Сердце бури

      Он просыпается от легкого поцелуя в лоб, и этот поцелуй дает ему право записать на свой счет еще одну небольшую, но важную победу. Когда-то она так же поцеловала своего дружка-предателя.       «Бен…»       Мерное ласкающее прикосновение ее разума кажется ему сладким, как никогда. Похоже, она начинает догадываться, что он уже не спит.       Бен улыбается, но глаз не открывает.       Его штормит. Голова кружится, и тошнота то и дело подкатывает к горлу. А чувство реальности еще слишком хрупко и зыбко, сознание продолжает затягивать в пустоту. Однако он слышит ее мысленный зов — и сияет улыбкой, полной умиротворения, счастливой и немного лукавой.       Эта улыбка прогоняет последние сомнения, и Рей, наклонившись к самому его уху, нежно шепчет:       — Ты ведь уже не спишь, хитрец.       Она пытается изобразить ворчание, но выходит паршиво. В ее голосе слишком много неровных, рваных ноток. Кажется, Рей готова одновременно смеяться и плакать.       Сколько длилась операция? Неужели его жена все это время находилась в клинике? Хатт побери, она с ума сошла? Ведь это опасно! Ее ищут — в первую очередь ее… крифф!       Наконец он разлепляет тяжелые, опаленные усталостью веки и бегло оглядывается. Картина действительности расплывчата, все предметы в палате кажутся причудливыми полупрозрачными пятнами. Однако лицо жены Бен видит на удивление отчетливо. Так отчетливо, что замечает даже самые крохотные и бледные веснушки на ее щеках, задерживает внимание на пряди волос, небрежно убранной за ухо... Как же, должно быть, долго он не видел свою дорогую Рей! Его рассудок цепляется за малейшие детали в ее облике с алчностью изголодавшегося нищего, которого пустили за богато накрытый стол, ведь в деталях вся соль, зачастую именно они помогают нам отличить явь от сна.       В этот момент как будто Рей — и есть сама его действительность, а все остальное — лишь невнятное дополнение к ней.       — Ну вот, — она отвечает удовлетворенной улыбкой.       Ее образ пропитан мягким сиянием радости. Следы утомления и тревоги постепенно исчезают, уступают долгожданному облегчению.       — Дай пить… — хрипло шепчет он, чувствуя с каждым словом отвратительную, словно тупым ножом, резь в горле.       Рей не нужно просить дважды. Она поднимается на ноги и отходит куда-то, но уже через пару секунд возвращается с пластиковым стаканом, из которого торчит короткая, широкая трубка — такие дают малым детям, чтобы они не пролили питье.       Неприятное чувство беспомощности и унижения мимолетно проскальзывает в его душе, однако по большей части Бену сейчас наплевать. Он жадно обхватывает трубку губами и начинает втягивать воду. Резкие, глубокие глотки заставляют на долю секунды позабыть обо всем, пока Рей не останавливает его.       — Хватит, — спокойно говорит она, убирая стакан куда-то вниз. — Врач сказал, что тебе надо давать пить по чуть-чуть, а то может стошнить. И есть пока нельзя тоже.       О Сила! Снова ее забота — эта потрясающая, не знающая границ, искренняя и всеобъемлющая забота — сквозит в словах Рей, в ее взгляде, даже в малейших ее движениях. Забота, против которой он в свое время столько протестовал, сейчас вызывает ощущение, как будто они вновь на «Сабле», снова лишь вдвоем посреди леса, в своем маленьком мирке. Один на один с робко зарождающимся чувством. А весь остальной мир кажется призрачным, нереальным…       Бен слабо кивает, давая понять, что не собирается спорить. Он еще помнит, как в Святилище его постоянно рвало — вероятно, не только от яда, но и из-за больших доз наркотиков.       — Как ты себя чувствуешь? — осторожно спрашивает Рей.       — Прекрасно, — отвечает он все еще хриплым голосом. — По крайней мере, не начал говорить, как Трипио: «Ох, госпожа Рей, я могу быть вам полезен?..»       Рей отвечает коротким, закатистым смехом. Кажется, что его вымученное веселье забавляет и радует ее куда больше, чем сама шутка. Она довольна уже тем, что он в хорошем настроении и, несмотря ни на что, расположен к своим обычным мрачноватым остротам.       — Как долго я спал?       — Думаю, почти половину суток. С тобой возились больше десяти часов, потом перевели в палату и сказали, что мне как жене можно пройти… — внезапно Рей отводит глаза. Ее лицо окрашивается смущением.       Понять, что скрывается за алым налетом стыда, не представляет трудности. Бен быстро замечает, как эта маленькая плутовка пытается скрыть улыбку. Наверняка она сообразила, что тви’леки легко поддаются Обману разума.       Но крифф, она опять рисковала из-за него! Бен непроизвольно сжимает кулаки и резко дергает головой, нарочно давая Рей понять, что он догадался о ее проделке.       — После десяти часов ожидания видит Сила, я бы больше не позволила им томить себя под дверями, — говорит Рей, как бы оправдывая свой безрассудный поступок.       Ее муж сурово хмурит брови.       — Тебя могли раскусить.       — Кто же, интересно? — притворно ощетинивается она. — Тому тви’леку ассистировали только дроиды. А дроиды здесь удивительно тупы.       Бен пристально смотрит на нее, и его взгляд постепенно теплеет, пока из груди не вырывается вздох смирения — невиданное дело для бывшего Кайло Рена! По-настоящему рассердиться на Рей никак не выходит. В конце концов, дело сделано, и теперь уж поздно ее отчитывать.       — Пообещай, что больше не станешь делать этого, — говорит он усталым голосом родителя, которому необходимо хоть как-то пожурить своего шалопая.       Вместо ответа она накрывает его руку своей.       Какое-то время они молчат, безотрывно глядя друг на друга. Это — одна из тех особенных любовных пауз, во время которых в тишине звучит таинственная музыка, доступная лишь двум сердцам.       — Значит, уже ночь, — Бен пытается приподняться на локтях, вглядываясь в кусок окна, едва различимый за плотной белой занавеской.       Рей предупредительно кладет руку ему на грудь.       — Не надо, тебе пока нельзя вставать, — предупреждает она. — Врач сказал, что операция была сложной, ты потерял много крови…       Не договорив, Рей неловко умолкает и едва заметно косится на его ноги, закрытые полупрозрачной медицинской пеленкой из пласта с примесью ветоши.       У Бена вырывается невеселый смешок. Конечно, чего же он хотел? Только что ему отрезали приличную часть тела, заменив ее на дюрасталь и железо с набором проводов.       Напоминание о протезах возвращает его к насущным вопросам. И тут же в груди вздымается непреодолимое желание отдернуть покров и увидеть, что же представляют собой его новые ноги.       — Я хочу посмотреть, — коротко сообщает он таким тоном, чтобы Рей не сомневалась, так или иначе он обязательно сделает, что задумал.       Странно, Рей ни словом не возражает ему. Похоже, она и сама с трудом подавляет любопытство.       С секунду она растерянно смотрит на него, затем кивает.       — Хорошо. Только давай не резко, осторожно…       Она придерживает его, помогая подняться. В следующий момент Бен чувствует, что его начинает мутить сильнее, и произвольно хватается за край кровати. Но другая его рука упрямо тянется ниже и сгребает в кулак легкую, как перышко, пеленку…       Нет, ни дюрастали, ни проводов он не видит. Благодаря покрытию из синтеплоти искусственные ноги выглядят почти как обычные, только тонкая металлическая пластина показывает, где проходит граница между живыми тканями и электроникой. Все же часть мышц ему оставили, чтобы было удобнее срастить нервы с нейронным интерфейсом.       Да, новые ноги похожи на его собственные за одним исключением — искусственная плоть лишена изъянов. Ни синяков, ни слабо различимых переплетений сосудов в тех местах, где кожа немного тоньше. Ни единого волоса… Это неживое совершенство производит угнетающее впечатление, и Бен, увидав наконец, что хотел, вновь откидывается на спину с тяжелым стоном. Рей смотрит на него, не зная, что сказать. По одному ее взгляду юноша понимает, что сейчас у нее на сердце так же тяжело, как и у него самого.       — Я все еще не чувствую их… — признается он, устало запрокинув голову.       Однако на сей раз есть реальная надежда, что это — лишь дело времени.       И надежда вроде бы оправдывается, когда наутро к пациенту приходит врач. После беглого осмотра он почти приказывает: «Подними ногу». Его слова вызывают у Бена лишь оторопь с отзвуками гнева. К собственной неожиданности юноша понимает, что не совершал этих простых движений так давно, что уже успел позабыть, как это делается.       Он пытается отдать мысленную команду, но от этого мало прока.       — Продолжай, — не моргнув и глазом, распоряжается тви’лек. И поясняет: — Управлять контроллером поначалу непросто. Он должен запомнить простейшие команды, чтобы затем перейти к более сложным.       Должно быть, его лицо сейчас таково, что доктор поневоле смягчается. Конечно, этот чудаковатый инопланетянин не знает и не может знать, ради чего Бен идет на такие жертвы. Однако он, по крайней мере, имеет представление, через какие испытания пришлось пройти молодому человеку и от чего отказаться.       — Рано или поздно должно получиться. Можешь не сомневаться, каждый проводок припаян как надо, не зря я лично корпел над тобой десять часов. Теперь все зависит только от тебя самого…       И Бен упрямо пытается вновь и вновь. Велик соблазн помочь себе Силой, однако разум подсказывает, что это — путь самообмана, к тому же, им с Рей по-прежнему опасно пользоваться своими возможностями одаренных в тех местах, где их могут застукать посторонние.       Он дает себе установку не думать обо всех этапах и деталях процесса, быть проще. Ведь при движении другой частью тела он не задумывается, как это происходит, верно? В этом-то и состоит основная задача имплантантов — вновь довести забытые действия до автоматизма.       Рей не покидает мужа ровно столько времени, сколько администратор и лечащий врач позволяют им видеться. Как всегда, не замечая усталости, она успокаивает его и подбадривает. В эти дни оба вспоминают то время, когда они еще не были супругами и даже друзьями, а были лишь союзниками в борьбе с его параличом. С отчаянием, со страхом, с неверием, с кошмарами, которые преследовали его после освобождения из замка. Когда-то именно такое сотрудничество сблизило их и помогло прийти к тому, чем они стали сегодня. Теперь Рей помогает Бену преодолеть последний рубеж.       Иногда она — единственная, кто удерживает его от безумия.       В его душе растет разочарование, которое Бен всеми силами старается не замечать, но бывают моменты, когда оно все же прорывается наружу. И тогда он давится проклятиями и, бессильно колотя ладонями по кровати, кричит, что все было бесполезно. Идиот! Наивный идиот! Ведь он переступил через себя, навсегда отказался от шанса стать полноценным человеком — только одной Силе известно, чего ему это стоило! И что же? Он-то думал, что решиться на операцию будет самым сложным, но оказалось, что восстановительный период тоже требует усилий, и немалых.       Рей одна умеет вслушаться, вчувствоваться в его душу, чему причиной, конечно же, отчасти служат связующие их Узы, но отчасти — особая чуткость ее сострадания и любви, ее храброй, истинно женской готовности посвятить себя ему без остатка. Готовности, которую Бен долго отвергал на словах, но на самом деле восхищался ею с самого начала.       Жена держит руку на его плече, и Бену остается делать вид, что он не слышит, как она втихую отсылает меддроидов, которые по незнанию то и дело предлагают вколоть пациенту успокоительное. Рей мысленно взывает к нему, стараясь передать хотя бы каплю своего спокойствия, своей уверенности. Нет, она, конечно, не может знать наперед, что все будет хорошо — Бен это чувствует, она не пытается обманывать ни его, ни себя. Однако предпочитает думать, что Сила не напрасно провела ее несчастного супруга через все испытания.       Она постоянно твердит, что со временем все пойдет гораздо быстрее, это же подтверждает и врач. Лэндо Калриссиан, и тот ежедневно появляется в палате Бена, пытаясь поддерживать его своей грубоватой болтовней о том, что нужно не падать духом, «держать хвост пистолетом» и пытаться, пытаться, пытаться… Однако их увещевания кажутся Бену пустым успокоением, и он пропускает сказанное мимо ушей. Вновь проявляется горделивая своенравность, присущая ему в моменты отчаяния, когда никто, даже Рей, зачастую не способен достучаться до него ни с какими разумными доводами. Его воображение рисует картины одна безрадостнее другой. Он пошел на это варварство ради экономии времени, но о каком недельном сроке реабилитации может идти речь, когда день идет за днем, и уже минула почти половина этого срока, а у него так и не наметилось никакого прогресса? А что, если ему попросту солгали? Что, если на самом деле ему понадобятся — даже сейчас — месяцы на восстановление? Какой смысл был тогда в его очередной жертве?       Бессмысленные жертвы — это поистине кредо Бена Соло!       Лишь к концу третьих суток уныние начинает отступать. Совершенно неожиданно его ночной сон прерывает покалывание, переходящее в легкую судорогу, и Бен не сразу осознает, что это впервые дают себя знать его новые, искусственные мышцы.       Еще часов через пять ему наконец удается, приложив всю свою силу воли, немного пошевелить правой ногой. С этих пор все окончательно меняется, и Бен приходит к мучительному осознанию, насколько глупыми, необоснованными были его недавние истерики.       Он думает о Рей. О теплоте любимого тела, которое столько раз нежно прижималось к нему, когда у них обоих уже не оставалось никаких сил кричать и спорить. О тихом голосе, который очаровательно фальшивит, когда поет ему на ухо песню пустыни. И постепенно к нему приходит понимание важной истины — что теперь, должно быть, впервые в жизни у него наконец имеется твердая почва под ногами. Это его жена. Ее любовь и преданность. Что бы ни было дальше, он знает, что во всей галактике есть, по крайней мере, один человек, который не предаст его и не покинет. А если так, думает он в счастливом прозрении, тогда что ему все несчастья и трудности?       Он дает себе слово, что снесет предстоящие злоключения реабилитации стойко, без криков, без позорных истерик — ради Рей, ради ее спокойствия. В конце концов, она его жена, и это на нем лежит ответственность за нее. Это ему полагается утешать ее и подбадривать, а не изводить ее своими криками, словно капризное дитя.       Разумеется, она не знает о его благородном поползновении, и не должна узнать. Достаточно того, что она на деле ощутит произошедшую в нем перемену.       Хотя Бен и не рассчитывал на это, обещания доктора оказываются верны. Чем дальше, тем быстрее и увереннее новые ноги оживают. Чувствительность в них начала пробуждаться не сразу, это верно. Но верно и то, что сейчас она пробуждается полным ходом. Каждый день приносит новые ощущения и новые возможности.       Теперь команды летят со скоростью бластерных выстрелов: «Подними ногу», «согни ногу», «сделай шаг»...       Бен справляется со всем, стараясь держать себя в руках, даже когда сердце невольно замирает от восторга. Так или иначе, он добился желаемого. Пусть ему уже никогда не быть полноценным человеком, зато отныне он сможет жить полноценной жизнью. Только сейчас, когда утраченное стало возвращаться к нему, юноша осознал, как ему не хватало этих движений, этой отмершей части тела. Ходить, как другие, бегать, прыгать, ничем не выделяться из толпы. Больше не видеть, как окружающие при виде его стыдливо отводят глаза в паскудном подобии сочувствия, которое больше напоминает стыд, не слышать слов, вроде: «Ба! Так ты еще и ходить не можешь»… Тот, кто не испытал на себе тягот увечья, не поймет, какое это невероятное, ослепительное блаженство — преодолеть их!       Вслед за простейшими движениями — подниманием ног, ходьбой, прыжками, приседаниями — Бен постепенно переходит к другим, требующим большей сосредоточенности — шевелению пальцами ног, вращению лодыжками. К концу недели он уже способен самостоятельно передвигаться по палате и даже делать небольшие физические упражнения, которые врач рекомендует ему для разработки мышц, без особых трудностей. Рей смотрит на него — и сияет гордой улыбкой, как человек, который наблюдает, как его ребенок делает первые шаги. В ее глазах стоят слезы. И Бен при виде ее тихой, сверкающей радости тоже начинает улыбаться, смущенно почесывая вновь обритую голову.       Да, он добился поставленной цели. Но этого мало. Вскоре Бен понимает, что пора начинать полноценные тренировки. Вновь овладеть своим телом — одно дело, и совсем другое — вернуть прежнюю форму, воскресить в себе бойца, а для этого тоже нужно время.       И какое-нибудь укромное место — уж точно подальше от подпольной клиники, принадлежащей хаттским боссам.       В тот день, когда из его головы вытаскивают ставшую ненужной железку, Бен, отойдя от наркоза, говорит Лэндо, что он согласен принять помощь Силгал Акбар, если только она и впрямь согласится им помочь. Единственное, он по-прежнему намерен держаться подальше от прочего состава Сопротивления; тем более, у него нет никакого желания вновь встречаться с этим ничтожеством, FN-2187, который теперь гордо числится среди командиров…

***

      На Фелуции, как и на большинстве полудиких планет Внешнего кольца, не так уж мало мест, которые разумные жители предпочитают обходить стороной, но Древняя бездна — пожалуй, первое среди них. Эта бесплодная, усыпанная костями местность, эта смертоносная яма зияла отвратительным бельмом на фоне густорастущих фелуцианских джунглей. Лишь редкие, мелкие грибки с плоскими шляпками, на тонких черных ножках, росли между массивными, слабо извивающимися, похожими на гигантские растения, щупальцами и кривыми острыми зубами чудовища, которое скрывалось тут, в земле.       Смешно сказать, Бен много раз упоминал сарлакка, часто бездумно, как ругательство, однако ему еще ни разу не доводилось видеть это существо во плоти. А между тем, один его вид, как бы воплощающий холодную свирепость и тупую, нескончаемую прожорливость, способен отбить всякую охоту когда-либо впредь говорить о сарлакке даже походя, в праздных беседах. Это существо исполинских размеров, ненасытное и неумолимое, пугало и завораживало одновременно. Оно было так ужасно и отвратительно, что превосходило любые человеческие представления, доходя до некоего абсолюта. В мерзости сарлакка, даже в источаемом им смраде, было особое, не поддающееся определению величие. Недаром предки коренных фелуцианцев почитали его как грозное и жестокое божество, постоянно требующее жертв.       Тот, кто говорит: «В этой яме обитает сарлакк», сам не ведает, как смешно и грубо он ошибается. Сарлакк обитает в яме точно так же, как черепаха обитает в своем панцире. На самом деле яма — это и есть сарлакк. Дно ямы — это не что иное, как его чрево. Его многочисленные щупальца прорывались из сухой земли по всей поверхности каньона, и чем ближе к центру — тем плотнее. Самые крупные из них были толстыми и длинными, вдвое превосходящими средний человеческий рост. А на дне бездны, в самом ее центре, раскинулась огромная змеиная пасть, издающая высокие, утробные звуки.       Поговаривали, что когда-то во времена имперского геноцида местные жители спасались от преследования в Древней бездне, уверенные, что уж сюда-то штурмовики не последуют за ними. На дне каньона, прямо между десен монстра, образовалось целое поселение — так велика была его пасть. Конечно, это не более чем байка — из тех, что упрямо передаются из уст в уста на протяжении многих лет, несмотря на свою очевидную нелепость. Однако сейчас, стоя прямо над тем самым каньоном и видя воочию, насколько огромно и опасно существо внутри, Бен поневоле спрашивал себя, уж не кости ли тех отчаянных поселенцев разбросаны повсюду?       Да, Тей был прав, в этой яме велика вероятность, что они сгинут вдвоем.       Рыцари не заставили себя ждать. Один за другим они показались из чащи верхом на стареньких свупах, арендованных, вероятнее всего, в какой-нибудь близлежащей деревеньке, остановились, спешились и осторожно приблизились к краю ямы. От взгляда Бена не укрылось, как Мейлил, ступая шаг в шаг с Теем, что-то сосредоточенно говорит ему, словно умудренный учитель, наставляющий ученика перед ответственной схваткой, и как оба хмуро косят глаза в сторону противника.       Бен двинулся навстречу небрежным шагом, сложив руки на груди.       — Брат Кайло, — Мейлил сдержанно кивнул ему в знак приветствия. — Ты готов к смерти?       Вопрос, который может показаться насмешкой, но лишь на первый взгляд. В представлении любого из братии приготовление к смерти — это особый ритуал очищения души через молитвы и медитацию. Ритуал, которым нельзя пренебрегать.       Бен спокойно, с легкой улыбкой, ответил:       — Каждый рыцарь Рен должен быть всегда готовым умереть, не так ли?       — Если ты не успел помолиться, мы дадим тебе время.       — Благодарю. Но я готов, — повторил Бен с чуть большим напором.       — Я тоже, — подал голос Тей.       Бывший магистр поглядел на него, мысленно отметив несоответствие слов с действительностью, разительно бросающееся в глаза. Тей явно на взводе; он нервничает настолько, что даже не способен — или, быть может, и вовсе не находит нужным — скрывать это. На самом деле он боится смерти. А значит, не готов к ней.       Неверно, впрочем, предполагать, что в бою страх противника всегда играет против него. В самое отчаянное мгновение даже трусливая нуна может обернуться ранкором. Этого нельзя не учесть. Тем более, если речь идет о Тее, который при всех его недостатках все же не так прост, как кажется — уж кому как не Кайло знать об этом?       — Тогда нам ничто не мешает начать, — выдавил он, немного помрачнев.       — Какое допускается оружие? — уточнил меж тем старший рыцарь.       — Никакого, кроме световых мечей, — отрезал Бен.       Рыцари Рен были не столь щепетильны, как джедаи или ситхи. Кодекс не запрещал использовать в бою наравне с сейбером другие виды оружия, что и делали многие члены ордена. Но сейчас иная ситуация, и вряд ли кто-то оспорит, что здесь уместны только мечи. Да еще, быть может, острые шипы, торчащие из земли ближе к центру каньона — зубы сарлакка, которые никуда не денешь.       — Хорошо, — согласился Мейлил. И добавил: — Если брату Тею случится погибнуть, я буду биться с тобой следующим.       Бен не стал возражать.       Другие рыцари отошли немного назад, оставив Кайло и Тея у границы ямы.       Стараясь сохранять спокойствие, Бен сбросил плащ и снял сейбер с пояса. Лезвие с легким гулом вырвалось на свободу, и среди братьев раздались невольные вздохи удивления. Меч, который они увидели, не имел ничего общего с мечом Кайло Рена, хорошо известном каждому в малакорском храме. Тонкая стальная рукоять с легкими выбоинами на месте батареи цикличного поля и широким магнитным кольцом, без дополнительных вентиляционных отверстий, которые в конструкции прежнего меча являлись, по сути, вынужденной мерой, хотя кто помнил об этом сейчас, кроме разве что самого Кайло? Сияние нового клинка, в отличие от прежнего, нестабильного, было мерным и спокойным, ровного золотистого цвета, с мягкими округлыми контурами.       Бен окинул братьев торжествующим взглядом. Его искусство, когда-то отточенное необходимостью обуздать энергию поврежденного кибер-кристалла и усовершенствованное с годами, преобразило меч Скайуокера достаточно, чтобы ни одна душа не узнала это оружие, во всяком случае, с первого взгляда. А между тем это был именно он, сейбер, некогда сработанный наспех на Татуине из подручных материалов, купленных то тут, то там у старьевщиков в Мос-Эспа. Юноша-недоучка, который собирал его, тогда еще не имел ни знаний, ни опыта в столь ответственном и кропотливом деле, а потому вынужден был опираться на старые чертежи, найденные в жилище Бена Кеноби, да на собственную интуицию.       С момента своего создания меч Скайуокера претерпел достаточно изменений, но именно Бен поставил финальную точку, доведя конструкцию сейбера до мыслимого совершенства, по крайней мере, ему так казалось. Он заменил материал рукояти на новый, лучшего сплава и добавил резиновые вставки, чтобы ладонь не скользила. Еще он усовершенствовал систему линз, которая изначально не предусматривала использование дополнительных, стабилизирующих кристаллов — одно из самых ощутимых слабых мест первоначальной сборки, так и не исправленное с годами.       Но главное — кибер-кристалл, сердце меча. С ним, конечно, пришлось повозиться больше, чем со всем остальным, однако дело того стоило.       В какой-то момент Бен Соло вдруг заглянул в свое прошлое и осознал, что у него до сих пор никогда не было достойной сердцевины для своего оружия — не было кристалла, который бы принадлежал ему полностью. Сперва обычный синтетический зеленый кристалл для ученического меча, изготовленный в Академии на Явине, затем сомнительное наследие деда, давшее жизнь знаменитому мечу Кайло Рена. Но ни один из них не был добыт по всем правилам. Бен не выбирал их, как подобает, по воле Силы, и сами эти кристаллы не выбирали его. Не впитали часть его души. До недавнего времени Бен мог только догадываться, каким будет цвет его истинного кристалла — отражение самой его сути. И честно говоря, немного побаивался проверять — так трусит, должно быть, каждый юнлинг перед самым ответственным шагом в своем обучении. С замиранием сердца, он, словно подросток, размышлял о том, каким бы хотел видеть свой будущий меч, и гадал, кусая губы: красный? синий? зеленый?..       Голос Тея выдернул его из воспоминаний.       — Я жду тебя, брат.       Вспыхнувший ярко-красный клинок пару раз показательно рассек воздух, и Тей первым скользнул вниз, на один из выступов в стенке каньона.       Бен усмехнулся и прыгнул следом. Показалось ли ему, или в самом деле земля под ногами вдруг оживилась, исходя легкой рябью, как будто чудовище внутри почувствовало их?       Они двинулись кругом — медленно, не отводя взгляда один от другого, удерживая мечи строго перед собой, чтобы предотвратить выпад противника. Лицо Тея сияло нездоровой улыбкой.       — Стало быть, ты женился, брат Кайло, — его нарочито спокойная вкрадчивая речь горчила ядом. — На женщине, которая посрамила и оставила в дураках твоего учителя. Интересно, Сноук знает об этом? Уже подумал, как он отреагирует на эту новость? Вероятно, так же, как и ты когда-то: пообещает однажды подарить тебе голову твоей джедайки.       Бен, знакомый с разнообразием приемов техники Дун Моч, старался сдержать себя в узде.       — Ты зря сравниваешь меня с собой, братишка. Есть разница между браком, заключенным по воле Силы, и твоими выходками с этой тви’лечкой, которые оскорбляли всю братию.       Тей криво усмехнулся в ответ.       — Как же это в твоем духе, Бен Соло, выдавать черное за белое. Оправдывать себя и очернять других.       Он первым подался вперед. Алое и золотистое лезвия скрестились, выбивая искры.       Движения Кайло были такими же точными и мощными, как прежде. Тей много раз противостоял магистру в тренировочных дуэлях и прекрасно знал, какие приемы тот предпочитает использовать в бою. Его обычная тактика — неуклонный напор, широкие и выверенные выпады, могучий удар с замахом назад...       Сейчас тоже было так, но все же… все же как-то необъяснимо по-другому. Тей тотчас почувствовал это. Напирая на своего бывшего товарища, он как будто пытался сдвинуть с места тяжелую скалу. Кайло Рен воистину изменился! Сама Сила вокруг него текла не так, как прежде. Неистовый, неконтролируемый поток преобразился в нечто иное, не столь яростное, но более размеренное и опасное.       Бен бил наотмашь, широко и уверенно, заставляя Тея лавировать, то и дело подпрыгивать и крутиться на месте.       — И что же дальше, Бен? — выкрикнул Тей, тяжело дыша и уродливо кривя губы. — Предположим, ты убьешь меня, тебе и вправду не составит труда сделать это. Предположим, сарлакк не сожрет нас обоих, и ты выйдешь победителем из этой схватки. Но тебе тут же придется спускаться в яму снова и драться с братом Мейлилом, а затем еще и еще… твои силы не безграничны, брат. Рано или поздно ты все равно погибнешь. Достаточно лишь пропустить один удар. Или не заметить щупалец монстра, подбирающихся к твоим лодыжкам.       Кайло не отвечал. Искры падали ему на лицо, которое казалось в отсветах красного и золотого еще бледнее, чем прежде.       Меч Тея взлетел над ним для прямого удара сверху. Бен блокировал удар, и, собравшись с силами, отбросил противника подальше телекинетическим толчком. Тей упал на землю метрах в трех от Кайло и, упади он еще на полметра дальше, он бы наверняка напоролся на один из шипов.       — Если бы ты умел видеть хоть немного наперед, братец, — усмехнулся Бен, играючи размахивая сейбером. Как когда-то на «Старкиллере» в поединке со штурмовиком-предателем, Кайло Рен изображал хищника, который желает развлечься с добычей, прежде чем сожрать.       Он сделал шаг в сторону Тея, затем еще и еще, неторопливо и неуклонно. Золотистое лезвие рисовало в воздухе восьмерки.       — Если бы ты задал себе тот же вопрос, что задаешь сейчас мне, ты не стал бы устраивать эту убогую революцию и делать из ордена посмешище. У многих наших братьев были женщины. Встречались и те, кто тайком заводили семьи, но ни один не предавал своих братьев из-за шлюхи, как это сделал ты, Тодди Барр.       Тей внимательно следил за пируэтами вражеского сейбера, за причудливой игрой искрящегося лезвия, сосредоточенный и как бы загипнотизированный видом неотвратимой опасности. Но вот, он стиснул зубы и с внезапно сильным напором двинулся на противника, осыпая его порывистыми, короткими ударами. Словно ворнскр, сорвавшийся с цепи. Его рваные — взад-вперед — движения навскидку больше всего напоминали приемы Джем Со, однако казались слишком грубыми и неточными даже для четвертой формы, подразумевающей стремительность и силу.       Признаться, Бен никак не ожидал столь резкой и столь быстрой перемены в своем противнике. Что в его словах вызвало такую сильную бурю? Как он сумел угодить прямо в цель, хотя бил наугад, не очень-то примеряясь? Он сам не знал. Он был в растерянности. На мгновение он даже опешил. Он чувствовал, что вовсе не страх ведет Тея, а какое-то всеобъемлющее негодование.       — Неужели ты до сих пор не понимаешь ничего?! Девка? Я предал лучшего друга, своего брата в ордене, из-за Чалы? Ха! Да пусть она и все женщины катятся на корм ранкору! Крифф!..       На сей раз Бен едва успевал отражать его натиск. Упираясь ступнями в землю, он осторожно скользил вниз по склону.       Наконец его ноги отыскали более-менее надежную опору в виде крохотной выбоины. Бен остановился. Он поднял руки высоко вверх, удерживая клинок в оборонительной позиции, и лицо Тея, искаженное яростью, оказалось прямо перед ним. В следующий миг алая вспышка пронеслась перед глазами, и ноздрей коснулся резкий запах паленой плоти. Бен застонал сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не завыть в голос. Сквозь навернувшиеся на глаза слезы боли он различил красное лезвие, которое вошло ему в плечо под самую ключицу.       Через мгновение меч Тея потух.       Бен с трудом заставил себя держаться на ногах. Что бы дальше ни произошло, он знал, что обязан встретить следующий удар стоя. Отступать некуда. Стоит ему лишь на мгновение не удержать равновесия — и его поглотит прожорливое чрево сарлакка.       Тей, однако, не стал бить. Он отступил на шаг. И вдруг, запрокинув голову, закричал.       Закричал, что есть мочи, до хрипоты, до потери голоса. Как одержимый. Как человек, лишившийся рассудка. Как дикий зверь. О Сила, сколько лет он давил в себе этот крик! Сколько лет держал в своей душе яд боли, ярости, бессилия! Сколько лет его душа втайне исходила слезами!..       Бен смотрел на него, широко распахнув глаза, и казалось, только изумление не дает ему лишиться чувств. Вот теперь, догадался он — догадался, быть может, потому что и сам был куда ближе к такому состоянию, чем ему хотелось бы думать, — Тей по-настоящему дал слабину. Ему выпал удачный момент. Сейчас бы добить раненого врага — и дело с концом. И все же, Тей не сделал этого, и даже не давал понять, что собирается сделать, а вместо этого кричал диким, нечеловеческим криком, как хищник угодивший в западню.       Почему?       Ответ прост. Тей понял, что не способен на убийство. По крайней мере, не так — в прямом столкновении, лоб в лоб. Строить козни за спиной или даже бросить погибать от ран — это, в конце концов, другое дело! В отсутствии Кайло легче было убедить себя, что он всего лишь воздает убийце по заслугам. Но сейчас, когда Кайло был прямо перед ним, Тей видел вопреки всем своим внутренним зарокам, не только убийцу. Он видел брата — и его рука опускалась сама собой.       Кто-то быть может и назовет это трусостью. И будет, наверное, прав.       — Убей меня, — прошипел Кайло на остатке сил хрипло и зло.       Он знал — они оба знали, — что вдвоем им не суждено вырваться из ямы. Они сами определили для себя такие условия — или один из них, или вместе, живые или мертвые, но они обязаны накормить собой монстра, обитающего здесь. Ничто не могло изменить этого, как нельзя изменить прошлого.       Тей судорожно замотал головой.       — Ты и вправду ничего не понял? — К своему удивлению, Бен отметил резкую перемену в его голосе. Предатель вдруг заговорил с сухой, запекшейся болью. Почти с мольбой. — Я любил тебя, как брата, Кайло. Все эти годы, все криффовы шесть лет, что мы провели бок о бок, и пусть Сила будет мне свидетелем, ни один из этих остолопов там, наверху, не любил тебя и не восхищался тобой так, как я!       Бен не говорил ничего, он был сосредоточен лишь на том, чтобы удержать равновесие и судорожно зажимал пальцами свежую рану, чтобы ноющая боль не позволила ему потерять сознание.       Вдруг он покачнулся, бархатные глаза опасно закатились. Еще мгновение — и бывший магистр, потеряв равновесие, рухнул бы прямо на дно, в хищно разинутую пасть, однако Тей тут же оказался рядом и ухватил его за локоть здоровой руки, подтащил к себе, повыше.       В этот момент, хотя Бен из-за слабости, скорее всего, ничего не заметил и не почувствовал, Тей на долю секунды благоговейно припал губами к его раскрытой ладони. С видом тупого, исступленного обожания и с голодной жадностью, как человек, которому впервые за долгое время дозволили прикоснуться к самому драгоценному.       — Вспомни, с самого первого дня нашего знакомства я был твоей правой рукой. Твоим другом и братом — и не только потому что так предписывал церемониал. Нет, мы с тобой были близки еще и по духу. Ты не мог забыть, не так ли, брат? Для остальных ты был ожившей святыней, потомком Избранного — и только-то! Впрочем, твоему тщеславию, может быть, и льстила роль ходящей и говорящей иконы, пустого символа… А я... глупый уличный мальчишка с Рилота, когда я попал храм, то впервые поверил, что оказался дома. Когда я встретил тебя, мне хотелось думать, что я обрел семью, уж по крайней мере, настоящего старшего брата. Близкого человека, на которого могу равняться и который никогда меня не подведет. С самого начала я знал, что ты лучше других. Не только сильнее и быстрее, чем остальные, но и смелее, благороднее, добрее... Я видел, что в тебе есть то, чего нет больше ни в ком из нас — и это было для меня, словно вспышка света посреди мрака. Тебе ли не знать, каково для одинокого юнца повстречать того, кому он сможет наконец доверять?       Тей не просил прощения и не пытался оправдаться; казалось, его даже не особо заботит, насколько сейчас брат воспринимает его слова. Все, чего он хотел — это облегчить себе душу. Раскрыть наконец то, что терзало его столько времени.       Он отлично знал, что иного случая ему не представится.       — Знал бы ты, какую рану нанес мне — своему единственному по-настоящему преданному сподвижнику, своему истинному брату — в тот день, когда, упиваясь своей победой, с руками, выпачканными по локоть в крови наших братьев, ты приказал нам вырезать малолетних джедаев. Убить детей. Исподтишка. Не воинов, равных нам. Лучше бы ты, Бен Соло, приказал мне убить себя самого — видит Сила, я бы сделал это с радостью ради тебя! Это было бы с твоей стороны милосердней, чем обрекать меня видеть, год за годом наблюдать, как мой возлюбленный брат, мой товарищ превращается в сумасшедшего убийцу, в зверя, жаждущего крови. Чала… как ты мог подумать, что дело в одной Чале? Нет, братишка… — Тей мягко коснулся его щеки. — Ты считаешь меня предателем, да я и не отрицаю этого. Я предатель! Презренный изменник, который нанес тебе удар в спину. Это так, но подумай, если бы ты знал с самого начала, что движет мной, разве ты бы меня не понял? А окажись ты на моем месте, разве не поступил бы так же?       Кажется, на какие-то доли секунды беспамятству удалось утянуть сознание Бена в иную реальность, полную призрачных образов. Туда, где теплая отцовская ладонь с нежностью ложится на щеку убийцы-сына, смахивая слезы раскаяния, и кажется, Бен вновь слышит знакомый хрипловатый, с нотками иронии, голос: «Эй, малыш…»       — Отец… — беззвучно пролепетали губы Бена прежде, чем он вновь возвратился в сознание.       К реальности, где его касается вовсе не Хан Соло, а предатель.       Предатель, который бросил его погибать на Мустафаре, хотя мог бы явиться на выручку.       Предатель, который настроил против него других членов ордена и пытался настроить даже Рей.       Предатель, из-за которого Кайло Рен лишился той последней опоры, которая еще оставалась у него после всех ужасов плена, после потери Силы и увечья.       Предатель, чья проклятая инопланетная сучка выдала его, Бена, майору Диггону — Бен уже знал об этом, леди Силгал не стала утаивать того, что ей было известно.       Мерзкая тварь! И после всего случившегося он еще осмеливается называть себя его братом, трогать его, как когда-то трогал отец. Бена вдруг охватил неудержимый, судорожный гнев, который был особенно ощутим именно сейчас, на границе между реальностью и больным сном. Образ Тея как будто пытался вытеснить образ Хана с его священной жертвой во имя души сына, подменить его собой. Украсть его чистоту и величие.       Нет, этому не бывать!       Бен распахнул глаза — и вид этих глаз, полных безумного огня, заставил Тея отшатнуться. Кажется, бывший магистр все еще пребывал во власти бредовых фантазий. Его руки тряслись от слабости, но бессознательная ярость каким-то сверхъестественным образом придавала ему сил. Бен крепче стиснул рукоять меча. Золотистое пламя вновь воссияло над бездной, и Тей едва успел при помощи Силы отвести тяжелый рубящий удар.       Сквозь пелену полубеспамятства до слуха Бена донесся голос, полный недоумения, разочарования и печали:       — Погляди на себя, брат. Погляди, во что ты превратился! Марионетка, готовая умереть или убить, стоит только этому чудовищу, Сноуку, приказать тебе. Бессильная, безвольная, безмозглая. Таким ли ты был, когда впервые попал в храм? Или когда в сиянии Силы провозгласил себя магистром? Это ли тот юноша, за которым мы шли, которому верили, которым были опьянены? Ты погряз в собственном тщеславии, ты стал бледной тенью себя самого…       Но Бен уже не слышал его. Он продолжал наносить удар за ударом, отдавшись целиком неконтролируемому гневу, темной энергии, которая теперь исходила от него горячими, обжигающими волнами. Темная сторона торжествующе звучала в каждом его вздохе. Бархатные глаза отражали пламя меча — и сами казались золотыми.       Он больше не задумывался, не желал задумываться о том, что движет Теем на самом деле. В конце концов, кто мог ручаться, что за его трогательной речью не притаился соблазн воспользоваться слабостью противника и его доверием, чтобы окончательно одержать верх? И если Тею удалось преодолеть этот соблазн один раз, вовсе не обязательно, что ему удастся и вновь. Но пусть даже его горькое признание в самом деле прозвучало от чистого сердца, какая теперь разница? Что это изменит?       Рилотский ублюдок осмелился, пусть и неосознанно, покуситься на святыню, запятнать ее грязью собственной трусливой и подлой душонки — это обстоятельство не было, конечно, самым главным, но именно оно переполнило чашу терпения Бена, по-настоящему распалив его.       Все стало понятно и очевидно. Что значит Тей рядом с духом отца, который, должно быть, сейчас незримо наблюдает за ними из-за границы жизни? В свете этого нового неожиданного сравнения братская любовь Тея казалась не более чем куском льда, который растворяется в потоке настоящей живой воды, текущей и журчащей — именно такой была любовь Хана, истинная родственная любовь, где есть место жертвенности, но не подлости.       Не сразу, но все же Тей, видя, что выбора нет, и ему придется защищаться, активировал меч. Клинки снова скрестились, ворчливо шипя, и Тей с усилием направил золотистое лезвие в сторону за мгновение до того, как оно вплотную подобралось к его шее.       — Не надо брат, опомнись! — кричал он, исходя слезами обиды.       Ему приходилось отступать, все больше приближаясь ко дну и к пропасти. Здесь щупалец сарлакка было куда больше. Они окружили добычу плотным зарослями. Они копошились кругом, будто гигантские черви, и обоим рыцарям едва хватало скорости, чтобы ежесекундно уворачиваться и не угодить в ловушку.       Несомненно, чудовище давно заметило их борьбу, и теперь пыталось не упустить своего.       Кайло неотступно преследовал предателя. Даже раненый, на исходе сил он в ослеплении злобы продолжал нападать, подавляя любые попытки защититься чередующимися с бешеной скоростью выпадами, пока в очередном столкновении лезвие красного меча не заискрилось и не потухло. Похоже, Бену удалось повредить главную фокусирующую линзу, отчего излучение кристалла перестало собираться в единый «пучок». Ставшая ненужной рукоять выпала из ладони Тея.       Продолжая пятиться, тот еще какое-то время парировал удары Силой. Наконец его защита окончательно ослабела, и Тей, не выдержав ожесточенной атаки, упал на одно колено и выставил вперед ладонь.       — Кайло, не надо! Пощади!..       Резкий удар сапога в челюсть заставил Тея повалиться назад. Лишь в последнюю секунду тот сумел удержаться над бездной и распластался на пологом склоне, с трудом цепляясь всем телом за малейшие неровности на бортах каньона.       Бен навис прямо над ним. Тей с трудом повернул голову. Из его рассеченной губы сочилась кровь, слабой струйкой стекая на подбородок.       — Пожалуйста… — почти беззвучно произнес поверженный рыцарь.       Однако меч Кайло уже взлетел для решающего удара.       «Нет, брат, не все можно простить. Не трать понапрасну слезы и не унижайся. Твоя любовь не оправдывает преступления, которое ты совершил. Напротив, лишь усугубляет его. Уж я-то знаю...»       Эти мысли промелькнули в воспаленном мозгу Бена за мгновение до того, как отрубленная голова его противника кубарем скатилась вниз, поднимая пыль. Тело еще держалось несколько мгновений, пока мышцы не ослабли, но в конце концов и оно, последнее, что осталось от Тея, кануло в пропасть.       Бен медленно и устало погасил сейбер.       «Чтобы одолеть Сноука, тебе необходимо будет вновь стать Кайло Реном».       Нет, на этот раз было не так тяжело, как тогда, над осциллятором. Но, крифф, подлец Тей все же добился своего! В какой-то момент Бен отчетливо увидел в нем, словно в кривом зеркале, самого себя. Прозрел в его предательстве странное, неказистое отражение своего предательства. И что хуже всего, он вновь вынужден был поступить так, как поступил бы Кайло...       Бен смежил веки, уже не находя в себе сил беспокоиться ни о чем. Даже о монстре внизу, будь он проклят. После бури наступило странное затишье. Гнев сменился отрешенностью. Ураган, внезапно поднявшийся в душе, лишил его последних сил, и сейчас, полностью истощив в себе ненависть и злобу, Бен чувствовал себя не просто опустошенным, он как будто разом постарел на сотню лет. Слабый ветерок ласкал его лицо. Сознание ускользало…       Когда нечто обвило его ногу, вцепилось мертвой хваткой, стремительно волоча вниз, он даже не подумал сопротивляться. Обессиленный, он потерял опору и, сделав кульбит в воздухе, устремился ко дну. Последнее, что сохранилось в его памяти, это доносящийся снизу голодные рев и скрежет.