* * *
Квартира оказалась уютной. Фотографии в интернете мне не соврали, всё на них было соответственно действительности. В квартире не хватало кровати и кое-каких бытовых мелочей. На время мне любезно предложили надувной матрас. Но вряд ли мне придётся им пользоваться. Перееду уже после покупки кровати. Своим плодотворным поиском мне хотелось поделиться. >> (14:07) Хочу тебя. Как дела? Я тут снял квартиру. >> (14:39) Ты не отреагировал, и я теперь даже сомневаюсь, а такая ли это радостная новость. Mister Moe (14:58) Хочу тебя. Извини, был урок, не мог ответить. Поздравляю с квартирой. Mister Moe (14:59) Хенке! Mister Moe (14:59) У нас всё в силе в среду? >> (15:00) С моей стороны ничего не изменилось. Mister Moe (15:01) Приходи к восьми на ужин. >> (15:02) Хорошо. До среды, значит. Mister Moe (15:03) Да. К сожалению. Времени нет совсем. >> (15:04) Но я ведь тебе вечером позвоню. Mister Moe (15:06) Когда ж до тебя уже дойдёт, что позвонить и встретиться – две принципиальные разницы? >> (15:07) Заканчивай со своим сложным флиртом. Mister Moe (15:12) Что за симпатичный парень у тебя в инсте? Вы так крепко обнимаетесь. >> (15:13) Это фанаты сегодня приходили. Mister Moe (15:13) И с каких пор ты публикуешь фотографии с фанатами? Это не твой стиль. >> (15:15) Не ищите смысла в инстаграме Хенрика Холма. >> (15:16) Смысла в инстаграме Хенрика Холма – ровно хер да ни хера. Mister Moe (15:17) Сделаю себе футболку с такой надписью. >> (15:18) Давай сразу татуировку. На моих красотках. Mister Moe (15:19) Каких ещё красотках твоих? >> (15:20) Подумай. Mister Moe (15:22) Бляяяя. Что ты несёшь? Mister Moe (15:25) Тату будет выглядеть странно. Из фразы пропадёт слово «хер». Оно же как раз затеряется между булками. Mister Moe (15:27) Но так будет даже правильно. У татуировки появится смысл. >> (15:28) Тарьяй, блядь! Я не пойду больше дрочить на работе! Заканчивай это живо! Mister Moe (15:29) Это же шуточки. >> (15:30) Ты понабрался от меня не самого лучшего. Mister Moe (15:31) Я не набирался от тебя несмешных шуток. Мои смешные. >> (15:32) Мечтай. Mister Moe (15:33) Отвали.* * *
Дом Сандвика Му показался мне незнакомым. Я был тут уже несколько раз, но сегодня всё выглядело неуютно новым. От тревоги я трясся, точно чихуахуа от любого дуновения ветра. Лишь Тарьяй выглядел привычно ослепительно. Я не особо запарился над собственным внешним видом. Оделся скромно, не преследовал цели никого впечатлить, потому что я и без того волновался и казался себе глупым. − Выглядишь замечательно, − сказал я на ухо Тарьяю, когда он пропускал меня на порог. − Ты тоже. − Вот не ври. − Не вру. Ты всегда великолепен. − Подкат засчитан. − Да ты заколебал! К тебе бы только каждую минуту подкатывали! Мы немного потоптались на месте, как два полных набитых придурка, не решаясь поцеловаться. Тарьяй ждал первого шага от меня. Не дождавшись, он не оставил этого без внимания. − Ну? – наконец снедовольничал он. Мой стрёмный поцелуй пришелся куда-то в уголок его губ. Неудовлетворённый теплотой приветствия, Тарьяй закатил глаза и развернулся на пятках. Мы прошли на просторную кухню, соединённую с помещением, где располагался большой стол. Что-то вроде общей столовой, своеобразная «коробка», как сказала бы моя мать. Стоя прямо перед экраном телевизора, мама Тарьяя пила вино и переключала каналы. Неизвестный мне мужчина заводил таймер на духовке. Тарьяй кашлянул, призывая внимание. Я зачем-то повторил за ним. − Добрый вечер, − проговорил я. Кристин резко обернулась. Они очень похожи с Тарьяем. Только в ней присутствовал пугающий холодок. Тарьяй иногда тоже бывает таким отталкивающе-ледяным, но с недавнего времени я забыл, что значит воспринимать всерьёз его поведение, когда он пытается «кусаться». Кристин таких эмоций не вызывала. Впрочем, этого быть и не должно. Мужчина, вытирая походу руки полотенцем, протянул мне правую ладонь. − Торе. Приятно познакомиться, − сказал он. − Хенрик. Приятно познакомиться. − Здравствуй, − поприветствовала меня и Кристин. − Это вам, − я протянул ей коробку. − Эклеры? Макароны? − мама Тарьяя с любопытством взвесила коробку в руках, принюхиваясь. − Эклеры. Это из нашего ресторана. − Своя выпечка? − Нет. Но это проверенная кондитерская, мы несколько лет делаем у них заказы. − Спасибо, − она снова взвесила коробку в руках и поставила её на полку. − И ещё вино, − можно было бы не говорить, по бутылке и без моих важных уточнений видно. Я протянул её Торе. − О, ты уже можешь покупать алкоголь? − Ему явно не семнадцать, Торе, − заметила Кристин. − По нынешней молодёжи сразу и не определишь. Я благодарно кивнул. Если честно, со странностью я кивнул. − Мне двадцать один. − Тогда давай разольём его, − предложил Торе, − а Кристин с Тарьяем пока достанут утку из духовки. Торе распорядился, где взять бокалы, штопор, и это немного сгладило неуютную суету. − Хенрик, возьми другие бокалы, побольше, − он воткнул крюк штопора в пробку. − Кстати, я не папа Тарьяя. − О, − зачем мне это так с ходу знать? – Отчим… − Даже и не отчим пока. Мы с Кристин ещё не женаты. Я решил уточнить нестыковку. − Тарьяй говорил, его папу зовут Торе. − Так вышло, что у нас с его отцом одинаковые имена. Ясно, что он это сказал не из желания побыстрее отгородиться от Тарьяя. Ясно, что для него не жизненно важно, чтобы я, не дай бог, не перепутал его с другим отцом. Он лишь внёс ясность, или решил поддержать беседу. Либо ему просто к слову пришлось. Ничего такого. Но я всё равно напрягся. За столом я сидел напротив Тарьяя. Я надеялся, что всё будет легче, непринуждённее. Но всё шло так, как шло. Я ненавидел себя в этот момент за такие неблагодарные мысли. Ещё ничего не случилось, а я придал проблеме просто космический масштаб. В комнате раздавался тихий и почти синхронный стук столовых приборов по тарелкам. Кристин немного поговорила о Камилле и Триме – сестре и брате Тарьяя. Торе подливал вина. − Ты учишься или работаешь, Хенрик? – спросил между делом Торе. − Работаю. У нас семейный ресторанный бизнес. Кристин скептически посмотрела на Торе. − Большинство ребят-коллег Тарьяя учатся в школах. А Хенрик уже взрослый. − Так и должно было быть, − сказал я, поначалу неправильно поняв её посыл. – Юлие специально выбирала тех, кто ходит в обычные школы, сидит в обычных классах, трудятся на обычных работах. Это стиль «Стыда». − Да, я знаю. По судороге, пробежавшей на лице Тарьяя, можно было догадаться: ни черта об этом никто толком не знает. − Чем планируешь заниматься дальше, Хенрик? − Хотел найти актёрское агентство. Тарьяй и Кристин встретились взглядом. Кристин тут же отвела глаза. − Кажется, это не очень хорошая идея. Лучше пойти учиться. − Чем она плоха? − У Тарьяя есть агентство. Но… не думаю, что оно играет большую роль, − рассуждала Кристин. − Почему это? − вклинился Тарьяй. Я почувствовал его напряжение через весь стол. − Проекты, которые тебе подбирают, узконаправленные. Кое-где даже специфичные. Кое-где даже чересчур. Я бы сказала, что работа твоего агентства очень неделикатная, если бы не другой решающий минус. Очень мелко они берут. − Это пока для портфолио. − Для портфолио, с которым тебе потом работать. Которое будет определять, какая работа появится у тебя в дальнейшем. А если в твоём окажется только то, что есть сейчас… Тарьяй. Это всего лишь моё мнение, на которое я имею право. Ты можешь с ним не согласиться. Видимо, это у них давняя больная тема, затрагиваемая не раз, и вызывающая всегда одинаковую реакция. − Не сказал бы, что «Стыд» − маленький проект, − аккуратно позволил я себе вставить слово. В конце концов, меня это тоже касалось. − Он давно перерос в крупное и масштабное, известен по всему миру. Если это не показатель, тогда что? В меня устремились две пары одинаковых зелёных глаз: Тарьяя и Кристин. Смело с её стороны рассуждать о том, с чём она плохо знакома: кино, работа Тарьяя, и жизнь её сына в принципе. − Я не спорю. Но успех этого сериала – эффект недолгий. Хорошо бы им воспользоваться и пойти дальше, не задерживаясь на чём-то подобном. Нужно и что-то посерьёзнее уже начинать, − рассудила она, и повернулась к Тарьяю. – Что-то, что в твоём портфолио будет выглядеть более классическим, я бы сказала. − Тарьяй ведь занимается поиском. Точнее, его агентство занимается. Вот мы и вернулись к тому, о чём начали, − вышло у меня несколько дерзко, но Кристин была невозмутима. Кажется, она вообще пропустила мимо ушей эту реплику. − Камилла учится на юридическом. Трим учится в закрытой военной школе. Тарьяй пока… собирает портфолио, − пауза между словами вклинилась просто чудовищно оскорбительно. Внутри меня что-то вскипело, обожгло затылок, грудь и под веками. − Чем плохо моё портфолио? – резко заговорил Тарьяй. − Почему мы разговариваем об этом? – Кристин всё ещё держалась ровно. − Для меня каждый раз остаётся неизвестно, что ты подразумеваешь под этим «серьёзным» занятием, − добавил Тарьяй. − Позже, − призвала она в очередной раз закрыть разговор. Лицо Тарьяя помрачнело. Было видно, он приложил все силы, чтобы сегодня вечером больше вообще не заговорить. − Разве скандинавское кино не ценится во всём мире? – подвёл я снова к старательно прикрытой теме. − Разве я это сказала? − Вы высказали к нему своё недоверие. Я не прав? − Я не говорю, что оно хуже, я говорю о масштабах, которые оно затрагивает. Понимаю, ты сейчас защищаешь себя и проект, в котором сам принял участие. Но речь велась исключительно о портфолио Тарьяя. О его результатах, и только о его. Он может работать всю жизнь, тратить свои силы всю жизнь, но этого будет… не видно. Нужно просто правильно выбирать. − Кристин из тех, кто хочет заметный результат. В этом ничего такого, − вставил Торе. − Нет, я из тех, кто хочет видеть стремление, − исправила она. – Простите, почему мы об этом говорим, не напомните? Мне стало жутко от того, как эта тема обсуждается, с какой стороны преподносится. И как грубо от неё потом избавляются. Нехорошее предчувствие внутри будто раскручивалось, заворачивалось, готовое вот-вот отпустить свои руки и сорваться. − А вы не видите в Тарьяе стремления? – проговорил я со всем призванным терпением, но получилось сквозь зубы. − У меня самолёт через два часа, − перебил Торе, взглянув на время. – Я вас покину. − Боже. Серьёзно? – проворчал себе под нос Тарьяй. Непонятно, кому именно он адресовал этот протест с примесью разочарования. Тарьяй быстро встал, схватил пустую бутылку из-под вина и вылетел на кухню. Торе попрощался и ретировался так же быстро. Я охренел и даже подрастерял всю свою злость. Мы с Кристин остались в комнате наедине. − Давно вы с Тарьяем вместе? – снова заговорила она после паузы. − Не так уж давно. Раньше мы просто дружили, − сейчас ещё не хватало рассказывать подробности. − До сериала дружили? Это шутка? Мне почти физически стало больно. − Нет. Мы ведь на съёмочной познакомились, − это же все, все, абсолютно все знали. Тарьяй долго не возвращался. Возможно, он вызвался проводить Торе. Хотя, вряд ли. Он странно отреагировал на его уход. Почему-то я уже не сомневался: его неоднозначная реакция была адресована именно Торе. − Ты живёшь с родителями? – поинтересовалась Кристин. Она обводила пальцем свой винный бокал. Жест совсем как в первую нашу встречу. − Мои родители в разводе. Я живу с мамой и братом. Но позавчера я снял отдельную квартиру. − Для себя? − Да, − сказал я с нажимом. – У Тарьяя я пока не спрашивал ничего такого. − Я не об этом, просто интересуюсь. И да, не стоит задавать ему этот вопрос. Тарьяй, он… ещё ищет себя. Это уже не просто касалось меня. Это напрямую меня задевало. И задевало чувства моего Мистера Му. − Вы думаете, он не определился? Нервная пружина всё сжималась и сжималась, скоро я просто не смог бы её сдерживать. − Я правильно понял? Вы думаете, он не может принять решение? Не знает, кто он такой? Сначала вы откровенно намекаете, что с профессией он определился так себе. А теперь – это. Ваш сын – самый целеустремлённый человек, которого я знаю. Самый уверенно действующий. И если вы считаете дело всей его жизни чем-то несерьёзным, то, выходит, вы его совсем не знаете. Пафосную речь о выборе спутника на всю жизнь я опустил. Во-первых, какой я, нахрен, спутник на всю жизнь? Не то чтобы я этого не хотел. Но тут не место делать самовлюблённые выводы. А во-вторых, я был не уверен, что смогу подобрать нужные слова в доказательство не фальшивости чувств Тарьяя ко мне. − Тебя это касается, поэтому мне понятна такая резкая реакция. Сегодня, Хенрик, вы оба влюблены. А завтра твоя мама скажет тебе жениться на какой-нибудь хорошенькой девочке. Не принимай на свой счёт. Если бы Тарьяй всё точно решил, он бы как минимум рассказал мне. А так как он хранил это в тайне, то он просто не уверен. Это как раз ответ на вопрос, насколько хорошо я его знаю. − И много ли он вам вообще говорит? − Не много. Но лишь потому, что не уверен в своих решениях. Всё, что нужно, он скажет. Он в постоянных сомнениях. Это такой возраст. − Про работу он тоже вам не говорит? − Мало. − И поэтому вы ей вовсе не интересуетесь? − Что происходит? – возмутился Тарьяй, снова появившись в комнате. У меня не хватило сил даже повернуться. − И, по-вашему выходит, он и с работой тоже просто не определился? Называйте вещи своими именами, а не ругайте недостаточно хорошее портфолио. − Думаешь, я не знаю своего сына? – Кристин повернулась к Тарьяю. А затем снова ко мне. – Пусть пробует. Я его не осуждаю. − Именно так. Не осуждаете, но и не поддерживаете. Я недавно был на его спектакле. И что-то не заметил там вас. − Хенрик. Что ты тут устроил? – поднял голос Тарьяй. − Какие ко мне вопросы, если ты меня не заметил на спектакле? − Хотите сказать, что были там? − Хочешь в этом сомневаться? − Как называется его спектакль? Кристин поражённо моргнула и осеклась. − Он о проблемах взросления молодёжи, их… − Я хочу услышать название! − «Всё будет хорошо» он называется, − быстро прошипел Тарьяй, не рискнув давать шанс Кристин. Он не стал поддерживать мою проверку. Но я в тот момент всё равно не мог по-настоящему злиться на него. − Вы не знали название, − обвинил я Кристин. − Я знаю о нём больше. А название – это так важно? − Да! Вы могли просто ухватить обрывок фразы из рассказов Тарьяя. Как делаете со всем, что Тарьяй вам говорит. А если бы вы были на спектакле, вы не смогли бы просто забыть название. Потому что оно на чёртовом буклете, афише, в программе. И даже над сценой перед показом висит плакат с названием. Вы увидели бы его и не забыли. Но вы его не видели, потому что не были на спектакле. − Считаешь, что это определяет всю мою заинтересованность в жизни Тарьяя? − Вы даже не узнали меня… Вы не узнали, кто я. Потому что не смотрели сериал, в котором он участвует, − я ткнул пальцем в Тарьяя. − Ещё год назад посмотрела, заканчивай обвинять меня. − Ему ещё нет года. Вы смотрели старые серии. А у Тарьяя был целый сезон. − Слушай. Я открою тебе большой-большой секрет, но он… − Кристин тоже указала на Тарьяя, − …сам этого не хочет. Он не устаёт повторять, чтобы не лезли в это, и что ему неловко. И что он сам справится. Что ему не нужна шаблонная похвала, а хочется независимого критика. − Вы уверены, что он говорил именно так? Я думал, она подтвердит, скажет, что уверена, даже если это и не так, она сделает это в свою защиту. И мне нечем будет ответить. Но Кристин резко замолчала. Но никакого вкуса победы я не почувствовал. Лучше бы я оказался не прав, и мне было стыдно за весь этот спектакль. Лучше бы догадки так и остались в статусе больных фантазий. − Хочешь, чтобы я оправдывалась? – с вызовом заявила она. − Хочу, − сказал я уже тише. И дёрнул подбородком в сторону поникшего Тарьяя. – Но не передо мной. Перед ним. − Думаешь, лучше знаешь, что ему нужно? Он скрытный. Всё, что ты можешь о нём узнать, смело дели на три. И даже там не будет всей правды. − Я знаю, какой он. И я до сих пор пытаюсь понять. И поверьте, каким каменным он ни казался бы, ему важно, чтобы вы оценили его. Проявили интерес к его успехам, даже самым маленьким достижениям. Даже к ничтожным, хотя это не так. Это ваши слова. − Я так не считаю! Я не сказала, что они ничтожны. − Своим равнодушием вы подтверждаете это. Никаких слов не надо. − Это неправда. Кристин в усталом жесте уставилась на свои раскрытые на столе руки. − Хорошо бы. Клянусь, я очень сильно хочу сейчас ошибаться, − ответил я честно. − У Тарьяя десятки или даже сотни тысяч отзывов. Ему хватает критики, похвалы и всего с головой. Его не обделяли этим никогда. Хватит говорить то, чего нет. − Уверен, он бы променял несколько десятков тысяч отзывов на один. Ваш. Нужно признать, она хорошо вытерпела все шпильки. Закованная в броню собственной и абсолютно слепой уверенности, Кристин мне вдруг напомнила Тарьяя. Я ощутил жгучий стыд перед этим выдуманным мною образом. − Не знаю, почему мне так важно убедить почти незнакомого человека в значимости своих чувств к родному сыну. Это же абсурдный спор, − говорила она уже размеренно, спокойно. − Никогда не думала, что мне придётся доказывать, что я люблю своего Тарьяя. − Так скажите это не мне! Скажите это ему! Почему вы не скажете Тарьяю, что любите его? Что цените его, и всё, что он делает. Интерес, который вы проявите к нему – и есть выражение вашей любви. Заботы о нём. Это то, что само за себя говорит: «Я горжусь тобой. Тем, что ты уже сделал. Что ты ещё сделаешь». Я встал. − Тарьяй. Я прошу прощения, − сказал я, задушив в себе желание дотронуться к нему. Я мог бы сгореть под прицелом их одинаковых взглядов. Но к счастью, они оба на меня не посмотрели. − До свидания, Кристин. Спасибо за ужин.* * *
На улице лил дождь. Мне пришлось встать под дерево с густой кроной прямо около набережной. Тяжёлые капли со всей силы били по водной глади, раздавая шорох. Мой телефон разрядился сразу же, стоило мне выйти за порог. Мы что, в грёбаной мелодраме? Почему именно сейчас? Не хватает только добавить, что небо рыдало вместе с моим сердцем. Я решил, что как только закончится дождь, я пойду в свою новую квартиру. Возвращаться домой не было сил. А ещё не хотелось пересекаться с мамой. Она по моему лицу всё прочитает. А я не готов к разговорам. Завтра, возможно, я сострою лицо. Всё будет в порядке. Дома смотрели на меня слепыми окнами. «Всё хорошо», – уговаривал я себя. На миг я подумал, что это последняя встреча с Тарьяем. Конечно, даже при самом плохом раскладе, это неправда. Мы ещё пересечёмся, встретимся на съёмках, вечеринках. Возможно, мы поговорим, специально выбрав встречу для «большого разговора». Но ужасное чувство, словно что-то разрушилось, сломалось, не покидало. Даже имея терпение, я не смог бы себя сегодня сдержать. Не теперь. Показать равнодушие – всё равно, что принимать участие в этом несправедливом отношении к Тарьяю. Странно, что вокруг набережной не было ни души. Всех распугал дождь, и никого, кроме меня, он не застал врасплох. Вокруг расползалась темнота. Из-за туч казалось мрачнее обычного. Ещё и фонарь погас. Под деревом было сыро, холодно. Но я почти не чувствовал холода. Не чувствовал вымокших в кроссовках ног. Я вообще почти ничего не чувствовал. От тоски я всматривался в столб на другой стороне улицы. Он казался почти живым. Вокруг него по дороге бежала дождевая вода, сбрасываясь в ливнёвки. Посреди пустой улицы − я, дерево и почти живой столб. Отличная компания. На минуту мне подумалось, что я хочу остаться здесь навсегда. Столб вдалеке зашевелился. Он сделал несколько шагов в мою сторону, и, конечно же, уже не казался столбом. Как я вообще мог принять это за столб? Человек двигался прямо к моему дереву. Наверное, он просто хотел так же спрятаться. Но на человеке был надет дождевик, да и дождь уже почти кончился. Это не останавливало «столб» разделить со мной дерево. Он подходил ближе и ближе, и у меня уже не осталось никаких сомнений. Тарьяй. Как только он оказался на расстоянии вытянутой руки, дождь будто выключился. Нет, мы точно в грёбаной мелодраме. − Я знал, что ты здесь, − сказал он. – Когда мне было двенадцать, я начал часто психовать и убегать из дома. И во время дождя я прятался тут. − Телефон разрядился. Я не выключал, − ответил и я на его незаданный вопрос. Всё-таки, мы в долбанной мелодраме. Тарьяй полез в рюкзак, достал оттуда свой аккуратно сложенный вчетверо свитер. − Надень, пожалуйста. Холодно. Он подержал мою куртку, пока я натягивал свитер поверх рубашки. Тарьяй погладил меня по плечам. Стёр почти высохшие капли на капюшоне, а затем, стоило мне открыть руки, он практически свалился в мои крепкие объятия. Руками обвил мою талию и прижал так сильно, что стало больно. − Хенке, − прошептал он на ухо. – Спасибо. За сегодня. − А ты прости. За сегодня. Тарьяй мазнул по щеке своей щекой, отклонился назад, так, чтобы я видел его лицо. Но взгляд он не поднимал выше моего подбородка, отыскав что-то интересное на моей пуговице. − Ты предупредил, что ушёл? − Поверь, мама и так поняла, куда я направился. Я оставил на его лбу долгий поцелуй с оттяжкой. − Ты ей нравишься, − добавил он. Тарьяй поднял серьёзный взгляд, услышав, как я тихо хмыкнул. − Когда ты ушёл, первое, что сказала мама: «Он мне нравится». Я почувствовал, как безнадёжное чувство медленно покидало меня, а чужое тепло, успокаивающее, ласковое медленно, точно по струйкам, заполняло меня изнутри. − Мы немного поговорили. И… − Тарьяй улыбнулся каким-то своим мыслям. – Это круто. − Я готов сгореть со стыда сейчас. − Не думай об этом. Всё хорошо. − Я обещал никогда не устраивать сцен. И в первый же вечер... − Нет, всё правда в порядке. Мы снова сплелись в объятиях, немного покачиваясь из стороны в сторону. − Нельзя тут вечно стоять, − шепнул я. − Я здесь с тобой простою хоть всю ночь. Сейчас не хватает только одного. − Сладких поцелуев? Тарьяй наморщил лоб, прищурился. − Сухих ботинок, вообще-то. − Да, точно. Я почти согрелся в крепких уютных руках. Дождевик Тарьяя смешно шуршал под моими ладонями. Даже слегка хлюпал. И вообще, Тарьяй выглядел в нём немного смешным. − Проводить тебя домой? – предложил Тарьяй. − Я сегодня останусь в квартире, которую снял. − Я с тобой, − тут же решительно заявил он. − Тебе там не понравится пока. − Понравится! И что значит, мне? Ты же там как-то собрался ночевать. − Квартире нужна как минимум уборка. − Значит и тебе там оставаться нельзя. Спор грозился растянуться на всю ночь. − Давай я тебя провожу, − попробовал я осторожно добиться своего. − Ты всё-таки пойдёшь домой? − Нет. − Тогда я с тобой. − Прости. Я приглашу тебя позже, обязательно. − Сегодня. − Там нет кровати. И полотенец. Кроме одного. − Там будешь ты! − У меня заканчиваются аргументы. − Наконец-то. − Тарьяй, пожалуйста, поверь. Мне неловко тебя туда звать. Там будет некомфортно. − Нет, мне там будет хорошо. − Придётся спать на надувном матрасе. − Обожаю надувные матрасы. − И пользоваться одним полотенцем. − Обожаю чужие мокрые полотенца. М-м. − Тарьяй! − Давай, придумай ещё что-нибудь, почему мне не следует туда идти. Не стесняйся! − Ладно, твоя взяла. Тогда идём ко мне домой? – я сделал последнюю попытку. – Вместе, − внёс я уточнение. – Мама будет рада тебе. − Хватит делать из меня принцесску. Я смогу потерпеть неудобные условия. Мне это не важно. Как ты не понимаешь? Идём в твою гребаную квартиру, сейчас же! Мы купили в ближайшем маркете хлеб, молоко, зубную пасту с щётками, сыр и упаковку яиц. По дороге обувь вымокла насквозь. Мы стянули её вместе с носками и разбросали по всему коридору. Общими силами надули насосом матрас, который занял всё пространство от ниши до соседней стенки. Идеальное место для кровати в большой комнате-коробке. Обязательно здесь её поставлю, когда куплю. Упругий и пружинистый матрас соблазнял себя испробовать, и мы с Тарьяем, поддавшись ему, плюхнулись сверху. На самом деле, нас подкосила лень и полная эмоциональная и физическая усталость. Тарьяй опустил свою руку мне на талию, ласково погладил меня через одежду. Спрятал нос куда-то в районе моей шеи. − Эй, знакомый свитер, − пошутил Тарьяй, потеребив меня за воротник. Взявшись за подол, Тарьяй потянул за него и снял с меня этот свитер, а затем и рубашку под ним. Пропитавшиеся дождём вещи были сырыми и холодными. Я остался только в почти сухой футболке. − Я помню его. Ты приносил этот свитер на съёмки. − Юлие попросила притащить какие-то вещи, чтобы распределить гардероб на сезон. Но только я один не забыл это сделать, − тоже поддался воспоминаниям Тарьяй. − Я заметил, ты обиделся тогда. Никто ведь больше ничего не принёс. − А я помню, ты в тот день был на съёмке, но в итоге приехал зря. Потому что мы ничего не успели снять. Было поздно, все вымотались за день и разошлись. Даже, сука, Давид! А мне пришлось одному собирать в сумки эту одежду, − Тарьяй при разговоре щекотал губами мою скулу. − И только ты один не ушёл. − Ты всё равно не разрешил себе помогать. Как давай своё: «Не утруждайся! Я сам! Ничего не трогай! Расслабься! Не лезь!» − Но ты не ушёл! Подождал, пока я соберусь, а потом мы вместе дошли до автобусной остановки. − Шли друг от друга так далеко, что не совсем вместе. − Но ты ведь всё равно не ушёл, − настаивал Тарьяй. − И прости, что накричал тогда. − Да Тарьяй, − я нервно захихикал. − Я сейчас разрыдаюсь. Ты ни в чём не виноват. Ну не позволяешь ты себе помогать, ну и что? Ты такой. − Сегодня позволил, − заметил он, и, кажется, сам смутился от собственных слов. − И вот, мир не развалился на части. И это оказалось не так ужасно. Несколько минут мы лежали неподвижно, в молчании, слушая шелест нашей одежды, пока пытались устроиться удобнее, чтобы соприкасаться всеми точками тела. От нас обоих несло запахом ночной мокрой улицы. В слегка влажной одежде было неуютно, кожа после прогулки по городу сделалась липкой. На своей липкой шее я ощущал дыхание Тарьяя. Его медленные вдохи и выдохи, глухие удары сердца в груди. По-хорошему, было бы неплохо принять душ, но лень с каждой секундой побеждала. Тарьяй шевельнулся. Согнул руку и коснулся моего лица. Провёл пальцами по щеке. Растрепал большим пальцем бровь, а затем пригладил её ловким движением: от переносицы к виску. Потом осторожно, нежно провёл подушечками по скуле, дойдя до уголка губ. Я повернул голову и поцеловал его в ладонь. Тарьяй прикоснулся к моим губам своими шершавыми, идеально контрастирующими с нежным, бархатистым языком. Тарьяй прикусывал меня зубами, пробовал кончиком языка. Втягивал мой язык, тихо постанывая в мой рот. Внизу моего живота растекалась тёплая тяжесть. Тарьяй заскользил губами по моим, обвёл их, оставляя влажные прохладные следы. Мой язык в ответ просунулся между его губами, описывая глубокие линии по зубам и внутренней стороне щёк. Со стоном, Тарьяй жарко, влажно выдохнул мне в лицо, отзываясь. Повернув голову, я прошёлся губами по его лицу невесомыми мазками, точно поглаживал. Под ними ощущались выступы твёрдых скул, острая линия челюсти. Такие прекрасные, неповторимые черты лица. От накатившего восторга, я обвил Тарьяя руками и притянул к себе крепче. Он весь подался навстречу, сдвинувшись на матрасе и прогнувшись в спине. Сильное и одновременно изящное тело впечаталось в моё. Мы устроились посередине, попав в какую-то идеальную «ямку» на матрасе. Рука, подсунутая под Тарьяя, удобно уместилась на его талии. А наши носы во время поцелуя сгибались под неестественным углом. Обычно горячий, как сто адов, Тарьяй был непривычно прохладным и очень липким, но меня это нисколько не отталкивало. Его руки под моей футболкой тоже были холодными. Как и кончик носа, щёки. Ступни, касающиеся моих, казались же просто ледяным северным полюсом. Но мои, наверное, были не лучше. Мы целовались, дышали и согревались. Почти карабкаясь по мне, Тарьяй заёрзал. Отозвавшись, я потёрся об его длинное, сильное тело. Мы столкнулись бёдрами, наши члены прижались друг к другу. Тарьяй глубоко задышал, закрыв глаза. Ресницы его дрожали, а тело всё больше пружинило. Я раскачивался навстречу, с каждым толчком снова и снова испытывая головокружительное, щекочущее ощущение. Тарьяй закидывал голову назад и толкался, толкался. Я принялся покрывать его открытое горло короткими поцелуями. Такими, от которых потом остаётся на губах чужой вкус. Он застонал, и я почувствовал под губами вибрацию. Приподнявшись повыше, он потёрся носом об моё ухо, уткнулся в волосы. Я держал Тарьяя, плотно притягивая его к себе, тесно обвивал руками, точно боялся отпустить. Мягко гладил ладонями по спине, по бокам, бёдрам, сжимал ягодицы, вдавливаясь пахом в его пах. Тарьяй так сладко дёрнулся, что у меня под веками словно что-то вспыхнуло. Я плавно, лениво потянулся к поясу на своих брюках, щёлкнул застежкой и спустил их со своей задницы вместе с бельём. То же самое я повторил с одеждой Тарьяй. Только сделал это не как себе, а аккуратнее, чтобы не задеть член грубой резинкой белья. Головка его члена тут же испачкала смазкой мой живот и край моей футболки. Тарьяй стиснул мою задницу руками, а потом принялся ласково вырисовывать поглаживаниями круги на ней. Ещё и ещё. Он часто дышал, обжигая выдохами моё ухо. Я гладил мягкие волоски на его бёдрах. И толкался. Было лениво, сладко и так хорошо. Его крепкий член прижимался к моей ноге, животу. Тарьяй казался более открытым, более нежным. Более красивым. Я был даже больше, чем обычно влюблён в него. Всё было хорошо. Матрас, прохлада, и то, как нам лениво и липко. То, как мы всё равно не могли оторваться друг от друга. Я обхватил наши члены ладонью, удобнее перехватил их, точно рычаг. Погрузил их в созданную тесноту и принялся двигаться короткими, лёгкими толчками. Погружал глубже, глубже. Когда всякое сопротивление исчезло, и в ладони появилось больше смазки, я заскользил рукой шустрее, иногда замирая от остроты ощущений. Тарьяй тоже задыхался, нанизываясь на мои пальцы. Пульс колотился в горле, под глазами рассыпались разноцветные точки. Опустив лицо, Тарьяй дотронулся губами до моего подбородка. Куснул, а затем нежно лизнул его. Я задрожал, напрягся. Тарьяй двинул бёдрами, и я согнул пальцы покрепче. Дрожь проходила по всему телу, накатывала, наваливалась. Глаза Тарьяя были закрыты, а губы разомкнуты, из них вырывались тихие стоны и прерывистые, долгие выдохи. Я целовал всё, до чего дотягивался, покрывал поцелуями всё лицо, снова и снова вжимаясь в тело Тарьяя, содрогаясь от пронзительных, острых вспышек. Движения руки стали яростнее, быстрее. Твердые члены, зажатые между животами, запульсировали, сперма почти одновременно вылилась на нас, испачкав и одежду, и кусок матраса. Мы неизбежно приклеимся друг к другу. Но лень оказалась сильнее. Меня усыпили сонные движения ресниц Тарьяя, примелькавшаяся окружающая обстановка и полная вымотанность.