Сердце бури

      Старательно подавляя дрожь в руках, Рей выключила двигатели и облегченно откинулась на спинку пилотского кресла. Вид бесконечных барханов, желтеющих по ту сторону лобового стекла, сам по себе вызывал у нее непроизвольный трепет.       Джакку. Вновь Джакку.       Ненавистная, грязная, жестокая, невыносимо смердящая безнадежностью помойка. Вот оно, то прошлое, от которого она бежала. Чего она никак не могла предвидеть, по крайней мере, с тех пор, как покинула малакорский храм — с тех пор, как тайна ее прошлого открылась ей самым удивительным и жутким образом, — так это того, что однажды ей придется возвратиться сюда.       Тем более, сейчас. Одной. Беременной.       Крифф!       На миг она закрыла лицо ладонями, судорожно потирая веки, как делают, чтобы прогнать тяжелое и тревожное наваждение.       Когда-то детская надежда на чудо намертво приковала Рей к Джакку. Цепи призрачных иллюзий стали для нее и злом, и благом — эти иллюзии пятнадцать лет помогали ей выживать, но они же держали ее, как рабыню, в этом проклятом месте, не давая сбежать. В детстве ей казалось, что однажды тайна ее происхождения должна раскрыться сама собой. Что родители просто прилетят за нею — и неважно, кто они и что заставило их бросить ребенка погибать в пустыне. Главное, что ненавистная навозная яма наконец останется позади. Но сейчас выходит ровно противоположное. Оказалось, что главная тайна ее жизни скрыта не где-то в далеких краях, на острове у океана. Она здесь. И чтобы разгадать ее Рей Соло вновь придется явиться к самому истоку своей, во всяком случае, обозримой истории.       Тяжело передвигая ноги, Рей миновала ворота аванпоста и направилась прямиком к лавке Ункара Платта. Пусть они расстались с бывшим работодателем не лучшим образом (а Ункар Платт не из тех, кто быстро забывает обиду), однако полтора года назад он слыл самым зажиточным воротилой к югу от Гоазоана. Всем известно, что в его лавке можно найти любое барахло, какое только душа пожелает.       А если Платт пожелает припомнить старую обиду… что ж, значит Рей не напрасно припрятала под складками плаща световой меч и бластер, когда-то подаренный Маз. Она не настолько безрассудна, чтобы соваться безоружной в хорошо знакомую ей клоаку. К тому же, она давно привыкла не расставаться с сейбером, как когда-то не расставалась с боевым посохом.       Кажется, за полтора года она успела порядком отвыкнуть от здешней жары и от смрада, наполняющего узкие улочки. Солнце беспощадно пекло, усиливая и без того невыносимую смесь запахов гнили, пота и испражнений животных — в основном, хаппаборов, которых некоторые местные жители использовали как ездовых или вьючных животных. Пару раз Рей чувствовала, что к горлу поступают рвотные позывы, но смогла удержаться, судорожно глотая слюну.       Откуда-то из тени очередного холщового, покрытого дырами навеса слышался требовательный плач младенца. Рей хорошо знала эти разрывающие душу звуки, от которых отчаянно хотелось закрыть руками уши. Пронзительный вопль голодного маленького существа не перепутать ни с чем.       У лавки привычно толпился народ. Мусорщики, нагруженные барахлом, словно стая голодных ворнскров, собрались у небольшого оконца, которое сейчас было закрыто — видно хозяин решил сделать перерыв, наплевав на толпу работников, к которым он всегда относился, словно к обычным попрошайкам.       Рей вспоминала, как она сама когда-то тащила утиль, найденный в пустыне, к этому самому оконцу. Как оттуда на нее смотрела бесформенная морда кролута и как Платт лениво ворочал языком, будто нарочно тянул время, чтобы поиздеваться над нею. Наконец раздавался вердикт — и владелец лавки протягивал ей заветные пайки. Пакеты с сублимированным хлебом, ради которых она трудилась по нескольку дней, с риском для жизни обшаривая старые корабли. После всех тягот эта скудная еда казалась даром провидения, хотя Рей знала, что «выручки» едва ли хватит даже на два дня...       Сила… сейчас Рей казалось, будто все это было вовсе не с нею. Словно в другой жизни или в каком-нибудь дурацком сне.       Мусорщики хмуро поглядывали на молодую женщину в чистой добротной одежде — на ней был плотный белый комбинезон и кожаный пояс с кобурой, плечи закрывал светло-серый плащ, падающий складками до самых икр, а на левом плече поблескивала стальная фибула; у бедра покачивалась широкая сумка. Их полные голодной зависти взгляды заставили Рей сполна ощутить, каково приходится сытому заезжему в этих местах — каково пришлось, например, девятнадцатилетнему Бену, когда он в одиночку сунулся на улицы Ниима. Они как будто раздевали ее глазами. И выворачивали на ней карманы.       Она осторожно прошла мимо толпы и устремилась ко входу в лавку.       У двери ей преградил дорогу матерый гаморрианец, которого Рей не доводилось видеть никогда прежде — видно, в шайке Платта он был новеньким. Толстая, с крупными порами, кожа на его сморщенном свиноподобном лице отливала желтизной, а передние клыки были такими длинными, что едва не упирались в края огромных свирепо раздутых ноздрей. Предупредительно вскинув повыше свое оружие — нечто наподобие булавы, — он недружелюбно пробасил:       — Куда идешь?       Рей даже не вздрогнула. Задрав голову, она спокойно посмотрела в узкие щелки его глаз, окруженные крупными сальными складками.       Ее рука промелькнула перед ним в одно мгновение.       — Я — клиент, — произнесла Рей негромко, но вкрадчиво. — Пропусти. Хозяин меня знает.       Гаморреанец тотчас опустил оружие.       Рей с улыбкой кивнула ему напоследок:       — А ты — хороший слуга. И довольно неглупый, как я погляжу...       «Свинья» прорычала что-то в ответ. Вряд ли этот парень угадал иронию в ее голосе, а даже если и угадал, ему, кажется, не было до этого никакого дела.       Ункар Платт сидел за столом, попивая что-то едко пахнущее из широкой кружки. Его рыхлые телеса, которые, казалось, только увеличились за минувшее время, лежали поверх стола. Подкожная жидкость заставляла складки обрюзгшего тела слабо колыхаться при каждом движении. Локоть единственной руки тяжело упирался в пузо; культя, оставшаяся от второй, бессильно болталась, кое-как перевязанная красной тряпицей*.       Что ж, война диктует свои условия. Еще на Нал-Хатте Рей доводилось слышать, что с началом открытых боев спрос на биопротезы во Внешнем кольце сильно возрос. А значит, возросла и их стоимость — настолько, что даже один из самых зажиточных дельцов с Джакку не мог позволить себе подобной роскоши.       Заслышав шаги, кролут повернул голову. Рей встретила его недоуменный и, как обычно, настороженный взгляд, не поведя и бровью.       — Да? — выдавил Платт после небольшой паузы. — Чего нужно?       Рей потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, что тот попросту не узнал ее. Еще несколько мгновений она молча смотрела на отвратительную тушу, думая, что так, возможно, даже лучше. Однако потом честность пересилила. Видимо, Бен заразил ее своей глупой привычкой...       — Неужели я настолько изменилась? — спросила она, не тая насмешки.       Платт слегка приподнял голову и пристальнее вгляделся в ее лицо. Рей замерла с сосредоточенным видом, затаив дыхание.       Наконец в его глазах наравне с недоумением забрезжило слабое, робкое узнавание.       — Ба! Неужто ты, Рей?       Она ответила хладнокровным кивком.       Платт вновь пробежался глазами по ее фигуре, в которой давно пропала прежняя нездоровая худоба. Наметанный глаз наверняка подметил и дорогую чужеземную одежду, и аккуратно причесанные короткие волосы.       Но были в ее облике и другие изменения, о которых сама Рей, скорее всего, даже не подозревала, но которые преобразили ее куда сильнее, чем прическа и одежда. Нечто мрачное и опасное, чего ограниченный барыга, вроде Ункара Платта, наверное, никогда не смог бы полноценно осмыслить — однако именно оно, это самое тайное «нечто», в первые же секунды вызвало у него ступор, если не сказать испуг. В ее движениях появилась холодная уверенность и даже властность. Все в ней — и походка, и осанка, полные мягкой грации хищника, и настороженный взгляд, — носило отпечаток скрытой угрозы.       По-видимому, не сумев измыслить ничего более подходящего, кролут буркнул:       — Что, нашла себе богатого дурака?       Рей тотчас отметила убогую попытку скрыть страх за грубой похабщиной.       — Полагаю, это не твое дело, — ответила она, улыбнувшись.       — Все вы одинаковы, — продолжал он, словно вовсе не услышал ее слов. — Дэви, ты… дешевые потаскухи, которые легко ведутся на богатые тряпки и блестящие побрякушки! Я всегда знал… даже когда ты корчила здесь неприступную добродетель, я знал, что ты просто набиваешь себе цену. Дай-ка угадаю. Ты легла под того старика, с которым прилетела на Такодану? Или под его приятеля-вуки?       Оскорбления не заставили Рей изменить спокойному тону.       — Как бы то ни было, я не прогадала. Как видишь, моя цена и вправду оказалась выше, чем у других.       Кажется, Платт попросту не нашелся, что сказать, и это вызвало в его душе прилив бессильной ярости.       — Тогда какого хатта ты здесь забыла, стерва? Пошла вон! Ступай, дальше отсасывай своему олуху. Ты хоть знаешь, — прибавил он с усмешкой, — сколько раз после того случая на Такодане я обещал себе размазать по стенке твою смазливую морду, если ты попадешься мне еще хоть раз?       — Не сомневаюсь, — только и ответила Рей.       — Слыхал, тобой интересуется Первый Орден? Твое счастье, что в наших краях никто в здравом уме не станет связываться с имперцами. Я лично взял бы тебя за шкирку и бросил штурмовикам, если бы не боялся, что они спалят заставу, как Тид или Лессу. Ты, продажная дрянь, угнала мой корабль. Ты похитила моего дроида, а потом…       — А потом мой друг оторвал тебе руку, которой ты, очевидно, не очень-то дорожил, иначе не стал бы связываться с вуки, — бесстрастно окончила Рей. — Тем более что тот дроид был вовсе не твой. Твоя шайка попыталась забрать его у меня силой. Вот только ты не учел, что всегда отыщется кто-нибудь более сильный…       На сей раз гнев пересилил боязнь. Широко замахнувшись, Ункар Платт запустил в нее кружкой с остатками пойла.       Рей ожидала чего-то подобного. Она и не подумала пригнуться — вместо этого ее рука, уже давно поглаживающая под плащом рукоять сейбера, сделала резкий выпад вперед.       Дымящиеся осколки кружки с легким звоном приземлились на пол.       Одно из белоснежных лезвий остановилось в нескольких миллиметрах от жирного подбородка кролута. В эти мгновения Рей напоминала осу, которая выпустила жало. Ее боевые движения были подчинены какой-то безжалостной точности.       — Хочешь «размазать мою морду по стенке»? Давай, попробуй! — Она плотнее сжала губы. — Но учти, я — Рей Соло, последний джедай — сражалась с куда более сильными соперниками, чем ты. И сумела одолеть их всех.       Платт, кажется, начисто лишился дара речи. Он смотрел в ее глаза, полные темного огня, и часто моргал, издавая при этом странные булькающие звуки. Недоброе предчувствие, нахлынувшее на него тотчас при виде незваной гостьи, обрело реальные черты. Несчастному старьевщику оставалось только гадать: что могло так невероятно преобразить замухрышку, выросшую на его глазах? Когда и как она успела превратиться в обученную джедайку?       Наконец Рей рассудила, что пока с него достаточно.       — Успокойся, — небрежно бросила она, погасив меч, — я здесь не для того, чтобы ворошить прошлое. Я пришла к тебе как покупатель, и собираюсь достойно заплатить за твои услуги. Мне нужны рабочие дроиды, способные вести раскопки. Чем больше, тем лучше. Качество не так уж важно, но если попытаешься всучить совсем уж бракованные железяки, как ты это любишь, я распознаю обман. Сам ведь должен понимать…       — К какому сроку тебе нужны дроиды? — несмело осведомился Платт, когда дар речи вернулся к нему.       — К завтрашнему дню, — отрезала Рей. — Доставь их в окрестности Кратерграда, на плато Жалобной руки.       — Одного дня не хватит.       — А ты попытайся. За спешку я доплачу.       Она сняла с плеча сумку и бросила на стол. Внутри что-то многообещающе звякнуло.       Криво усмехнувшись, Рей расстегнула ремни. Ее рука углубилась в недра сумки и извлекла на свет небольшой — с половину человеческой ладони — слиток. Его гладкая поверхность отражала солнечные лучи, проникающие в комнату из маленького оконца под потолком, и переливалась всеми оттенками золота.       Существу, настолько искушенному в вопросах валюты различных миров, как Ункар Платт, не потребовалось объяснять, что это. Ему ни разу не доводилось видеть слитки из ауродия* — самого ценного из благородных металлов в галактике; торговец барахлом с нищей планетки мог только мечтать о такой чести. Однако он много слышал о древних монетах из ауродия, каждая из которых стоит, как десяток его лавок, и о прекрасных ауродиевых статуях, которые, по слухам, украшают дома высшей галактической знати — монархов и сенаторов. Говорят, одна такая статуя была у какого-то хатта, который очень гордился ею и кичливо показывал всем…       Но на этом чудеса не закончились. Рей положила слиток на край стола и вновь углубилась в сумку. Еще один слиток — точь-в-точь такой же, как предыдущий — опустился рядом. Затем еще и еще…       Ункар Платт смотрел во все глаза. Его страх никуда не ушел, но теперь в душе кролута разгоралась еще и жажда наживы. Жадность была для него чем-то вроде религии; слитки из ауродия представлялись ему идолами, которые в одночасье завладели им без остатка.       Рей не ошиблась в расчетах. Она наглядно показала кролуту, что его ждет, если он осмелится пойти против нее. Теперь она хотела продемонстрировать, что будет, если он согласится сотрудничать.       — Я знаю, тебе не по вкусу галактические кредиты. И ты прав. Драгоценные металлы всегда были надежнее. А особенно сейчас, в разгар войны.       Так захотел Лэндо Калриссиан — чтобы они с Беном тоже могли пользоваться его сбережениями. Ловкий беспинский делец ухитрился, пока они были на Нал-Хатте, превратить свои денежки из республиканских датариев, контролируемых Банковским кланом, в более надежную валюту. Ауродий испокон веку высоко ценился по всей галактике, и особенно во Внешнем кольце, где во многих мирах кредитные чипы вообще были не в ходу.       В последний день перед их отъездом Лэндо вновь отогнал «Тень» на Нар-Шаддаа, чтобы продемонстрировать своим спутникам, что он здесь не терял времени даром. Честно говоря, Рей раньше даже понятия не имела, что у хаттов тоже есть свои банки. В одном из таких банков, в центре Кореллианского сектора Луны контрабандистов, Калриссиан — а вернее, некий «Гридо», как он представился дроиду на входе, — арендовал помещение для хранения ауродиевых слитков.       Он показал хранилище Бену и Рей и сообщил им пароль для доступа. Часть этих средств он собирался использовать, чтобы набрать наемников и попытаться отбить назад Беспин. Но если он проиграет, если его не станет… тогда Лэндо пожелал, чтобы половина этих денег досталась «детям» и Лее, если им удастся вызволить ее, половина же — Сопротивлению, которое сейчас нуждается в любой помощи.       Рей вновь застегнула сумку, оставив лежать на столе с десяток слитков общей стоимостью больше, чем вся застава Ниима вместе с кораблями, техникой и прочим скудным имуществом ее жителей.       — Это половина, — сухо изрекла она. — Получишь еще столько же, когда дроиды будут у меня. Не смей никому говорить о нашей сделке. Если приведешь штурмовиков, ты об этом пожалеешь — обещаю тебе, — и пожалеешь очень скоро. Однако учти, Первый Орден вряд ли заплатит тебе такую же цену.       Платт молчал, совершенно ошарашенный увиденным. Да, криффова ведьма ясно дала понять, что предлагает прибыльное дельце. Но чутье так же подсказывало ему, что это дело довольно опасно.       — Всем известно, что плато Жалобной руки — гиблое место, — наконец несмело произнес он.       Когда-то там находились угольные шахты, принадлежащие каким-то приезжим шишкам. Здесь, по другую сторону Гоазоана, об этих предприятиях было известно лишь то, что их хозяева не гнушаются использовать рабский труд. Некоторые жители Ниима продавали им своих детей, которых не могли прокормить.       Но сейчас те шахты вот уж шестнадцатый год как заброшены и начисто занесены песком. Что заставило хозяев «свернуть лавочку» и убраться восвояси, до сих пор точно неизвестно. Среди мусорщиков гуляло множество самых разных предположений. Поговаривали, что там «нечистая земля», что работники шахт разбудили каких-то духов пустыни. Но даже среди тех, кто считал эти слухи ерундой, не находилось желающих самим отправиться на плато, чтобы проверить, что же там действительно не так.       Рей равнодушно пожала плечами.       — Каждому, кто хочет крупно заработать, приходится рисковать. Сколько лет ты просиживаешь штаны в этой лавке, пока другие надрываются в пустыне за гроши? Но на сей раз или потрудишься сам, или ничего не получишь. В конце концов, протезирование стоит приличных средств. Уж поверь, я знаю, о чем говорю…       Кролут не отвечал, продолжая попеременно глядеть то на Рей, то на предлагаемый ею «задаток». Его захватили лихорадочные раздумья. Признаться, он всей душой хотел послать наглую девицу куда подальше хотя бы из чувства мести — и возможно, при иных условиях так и сделал бы. Однако приходилось признать, что Рей удалось порядочно напугать его. С такой сумасшедшей лучше не спорить. Теперь она — джедай, она скрывается от Первого Ордена. Какой смысл ей оставлять в живых того, кто видел ее, кто знает, где ее искать (и на кого, к тому же, она имеет крепкий зуб)? Нет, в его же интересах играть по ее правилам. Тем более, что ауродий — это, как ни крути, достойный аргумент.       Решив, что пауза излишне затянулась, Рей взяла со стола один из слитков и показательно потрясла им в воздухе.       — Так я могу убирать их обратно?       — Нет, — сдавленно рыкнул Платт. И добавил: — Много дроидов я тебе не обещаю, и за качество ручаться не буду. Но у меня есть с полдюжины старых имперских инфорсеров*, перепрограммированных под рабочих. Они на складе, к западу от заставы. Надо только проверить их работоспособность. Я попытаюсь успеть к завтрему, раз уж тебе так заблажилось, хаттова девка...       Рей по-прежнему не реагировала на его колкости.       — Это все, что мне нужно, — коротко ответила она.       Внезапно плазменный клинок вновь ожил в ее руке. Рей угрожающе сделала шаг в сторону Платта.       — Я хочу, чтобы ты знал — знал и полностью отдавал себе отчет в своих действиях. Речь сейчас идет о будущем моего ребенка, иначе я бы ни за что не вернулась на твою помойку. Поэтому если ты, поганая мразь, подведешь меня — если попытаешься сбежать сейчас, получив задаток, или расскажешь хоть кому-нибудь, что я была здесь, — клянусь, я переверну все миры. Я достану тебя из любой дыры, где бы ты ни прятался, и мой меч вспорет твое толстое брюхо.       Наверное, если бы она видела себя со стороны, отчаянную и грозную, бесстрашно сыпящую угрозами в лицо Ункару Платту, то, вероятно, и сама бы себя не признала.

***

      — Расскажи мне про Икс’аз’Р’иия.       Рей слегка приподнимается на локте и смотрит на мужа с какой-то игривой растерянностью. Она никак не ожидала такого вопроса. Однако с другой стороны, сейчас — когда в окна бьет ливень, а у пристаней водного города грохочут штормовые волны; когда в их спальне приглушен свет, и искусственное пламя в камине бросает на постель таинственные отсветы, — быть может, самое время для страшных историй.       — Это свирепые бури, которые время от времени бушуют в глубине Гоазоана.       — Они и вправду такие страшные?       Рей невесело усмехается.       — Представь себе ураган такой силы, что он отрывает мясо от костей. Представь поток песка, который меньше чем за минуту полностью забивает легкие. И такой ветер может бушевать изо дня в день на протяжении нескольких недель или даже месяцев. Старая Марша говорила, что Икс’аз’Р’иия — это сама ярость пустыни. Это истинное лицо Джакку во всем его безжалостном уродстве. Правда, — чуть помедлив, добавляет она, — в окрестностях Ниима такие страшные бури случаются не часто. Обычно они зверствуют севернее, в открытой пустыне. Когда мусорщики на заставе Ниима говорят «Икс’аз’Р’иия», они чаще всего имеют в виду обычные пустынные ураганы, которые быстро проходят. Настоящую Икс’аз’Р’иия я видела только однажды. «Адскую гончую» накрыло песком в считанные секунды, я не могла выйти наружу больше суток, пока Ивано Троаде и его группа сборщиков утиля меня не вытащили…       На миг Рей умолкает, с шумом выпуская воздух из легких.       Детские кошмары — это нечто, обладающее реальной, ощутимой властью над нами, даже когда мы становимся старше. Страх из детства — ничто иное как «монстр в шкафу». Он таится в глубинах нашего подсознания и дожидается только случая, чтобы наброситься на нас. Часто воображение, свойственное детям, придает какому-нибудь пусть ужасающему, но вместе с тем вполне объяснимому явлению черты непостижимого инфернального зла. В дрожании теней дети видят призраков, в завывании ветра — странную песню смерти, которую поют мертвецы…       Рей было двенадцать лет, когда она чуть было не погибла в своем АТ-АТ, заживо погребенная под слоем песка толщиной почти в два метра. Когда она, сходя с ума, гадала, что быстрее убьет ее — голод или удушье.       Ее память до сих пор хранила воспоминания, от которых иные сошли бы с ума — об огромной песчаной массе, которая налетела, как хищник, и в один присест поглотила старый шагоход вместе с обитающей внутри никому не нужной тщедушной девчонкой. В пляске урагана ей чудилось какое-то злое, могущественное существо; какой-то кровожадный древний дух, перед которым она сама себе казалась ничтожной и совершенно беззащитной.       На ее счастье, среди мусорщиков Джакку существовал негласный закон — даже те, кто в обычных условиях привыкли грызть друг другу глотки ради добычи, объединялись, чтобы сообща противостоять угрозе из пустыни. Когда приходит бедствие, даже самые дикие и свирепые звери помогают друг другу выжить.       Она вновь поднимает глаза на Бена.       — Знаешь, что самое странное. С тех пор я перестала бояться бурь. Просто мне кажется, что никакая из них не может превзойти ту…       — Так вот почему ты начала петь тогда, в грозу на Такодане, — сумрачное воспоминание заставляет Бена улыбнуться.       — Возможно, — кивает Рей. — Но тогда если я и испугалась, то не за себя…       Бен непроизвольно дергается. Он не помнит — во всяком случае, не должен помнить, — как она изо всех сил, всей своей волей, всей душой держала его сознание, не давая ему погрузиться в безумие. Но какие-то ощущения у него все же остались. И наверное, даже сам Бен не понимал, чего больше в этих сумбурных ощущениях — ужаса или счастья.       — Ты как-то упомянула, что у местных племен есть легенда о божестве, которое повелевает бурями. И которое можно задобрить песней.       — Это богиня.       — Именно так — женщина? — похоже, Бен слегка хмурится.       От дотошности в его расспросах Рей все больше становится не по себе.       — Не все так просто, — говорит она. — У богов тидо все божества или женского пола, или не имеют пола вообще. Когда в пустыне поднимается буря, это значит, что Р’иия гневается. Чаще всего ее гнев списывают на то, что бедуины забрели слишком глубоко в пустыню, тем самым посягнув на ее тайны.       — Божеству есть что скрывать? — этот вопрос звучит безо всякого намека на иронию.       С секунду Рей мнется, не ведая, что ответить, и наконец глухо выдавливает:       — Это всего лишь легенда. Для примитивных верований естественно наделять божественной сущностью то, чему не можешь противостоять. А что похоже на грозное божество больше, чем песчаные бури, несущие неминуемую смерть?       — И все-таки я хочу услышать эту легенду, — тяжело выдыхает Бен, глядя прямо ей в лицо. В глубине его бархатных глаз пляшут рыжие сполохи.       Она переворачивается на живот, устраивается поудобнее, высоко задрав ноги и начинает вслух вспоминать все байки, так или иначе связанные с Икс’аз’Р’иия, которые ей доводилось услышать.       В каждой среде есть свои предания. Пираты, контрабандисты, солдаты, пилоты — все они любят пропустить бутылочку пива в конце дня и развлечь друг друга историями, от которых кровь холодеет в жилах, а наутро подтрунивать над товарищами, рассказывая, кто из них обмочил штаны. Сборщики утиля — не исключение. Год от году среди них находились те, кто утверждал, будто где-то по другую сторону Гоазоанской пустоши обитает мстительный призрак, который насылает на людей страшные бури. Масло в огонь подливал и тот факт, что тидо не молились о сородичах, сгинувших в этих бурях, и зачастую боялись даже упоминать о них. С суеверным страхом местные говорили: «Пакуа т’акки та намо» — «Пустыня забрала их души».       Бен слушает жену, не перебивая, с понурым и задумчивым видом. Рей отвечает нарочито беззаботным взглядом и весело мотает ногами вперед-назад.       — У ситхов тоже есть легенды о существах, которые забирают энергию чужих душ, — говорит он вдруг.       — То, что я сделала с Красным?..       — Да, но эти существа вынуждены делать это постоянно. Снова и снова поглощать чужие жизни, чтобы избежать страшных мучений, которые называются Голодом Силы.       От этих слов Рей чувствует прилив какого-то необъяснимого страха.       Голод.       Да, трудно придумать лучшее описание тому, что она чувствовала, когда поддалась зову Тьмы и выпотрошила Шива Рена. Вытянула из него Силу вместе с жизнью быстро и беспощадно. Теплое ощущение энергии, чистой мощи, расходящейся по венам, было так прекрасно, так упоительно!.. Она не могла остановиться. Она хотела больше. Еще и еще…       — Любой чувствительный к Силе может использовать темные техники, чтобы высасывать Силу из других существ, — продолжает Бен. — Но если не остановиться вовремя, навеки заразишься Голодом. Со временем Голод начнет расти. Убийства отдельных жертв будет недостаточно. Например, один из ситхов мог опустошить целые миры, но даже это не насыщало его. — Помолчав, юноша прибавляет несмелым, слабо дрожащим голосом: — Но был и некто значительно могущественнее. Его истинное имя неизвестно, он прославился под прозвищем «Сердце бури»...       Внезапно Рей передергивает. «Сердце бури»… так называют мелких пустынных тварей, которые сосут кровь. Только они, да еще гигантские черви, обитающие, по слухам, глубоко в песках, могут пережить Икс’аз’Р’иия. Совпадение, в котором Рей не находит ничего забавного. Почему-то оно кажется ей странным и даже пугающим.       Улыбка исчезает с ее лица.       — Бен, зачем ты мне рассказываешь все это?       Тот ничего не говорит. Медленно опустив взгляд, он с грустной улыбкой качает головой. Но Рей не обмануть. По его сбивчивому дыханию, по неровной пульсации Силы вокруг него и внутри него она безошибочно понимает, что он в смятении. Более того, он боится.       Да, так и есть. Неистовый Кайло Рен охвачен страхом и подавлен настолько, что, кажется, просто не в силах подобрать слов для продолжения разговора.       Вдруг он в одно мгновение обхватывает ее за плечи. Он прижимает к себе жену с такой неимоверной силой, словно кто-то или что-то в любой момент может вырвать ее из его объятий.       Запальчивое движение говорит больше миллиона пустых слов. Рей уже догадывалась прежде — там, в клинике на Нар-Шаддаа, — что муж скрывает от нее нечто ужасное. Нечто такое, что имеет к ней прямое отношение. Сейчас она готова принять эту невероятную мысль.       Она знает, что у Бена Соло масса недостатков — из-за них Рей в свое время довелось хлебнуть немало горя. Но немало у него и достоинств. И первое среди них — это честность (от которой Рей вообще-то тоже порядком натерпелась, но не в этом суть). Такой человек как Бен не стал бы утаивать от нее что-то без веской причины — и эта причина, какой бы она ни была, сейчас не позволяет Рей злиться на супруга. Скорее она в замешательстве. Она смутно осознает, что лишь нечто из ряда вон могло заставить его молчать.       Однако ее руки живут своей жизнью. Они откликаются порывистостью на его порывистость, жадно обнимая бритую голову Бена. Через Узы он заражает ее своим страхом, и Рей больше ничего не хочет слышать. По крайней мере, сегодня, сейчас. Единственное, чего желает ее сердце — это прижаться к своему мужу так плотно, как только можно, зарыться с ним вдвоем в одеяло — с головой и с ногами — и молча слушать унылую музыку дождя.       Здесь, в теплоте и полутьме, в объятиях любимого так уютно, так спокойно и так хорошо, что она с радостью согласилась бы вовсе не знать ничего, кроме этого. Хотя бы притвориться, что они наконец дома, где им ничего не угрожает. Что их приключения окончены, и впереди только мирная жизнь, наполненная счастьем и спокойствием…       И все же, что-то мешает ей полностью изгнать тревогу. В ее памяти вновь и вновь воскресают слова Бена: «…не думай о прошлом. Не ищи ответы, не гадай, кем ты была раньше. Ты — моя жена. Ты со мной, и я не отпущу тебя. Смотри только вперед».       На следующее утро шторм утихает, но небо над городом продолжает хмуриться.       С утра они с Беном возвращаются к прерванному разговору. И на этот раз Рей явственно осознает не только то, что ее мужу известно о ней нечто, неведомое ей самой, но и то, что он пытается подготовить ее. Подготовить к той правде, которую ему рано или поздно придется ей открыть.       Бен говорит, глядя куда-то в сторону:       — В детстве я слышал, как юнлинги рассказывают друг другу разные истории о Сердце бури, словно обычную детскую страшилку. Я не придавал этому значения, но мастер Люк всегда пресекал подобные разговоры очередной нудной лекцией о необходимости «очистить свой разум» и «не поддаваться эмоциям».       — Любой может стать Сердцем бури? — сосредоточенно спрашивает Рей, деловито подперев щеку кулаком.       Он отвечает вопросом на вопрос:       — Разве каждая погибающая звезда может стать черной дырой? Нет, для этого нужна мощь и определенная природная расположенность.       Рей молча склоняет голову, как бы говоря: «Я понимаю».       — Расскажи, кем был этот человек? Что с ним случилось?       — Никто не знает ни его расы, ни имени. Тем более, никто не видел его лица — если оно у него вообще было. Кто бы ни скрывался за этим прозвищем, «Сердце бури» остался в памяти поколений как безликая сущность, как сам воплощенный Голод.       — Тогда откуда тебе знать, может быть, он — и вправду лишь легенда?       — Знаешь, — усмехается Бен, — зачастую легенды оказываются даже реальнее, чем мы с тобой. Собственно, они — это и есть мы. Наша вера, наши мечтания и кошмары. Джедаи утверждали, что столь могущественного ситха никогда не существовало и не могло существовать. Что их враги намеренно извратили древние тексты, чтобы выдать желаемое за действительное. Но сами ситхи вплоть до самых последних из них — Дарта Плэгаса и Дарта Сидиуса — были убеждены, что Сердце бури — кем или чем он бы ни был — реален. Что он жил когда-то — а значит, жив и сейчас, ведь в Силе ничто не исчезает без следа, лишь изменяется. Впрочем, я говорю «он», почему-то приписывая его к мужскому полу, хотя это могла быть и женщина. И тому даже есть определенные подтверждения…       Рей подавляет смешок, уткнувшись носом в свой кулак. Несмотря на сомнения и трепет, она чувствует, что эта загадочная история из далекой старины начинает все больше ее затягивать. Древность вообще любит овладевать умами и помыслами молодых.       — Значит, самый сильный из адептов Тьмы был женщиной?       Бен пожимает плечами в ответ.       — Любой теории, даже самой абсурдной, можно найти подтверждение — была бы фантазия и хорошо подвешенный язык. Во времена Гражданской войны на Малакоре нашли голокрон, который, если верить слухам, не принадлежал никому из известных лордов ситхов. Говорят, через него вещал некий женский голос. Знания, заложенные в голокроне, были не просто ценными — они были уникальны. И довольно опасны. Именно поэтому голокрон в конечном счете был уничтожен.       — Кем?       — Теми, кто его и нашел. Увы, эта тайна осталась неразгаданной. Иначе, кто знает, может, и всей нашей галактики уже не существовало бы. И мы бы с тобой не коротали утро за этим разговором. — Бен немного нервно трясет головой. — Иногда шутки с Силой бывают плохи. Ой как плохи, Рей! Голод опасен тем, что он поистине не знает предела. Я не зря упомянул черную дыру. Когда могущественное существо пьет Силу из других, оно становится еще более могущественным — и так до тех пор, пока Сила внутри него не разорвет сам вселенский поток, как гравитация разрывает полотно пространства и времени внутри черной дыры. Однажды он начнет бесконтрольно вбирать энергию жизни, пока...       Юноша умолкает на полуслове.       — Пока — что? — переспрашивает Рей, бледнея и кусая губы.       — Кто знает, где этот предел... ясно лишь, что он пролегает далеко за чертой сущего.       Рей тяжело, исподлобья смотрит на мужа. Теперь ей кажется, что она почти поняла, к чему он ведет. Догадка отчаянно стучится в ее разум, однако сумбурные, безумные мысли никак не могут оформиться в слова. В глазах у нее стоят слезы.       — Как все это связано со мной? — Какая-то затравленная злоба сочится сквозь ее голос.       Она не спрашивает, связано ли вообще. Теперь ответ на этот вопрос для нее очевиден.       Поначалу взгляд Бена полон сомнений. Осознание того, что они подошли вплотную к той самой тайне, которую он обязан открыть и которую теперь просто не имеет права скрывать, дается ему нелегко. Возможно, ему кажется, что Рей еще не готова услышать то, что знает он сам. В эти мгновения она ощущает его страх еще острее, чем прежде, — стихийный, необузданный. Такой страх испытывает человек, очутившийся перед раскрытой пастью крайт-дракона. Должно быть, окажись на месте Бена Соло кто-то другой, он уже бросился бы наутек.       Бен осторожно касается ее руки.       А затем, по-видимому, решив больше не медлить, подносит руку жены к своей голове — точь-в-точь таким же жестом, каким она сама однажды пригласила его заглянуть в свои мысли.       Минуя глупые суесловия и тщетные попытки смягчить удар, выбирая выражения помягче, Бен в свойственной ему манере решил выложить все разом и без прикрас.       Рей погружается в его разум медленно и боязливо, как будто входит в холодную воду. У нее захватывает дух. Неизвестность, как хищный зверь, вонзает когти в саму ее душу. Внутри растет желание убежать. Малодушно отвернуться и сказать, что она не желает знать правды. Просить Бена, чтобы он защитил ее от прошлого…       Однако несмотря ни на что она знает, что от себя еще никому и никогда не удавалось скрыться.       Перво-наперво она видит их последнюю ночь на «Сабле». Бен заставляет ее заснуть. И проникает в ее воспоминания...       Она видит, как его охватывает безумие. Как он мечется в отчаянии, колотя по кровати, и горько плачет над нею, мирно спящей, как над покойницей.       Его полные смятения, обрывочные мысли отражают ее недавнюю догадку. Ужас пустыни. Сердце бури. Тайна Галлиуса Рэкса. Таинственное жестокое божество тидо… все эти образы соединены в представлении Бена в одну-единственную точку. Она, Рей, и есть эта точка.       Она рывком выходит из его сознания. На какие-то мгновения ее разум застилает пелена…       … ослепленная ужасом, ничего не видя перед собой, она судорожно размахивает руками и выкрикивает что-то не своим голосом…       … Она приходит в себя на коленях у Бена. Он прижимает ее к своей груди, одновременно удерживая ее руки и ноги достаточно крепкой, жесткой хваткой, как будто опасается, что она может в припадке навредить ему или себе. Обмякнув, Рей зарывается лицом в его рубаху и горько плачет.       Ей хочется верить доводам разума; позабыв обо всем, ухватиться за них, как за спасательный круг. Хочется думать, что все это просто невозможно. Сказки — они ведь на то и сказки, чтобы существовать где-то за пределом реального мира. Нет никакого ситхского божества, которое способно пожирать целые миры и системы. А если и есть, то оно никак не может быть ею. Ведь так? К тому же, Бен и сам не знает, он только догадывается, что такое «тайна Галлиуса Рэкса».       Но все это — лишь слабые, бессмысленные отговорки сознания, столкнувшегося с чем-то доселе непознанным. С чем-то, никак не вяжущимся с привычной картиной действительности. Глубоко в душе Рей понимает, что она не ошиблась. То, что она увидела благодаря Бену — по сути, единственное, чего ей недоставало, чтобы связать историю Киры Дэррис, за которую она некогда себя принимала, с истиной, открывшейся ей впоследствии в склепе малакорского храма. И загадочные слова Сноука… даже они в свете новых обстоятельств обрели смысл. Страшный, ненавистный смысл, от которого Рей всем сердцем хотела бы откреститься.       Теперь понятно, почему Бен посчитал необходимым учить ее прежде всего управлять своими страстями, быть «центром бури», согласно излюбленному выражению ситхов.       Сквозь гул в ушах до нее не сразу доходит слабый шепот Бена:       — Пожалуйста, никогда не возвращайся на Джакку. Пусть тайна песков останется в песках...       Слова, которые никак не соотносятся в ее представлении с решительным, сумасбродным Беном Соло.       — Умоляю, умоляю, Рей… — он касается губами ее плеча. — Не езди туда…       «Я не хочу потерять тебя. Не хочу, чтобы через тебя ужас пустыни вырвался на свободу…» — Он чередует устную речь с мысленной, что свойственно Бену в минуты высшего волнения.       Он молит ее так же неистово, как тогда, на Нал-Хатте. И Рей, не помня себя, дрожа и плача, как безумная, горячо обещает: «Нет, нет, никогда...»       Ей хочется потерять себя, хочется ни о чем не думать. Быть слабой. Быть безвольной. Довериться Бену как мужчине и своему спутнику, и навсегда выкинуть из головы то, что она сегодня узнала. Наверное, подобные желания появляются временами у каждой женщины, по крайней мере, у женщины замужней. Слабость — это разновидность соблазна.       Тогда Рей еще не знала, что следующее утро ей суждено встретить в одиночестве. Проснуться в опустевшей постели от смутного ощущения тревоги, когда Бен, испросивший у леди Акбар один из ее личных каламаринских шаттлов, уже будет мчаться на сверхсветовой скорости к Фелуции.       А вскоре Силгал явится к ней для приватного разговора...       Рей никогда не задумывалась о детях и, честно говоря, вообще имела довольно смутное представление об этой стороне человеческой жизни. Она росла одна. И если добывать пропитание и драться, чтобы защитить себя и свою добычу, ее научила жизнь, то кто мог научить ее тем маленьким тонкостям, которые должна знать каждая женщина? Кто мог объяснить ей все то, что, как правило, объясняют девочкам их матери, когда приходит пора?       До сих пор Рей отлично помнила, в какой ужас она пришла, когда однажды, где-то между двенадцатью и тринадцатью годами, вдруг почувствовала тонкую струйку на внутренней стороне бедра. Тут же ей в голову начали приходить мысли одна страшнее и нелепее другой. Поначалу она испугалась, что могла каким-то образом ранить себя там, потом подумала, что ее, должно быть, изнасиловали, пока она спала. И только спустя два дня Дэви успокоила ее, сказав, что женская кровь — это нормально. Но отныне придется быть поосторожней с мужчинами, если она, Рей, не хочет забеременеть.       Собственно, ее осведомленность по поводу того, откуда берутся дети, этим и ограничивалась. Рей понимала лишь, что беременность как-то связана с сексом и с месячными, но как именно — в такие подробности она не вдавалась. Она никогда не следила за циклом. Иногда у нее не бывало женской крови по два и три месяца, а другой раз месячные могли идти два раза подряд — вероятно, из-за жары, постоянного недоедания и тяжелого физического труда, — но ее это ни капли не беспокоило. Раз или два она слышала от женщин, что в определенные дни между месячными нельзя позволять мужчине кончать внутрь, иначе будет ребенок — собственно, такой метод контрацепции, самый примитивный из всех и самый естественный, был единственным доступным на Джакку, в отсутствие врачей и медикаментов. Рей это было не интересно и не важно. Она не спала с мужчинами и до поры до времени вообще не думала о плотском удовольствии. Поэтому благополучно пропускала мимо ушей все предупреждения о том, что это удовольствие влечет и некоторые затруднения.       Однако когда ее жизнь переплелась в браке с жизнью Бена Соло, Рей было не до забот о нежелательной беременности. Все ее внимание было устремлено к молодому мужу и к его страшной затее. Она боялась за него. Она молилась. Поначалу о том, чтобы он передумал; чтобы Сила даровала ему прозрение, заставила увидеть, какое это безумие — то, что он задумал. Затем лишь о том, чтобы операция прошла, как надо...       Как-то раз, пока Бен находился в клинике на реабилитации, Лэндо, смущенно отводя взгляд и через слово извиняясь, спросил у нее, помнят ли они с Беном о риске нежелательной беременности. Похоже, он давно собирался начать этот щепетильный разговор, однако не мог выбрать подходящий момент.       Тогда слово «беременность» прозвучало для Рей, словно гром среди ясного неба. Оно буквально оглушило ее, заставив вспомнить все обрывочные сведения по этому вопросу, какие только у нее были. Она поняла, что теперь у нее нет иммунитета девственности. И тут же пожалела, что раньше откровенно пренебрегала житейскими премудростями других женщин.       Побледнев, она спросила, как узнать, беременна она теперь или нет. Наверное, Лэндо был не большим знатоком в этой области. К тому же с ее стороны нечестно смущать его еще больше. Но больше спрашивать было не у кого.       Калриссиан пролепетал в ответ что-то невнятное по поводу месячных. Его вопрос о том, когда у нее в последний раз была кровь, не только начисто вогнал ее в краску, но и привел в откровенное замешательство. Рей и не думала считать дни, и сейчас затруднилась бы назвать даже примерную дату.       — Кажется, на Татуине… — ответила она едва слышно, стыдливо потупив взгляд, словно преступник на допросе.       Или на Такодане? Или уже на Беспине? В последнее время их мотало от одной системы к другой так стремительно, что Рей, ко всему прочему, буквально потеряла счет дням.       — Ты думала о том, чтобы поставить чип? — осведомился Калриссиан, слегка усилив напор, хотя по его лицу было видно, что он больше всего хотел бы поскорее уйти от скользкой темы.       Рей непонимающе нахмурила брови.       — Что такое чип?       У Лэндо вырвалось:       — О боги! Ты даже этого не знаешь!       В этот момент Рей показалось, что собеседник готов схватиться за голову.       Делать было нечего. Он принялся сбивчиво объяснять ей, как работает контрацептивный имплантант. Большую часть его объяснений Рей, однако, все равно не поняла отчасти из-за постоянных неловких пауз, сопровождающих рассказ, отчасти же из-за того, что Лэндо, похоже, и сам слабо представлял принцип работы этого устройства.       — Как только у тебя в следующий раз будет кровь, тебе необходимо в первый же день имплантировать чип, — окончил он.       — А почему я не могу поставить чип прямо сейчас?       — Потому что так нельзя! Чип изменяет гормональный фон, если ты уже беременна, это может… — он странно кашлянул. — Может навредить ребенку.       — То есть, может быть уже поздно? — с опаской уточнила Рей.       — Да, именно так.       Рей полагала, что отныне она не сможет спокойно уснуть, пока у нее вновь не начнутся месячные. Но очень скоро переживания о возможной беременности отошли на второй план, уступив новым переживаниям о муже — ведь реабилитация Бена проходила вовсе не гладко, — а потом совсем стерлись из ее памяти. Лишь где-то на краю сознания по-прежнему маячила мысль, что нынешняя менструация должна иметь какой-то особый смысл.       Когда они вновь прилетели на Такодану, Маз, как всегда, комично округлив глаза, многозначительно сказала Рей, что та изменилась. Что свет Силы вокруг нее стал другим — сильнее и ярче, как будто это не одно, а два существа. Но сама Рей не придала значения ее словам. Она подумала, что это — не более чем витиеватый комплимент. Мол, замужество идет ей на пользу.       Признаться, Рей и сейчас до конца не верила, что она может быть беременна. Она выглядела и чувствовала себя так же, как и прежде. Ее не тошнило, не болела грудь, и фигура, кажется, нисколько не изменилась... Отсутствие этих признаков вызвало у нее какое-то мучительное смятение, мрачное ощущение того, что все совсем не так. Беременность не может и не должна протекать настолько гладко. Ребенок, если он и правда был в ней, то сидел, затаившись, как зверь в засаде, никак не давая о себе знать.       Все-таки, она и вправду изменилась. Влюбилась, вышла замуж — и тут же невозможно поглупела. Ей хотелось верить, что теперь все невзгоды позади, что в ее жизни появился наконец кто-то, кто сможет позаботиться о ней. Но это была только иллюзия. Борьба — их борьба, ее борьба — еще далека от окончания. И сейчас, когда они зачали ребенка, эта борьба наверняка начнет набирать обороты. Новый Скайуокер — это всегда новая мощная фигура на поле нескончаемого сражения между добром и злом.       Как же вышло, что они с Беном оказались настолько легкомысленными? Как могли не подумать об элементарном? В течение месяца они заканчивали почти каждую тренировку горячим, животным сексом — стоит ли удивляться, что женской крови Рей так и не дождалась?       Сколько бы Бен Соло ни пытался быть непохожим на Хана, он невольно повторил отцовскую судьбу. Когда-то его родители точно так же позволили страсти затмить разум и позабыть об осторожности. Хан и Лея тоже с головой отдались любви, бросили всех и вся и улетели к звездам. И пусть реальность очень скоро взяла свое, пусть это чудесное мгновение продолжалось недолго — его, однако, вполне хватило, чтобы привести в мир новое существо…       Рей поняла, что теперь у нее уже не получится трусливо спрятать голову в песок, как бы ей ни хотелось продолжать кормиться спасительными иллюзиями. Она сделала то, чего всего несколько часов назад обещала не делать. Тайком от всех, не медля ни дня, она взяла «Нефритовую саблю» и отправилась сперва на Нар-Шаддаа, а затем на Джакку. Чтобы раз и навсегда узнать, что она такое. И что носит под сердцем.