жестокая истина о его возлюбленной Рей не остановит поток его желания, что он по-прежнему любит ее и, если нужно, рискнет головой, лишь бы по-прежнему быть с нею? Видит Сила, ему достаточно было единственного прикосновения ее губ, чтобы его плоть пробудилась, требуя большего… С другой стороны, именно сейчас что-то мешало ему принять ее внезапное приглашение. Возможно, в нем некстати заговорила гордость отвергнутого мужчины? Она почти готова была умолять его. Умолять, чтобы он не медлил, пока она здесь, с ним. Пока готова к тому, чего — она точно знает это — и он сам хочет не меньше. Пока раскаленная бездна любви и страсти толкает ее откликнуться на зов его желания. Открыться, поддаться, отдаться… Да, она одержима. Но никогда еще она не отдавала себе отчет в своих действиях так ясно. С нездоровым хохотом, продолжая ласкать руками его голову, она спрашивала, как только он мог приревновать ее к Финну? К Финну, который всегда был так предан ей, так самоотвержен и обходителен! А-ха! Даже не окажись его, Бена, на ее пути, вряд ли между нею и Финном могли возникнуть серьезные чувства — слишком уж все было правильно, слишком гладко с самого начала. — Ты ведь сама отказала мне, помнишь? Разве не ты говорила, по крайней мере, тысячу раз о проклятом целибате? О том, что нам нельзя быть вместе, потому что для рыцаря Рен неприемлемо трахать свою ученицу… — Бен криво усмехнулся, вспоминая, как ловко и забавно она тогда употребила это словцо. — Не надо. Не говори так… Юноша оттолкнул ее руки и отвернулся. — Я не желаю, чтобы ты позволила мне трахнуть себя только из жалости, — твердо сказал он. — А наутро стала бы прятать глаза и говорить, что эта ночь была ошибкой. — Я никогда не скажу так. — Как я могу тебе верить, Рей с Джакку? Судя по всему, ты и сама не знаешь, кто ты есть, и чего именно хочешь. В отчаянии Рей до боли закусила костяшку указательного пальца. Что же делать?.. Решение пришло само собой. Она вспомнила, что приберегла один козырь, о котором Бен до сих пор ничего не знает, — неоспоримое доказательство того, что она любит… что полюбила его даже раньше, чем он ее. О Сила… как же умно, как правильно было с ее стороны не раскрывать этой карты, пока не наступил подходящий момент! Недолго думая, Рей взяла руку Бена и осторожно притянула к себе, к своей голове, как будто призывала заглянуть в ее мысли. Она сняла все ментальные щиты, прикрыла глаза и расслабилась, готовая к проникновению. И мягко, лукаво улыбнулась, почувствовав его внутри, в своей голове, когда Бен все же уступил ее прихоти и своему любопытству. Она сразу повела его к тому участку памяти, который хотела показать. Двое детей, или почти детей, сидят в креслах в пилотской рубке, они переговариваются между собой и веселятся, попивая что-то горячее, дымящееся из широких кружек и передавая друг другу датапад… Он оборвал связь и резко одернул руку, как будто обжегся. Этим давним, полузабытым воспоминанием он не делился ни с кем — ни с матерью, ни с одним из своих учителей, ни даже с нею, с Рей. Откуда она могла узнать? Возможно, она тайком подсмотрела этот момент благодаря Узам?.. Но нет. Находясь в ее сознании, он видел все не своими, а ее глазами… Понимание приходило к нему постепенно. Та девочка с Джакку, о которой он уже позабыл и думать… она так и осталась где-то на задворках его памяти худощавой восьмилетней сиротой. Но сейчас, когда речь вновь зашла о ней, Бен вспомнил, что с той поры минуло больше десяти лет — эти годы прошли для него так стремительно, что он почти не заметил их бега. Но все же, это десять лет. А значит, девочка давно успела превратиться в девушку. В Рей… — Это была ты? — спросил он, не веря сам себе. Рей улыбнулась и кивнула, едва сдерживая дрожь. «Как это могла быть она? Нет, нет…» Бен спорил сам с собой тем упрямее, чем яснее перед его мысленным взором вставала истина. Он боялся признать, что в глубине души если не знал, то чувствовал — чувствовал с самого начала, что это она. Что это должна быть она. Рей с Джакку — это дочь Дэрриса. А дочь Дэрриса — это тайна Галлиуса Рэкса. И все это вместе — та самая маленькая сирота… Его мысли отчаянно путались. Тот же возраст, та неведомая внутренняя сила, которую он почувствовал в ней тогда. То же необъяснимое ощущение родства, как будто два одиночества нашли отражение друг в друге… Наконец все встало на свои места. Теперь ему открылся последний элемент загадки, связавшей его и Рей. Нет, Сила не случайно свела их… — Это была ты, — повторил он увереннее, шумно выдохнул и припал губами к ее открытому плечу. Его болезненная гордость полностью отступила, позволяя Бену безоглядно погрузиться в непередаваемое ощущение восторга. Девушка, о которой он безнадежно грезил столько времени, сама любит его не меньше. Она полюбила его еще раньше, в далеком детстве, когда между ними промелькнула первая искра близости. И сейчас, много лет спустя из искры разгорелось пламя. Она здесь. Она сама молит, чтобы он овладел ею. О Сила, ведь он не ошибся! Она пришла к нему сегодня, словно невеста — воплощенная невинность, утопающая в желании, наряженная и восхитительная, сверкающая любовью и готовностью принести себя в жертву. Его тело напряглось, затрепетало, повинуясь неведомому доселе импульсу. Запретное и желанное возбуждение росло в нем; мужское естество уверенно вступало в свои права. Но вместе с возбуждением рос и страх, известный всякому мужчине, который впервые готовится овладеть женщиной. Что, если он не сумеет исполнить свою мужскую роль как должно? Что, если сделает ей больно? Что, если... о Сила!.. Раньше этот страх был почти незаметен; он скрывался где-то на задворках сознания. Но сейчас неожиданно выскочил из укрытия, стремительно заполняя душу. И только ощущение влажных девичьих губ, блаженно приоткрытых в трепетном ожидании не позволяли Бену отдаться панике. Подрагивающими руками он нащупал одну из лямок ее платья и резко рванул на себя легкую ткань, которая тут же податливо затрещала и разошлась, открыв ему доступ к одной ее груди. Изящные очертания маленького девственного бугорка, увенчанного четко очерченным темным соском, сверкнули перед ним во мраке холодной, призрачной белизной. Рей тихо ахнула и инстинктивно прикрыла обнаженную плоть сгибом локтя. — Бен… — ее голос панически дрогнул. «… ты можешь убить его…» На долю секунды естественный страх невинности взял верх над другими ее чувствами, и этой секундной слабости оказалось достаточно, чтобы из глубин сознания поднялся тайный шепот Тьмы. «… ты можешь убить его…» Нет! Рей в муке прикусила губу. Нет, только не теперь… Что оставалось делать Бену? Он взял ее руку и бережно отвел в сторону. — Не бойся, — почти повелительно шепнул он, предупреждая возможные возражения очередным напористым поцелуем. Хотя сам чувствовал, будто его душа мучительно поджаривается в горниле стыда и страха. В конце концов, неловко успокаивал он сам себя, Сила предусмотрела все. Рей открыты позывы его души и ощущения его тела. Она может переживать его чувства, словно свои — ей нечего бояться. Всего мгновение потребовалось ей, чтобы совладать с испугом. Пропади все пропадом! Она… они оба уже зашли слишком далеко, чтобы остановиться. Сейчас не время бояться, раздумывать и оглядываться назад. На сей раз волна страсти, уже ничем, казалось бы, не сдерживаемая, накрыла их обоих, смешала их дыхание и пламя их душ. Молодые люди сами не заметили, как остались без одежды, и как их тела, обнаженные и горящие, переплелись в священно-любовном объятии. Тьма, царившая вокруг, их мимолетные опаляющие слова, их ласковая нагота — все это стирало границы между привычной реальностью и странным, сводящим с ума сном. Во тьме все, что они делали, сливалось в один нескончаемый вихрь из поцелуев и поглаживаний, из дразнящих прикосновений его языка к ее соскам, пока природа медленно и неуклонно брала свое. Тьма мешала им видеть, но она же усиливала чувственность происходящего. Они целиком погрузились в мир ощущений, знакомый лишь слепым, — но ведь известно, страсти и полагается быть слепой... Однако приближение решающего момента играло с Беном злую шутку. Он хотел этого. И вместе с тем боялся. Теперь его страх вырос настолько, что почти не поддавался контролю. Крифф!.. Ведь он — калека. В конце концов, он и так знает о том, что им теперь предстоит, с технической точки зрения, не больше, чем Рей — это само по себе было трудностью, но сейчас… Крифф! — Ложись… — шепнула вдруг Рей и настойчиво толкнула его за плечи, заставляя Бена откинуться назад и расслабиться. Она почувствовала его неуверенность. Да и могла ли не почувствовать? — Рей, что ты… — Тише, тише… тсс… Ее загадочная лукавая уверенность не оставила Бену ничего другого, кроме как наслаждаться этим легким успокаивающим шиканьем, сопровождающим череду поцелуев, которые он чувствовал сперва у себя на груди, затем на животе, а после… о Сила! И это Рей? Что она делает? Что ведет ее? Природа? Похоть? Или Узы, благодаря которым она может понять, как и где ему приятнее всего?.. Он улавливал касание ее рук, ее губ там, где никогда даже не мыслил их ощутить. Чувствовал прилив крови к низу живота, чувствовал тугой узел блаженного и мучительного напряжения. — Рей... о Рей… Он судорожно мотал головой и, давясь и задыхаясь от желания, шептал ее имя в пустоту безлюдной комнаты, в темноту, согретую их близостью. Но все слова растворились в одном потрясенном и восторженном вздохе, когда нечто, ожидавшее выхода все тридцать лет его жизни, наконец освободилось. Возбуждение достигло высшей точки, и Бен готов был поклясться, что чувствует, как там внизу, над ним Рей рывком выгнула спину, не справившись с неожиданной и невероятной дрожью. То, что чувствует один, чувствует и другой… Отдышавшись, она скользнула выше и взялась осыпать поцелуями его щеки, его лоб и губы — легко, игриво и самодовольно, как будто спрашивая: «А ты и не ожидал, что я могу так, верно?» Он и вправду не ожидал. Более того, был уверен, что и она сама до этой минуты понятия не имела о том, что все может быть… так. Не помня себя, Бен порывисто обнял ее — свою ученицу, жену и любовницу. Такую маленькую, гибкую, юркую. Такую непредсказуемую. Такую нежную и желанную... О, как же он любит ее! Как же давно он этого хотел... Его рука коснулась внутренней стороны ее бедра, ощутив теплоту и влажность. Пальцы погрузились в нежные и чувственные складки плоти и осторожно коснулись... чего-то. Того, что Бен никогда не смог бы назвать вслух, не испытав прилива стыда. Того, что он безошибочно угадал благодаря их связи мыслей и чувств. Крохотный клубок обнаженных нервов. Сердцевина, скрывающая женское удовольствие. Несколько слабых, трепетно-бережных прикосновений — и вот, уже Рей, а следом и его самого вновь окатило горячей волной. Мышцы свело сладкой судорогой пробудившегося вожделения. Их тела прижались одно к другому в лихорадке, предваряющей нечто большее — то главное, что и называется единством брака. Некая мудрость плоти подсказывала: «Пора!» Они оба были вновь разгорячены и теперь окончательно готовы друг для друга. Не отрываясь от его губ, Рей легла сверху, обхватила его бедра согнутыми в коленях ногами и опустила руку вниз. Вот так, еще секунда… Она коротко взвизгнула — это был последний вопль умирающей девственности. Боль и удовольствие оказалось таким сильным, что сердце ее как будто остановилось на мгновение, чтобы вскоре забиться с новой силой. Она начала двигать бедрами — сперва несмело, но потом все увереннее и неистовее. По мере того, как боль отступала перед напором неведомого ранее блаженства, в ее теле росло алчное желание впустить его, вобрать его в себя без остатка. Вот так, сильнее, глубже!.. Темная сила, дремавшая где-то в глубинах ее сознания, неотвратимо рвалась на поверхность и там, на поверхности, соединяясь со страстью, рождала нечто могущественное и прекрасное — это была Рей и одновременно не она. Мощь того существа, что сидело в ней, ее собственные жертвенность и сила — все это сейчас окружало и обволакивало Бена, пока ее движения набирали скорость, становясь почти агрессивными, а грудь разрывал неистовый, нечеловеческий крик удовольствия. Все это лежало у его ног вместе с ее девственностью и стыдливостью. «… ты можешь убить его…» Нет! «… ты можешь убить его…» Пусть! К сарлакку все!.. Подсознательный страх больше не мог ее остановить. Назло ему она продолжала увеличивать темп. Ее глаза сверкали в темноте слабым золотым светом. Ее неровная челка навязчиво липла к вспотевшему лбу. Ее тело ритмично изгибалось под порывами наслаждения. И так до тех пор, пока страх не смирился и окончательно не отступил. И когда это случилось, к ней пришло ясное понимание, что скрытая в ней Тьма тоже любит Бена Соло — что, возможно, это она и выбрала его. То, чего Рей боялась столько времени, теперь само собой услужливо толкало его к нему, на него, как бы потешаясь над ее недогадливостью и говоря, что ей уже давно следовало уступить. Не это ли разгадка, откуда взялись между ними Узы Силы, которые, как утверждал Люк Скайуокер, идут от нее, от Рей?.. А раз так, значит, все ее страхи пусты и смешны. Она никогда не причинит ему вреда.***
Никто из них не решился бы сказать сколько прошло времени, пока они, изголодавшиеся, не сумели наконец насытиться и остановиться. Потом они лежали, приникнув друг к другу, соединенные в клубке нежности и усталости. Бен вновь и вновь гладил кончиками пальцев спину Рей, ее бедра и грудь, пока она дрожащими губами рассказывала ему обо всем, что пережила за то время, пока он находился с матерью на Эспирионе, а затем в тюрьме на Корусанте. О своем пленении и побеге, о путешествии на Тайтон и через Ядро галактики. О том, что ей довелось узнать в Малакорском храме… словом, обо всем, что он и так уже знал. Она давилась глухими рыданиями, когда говорила, как жестоко лишилась последней надежды узнать, кто она такая, кто ее родные и откуда в ней эта невероятная темная сила, этот пугающий дар, который лишил его, Бена, Силы там, на «Старкиллере» — и теперь, воистину, только он один, Бен Соло, остался у нее. Ни с кем еще она не была так пугающе и завораживающе близка. Ни с кем еще не испытывала таких сильных чувств. Все, кого она любила, оставили ее — Хан и Люк мертвы, По и Финн где-то далеко, сражаются за правое дело Сопротивления, а Рей Дэррис, которого она считала своим отцом… с ним она просто ужасно ошиблась. — Только ты не оставляй меня, Бен… не уходи, пожалуйста. Видишь, ты думал, что все это из жалости к тебе. Но сейчас тебе самому впору пожалеть меня. Ты необходим мне еще больше, чем я тебе. Странно, правда? Ведь ты привык считать иначе… Юноша молчал, лишь крепче сжимал руки на ее талии, как бы говоря: «Нет, я никуда не уйду». Кем бы она ни была, хатт подери, теперь она — его жена, разве нет? Разве сама Сила не соединила и не обручила их задолго до этого момента? И после всего случившегося, какие еще нужны доказательства брака? Впрочем, если потребуется произнести брачную клятву перед лицом любого закона или божества в галактике, он это сделает. В его голове все еще стоял легкий гул — отзвуки моментов высшего сладострастья, когда он раз за разом вливал свою жизнь в ее тело, бесповоротно становясь с нею одним целым. Этот ритуал его родители когда-то сочли единственным неоспоримым брачным ритуалом; именно его они впервые совершили на Эндоре в день великой победы, хмельные и счастливые, удалившись в лес, подальше от костров, вокруг которых пилоты Альянса еще продолжали праздновать. До сих пор Бен не предавал значения этому обстоятельству. Но сейчас, ощущая обессиленное, взмокшее тело Рей у себя в руках и ее девичью кровь на своей мужской плоти, он поневоле вспомнил о прошлом. Живо представил себе мрак и холод леса, приглушенные отголоски незатихающего веселья и пьяный смех отца, нависшего над матерью — и от этого ему стало дурно. Нет, он с Рей будет совсем другим. Он не унизит ее тайным греховным браком, а сделает своей по всем правилам. Он приподнялся на локте, нависнув над нею, и спросил: «Почему?» Почему Рей раньше не сказала ему, что это она была тогда на «Сабле»? Этот вопрос был теперь единственным, который не давал ему покоя. Рей виновато поджала губы. Что она могла сказать? Не что иное, как гордость — паршивая глупая гордость, так хорошо знакомая и ему самому, — не давала ей открыться до конца. — Что же теперь с нами будет, Бен?.. — Не знаю, — честно признался он. Юноша ясно отдавал себе отчет в том, что теперь ни ей не бывать последним джедаем, ни ему — рыцарем Рен. Они преступили законы, которые должны были соблюдать. Быть может, для кого-то это — никакое не препятствие, но только не для них. Они не ограничатся единственным захватывающим моментом страсти — они оба нужны друг другу полностью, без остатка. Но может, будет что-то другое? Особый путь в жизни и в Силе, уготованный только им двоим — особым детям, застрявшим где-то между Тьмой и Светом… — Пути назад нет. Я буду учить тебя, — он улыбнулся, — и трахать. И больше никуда от себя не отпущу. Вдруг Рей насторожилась и прислушалась к легкому шепоту Силы, который стал каким-то тревожным. «Бен… ты чувствуешь?» Он резко сел на постели и на мгновение тоже дал своему сознанию погрузиться в поток. Там за дверью… суета и чьи-то грубые голоса. Один из этих голосов был хорошо ему знаком — но он не принадлежал Лэндо Калриссиану. Он принадлежал лейтенанту Дофельду Митаке. Этому тупице, подручному генерала Хакса. «Так и есть, — он крепко сжал руку Рей, — там, снаружи отряд штурмовиков».