The Burden

***       Я сижу на жесткой белоснежной кушетке, без интереса разглядывая едва заметный рисунок на светлом полу, пока несколько незнакомых мужчин в белых халатах снова что-то вкалывают мне в вену и присоединяют ко лбу специальные датчики, фиксирующие мозговую активность. За огромным почти во всю стену прочным стеклом, презрительно скривив тонкие губы, придирчиво наблюдает за процессом доктор Райс, словно капризное божество – за своим не особо удачным творением. Ясное дело, это ведь уже, кажется, их шестая попытка за последнюю неделю пробудить мою резко уснувшую мутацию. Все предыдущие были катастрофически безуспешными, на что ученные-генетики, приглашенные в компанию, только сконфуженно разводили руками, продолжая экспериментировать с дозами всевозможных стимулирующих способности препаратов, а сам Райс испепелял меня ненавидящим взглядом и ядовито брызгал слюной от бессилия. Даже представить не могу, сколько денег они потратили впустую в попытках заставить меня увидеть хоть что-нибудь. Я бы даже посмеялась, не будь ситуация настолько плачевной, ведь меня скорее замучают до смерти, нежели отпустят из-за нескольких неудач.       Поднимаю взгляд и встречаюсь с полными сожаления, как и в самую первую встречу, темными глазами Габриэлы. Она стоит дальше всех, почти в самом углу смотровой комнаты, нервно комкая край белого халата, шепчет мне дрожащими губами, что все будет хорошо, стараясь подбодрить, и ласково улыбается. Только вот я точно знаю, что хорошо уже не будет никогда, и от этого внутри все болезненно сжимается, что хочется горько разрыдаться от безысходности, но вместо этого лишь едва заметно улыбаюсь в ответ и под напором чужих рук в медицинских перчатках ложусь на неудобную кушетку.       В этот раз количество препарата, которое мне вкололи, было значительно больше, чем в предыдущие, не давшие никаких результатов, поэтому, стоило пройти нескольким минутам, как перед глазами расплылась хорошо знакомая молочная дымка очередного видения, а стоящий недалеко прибор издал режущий неприятный писк. Я буквально кожей чувствовала, как вокруг все замерли и задержали дыхание, стараясь не спугнуть мимолетную удачу, и боялась увидеть в расплывчатом тумане преследующие с детства картинки страданий людей, которых иногда даже и не знала.       Как же мне всегда хотелось быть самым обычным ребенком, не знавшим ни забот, ни печалей, ни трудностей частых переездов, ни постоянно грозящей опасности. Я бы могла с кем-нибудь подружиться, например, с часто гуляющими недалеко от нашего двора девчонками, играть с ними в куклы, оставаться с ночевкой, рассказывая страшные истории в темноте, глупо хихикать и отводить смущенные взгляды от понравившихся мальчишек. Да вообще делать все то, что делали все девочки в возрасте от шести до пятнадцати лет. Но для меня прелести подростка были под запретом. Любой слишком сильный выброс эмоций, не важно, были они положительными или отрицательными, вызывал череду видений, от которых порой хотелось ослепнуть, чтобы не знать весь этот ужас. Только ближе к восемнадцати годам удалось пусть и не обуздать силу, но хотя бы заглушить ее с помощью травяных отваров и курса специальных таблеток, поэтому родители, правда, скрипя сердцем, дали согласие на мое поступление на очное отделение университета, вместо планируемого заочного.       И вот сейчас меня снова хотят погрузить в этот нескончаемый водоворот из кошмаров.       Это длится не больше секунды и резко обрывается. Слепящая пелена сходит, так и не показав абсолютно ничего, но оставив после себя ноющую боль в висках, а я отдаленно слышу разочарованные вздохи врачей и звук открываемой двери.       - Мистер Райс, - доносится посторонний будто неживой мужской голос, - Способность слишком долго подавлялась, если будем дальше продолжать, организм не выдержит. Мы попросту убьем ее, так ничего и не добившись.       По телу растекается какая-то вязкая слабость, будто на плечах долго находился непосильный груз. Жутко хочется спать, даже неважно где, просто закрыть глаза и провалиться в выстроенный собственным сознанием мир из самых сокровенных желаний.       - И что вы предлагаете?       Действительно, что они еще могут предложить, чтобы сломать меня окончательно? На что хватит знаний, средств, а, главное, совести, чтобы добиться поставленной цели? Я стараюсь заставить себя не засыпать и дослушать до конца разговор, но глаза буквально слипаются, а сопротивляться уже просто нет сил.       Невесомость, такая приятная, необычная, долгожданная. И вода. Много воды. Она везде: окружает меня плотным коконом со всех сторон, слегка подрагивает над головой, обволакивает прохладой тело, странно гудит в ушах. Ничего не понимаю. Откуда здесь вода? Что вообще произошло за время моего сна? Достаточно резко открываю глаза, но вижу лишь размытые очертания какой-то комнаты в слабом изумрудном мареве и танцующие светлые тени, престранно расплывающиеся в пространстве и часто перемещающиеся. Тяну руку к ним, но неожиданно натыкаюсь на гладкую преграду.       ЧТО?!       Меня поместили в высокую довольно просторную прозрачную трубу, доверху наполненную искристой зеленоватой водой, как какую-то зверюшку в колбу со спиртом. Нет, нет, нет, им, что, мало того, что они уже со мной делали? Они решили напоследок окончательно свести с ума, перед тем, как убить? Начинаю тяжело дышать, чувствуя постепенно накатывающую паническую атаку, голова идет кругом от изобилия кислорода, поступающего мне в легкие через плотно прилегающую маску, горло неприятно сдавливают сдерживаемые рыдания, в ушах стоит жужжащий звук, больше похожий на работающий двигатель автомобиля. Мне страшно как никогда в жизни. Я будто попала в одно из своих видений, только не сторонним наблюдателем, как это обычно бывало, а главным действующим лицом.       Я хочу домой, хочу домой, хочу домой, ДОМОЙ!!!!!!!!!!!!!!!       Пытаюсь бить руками по толстому стеклу, но все движения заторможены из-за смыкающейся вокруг тела воды и не приносят ничего, кроме боли в ладонях, а высота сосуда не позволит вылезти через открытый верх, где брезжит холодный свет люминесцентных ламп. Не могу даже толком закричать, ничего не могу, и это морально испепеляет изнутри, что хочется содрать с себя кожу живьем, лишь бы освободиться.       Я не знаю, сколько времени провожу в бессмысленных попытках выбраться на поверхность, что есть силы барабаня кулаками по стенкам прозрачной водной тюрьмы, но, кажется, чем больше я прикладываю усилий, тем толще становится стекло колбы. Отчаяние переполняет, выжигает все остальные эмоции, затапливает собой сознание похуже сомкнувшейся над головой водной толщи. И я чувствую себя никчемной мошкой, сопротивляющейся непреодолимой силе.       Перед глазами в танцующем изумрудном свете возникает колышущаяся высокая тень, выделяющаяся чернильным пятном, и неожиданно вода начинает уходить, а меня резко вытаскивают, ухватив подмышки как котенка. Ноги не держат, мелко подрагивая, поэтому тяжело опускаюсь вниз. Быстро сдергиваю маску и упираюсь руками в холодную плитку пола, пытаясь прийти в себя и игнорировать нарастающий комок чего-то дикого и необузданного внутри. Отстраненно, будто все это происходит не со мной, наблюдаю, как стекающие с волос и лица капли разбиваются при падении на тысячу брызг. Не замечаю ни рядом суетящихся людей, носящихся по лаборатории как заведенные и что-то громко говорящих, ни того, что тело пробирает сильная судорога, заставляющая сжиматься все больше и больше. Существует лишь нарастающий с каждой секундой отвратительный писк в ушах и постепенно расширяющееся где-то на задворках сознания нечто, стремящееся погрузить все в непроглядный хаос.       - Эй, эй, Фрея? – надо мной склоняются, что-то накидывая на мокрые плечи, а сковывающий изнутри холод лишь усиливается, - Ты меня слышишь? – лицо обхватывают чужие ладони и несильно встряхивают, но я уже плохо, что различаю, почти полностью погрузившись в оглушающий монотонный звук в голове, - Давай, приходи в себя. Ну? – поднимаю взгляд и встречаюсь с холодными хищными глазами Дональда Пирса - мужчины, привезшего меня сюда.       В этот момент внутри что-то с громким скрежетом разрушается, дробя изнутри кости и превращая сознание в кипящий кисель, а с таким трудом выстроенная плотина, защищающая меня, с невероятным грохотом рушится, выпуская что-то неукротимое. Тело конвульсивно изгибается, грозясь сломаться, будто я хрупкий пряничный человечек в руках маленького неаккуратного ребенка, а голова откидывается назад, пронзаемая миллионами раскаленных добела ржавых спиц. Передо мною молочная пелена, резко взрывающаяся яркими страшными картинками, от которых хочется кричать. И я кричу, грозясь сорвать голос, истошно визжу на пределе возможностей, стараясь уменьшить эту боль, но она не отпускает, опутывает меня своими ядовитыми щупальцами все больше. Меня на скорости света уносит из собственной реальности, буквально вталкивая в чужое будущее невидимой грубой рукой и резко вырывая из него, чтобы показать уже совершенно другую судьбу. Я глохну от своего же крика и одновременно слепну от сменяющих друг друга видений, впивающихся под кожу ядовитыми занозами. Картинки сменяют друг друга так быстро, что не удается даже успеть различить цвета, а невидимая разрушительная волна из десятка тысяч чужих жизней топит своими водами окончательно, не оставляя возможности на спасение.       Внутри меня сейчас целый мир, причиняющий невообразимые страдания своими войнами, насилием, алчностью, жестокостью, как и тот, что за пределами этой комнаты. Он заливает землю океанами крови, унося за собой на самое дно миллиарды душ, но… все же остается по прежнему прекрасным. Прекрасным в самых простых мелочах. В игривых лучиках теплого солнца, в проплывающих кудрявых облаках, в каплях дождя на лице, в танцующем ветре, в шелесте листвы, в кружащих на свету пылинках, в первых снежинках, в звонких песнях птиц, в объятиях любимого человека, в радостном смехе детей, в улыбке матери.       И в данное мгновение весь этот переполненный, витиеватый, многогранный мир это я. ***       - Реееееей, Рееееееееей, - я словно птица свободно парю в мягких подсвеченных солнечным светом облаках, разрезая собой потоки теплого ветра, купаюсь в приветливых, ласковых лучах, когда отовсюду эхом начинает раздаваться смутно знакомый хрипловатый голос, сейчас звучащий крайне взволнованно и даже как-то растерянно. Что? Что происходит?       - Детка, ну, давай же, очнись, - осматриваюсь, но рядом никого нет, кроме проплывающих похожих на большущие клубы сахарной ваты облаков и танцующих в бархатных лучах пылинок. Снова крик, такой отчаянный и надрывный, он раздается в самой голове, задевает что-то важное внутри и не отпускает. Не знаю, куда мне следовать, ведь голос зовет абсолютно со всех сторон, то молитвенно крича мое имя, то сходя на едва различимый шепот, но ни на секунду не прекращается.       - Рей!       - РЕЙ!       - РЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЙ!!!!!!!!!!!! - кажется, что это небо содрогается в невыносимом вопле, пытаясь воззвать ко мне, но я как слепой младенец не могу найти дорогу, верчусь юлой на одном месте и пытаюсь закричать в ответ. Ничего. Не могу произнести ни единого звука.       В одно мгновение становится невообразимо легко. Настолько легко, что ощущаю, будто тело больше мне не принадлежит, разлетевшись миллиардами горящих золоченых искорок, устремившихся к солнцу, а неведомое тепло окутывает сознание. Это похоже на чувство, когда тебя обнимает мама, так заботливо, любяще, что хочется свернуться у нее в руках калачиком и спокойно уснуть. Так хорошо.       В носу стоит неприятный запах собственной крови и нашатырного спирта, от которого не терпится как следует прочихаться, поэтому глубоко выдыхаю, издав какое-то омерзительное хлюпанье. Я лежу на чем-то мягком, наверное, на кровати, совершенно голая, неприятно соприкасаясь обнаженной спиной с влажными омерзительно липнущими к коже простынями, по горло укрытая несколькими теплыми одеялами, и пытаюсь понять, что вообще такое произошло. Видимо, вколотая сыворотка подействовала не сразу, а, начав взаимодействовать с геном мутанта, дала вот такой результат, из-за которого я благополучно потеряла сознание в душе. Ну, меня предупреждали, что на всех она производит различный эффект, предугадать который невозможно. Зато теперь буду знать, чего ожидать в следующий раз.       Совсем рядом слышится какое-то шебуршание, а лицо опаляет чужое жаркое дыхание, отчего к щекам приливает кровь, заставляя их ощутимо гореть. Шумно вдыхаю уже так полюбившийся терпкий аромат крепких сигарет и ментолового шампуня и открываю глаза, оказавшись буквально нос к носу с Дональдом. С крайне опасным Дональдом. Весь взъерошенный, болезненно бледный, с потрескавшимися немного подкравливающими губами, невероятной чернотой под глазами и с нереально расширенными зрачками, затапливающими ледяную хищную радужку словно у настоящего безумца. Сейчас он больше всего напоминал озверевшую от голода акулу, почувствовавшую долгожданный запах крови. И это было действительно страшно.       - Дон, - с трудом сглатываю вязкий комок и предельно осторожно приподнимаю руку, едва ощутимо прикасаясь подушечками пальцев к колючей щеке, - Ты чего? - неожиданно резко мужчина полностью забирается на кровать, сгребая меня в охапку вместе с ворохом одеял, и, с силой сжимая руками, укладывает на себя, прижимаясь губами к макушке. Что такое могло произойти за время моего вынужденного «сна», что он так себя ведет?       - Ты больше не будешь принимать ту дрянь, - и без того хриплый голос звучит совсем низко и как-то жестко, а металлические пальцы больно впиваются даже через одеяло.       - Что? Но… Но почему? – ничего не понимаю. Что он вообще такое говорит? - Ты же сам сказал, что этот препарат мне поможет, заглушит мои способности на время… - пытаюсь освободить руки от плена мягкого кокона, но ничего не выходит, а мужчина прижимает меня лишь сильней, не позволяя отстраниться даже на миллиметр. Чувствую, как его грудь слегка вибрирует от втягиваемого сквозь стиснутые зубы воздуха, что говорит о том, что мужчина с огромным трудом сдерживается.       - Да, сказал, а сейчас говорю, что ты больше не будешь его вкалывать, - нет, он не говорит, он приказывает, словно одному из своих подчиненных, так грубо и не терпя при этом и капли возражения. Никогда не видела его таким.       - Дон, - начинаю еще больше елозить, все-таки освободив руки, тут же намертво вцепившись пальцами ему в бока, и, кое-как приподнявшись, заглядываю прямо в горящие необъяснимой злобой холодные глаза, - Это, возможно, мой единственный шанс… - не успеваю даже договорить, как Дональд словно проснувшийся разъяренный вулкан буквально взрывается и начинает, наверное, в первый раз за наше с ним знакомство бешено кричать.       - БЛ*ТЬ, РЕЙ, ТЫ НЕ ДЫШАЛА! ПОНИМАЕШЬ? НЕ ДЫШАЛА! ЛЕЖАЛА И НЕ ДЫШАЛА! – он резко подрывается с места, чуть ли не скинув меня с себя, и мечется по комнате как раненный зверь, на ходу с силой пиная прикроватную тумбочку, да так, что стоящие на ней часы с грохотом падают на пол, и громко грязно матерится.       Пораженно сижу на смятой кровати, обхватив голые плечи руками, и стараюсь как-то уложить в голове только что произнесенную фразу, но сознание находится в каком-то ступоре, не желая нормально хоть что-то воспринимать.       Не может быть. Значит, я не просто тогда завалилась в обморок, а… чуть не переступила грань.       Это сродни удару под дых, разом выбивающему весь воздух из ослабевших легких. Неожиданно и больно. Очень больно.       Божееееееее. Как же все сложно. Если организм так отреагировал на данный препарат в первый раз, то неизвестно, что будет при его повторном принятии. Большая вероятность, что я могу и не пережить следующий укол. А так рисковать ради пары сомнительных дней мифического спокойствия не могу, да и никто и не даст.       Мужчина, тяжело дыша и буквально сотрясаясь всем телом словно от озноба, остановился напротив меня, запустив руку в свои волосы и с силой оттягивая их. При всей своей опасности и потихоньку отступающей хищной ярости сейчас он больше всего походил на растерянного взъерошенного воробушка, такого потерянного и невероятно родного.       - Я не хочу снова увидеть тебя, почти неживую, на полу в ванной, – на глаза наворачиваются предательские слезы, но я упорно душу их в себе, до боли впиваясь ногтями в кожу, и стараюсь не отводить взгляда, - Иди сюда, - он тяжело выдыхает и, притянув к себе за затылок, прижимает к себе.       Металлические пальцы мягко вплетаются мне в волосы, несильно массируя, а я, встав на колени, трусь щекой о теплую гладкую кожу на широкой груди, крепко обхватив Дональда руками. Никогда не могла быть вдали от него слишком долго, а если такое происходило, меня начинало жутко, с явно слышимым хрустом ломать изнутри, а душа, казалось, начинала трещать по швам. Слишком одиноко, слишком невыносимо, слишком болезненно. Все мое естество непреодолимо тянулось к нему как к самому сильному магниту, грозясь покинуть собственное тело, чтобы навечно остаться рядом именно с этим мужчиной. И, возможно, как раз это-то и убьет меня в будущем. Не знаю, но, если быть до конца честной, то уже неважно.