***
Середина мая. Жизель семнадцать лет, её брату и сестре сегодня исполнилось одиннадцать. Когда на их дне рождения собрались немногочисленные родственники (включая родного отца), пожилая тётя Мелани, которой весной стукнуло семьдесят лет, вдруг прервала застольные разговоры: — Милые мои, — обратилась она к маленьким именинникам, которые тут же уставились на неё с таким живым интересом, что Жизель чуть не стошнило, — я уж и забыла, какие у вас полные имена. Напомните-ка мне их! В семье Люлли существовало поверье: полные имена детей полностью могли охарактеризовать их. В французских семьях было обязательно так вообще называть ребёнка, но предки рода Люлли добавили в неё такую вот необычную изюминку. «Да эта старая клюшка просто издевается надо мной!» — подумала про себя Жизель, ведь старая тётушка, у которой не было своих собственных детей, просто обожала её брата и сестру, а бестию ненавидела за скверный характер. Она считала, что её родители упустили чуть ли не всё возможное в её воспитании, хотя сама женщина была той ещё… дьяволицей. Просто никто этого обычно не видит. Жизель это поняла ещё с малых четырёх лет, когда почувствовала в тётке относительно родственную душу. Произнесённая тётей Мелани фраза была очень банальной. Такое чувство, будто иногда старая женщина забывала, как нужно нормально разговаривать. «Наверное, она перечитала сопливых рассказов о любви. Там полно таких фразочек», — подумала Жизель, обессиленно выдохнув. Вивьен гордо выпрямила спину и, поправив съехавший на бок праздничный колпак, гордо проскандировала: — Софи-Элиан-Вивьен!Мудрая — солнечная — живая…
— А твоё, милок? — тётушка Мелани обратилась к суровому Лу. Тот чуть поёрзал на стуле и чуть ли не пробасил: — Бернард-Ивес-Лу.Медвежий рык — тис — волк…
— А твоё? — старушка посмотрела скептичным взглядом на Жизель, и вторая еле сдержалась, чтобы не плюнуть тётке прямо в лицо. Её полное имя было чуть ли не позором для всей семьи Люлли. Точнее, для самой мнимой её части. «Но я же не виновата, что моих прабабок так назвали!» — хотела возмутиться девушка, но вовремя сдержалась — за это никто её по головке не погладит. Особенно тётя Мелани, которая чуть ли не презирала её с того самого момента, как она, будучи малышкой, нарисовала на её ботинках двух чертят с подписью: «Тётя Мелани!» Девушка повела плечами, встряхнула рыжую шевелюру и чуть насупилась. — Амели-Ребекка-Жизель, — безразличным тоном протянула она.Работа — ловушка — залог.
Тётка вздёрнула подбородок, сжала губы в тонкую линию и презренно прищурила глаза. Жизель готова была кинуться на неё с тумаками. — Да. Всё-таки в каждом стаде есть паршивая овца. Именинники грустно загудели; понимая, что сейчас за столом начнётся целая эпопея, они тюлечкой ускользнули из-за стола и побежали в свою комнату. Все остальные родственники нахмурились и даже разозлились: да, тётя Мелани пусть женщина и хорошая (такой они её считали), но часто перегибала палку. Жизель решила отыграться на старой женщине. Она взяла в руки бокал с шампанским и чуть отпила из него. Поворачивая фужер в руках, внимательно разглядывая его, она начала: — Это вы про себя говорите, Мелани? Глаза старой тётки налились кровью. Мать Жизель, боясь скандала, нервно заёрзала на стуле и чуть ли не проблеяла: — Ну, вообще мне… очень понравилось имя «Жизель», — она посмотрела на своего бывшего мужа и, не найдя в его глазах так нужной ей сейчас поддержки, продолжила: — Очень красивое… — А по мне так нет. Из комнаты словно испарился весь дух празднества и веселья. Спорить со старой Мелани никто не хотел. Единственным мог быть только дядя Сэм, их родственник с английскими корнями, который просто ненавидел эту женщину и был младше неё всего на три года. И он сейчас отдыхал в соседней комнате для гостей, поэтому Жизель должна была выкручиваться сама. — И это говорит мне человек с самым позорным именем в нашей семье, — протянула девушка, наливая в стакан апельсиновый сок. — Как тебя там?.. А-а-а, Пенелоп-Элонора-Мелани. Фу, как противно звучит!Игла и шпулька — другая — тёмная…
— Не смей так со мной разговаривать! — крикнула престарелая Мелани, стукнув ладонью по столу. — А я уже посмела, — Жизель прищурила глаза. Девушка откинулась на спинку стула. — Раз вы у нас тут настоящая lady, то вам лучше не вести себя так в гостях. Дома будете орать на стенку, а здесь даже не думайте повышать голос на меня или кого-то из моей семьи. Никто из сидящих за столом никогда не видел тётю Мелани в гневе. У всех складывалось такое ощущение, что все выпирающие вены и артерии на её морщинистом теле сейчас вздуются и просто-напросто лопнут. В гостиную забежали Лу и Вивьен. Девочка вытирала слёзы, мальчик их еле сдерживал. Дети встали по обе стороны от сестры. Вивьен обняла Жизель, зарываясь носом куда-то в шею и вздыхая запах духов. Сестринских духов. Лу взял старшую сестру за руку и сжал её очень сильно, так, что эта его сила её отрезвила. Сейчас нельзя было продолжать спор. Нужно закончить его раз и навсегда. Надо поставить старую тётку на место, показать, чего девушка на самом деле стоит. Старушка Мелани кинула взгляд на плачущую Вивьен и указала на неё рукой: — Ты только посмотри, до чего ребёнка довела, а! — она с укоризной посмотрела на девушку. — Совести совсем уже нет! — А вы уверены, что это я её довела, а? — холодно спросила Жизель, подхватывая сестру на руки. — Во мне осталась хоть немного совести, а вот в тебе — нет. А теперь ты будешь знать, что тебе в этом доме не рады. Всего хорошего. Девушка встала из-за стола и направилась к выходу из гостиной, ведя за собой брата. За спиной послышался удивлённый возглас матери: — Жизель, ты куда? — Гулять пойдём. Она обернулась и всего на какую-то долю секунды встретилась взглядом со своим отцом. Его глаза были… никакими. Жизель ничего не могла в них прочитать, если только полное безразличие к данной ситуации и к ней самой. Девушка не понимала, зачем он сюда вообще пришёл. Отец толком даже не поздоровался с собственными детьми, у которых сегодня день рождения! Он не подарил маме цветы в честь этого! Он не сказал «привет» ей… Он вообще ничего не говорил только молчал и всё. Даже ничего не съел. Боялся, что его захотят отравить? Возможно.» — Мужчина, который встречается с твоей мамой, он… мой отец. — Что, прости? — Ирис, он просто психопат! Знаешь, почему моя мама развелась с ним? Он чуть не убил её! Он чуть не зарезал мою собственную мать! — Ирис, я знаю, что ты возможно, мне не поверишь, но… я не могу об этом молчать. Прости…»
«Как быстро он нашёл замену маме… Но ведь она в тысячу раз лучше, чем та простушка с конскими зубами! Он ведь был счастлив с нами! Ему так нравилось проводить время со своей семьёй! Но… почему? Почему он ушёл?! Ему не нравился мамин характер? Ему не нравились Вивьен и Лу?! А, может… дело во мне? Что я сделала не так?!» Девушка спускалась по лестничной клетке, проливая скупые слёзы, ничего не видя впереди себя. Жизель всё делала на автомате: переместила Вивьен себе на спину, открыла дверь подъезда, шла вперёд. Шла, шла, долго шла, пока перед ней не возник знакомый образ. Знакомый образ с идеальной фигурой. Девушка остановилась. Вивьен соскользнула с неё и, взяв брата за руку, с радостным воплем побежала к сидящей на скамейке кошке в миленьком костюмчике. На небе сгущались тёмные тучи, первые капли дождя стекали по лицу, скатываясь вниз по подбородку и падая на асфальтированную дорожку. Жизель молча смотрела в глаза девушке, стоящей перед ней, с тёмно-серыми глазами и чёрными, как смоль, волосами. Время тянулось. Брюнетка неотрывно смотрела в её глаза, и бестия впервые заметила, что ей ни капельки не стыдно за это. Её это не смущает, хотя раньше она могла сказать кому-нибудь за это пару грубых и обидных слов. Ей просто неприятно, когда ей пытаются заглянуть в душу, выискивая что-то хорошее, вороша всё внутри её. А сейчас… …а сейчас она сама хочет неотрывно смотреть в эти стальные глаза, в которых она впервые за всё время увидела искру тепла. Две маленькие искорки. Такие крохотные, еле заметные, но такие нужные сейчас. Ведь в её доме сейчас наверняка царят холод и напряжение. Брюнетка что-то прикрикнула своей кошке, и та побежала под развесистый дуб, завлекая за собой маленьких детей. — Привет, Жизель. Её голос всегда отрезвлял. Ставил на место. Возвращал с небес на землю. И сейчас Жизель отдала бы всё на свете, лишь бы подольше послушать этот голос, полный стали и строгости. — Привет, Октавия. Она хмыкнула. Так непривычно звать одноклассницу по имени, ведь, по сути, она с ней никогда толком и не здоровалась. А зачем? Ведь Октавия — её потенциальная соперница. Вот только, правда, Кастиэль брюнетке был совсем не нужен, а вот Жизель бегала за ним как сумасшедшая. Октавия оглядела её с ног до головы. Одноклассница даже не задумывалась о том, что шла по улице в дождливую погоду в джемпере и домашних потёртых джинсах. Сама девушка предусмотрительно надела на себя плащ, а на кошку — костюм, ведь Блу не любит холодный дождь. Брюнетка вздохнула. — На улице конец весны, а дождь хлещет, как осенью, верно? Начинать разговор девушке приходилось если не впервые, то в третий или четвёртый раз после того, как она переехала во Францию. Замкнувшись в себе, она уже успела позабыть, какого это — разговаривать со сверстниками. Но Жизель молчала, уставившись куда-то вниз, в сторону зонта, который находился у Октавии в руках и упирался концом в асфальт. Впервые в жизни (!) брюнетка почувствовала себя неловко. Посмотрев в сторону детей, она внимательно осмотрела их. «Рыжие… Оба одетые. А она — нет. — Что-то стряслось? Жизель сжала руки в кулаки. Пальцы неприятно закололо. — Случилось?.. — отстранённо повторила она. — Случилось… всё. Давить на неё совершенно не хотелось. Октавия вспомнила, что когда-то так же она вела себя в присутствии Кастиэля. Просто на неё тогда столько навалилось, и… ну… просто всё было слишком трудно. Сейчас же она видела в ней себя. — Это твои брат и сестра? — вновь обратилась к ней девушка, кинув мимолётный взгляд на детей, которые играли по дубом с её кошкой. — Да, — бестия никак не могла проглотить неприятный ком, застрявший в горле. — Вивьен и Лу. — Красивые имена. Может, ты всё-таки встанешь под зонт? Моя совесть не простит меня, если я не пущу тебя под него. Жизель подняла на неё взгляд. Теперь Октавия стояла чуть ближе к ней, протягивая ей радужный зонт с деревянной ручкой. — На. Можешь взять, если не хочешь стоять со мно… Девушка не успела договорить. Рыжая приблизилась к ней и уткнулась носом в её плечо. Брюнетка от неожиданности прижала левой рукой к груди ручку зонта. «Да ну на хрен… Боже, куда ты дел прежнюю бестию? — Меллоган удивлённо покосилась на Жизель. Её плечи судорожно подрагивали. — Ох… и что мне теперь делать? Я никогда не успокаивала плачущих людей! Даже Винил никогда не рыдала, хотя… кто знает. Может, она и не всё мне рассказывала. Дрянь.» — Эй, ты чего? Придать своему голосу уверенности и строгости получилось лишь наполовину. А хотелось ли? Октавия уже начала сомневаться и в этом. Жизель сжала в руках чёрный девчачий плащ, держась за девушку как за спасательный круг. И разревелась в голос. Впервые в жизни она дала эмоциям фору, перестав держать всё, что накопилось, в себе. Девушка кричала, всхлипывала, тряслась, пытаясь устоять на ногах, не пытаясь успокоиться. Ибо не хотелось. Брюнетка одной рукой придерживала её, другой — держала зонт, защищая из обеих от дождя. — Господи, за что?! — кричала бестия. — За что мне всё это?! Разве я заслужила такое отношение к себе?! Октавия предпочла сначала выслушать дрожащую от истерики и холода одноклассницу, прежде чем делать поспешные выводы и говорить всякую банальщину типа «Всё будет хорошо» и «Не расстраивайся!»… Не её это была прерогатива. — Я всегда думала, что это они во всём виноваты, — от истерики Жизель начала икать и ещё более судорожно всхлипывать. — Я всегда думала, что отец ушёл из-за них. Всегда гадала, не из-за матери ли ушёл он из семьи. А теперь… Она впилась ногтями в ткань плаща. — А теперь я поняла, что это я во всём виновата! Её ногти впились в спину Октавии, и та всхлипнула. «Вот до чего доводит моя жалость! Так и нюней стать ничего не стоит…» Вокруг талии Жизель обвилась тёплая рука. Холодные пальцы застыли на спине, словно не решаясь, скользить ли им дальше по телу. Девушка застыла от удивления. Неужели… это Октавия сейчас её обнимает? Неужели она сейчас стоит рядом с ней, держа над ними зонт, укрывая от дождя? Она ли выслушала всё её речи, стерпев впившиеся в спину ногти? Но ведь они ненавидели друг друга! Жизель пакостила ей, делала всё возможное, чтобы Кастиэль бегал за ней, а не за неприступной Меллоган! Но была ли её ненависть взаимной?.. — Эй… — Октавия слегка встряхнула её. — Не надо так, ладно? — Но я столько гадостей ей наговорила… — Ирис? — спросила брюнетка, и рыжая, не отрывая головы от её правого плеча, кивнула. — Ну, слово — не воробей, вылетит — не поймаешь, да? — А откуда… ты… знаешь? — Жизель не могла остановить икоту. Октавия замерла. — Она рассказала мне, — с горечью ответила Меллоган. — Ей нужна была чья-то поддержка, но… в классе была не та обстановка, ха? — Да-а-а… — дрожащим голосом протянула Люлли. — Дебра навела шумок. — И ты тоже, — Октавия иронично хмыкнула. Жизель тихо засмеялась. — Я… должна извиниться перед ней, да?.. — Это тебе решать. Я тебе здесь не советчик. Обе тяжело вздохнули. — Хотя из меня советчик так себе. Ирис уже в этом убедилась. Октавия врала сама себе. Но разве это сейчас было важным? Казалось, время тянулось как резина. Рука Октавии плотнее прижалась к телу еле дышащей Жизель. В её груди сердце несколько раз сделало кульбит. Такого она не испытывала даже тогда, когда Кастиэль прижал её к себе, прячась от директрисы в подвале. «Что это за странное чувство? Чувствую себя школьницей, признающейся в любви парню. Как будто бы я…» — Можно один вопрос? «…влюбилась.» — Почему именно радужный? Жизель смотрела вверх, на радужный, немного прозрачный зонт. С разноцветного купола к краям стекали капли, приземляясь позже на асфальт. Брюнетка кинула взгляд на свой зонт и лишь пожала плечами. — Просто он мне понравился, — обыденным голосом ответила она. — Я не хотела снова брать серый или чёрный. Знаешь, было интересно смотреть на удивлённые лица людей. Я же ведь… «серая масса», да? — Но это же ведь неправда, так? — Для кого как. Жизель посмотрела в сторону дуба. Её брат и сестра держали в руках кошку с голубыми глазами, плотно прижимаясь к дереву. Они были настолько впечатлены красотой питомца Октавии, что не замечали ничего вокруг. Девушка посмотрела в глаза Октавии. Снова. И музыкантку удивило то, что зрачки её глаз очень сильно были расширены. — Спасибо.