***
Мы добираемся до нашего отеля в Сент-Поле после обеда. Концертный зал находится на другом конце города, но наш тур-автобус припаркован в двух кварталах от отеля. Джо устраивает огромную вечеринку перед туром в своем номере, которая начинается прямо сейчас, но я решаю не пойти. Зачем мне завтра похмелье? Я точно не хочу чувствовать себя ещё хуже. Вместо этого, я решаю ознакомиться со своим домом на ближайшие три месяца. Более крупный лейбл означает больше денег, а больше денег означает автобус получше. Нетрудно затмить тот кусок дерьма, на котором мы ездили в туры до этого, но все мои ожидания превзойдены, когда я поворачиваю за угол и вижу наш автобус. Он совершенно новый и похож на металлическую коробку с гладкими голубыми панелями по бокам. Маленькие окошки украшают их ровно до середины. Думаю, там начинается спальная зона. К моему удивлению, Пит стоит возле двери автобуса, натирая металлическую поверхность рукавом. Его джинсы-клеш развеваются на ветру, когда я подхожу. — Привет. Пит разворачивается, приподнимая свои огромные солнечные очки на лоб. Его ухмылка расплывается по всему лицу. — Привет! Вот, полирую её слегка, — говорит он с неким обожанием, глядя на автобус так, как смотрел бы на свою любовницу. — Крутая, правда? Ну же, смотри, — настаивает Пит. Я скептически приподнимаю бровь. Он чересчур добр ко мне, с учетом того, что мы оба знаем, что наша неприязнь взаимна. — Пойдем! У меня для тебя есть сюрприз внутри. — Билет на Гавайи в один конец? — спрашиваю я и притворно смеюсь. Он делает так же. — Как смешно, Райан. Вот ты шутник, — он вытирает глаза. Я захожу внутрь, проходя мимо водительского сидения. Пит заходит за мной, и я чувствую, как автобус немного наклоняется в сторону из-за нашего веса. Отдергиваю тонкую занавеску, дающую водителю уединение во время вождения, и тут же оказываюсь в гостиной. Пит охотно показывает мне всё, рассказывая, как мы сможем отдыхать на диванах или двух креслах, между которыми находится стол, идеальный для игр в карты, чтобы убить время, или для ночных перекусов между городами. Диваны и кресла жёлтые в оранжевый горошек, а стены — светло-зелёные. Несомненно, Пит приложил к этому руку. Тем не менее, я одобрительно мычу. Диван в автобусе? Безумие. В прошлом у нас были простые сидения. Я прохожу мимо маленькой кухонной стойки и холодильника, тоже маленького, но способного вместить в себя несколько бутылок пива. Прямо новейшие технологии. Автобус выглядит вполне пригодным для проживания и даже роскошным. Санузел крошечный, но туалет со сливом, что уже лучше того, что у нас было раньше. Мы, видимо, действительно добились успеха — буквально всё в этом новом, современном автобусе говорит об этом. — Парни уже разобрались, где чья полка? — спрашиваю я. — Они ещё не видели автобус. Сказали, что посмотрят, но... — Пит выглядит, как ребенок, чьи друзья не пришли к нему на день рождения. — А, да. У Джо в номере вечеринка. Думаю, он заказал алкоголя уже больше чем на сотню баксов, — бормочу я, а Пит бледнеет на два оттенка. — Будем надеяться, что они не разнесут номер, — добавляю я с улыбкой, которая становится ещё шире из-за того, что Питу внезапно поплохело. Он переживает за каждый цент. Мелочный ублюдок. Открываю дверь в спальную зону и останавливаюсь, чтобы осмотреться. В узком проходе стоит молодой парень с каштановыми волосами. Он поворачивает голову, смотрит на меня через плечо и говорит: — Привет. — У него почти слишком красивое лицо с пухлыми губами красивой формы, и они кажутся немного большими для него, нос, посаженный лишь на полдюйма ниже, чем надо, но эти черты только приукрашают его лицо. Никогда его раньше не видел. Он примерно моего возраста и немного ниже меня. Не могу понять, накачанный он или нет: у него сильные руки и плечи, но в целом он кажется хрупким из-за узкой талии. Его обтягивающая одежда только подчеркивает это, так как футболка заканчивается в двух дюймах от места, где начинаются его джинсы. Не понимаю я эту последнюю моду. Парень задергивает занавеску полки и вытирает руки о задние карманы своих облегающих джинсов. — Привет, — говорю я, вопрос "а ты кто?" ясно выражен в моём тоне. — Райан, это Брендон, замена Саймона. Брендон, это Райан, — объясняет Пит, и да, понятно. Друг Уильяма. Я думаю, что он слишком худой. Не такой худой, как я, но мне-то и не нужно будет поднимать, двигать и таскать тяжёлые чемоданы с усилителями, барабанами и гитарами целыми днями. — Вокалист, да? — уточняет Брендон и протягивает руку. Я жму её. — Это моя группа, — я пожимаю плечами, и неважно, что там думает Джо. Это моя музыка. Не пытайтесь отобрать её у меня. — Круто, — кивает Брендон, глядя то на меня, то на Пита. — Ну, я уже опаздываю на вечеринку, — намёк, что он хочет уйти. Мы даём ему пройти, и он протискивается между нами. Я смотрю ему вслед, немного озадаченный. Брендон не похож ни на одного роуди, с которыми мне приходилось работать или видеться раньше. Где борода? Длинные волосы в стиле рок-н-ролла? Я не согласен с мнением "чем больше волос, тем лучше", которое очень популярно в наших кругах, но мои каштановые локоны хоть как-то намекают на некую беззаботность хиппи. Волосы Брендона аккуратно подстрижены. Пит проходит к двери в конце спальной зоны, пока я считаю. Восемь полок, по четыре на каждой стороне. Четыре участника группы, один менеджер, четыре роуди. Места не хватает. — Каким образом... Пит открывает дверь, и я вижу то, что лучше всего может быть описано как своего рода гнездо. Я прохожу мимо Пита в маленькую комнатку, и, сделав всего один шаг от двери, я уже стою у двуспальной кровати, окаймленной стенками автобуса с трёх сторон. Она выглядит уютно со всеми этими огромными красными подушками и одеялами, и Пит кладет руку мне на плечо и сжимает его. — Для тебя нет полки. Ты будешь спать здесь, на этой огромной кровати. Потому что я не такой, как остальные в группе. Я главный: я особенный. Я упрямая звезда, которой Пит старается угодить. Он пытается загладить передо мной вину за тур в пятьдесят пять концертов. И хуже всего то, что у него получается. Ненавижу полки. И он знает это, хитрый ублюдок. Когда я сплю на полке, то без конца ворочаюсь и бьюсь головой об потолок, просыпаясь в синяках. — Это почти как иметь собственную комнату, — восторгается Пит. — Крутая, большая кровать, можешь уединяться здесь сколько угодно и отдыхать. Жак ведь всё равно не будет, да? — Ага. На самом деле я волновался, как же я буду трахаться в автобусе. Теперь знаю. — Остальные будут в бешенстве от того, что у меня есть своя комната, — отмечаю я, хотя у меня слюнки текут от одной мысли об этой кровати. Может быть, я этого заслужил, ведь всё это давит на меня больше, чем на них. Они не понимают, каково это. — Я поговорю с ними. Просто доверь это мне, — говорит Пит своим я-могу-уладить-что-угодно голосом. — Тебе ещё понравится этот тур. Вот увидишь. Он ещё никогда так не ошибался.***
Административный центр, Сент-Пол, Миннесота. Концерт не полностью распродан. Пит говорит, что мы были близки к этому. Группа, которая у нас на разогреве, — какие-то новички со Среднего Запада. Я наблюдаю за ними из-за кулис, и в какой-то момент энергетичный вокалист хватает микрофон и кричит "Нахуй войну!" Толпа ревет, как будто его слова — это что-то новое, хотя это не так. Война закончилась несколько лет назад, лишь некоторые войска всё ещё во Вьетнаме. Нам нужно что-то новое, за что мы боролись бы, но никто не может ничего придумать. Уверен, что большинство орёт только потому что он сматерился. Музыка и политика. Смешивать их — не лучшая затея. — Что думаешь? — спрашивает Зак, стоя за мной, и я пожимаю плечами. — Слегка вычурно. Слегка неискренне. — О толпе, — смеётся он, и я заставляю себя посмотреть направо, где вижу ряд людей, а потом ещё один, и ещё, а потом зал словно превращается в открытое море, постепенно переходящее в черноту. Я иду обратно в гримерку, где готовятся остальные. Джо — моя полная противоположность во многих отношениях, и за эти пять лет, что существует наша группа, он завёл себе друзей в каждом штате. Он окружает себя людьми и приглашает своих обожателей за кулисы в каждом городе, так что даже сейчас гримерка полна людей, которых я не знаю, к их одежде приклеены пропуска за кулисы. — Пит, — зову я, и он легко меня понимает. Его разрывает между желанием угодить мне или угодить Джо, но уже спустя две минуты в помещении нет ни одного халявщика. В этот раз Джо не возражает, так как и сам хочет подготовиться. Первый концерт. Уже что-то. У него, Брента и Спенсера похмелье. Я не пил вчера, но выпью сейчас. Я игнорирую голоса, смех, возбуждение и нервозность, пью вино прямо из бутылки и смотрю на сет-лист. Может, порядок песен неправильный. Может, мы всё сделали неправильно. — Райан. — А? — я поднимаю взгляд и вижу Брендона. Он протягивает руку и неуверенно улыбается. Я моргаю. Эта улыбка. — Мне нужен сет-лист? — Точно, — я отдаю его, и Брендон быстро выходит из комнаты, а Уильям чуть ли не визжит: — Можно мне, пожалуйста, пожалуйста, сказать раз-два-три? Спенсер надевает свою сценическую одежду: джинсы, футболка, жилет и бандана. Джо как всегда самый экстравагантный, и сегодня на нем комбинезон с V-образным вырезом практически до самого пупка. Ему следует сбрить волосы на груди, хотя бы ради меня. Брент решает надеть костюм. Пит кричит что-то, чтобы нас поддержать, а в зале толпа уже аплодирует и скандирует так громко, что слышно даже здесь. Дыхание учащается, я слышу свой ускоренный пульс в ушах. Минус один концерт, остаётся пятьдесят четыре. После сегодняшнего вечера будет минус один. Уильям возвращается, на его лице широкая улыбка. — Пять минут. Буду следить за вами из-за кулис, — Уильям поднимает вверх большие пальцы и уходит. Я продолжаю разглядывать пропуск за кулисы, висящий у меня на шее, смотрю на шрифт, которым написано The Followers и Джеки, Я и Эта Леди, провожу пальцем по надписи "полный допуск". Пит постоянно говорит нам, чтобы мы их не теряли. Это своего рода корона, щит и меч, но почему-то мне всё ещё кажется, что это скорее железная цепь на моей шее, тянущая меня вниз. Пит собирает нас вместе для ободряющей речи. Я не слушаю, но кладу свою ладонь поверх рук остальных. А потом происходит что-то странное: я оказываюсь у себя в голове. Мои глаза становятся экраном в кинозале, и я устраиваюсь поудобнее, откидываюсь в сидении, достаю попкорн. На экране коридор, за ним ещё один, потом лестничный пролёт, спина Спенсера, внезапная вспышка света. Край сцены, кричащие вдалеке фанаты, камера замирает, Энди и Зак подбадривающе в неё улыбаются, мучительный для ушей звук приглушается, когда на экране возобновляется движение; камера смотрит вниз и показывает мою обувь, что странно, ведь я сейчас в кинотеатре в своей голове, а не на сцену выхожу. Это не я; это кто-то другой. Это какая-то машина для музыкальной индустрии. Микрофон. Странный металлический шарик с тысячей маленьких отверстий, его показывают крупным планом. Голос за кадром говорит в него: — Добрый вечер, Сент-Пол. — Девушка в переднем ряду протягивает руки и кричит: — РАЙАН! В это же мгновение, меня стаскивают с моего сидения на пол, и я отчаянно сопротивляюсь, пинаю воздух и кричу, пока невидимые руки хватают меня за воротник и тащат, тащат, тащат меня через экран, и я падаю сквозь него. Я стою на сцене перед тысячами людей, которые простираются по центру, правой и левой стороне от меня до тех пор, пока их не съедает темнота. Освещение слишком яркое. У меня в руках гитара, дающая мне слишком слабую защиту. Как я сюда попал? Спенсер кричит: — Раз-два, раз-два-три-четыре... Играй. Просто играй. Ты знаешь как. Из-за абсолютного ужаса, я начинаю играть на автомате. После первых двух песен, всё это становится не более чем причиняющей боль, тошнотворной пульсацией где-то внутри меня. Я зол на публику. К счастью, у каждого из нас есть своя всем известная роль на сцене. Джо развлекает публику, прыгает с гитарой, подбрасывает её в воздух, скачет как ненормальный. Я известен своей отстраненностью, равнодушием и мрачностью. В отзывах пишут, что это мой стиль. Брент — что-то среднее между нами, иногда он отжигает с Джо, а иногда подходит ко мне и делит со мной микрофон, крича в него. Спенсер может спрятаться за ударными. Мне надо было быть барабанщиком. Я закрываю глаза и представляю, что публики здесь нет, и, играя на гитаре, поворачиваюсь к Спенсеру, который играет так сильно, что ломает барабанные палочки, выбивает из барабанов всё дерьмо так, будто от этого зависит его жизнь. Зная его, он наверняка так и думает. Из-под его красной банданы стекает пот, волосы прилипли к его шее. В конце он ударяет по тарелкам, и песня заканчивается. Шесть тысяч людей позади меня кричат. Я подхожу к ударной установке, беру стакан с водой и выливаю содержимое себе на голову. Моя футболка тут же промокает, и Спенсер широко мне улыбается. Вода попадает и на гитару. К сожалению, меня не ударяет током. — Райан. Я поворачиваюсь и смотрю на Энди. Его очки сползают с носа, потому что он вспотел из-за всего этого освещения. Его сильная татуированная рука протягивает мне гитару, и я быстро подхожу к микрофону, нажимаю на две педали, выключая их, и отключаю свой Телекастер, чтобы отдать его Энди. Подключаю другую гитару, настраиваю её, и в этот момент я больше ни на что не обращаю внимание. Публика продолжает хлопать, желая, чтобы я играл, чтобы сделал что-то интересное, дал им то, за что они заплатили. Я наигрываю начало следующей песни. Они узнают её, девчонки визжат, а парни орут. Брент за клавишными, я слышу свою гитару через усилители, то, как она гудит, словно провод под напряжением, злобно и требовательно. Из-за кулис на нас смотрит команда. Пит скрестил руки, его плечи напряжены. Боится, что я сорвусь и уйду со сцены. Энди кивает головой в такт, а Зак рассматривает публику. Я знаю, что Уильям где-то поблизости, убеждается в том, что мерч продают по правильной цене. Новенький, Брендон, читает книгу. Мой взгляд останавливается на нем. Это наш первый концерт этого тура. Мы самая популярная группа в округе, все эти фанаты заплатили, чтобы нас увидеть. Мы популярны. И тут этот парень, парень, которому платят за то, чтобы он стоял тут, у лучшего места, откуда можно наблюдать за нами, а он... читает книгу. У меня уходит полпесни, чтобы вспомнить, какого хрена я вообще должен делать.***
Я стою снаружи гримерки, кивая всем членам команды, которые идут в автобус. Закулисье полно людей, все со мной здороваются, проходя мимо, и улыбаются с надеждой, что я захочу с ними поговорить. Я не хочу. — Мне просто нужно... — бормочу я и машу руками, и никто не спрашивает, что именно мне нужно. Этой фразы достаточно. Пит напоминает мне, что мы уезжаем через двадцать минут и предупреждает о фанатах, ожидающих снаружи. Зак предлагает побыть моим телохранителем, раз уж Пит убежден, что все они хотят, чтобы я положил свою руку им на головы и благословил. С несколькими фанатами я могу справиться. Я так думаю. Мои мозолистые пальцы болят после концерта. Я вижу на них чёрные пятна от грязных струн. Нужно было больше практиковаться перед туром, но мы почти ничего не делали. Мы не хотели запираться в одном помещении друг с другом. Я слышу, что в гримерке кто-то есть, делаю вдох и вхожу. Брендон стоит возле комода, и, когда он поднимает взгляд, наши глаза встречаются в зеркале. Он только вышел из душа, вокруг его узкой талии обмотано полотенце. — Привет, — говорю я, и он оборачивается, нерешительно сжимая полотенце руками. — Привет. Эм, я думал... — Мне интересно, — начинаю я, не понимая, почему он ведёт себя так растерянно, если даже не знает, что я собираюсь сказать. — Что ты читал? Брендон моргает. — Что, прости? — Сегодня. Во время концерта. — Щеки Брендона немного краснеют, когда он беззвучно открывает рот. — Я видел, — добавляю я. — Хемингуэй. "И восходит солнце". То есть, я проиграл рыбаку-алкоголику, который провёл лучшие годы своей жизни, распивая пина коладу в Ки-Уэсте, а потом вышиб себе мозги. — О чем книга? — спрашиваю я. Брендон пожимает плечами. — Про американца, который живет в Париже. Он влюблён в женщину, которая не отвечает ему взаимностью. Или, ну, я думаю, она любит его. Просто недостаточно сильно, и он знает это. На секунду, я думаю, что он описывает очень слащавую и идеализированную версию наших отношений с Жак, но потом я понимаю, что это глупо. Жажда любви — это не любовь. — Ты же знаешь, что должен быть внимательным во время выступлений. Микрофонная стойка может упасть, струна может порваться, — перечисляю я, но не упоминаю, что я должен интересовать его сильнее, чем какая-то пыльная книга, и неважно, о трагической любви она или нет. Говорят, наше первое выступление было восхитительным. Я выступал, я не знаю, но так говорят. Брендон бормочет: — Извини. Я осматриваю гримерку. После нас здесь тот ещё беспорядок. Пустые бутылки из-под пива, объедки, морально убитый фронтмен и роуди, которому, видимо, на всё плевать. — Ты раньше уже бывал роуди? Брендон качает головой. — Когда-то работал в одном концертном зале в Сан-Франциско. Но это мой первый тур. — Ты живёшь там? — спрашиваю я, и он кивает. Я расслабляю плечи, когда вспоминаю, что нас обоих ждет автобус. — Просто будь внимательнее, ладно? — Да. Прости. — Тогда пойдем. Не хочу опаздывать. Брендон ищет свою одежду, и я отворачиваюсь, пока он одевается. Он в последний раз осматривает гримерку, чтобы убедиться, что никто ничего не забыл, и работник концертного зала провожает нас к чёрному выходу. Это место слишком большое, чтобы мы нашли его самостоятельно. Снаружи ждут фанаты, как Пит и говорил. Я чувствую, как напрягаюсь, когда вижу их. Их намного больше, чем я ожидал. Думал, будет всего парочка, как во время прошлого тура, но их, должно быть, около двадцати. Мы с Брендоном замираем, и мои глаза отчаянно ищут путь для спасения, но его нет. — Райан! Никогда не привыкну к тому, что незнакомые люди знают мое имя. Двадцать человек издают взволнованный визг и спешат к нам, окружая. Тот рыжий, что добирается до меня первым, спрашивает: — Можно пожать твою руку? — Конечно. — Концерт был отличный. Было... — Новый альбом прекрасен... — Твоя музыка... — Спасибо, мне приятно. Спасибо, что пришли. Ага, — я разговариваю со всеми ними и в то же время ни с кем. Они все говорят одновременно. Одна девушка стоит сзади и смотрит на меня со слезами на глазах. Кто-то касается моего плеча, кто-то — моего запястья, они подходят всё ближе и ближе. Я безуспешно пытаюсь отступить. Кто-то фотографирует меня. — Я приду на следующие четыре концерта! Пришел бы на больше, но деньги закончились. Я неловко смеюсь и подписываю его копию Boneless, на которой Брент, Джо и Спенсер уже оставили свои автографы, портящие обложку альбома. Её придумала Жак. Она никому не известная художница, если не считать славу, которую она получает за то, что спит со мной. Она художница, и у нее есть личная жизнь, в которую никто не лезет, но она так сильно пытается это исправить. Глупая женщина. Я бормочу: — Концерты будут такими же, как сегодня. Ты только время тратишь... — Едва ли! — восторгается он. Мне нечего сказать. — Что думаешь о Сент-Поле? — кричит кто-то. Ничего. Я видел только наш автобус, одну забегаловку и номер в отеле. Я ничего о нем не думаю. — Это, эм... Хорошее место. Девушка одобрительно улыбается, её глаза блестят. Они толкают друг друга, и меня это пугает. — Райан, дружище, можно спросить... Чья-то рука ложится на мое плечо, но она не пытается поглотить меня, она пытается меня удержать. — Мне очень жаль, но нам уже пора идти, — уверенно говорит Брендон лучше-не-связывайся-со-мной тоном, и это звучит так, будто это сказал кто-то намного выше, крупнее и опаснее него. — Что? Нет, подождите... — Отойдите, пожалуйста! — приказывает Брендон. Я пожимаю плечами в качестве извинения, хоть мне и не жаль, а Брендон решительно проталкивает меня вперед. Он идет за мной, его рука на моем плече направляет меня. Фанаты следуют за нами. — Пока, Райан! — Увидимся завтра! — Люблю тебя, дружище! — Я тебя люблю! Брендон ещё раз просит их отойти, пока мы спешно идем, я опускаю голову словно страус, который думает, что исчезнет, если спрячет голову. Брендон отпускает меня, когда мы отходим на безопасное расстояние. Я бормочу: — Спасибо. — Нет проблем, — говорит Брендон, когда мы подходим к автобусу. Мысль о настоящем телохранителе кажется несколько приувеличенной, но с каждым днем, я медленно осознаю, насколько популярной стала наша группа. Стоит всё же позволить Заку поиграть в злую кусающуюся собаку. — Бля, эти ребята просто сумасшедшие. Смотрели на тебя, как на Бога. — Я и есть Бог. Для них, — отвечаю я. Брендон неверяще качает головой, но я не понимаю, чему он так удивлен. Я не хочу, чтобы он понял, что в какой-то момент я охренеть как испугался. — Ты всегда так неловко чувствуешь себя рядом с фанатами? — Я не чувствую себя неловко, — возражаю я, шаря по карманам в поисках сигареты. Предлагаю ему, но он отказывается. После одной затяжки, я киваю: — Да, всегда. Брендон смеется. — Так и думал. Мы заходим в автобус, и я в последний раз смотрю на Сент-Пол через плечо. Фанаты всё ещё там, возможно, надеятся, что я вернусь в их храм, чтобы они меня боготворили.***
— Давайте ещё по пиву! Энди ногой захлопывает дверцу холодильника, и парни одобрительно восклицают, когда видят в его руках кучу бутылок. Вся гостиная пропахла травкой к тому моменту, как мы пересекаем границу между Миннесотой и Висконсином. Мне следует поспать, но ведь это первая ночь. В первую ночь тура никто не спит. Нам всем нужно сблизиться, чтобы в следующие три недели мы могли повеселиться. Потом начнутся ссоры и нытье о том, что все хотят домой. Кто-то будет грозиться уйти, пока Пит не вмешается. Может быть, в этот раз действительно кто-то уйдет. Джо, этот ненормальный придурок, за рулем. Мы не обязаны водить, раз у нас есть четверо роуди для этого, но он настаивал. Говорил что-то о ночном радио и свободной дороге. Я удивлён этому акту добродушия. Он когда-то заявил, что теперь слишком знаменит, чтобы сидеть за рулём автобуса, так что, думаю, он просто сильно разозлился на что-то и хочет побыть один. Остальные сидят в гостиной, которая каким-то образом вмещает в себя восемь человек, даже место осталось. Пит разбирается с документами за столом, всё не может выйти из роли менеджера. Он отрывается от бумаг только чтобы проверить, что мы ничего не разнесли. У Брендона на коленях лежит его книга Хемингуэя, но он не читает её. Возможно, ждёт, пока разговор станет слишком скучным. — Тост! — говорит Брент, и мы все поднимаем свои напитки. — За восхитительный, изумительный, сносящий крышу тур Джеки, Я и Эта Леди 74-ого года! — Все радостно кричат и пьют. Я делаю глоток пива, чувствую, как холодное стекло касается моих губ. — Рай, — обращается ко мне Зак, и я мычу в ответ, рассматривая горлышко своей бутылки. — Почему ты не взял с собой Жак, дружище? Я усмехаюсь. — Можно подумать, я бы взял её с собой, зная, что ты хочешь ей присунуть. — Парни смеются, даже Зак. Он умеет смеяться над правдой. — Она приедет к нам в Нью-Йорк, — добавляю я. Спенсер присоединяется к нам, напевая: — Жак и Зак, тили-тили-тесто, жених и невеста... — Миленько, — ухмыляется Энди. — Валери чертовски разозлилась, когда узнала, что меня не будет почти всё лето. Она уверена, что я трахну какую-нибудь группи. Какую ещё группи? Где? Я даже не состою в ебаной группе! Спенсер широко улыбается. — Мы ведь были в Миннесоте, чувак. Девушки так и попрут, как только мы найдем подходящих для нас. — Спенсер говорит так, будто он знаток в этой области, хотя никого из них не трахает. Перестал, когда встретил ту самую. Есть надежда, что теперь он снова к этому вернётся. Это пойдёт ему на пользу. — Ага, скорее всего, они все будут похожи на Жак, — отвечает Зак, и я показываю ему средний палец, улыбаясь, пока остальные смеются. Брент, единственный из всех, говорит: — Да ладно, не стоит так о Жак. — Я ценю то, что он не считает мою кем-бы-она-мне-не-приходилась дешевкой, хотя Брент — самый главный шовинист среди нас, а это то, что очень бесит Жак в мужчинах, во мне в том числе, наверное. Брент спрашивает: — Что насчёт тебя? — Он обращается к Брендону. — У тебя есть девушка дома? — Нет, я свободен, — отвечает Брендон, он говорит впервые за долгое время. Энди одобрительно кивает. — Хорошо, это... — И я гей. Пит поднимает голову, позабыв о своих бумажках во мгновение ока. Болтовня стихает. Брендон поджимает губы и почесывает голову. — Видимо, Уильям вам этого не сказал. Брент слегка качает головой. Я поворачиваюсь к Уильяму, и уж если здесь кто-то и похож на гея больше всех, так это он. Уильям никогда не скрывает своих чувств, легко обижается и так же быстро отходит. Часто ведёт себя так, будто наступил конец света, хотя на самом деле мы просто опоздали на выступление, но он всё равно раздувает драму до невероятных масштабов. Он активно жестикулирует при разговоре, ужасно переживает за свои волосы, но всё равно утверждает, что он натурал. И он не сказал нам, что парень, которого он же и привёл, — гей. Даже не намекнул. — Ну, — начинает Уильям, чтобы хоть как-то разрушить тишину, — это ведь не имеет значения. — Пауза. — Так ведь? Я быстро прикидываю, каковы шансы быть изнасилованным Брендоном. Я могу оставить его. — Не имеет, конечно. — Нет, конечно. — Да, верно. — Ага, — мямлим мы, стараясь показаться менее узколобыми, чем мы есть на самом деле. Уильям смотрит на нас огромными глазами, и я почти вижу, как его левая бровь дергается. Итак, Брендон трахает парней. Такое бывает. Брендон смотрит мне прямо в глаза, и я отвожу взгляд. Пит чувствует, что ещё немного и Уильям выйдет из себя, поэтому спрашивает: — Так что, Брендон, у тебя нет парня или... или кого-то ещё или...? Я почти уверен, что в этом вопросе слишком много "или". Уильям откидывается на спинку сидения и выдыхает. Слава богу, обошлось. — Я молодой, симпатичный, живу в Кастро. Я ничего не ищу и уж точно не собираюсь остепениться. — Весьма разумно, — отвечает Энди. Требуются совместные усилия Спенсера и Зака, чтобы сменить тему разговора. Брендон и Уильям вскоре уходят к своим полкам, Уильям оправдывается тем, что хочет вздремнуть, прежде чем сесть за руль. Скорее всего, он просто хочет успокоиться или поговорить с Брендоном наедине. Джо останавливает автобус, чтобы передохнуть, и большинство из нас выходит на улицу подышать ночным воздухом. — Вы же не думаете, что он и Уильям...? — начинает Брент, когда мы заходим в круглосуточную забегаловку. Я сажусь за отдельный столик и делаю заметки в своём блокноте. Подходит официантка, но я отказываюсь от кофе, покачав головой. Я собираюсь ретироваться в своё прекрасное гнездышко, как только мы вернемся в автобус. Джо злобно поглядывает на меня, и теперь я понимаю, что он избегает именно меня. Чудесно, что я сделал не так в этот раз? Зак говорит: — Надеюсь, что нет. Я не поднимаю взгляд, но слушаю вполуха. Сомневаюсь, что они трахаются. Я видел Уильяма с женщинами. Они оба живут в Сан-Франциско, и Брендон говорил что-то о том, что он работал в концертном зале. Уильям работал в Winter Ballroom. Единственная связь, которую я проследил. Джо спрашивает: — Так он серьёзно назвал себя симпатичным? Господи. — Я понимаю, почему, — произносит Спенсер, и я смотрю ему в затылок, подняв взгляд. — Я понимаю, почему геи находят его привлекательным. Он довольно женственный, у него задница как у девчонки, бёдра и всё такое. Брент усмехается. — А ты с него глаз не сводил. — Я просто наблюдательный, — спокойно говорит Спенсер, и его тон не оставляет места непристойным шуткам. Вообще-то, обсуждать Брендона за его спиной не очень хорошо, но новость слишком интересная, чтобы такое упустить. — Бля, — вдруг говорит Джо. — Значит, я теперь больше не могу ходить по автобусу в одном белье? Парни начинают смеяться, а я беру ручку с блокнотом и иду обратно к автобусу, пока мои приятели спорят, к кому Брендон начнет приставать первым. — Эй, Рай, — зовет Джо. — Ваше Высочество направляется в свой эксклюзивный автобусный будуар? Я же, блять, говорил Питу, что ничем хорошим это не закончится. Говорил же. Но Джо не понимает. — Да. — Ну что ж, удачи, — говорит Джо и отпивает кофе, спрашивая что-то у Спенсера, пока все остальные меня игнорируют. Ночь не такая тёплая, какой она была бы дома, но звёзды светят будто бы ярче. Июньский ветер качает сосны, по дороге едет машина, её фары появляются и тут же исчезают из виду. Вокруг тихо, я стою один, и я знаю, что это вряд ли ещё повторится до конца этого лета. Я иду обратно к автобусу, и на мгновение, я становлюсь обычным парнем с гитарой, который написал пару песен. Ведь, в конечном итоге, так и есть. Брендон, одетый в выцветшую белую футболку и серые трусы, выходит из ванной автобуса с зубной щёткой во рту как раз в тот момент, когда я иду в спальную зону. Я говорю простое "Спокойной ночи", и он машет рукой, его волосы растрепаны. Теперь я понимаю, почему он растерялся, когда я застал его полуголым. Я об этом не думал, но если он гей, он мог воспринять ситуацию по-другому. Странная мысль.