***
В отличие от Джона, я не иду прямиком к концертному залу. У него саундчек, а у меня — нехватка алкоголя в организме. Пит начал бросать на меня длинные, разочарованные взгляды, потому что я каждый раз напиваюсь перед выходом на сцену, и это хрень, абсолютная ебаная хрень, потому что остальные парни точно так же напиваются. Почти. В каком-то роде. Не очень далеко от зала я нахожу кафе. Заказываю стакан колы и, убедившись, что нахожусь вне поля зрения официантки, достаю свою фляжку и подливаю в напиток водку. Пальцем чувствую неровность инициалов, вырезанных на фляжке. G.R.R. III. Она принадлежала моему отцу, но я вырезал ещё одну линию, превратив II в III. Из поколения в поколение не меняется ничего, кроме римских цифр. Я забрал фляжку с собой, когда переезжал в Лос-Анджелес. Сомневаюсь, что он по ней скучает. Я выделяюсь среди посетителей кафе из-за отросших волос и недельной щетины. Это милое местечко, где добропорядочные американцы наслаждаются яблочным пирогом с ложкой ванильного мороженого. А вот я, сижу в дальнем углу и мысленно посмеиваюсь над глупой попсовой песней в стиле "детка то, детка сё", которая играет на радио, пока модно одетые взрослые и их подрастающие отпрыски болтают о том, чтобы пригласить Джонсонов на ужин. Мне никогда не быть таким. Делаю ещё глоток своего водочного коктейля. Господи, мне никогда не быть таким. Мне нужно отлить. Вижу указатель и иду в его сторону, мой взгляд скользит по остальным посетителям. Вон та старуха, нахуй её. И вон того бизнесмена тоже нахуй. И вон того рокера, разговаривающего по телефону рядом с туалетами, его тоже нах... Спенсер? Я останавливаюсь, нахмурившись. Это Спенсер. Сначала я не уверен в этом, потому что Спенсер по-настоящему улыбается, ослепительная улыбка во все тридцать два зуба. А ударник из моей группы никогда не улыбается. Не в моем присутствии. — Обязательно позвони мне, когда всё пройдет, ладно? Ну, эм, ты знаешь все отели, в которых мы будем останавливаться... Эй, позволь мне всё перепроверить трижды, — смеется он. Я моргаю. — Спенсер? Он практически подпрыгивает на месте, когда видит меня. — Мне нужно идти, — просто говорит он и вешает трубку. Какое-то время мы просто смотрим друг на друга, а потом он прокашливается. — Ты где был? Пит в ярости. — Был у Джона, мы занимались музыкой. С кем ты разговаривал? — Что, прости? — Только что. По телефону. — А, это. Точно, — он смотрит на телефон, открыв рот, а затем выпаливает: — С Кристал. Просто узнал, как дела дома. — О. И как твоя сестра? — Нормально. Обе. — Это хорошо. Ты сейчас к залу пойдешь? — он кивает и трет нос, отводя глаза. — Чудно. Подожди меня, ладно? Мне отлить надо. — Ага. Пытаюсь одарить Спенсера лучшей улыбкой из своего арсенала, той, что напомнит ему, что я его лучший друг и полностью ему доверяю. Нам необязательно знать абсолютно всё о жизнях друг друга. Конечно, я ему доверяю, но хрена с два я куплюсь на эту хуйню. Спенсер ждет меня снаружи кафе, когда я выхожу. Солнечный свет для меня слишком яркий, поэтому я достаю из кармана свои слишком большие солнечные очки, коричневые стекла помогают мне снова смотреть на мир нормально. — Значит, ты и Джон, да? — спрашивает Спенсер, и окей, видимо, мы не будем говорить о нем или о том, от чего он пытается увести разговор. — Мы написали две песни. Чертовски хорошие. — Что будете с ними делать? — Спенсер повторяет вопрос Джона. Я ещё не знаю. Не уверен. Спенсер говорит: — Раньше мы писали в туре. — Знаю. Теперь же, мы пишем только при необходимости, когда лейбл требует, чтобы мы выпустили новую пластинку. От этого не получаешь никакого удовольствия. Не так, как с Джоном. Мы идем молча, и эта тишина не такая же уютная, как в наши четырнадцать лет, семнадцать, двадцать один. Она не уютная, но и не неловкая. Пока что. — Просто будь осторожен, — наконец произносит Спенсер. Я смотрю на место проведения концерта, когда мы приближаемся, и думаю, как же попасть внутрь так, чтобы фанаты нас не заметили. — Послушай меня, — требует Спенсер, и я неохотно обращаю всё свое внимание на него. Он постоянно дает мне советы, например, что нам стоит поговорить с тем парнем Джо, потому что он был чертовски крут на сцене того маленького бара, или что мне стоит избавиться от той группи-блондинки, Жак, прежде чем она станет постоянной фигурой в моей жизни. Иногда я слушаю Спенсера, иногда — нет. — Я только хочу сказать, что ты этого Джона совсем не знаешь. Не знаешь, чего он хочет. Вот он — басист группы из Среднего Запада, о которой только местные и слышали, а вот ты — всемирно признанный гений музыки. Так что подумай об этом, окей? — Ладно. — Хорошо, — кивает Спенсер и добавляет: — Знаешь, мы по тебе скучаем. Все остальные, — то, как он говорит "все" может означать только нас четверых, основу всего этого дерьма. Ребята скучают по мне? Джо скучает по мне? — Ты же знаешь, что отдалился от нас, — говорит Спенсер, в его голосе нет ни намека на обвинение, и от этого только хуже. — Я буду стараться, — на автомате отвечаю я, а Спенсер улыбается и не упоминает Джона до конца дня, но бросает на меня взгляды, из-за которых мне кажется, что я изменяю своей группе с Джоном Уокером.***
— Пятнадцать минут до отправления автобуса! — кричит Пит, а Уильям и Зак поднимают очередной ящик с усилителями и тащат его к автобусу. Прикуриваю сигарету, кладу зажигалку обратно в карман и проверяю сигаретную пачку. Ни одной не осталось. Ночные облака затянули небо, земля всё ещё мокрая из-за дождя, который, должно быть, шел во время нашего концерта. Сент-Луис весь в непроглядной тьме и блестит, холодный ветер пробирается под мою куртку. Группа разогрева уже погрузилась, но ещё не уехала. Вижу, как Том и Джон пинают туда-сюда пивную банку, громко смеясь. Интересно, под чем они и почему Джон не предложил и мне тоже. Мы же теперь друзья. Брендон несет две гитары к автобусу, дверцы багажного отделения, которое плавно заполнялось дорогим оборудованием, открыты настежь. Брендон и Уильям опускают ящик с усилителем, и Брендон вытягивает руки, громко рыча. — Моя спина убивает меня нахрен. — Ты моложе меня, так что уж говорить о моей спине? — отвечает Уильям. — Я помассирую твою, если ты помассируешь мою. — Договорились, — сияет Уильям. Брент бросает на меня взгляд в стиле "господи, блять, боже", говорящий о том, что, если эти двое начнут делать друг другу массаж в нашем присутствии, то Брент будет первым, кто ломанется куда подальше, чтобы спасти свою гетеросексуальную жизнь. Я посмеиваюсь и задаюсь вопросом, есть ли хоть доля правды в словах Спенсера о том, что парни по мне скучают. Сложно в это поверить, с таким-то отношением. — Скоро вернусь, — говорю я Бренту. — Не бросай меня, — отвечает тот, с полной искренностью в его больших, умоляющих глазах, и я неверяще качаю головой и отхожу. Провожу оставшиеся пятнадцать минут, прогуливаясь по ближайшей улице, и в конце концов умудряюсь выпросить две сигареты у мужика, стоящего у бара. Он пьян в стельку и спрашивает меня, ходил ли я на концерт The Followers. Я отвечаю, что да, я был там. Он говорит: — Пиздец какое переоцененное дерьмо, ты так не считаешь? — Полностью согласен. — Хороший ты парень. Вот, на, возьми ещё одну! Скуриваю две из трёх своих сигарет по пути к автобусу; как только выхожу из-за угла, то слышу крики и замечаю, что рядом с автобусами что-то происходит. С такого расстояния парни кажутся крошечными, но совершенно ясно, что там драка. Кто-то кричит "Ебаный ты придурок!" достаточно громко, чтобы нарушить ночную тишину. Я бегу туда, отчасти боясь, отчасти надеясь, что произошло что-то достаточно плохое, что могло бы послужить причиной немедленной отмены тура. Меня ожидает разочарование. Затейниками драки оказываются Брендон и Нейт. — Я тебе серьёзно говорю, чувак! — кричит ударник, он слегка дезориентирован, в его глазах — ярость. Он обдолбан до усрачки. — Не подходи ко мне, иначе... — Иначе что?! — орёт в ответ Брендон. Остальные наблюдают за происходящим с безопасного расстояния, большинство из них выглядят так, будто им стыдно даже находиться рядом. — Думаешь, что я тебя изнасилую? Или боишься, что тебе это может понравиться? — Ты больной извращенец! — кричит Нейт. Он знает. Откуда он знает, как это всплыло? Я нахожу взглядом Джона, который опустил голову, лишь бы не смотреть на то, что происходит прямо перед ним. Из меня будто вышибают весь воздух. Урод. Он пообещал мне. Нейт продолжает материться. — Ебаный ты... — Эй! — громко говорю я, вмешиваясь, и даже я сам удивлен, что я не остался в стороне, наблюдая за всем этим, пассивно и безразлично, что было бы нормальным для меня, а Брендон поворачивается в мою сторону, и тогда облака расходятся, его освещает лунный свет, и он выглядит красивым, за секунду до того, как его бьёт кулак. Брендон принимает удар, отходя назад, а затем бросается на ударившего его, напоминая мне леопарда, нападающего на свою добычу. Я подбегаю ближе, пока ребята пытаются их разнять. Зак легко приподнимает Брендона, который пинает воздух и матерится, у него из носа идет кровь, стекая на губы и подбородок. Том и Энди удерживают Нейта, который пытается добраться до Брендона. Спенсер стоит между ними, подняв руки. — Воу! Успокойтесь нахуй! — Ебаный пидор! — орет Нейт. Зак отпускает Брендона, который, не прекращая вытирать лицо, снова пытается напасть. — Убью... — начинает он, Зак хватает его за футболку и тащит, затем снова поднимает его и буквально уносит Брендона, пока тот яростно кричит. Энди и Том отпускают Нейта, который выдает такой длинный список оскорблений, что я почти впечатлен. — Блять, мне жаль, — торопливо произносит Том. — Нейт под какой-то кислотой, он не в себе. Он не хотел создавать проблемы... — А мне не жаль! — громко заявляет Нейт. Зак возвращается, и я вижу, как Брендон отходит подальше от нас, пиная воздух и что-то крича, не обращаясь к кому-либо конкретному. Джон говорит с Нейтом, положив руки на его плечи. — Одна из тех ночей, — говорит Зак. Удивительно, что мы вообще так долго продержались без драк. — Давайте закончим погрузку. — Бля, — бормочу я и ищу сигарету, пока не вспоминаю, что у меня осталась всего одна. Придется пока её оставить. — И это всё?! — Уильям в бешенстве. — Уильям, нам нужно ехать. Выполняй свою работу, о личном подумаешь после, — приказывает Пит. Уильям практически кипит от злости, когда идет погружать ударную установку в автобус. Спенсер подходит ко мне со скорбным выражением лица. — Кто-то должен пойти поговорить с ним. Я прослеживаю его взгляд и вижу, как Брендон вышагивает вперед-назад у двери закрытого кафе на соседней улице. Спенсер прав. Кто-то, пожалуй, должен. Canadian History с нами надолго не задержится, так что и Нейта скоро рядом не будет. И, возможно, даже хорошо, что кто-то обозвал Брендона пидором и ударил его за то, что он немного другой. Значит, теперь Джо и Бренту не придется этого делать. А это было бы хуже. — Что произошло? — спрашиваю я, а Спенсер пожимает плечами. Он выглядит уставшим, хотя мы в туре всего неделю. Джо подходит, чтобы послушать. — Брендон просто подошел поговорить, а Нейт сказал ему, чтобы он держался подальше. Нейт сделал какое-то грубое замечание, и, вынужден признать, это Брендон начал драку. Он сказал "Такие, как я? Ты имеешь в виду педиков?", — Спенсер тихо посмеивается. Джо вмешивается: — Не, чувак, всё не так было. Короче, Брендон подошел, да, и Нейт его выслушал. А потом он сказал, что не хочет тусоваться с такими, как Брендон, и Брендон говорит "С такими, как я? Ты имеешь в виду овнов?", вот как он сказал. Пиздец как смешно, чувак. Нейт растерялся, и Брендон спросил, какое ему дело, чей член он сосет, а Нейт сказал, что да, это не его дело, но это же, блять, отвратительно, и Брендон ответил, что его это так волнует просто потому что он думает, что ему могло бы понравиться, если бы ему отсосал парень. И вот тогда началась драка, — Джо улыбается, будто это просто забавная история. — Кто-то должен пойти поговорить с ним, — повторяет Спенсер и бросает на меня долгий взгляд своих голубых глаз, а затем кивает в сторону Брендона. Почему я? Что я могу сказать Брендону такого, чего не сказал бы Спенсер? Я слышу стук, когда двери багажного отделения закрываются. Тур-автобус готов к отправлению. Парни уже внутри, но все беспокойны и расстроены. Нейт бормочет что-то о том, что у него болит челюсть, а Спенсер говорит мне поиграть в доктора и дать им всем лекарство. Но я не болен. Я просто стою на месте, и Спенсер говорит: — Мы не можем просто его оставить там. — Боже! Ладно, иду, — шиплю я и направляюсь в сторону Брендона, который сидит на другой стороне улицы. Я пытаюсь придумать, что же мне сказать ему, что-нибудь о том, что он дрался как настоящий мужчина, что его тренер по боксу гордился бы им, что он не вырубился от такого удара, как будто у него есть тренер, а его, скорее всего, нет, так что всё это бесполезно, серьёзно. Я останавливаюсь на безопасном расстоянии и жду, пока Брендон заметит мое присутствие. Он держится за нос, его пальцы в крови, он качает головой и трясется от ярости. — Твой нос...? — спрашиваю я, но он снова качает головой. Он не сломан, иначе ему было бы нестерпимо больно. — Автобус скоро уезжает, — говорю я. — Давай приведем тебя в порядок. Брендон отпускает нос и осторожно трет его. Злобно смотрит на меня: — Есть сраная сигарета? — Нет. Прости. Брендон вытирает нос рукавом и неверяще качает головой, пнув асфальт. Я сдаюсь. — Ладно, вот. Моя последняя, — я отдаю ему сигарету, которую получил за то, что обосрал свою собственную группу. Но, по крайней мере, это было честное мнение, на которое не повлияла пресса, хотя тот парень мог ненавидеть нас, просто чтобы выделиться из толпы. Прикуриваю сигарету для Брендона, и он судорожно затягивается со слезами на глазах, и я не знаю, от боли это или из-за чего-то другого. Я нетерпеливо посматриваю в сторону автобуса, желая покинуть этот тонущий корабль, на который я столь неблагоразумно ступил. Чертов Спенсер. Надеюсь, что Джо не ошивается сейчас где-то поблизости, чтобы наблюдать за этим спектаклем. — А мне ведь нравился Нейт. Я думал, он хороший парень. Можешь в это поверить? — выдыхает Брендон. — Я думал, что он придурок, если честно. — Оказывается, — говорит Брендон, а затем кричит в сторону автобусов, — что он гомофобный кусок говна! — Его слова эхом разносятся по пустой улице. Поверить не могу, что Джон рассказал всё своим согруппникам, хоть я и просил его этого не делать. Он сделал вид, что для него это не имеет значения, но, очевидно, это не так. Видимо, Джону было сложнее переварить эту новость, чем мне. Не моя вина, что Джон — трепло. Я ведь отдал Брендону свою последнюю сигарету, так? Это не моя вина. Я очищен брызгами святой воды. — Нейту не стоило тебя обзывать, — объективно говорю я. — А тебе стоило просто отойти. Брендон резко вскидывает голову, сузив глаза: — Что, прости? Считаешь, я должен был ничего не делать? — Иногда, это самая смелая вещь, которую можно сделать, — и умная вещь. Геи должны понять, что они не могут важничать, где им только вздумается. — Молчать — это не смелость! Это трусость! Я раскрыл правду и скрывать её не собираюсь! Я трахаюсь с парнями. Целую их, облизываю, отсасываю им. Хожу в гей-клубы, думаю по-гейски и участвую в МСГ, и я не боюсь сказать, кто я есть. — МСГ? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то остановить поток воображаемых картинок, где Брендон занимается сексом, целуется, облизывает и сосет, пока они не добили мой мозг. — Марши за свободу геев, — объясняет он, и, ну, я никогда о них не слышал. Звучит слишком претенциозно. Брендон усмехается и смотрит на меня. — Я не собираюсь подстраиваться под идеалы других людей, подавлять важную часть себя, чтобы угодить этим узколобым и ограниченным натуралам! Я не пытаюсь угодить Нейту, тебе или ещё какому-нибудь придурку. Это то, кем я являюсь, и я не скрываю этого, но это всё равно не ваше сраное дело, и никто, никто не имеет права физически или словесно оскорблять меня за это. — Думаю, тут ты сам себе противоречишь. Если ты открыто об этом заявляешь, то это уже касается других, — вставляю я, Брендон выглядит так, будто готов наброситься и на меня, так что я, так уж и быть, добавляю: — Но я понимаю, что ты имеешь в виду, конечно. Тебя раньше за это били? — Три раза, но кого это волнует? — отвечает он, затем садится и опирается на дверь кафе, моя сигарета дрожит между его пальцев. На ней кровь. Он выглядит маленьким, одиноким и несчастным, полным неразрешимых противоречий. Заебись, теперь я ещё и жалею его. — Я думал, Сан-Франциско не против геев. По крайней мере, в некоторых местах. — Там меня никогда не били. Это случалось до этого, когда я... — его голос переходит в тяжкий вздох. Я смотрю на него в ожидании, но он качает головой. — Неважно. Забей, — он затягивается. — Я вырос в Лас-Вегасе, — начинаю я. — Там очень... сухо. Много мелькающих огней. Впервые я выступал перед публикой, когда мы со Спенсером пели за деньги на Фримонт стрит. Лучшее место для этого — это рядом с "The Mint". Однажды одна женщина дала нам целый полтинник, должно быть, выиграла крупную сумму, я купил усилитель на эти деньги, — я прекрасно понимаю, что несу полную чушь, что случается только тогда, когда я нервничаю. Не так, как перед интервью или концертом, такая нервозность всегда смешана с ужасом. Я же говорю о той нервозности, когда чувствуешь себя неуверенно и надеешься, что не выглядишь полнейшим идиотом, а именно так я сейчас и выгляжу. — Никогда там не был, но звучит круто, — говорит он. В Лас-Вегасе совсем не круто. Это ненастоящий город. Вернуться на семьдесят лет назад, и это просто дюжина домов у чёрта на рогах. — Слушай, мне жаль, что так вышло, — говорю я, потому что, вероятней всего, именно это от меня и ожидается. Брендон выглядит так, будто это ничего не значит, он, как и я, знает, что это просто пустые слова. — Поставь себя на мое место. Представь, что кто-то желает твоей смерти, просто потому что ты любишь женщин. — Я их не люблю, — поправляю я. — Никого не люблю. — Спишь с ними? — Предостаточно. — Ну, значит, потому что ты спишь с ними. Просто представь на мгновение, каково это, и даже тогда ты не поймешь, какое дерьмо я терплю. И каждый раз я думаю, что всё, больше мне не придется с этим мириться, а потом что-то происходит, как сегодня. Почему каждый натурал думает, что я хочу трахнуть его или соблазнить? Вот они хотят выебать каждую девчонку, которую видят? Нет. Я такой же переборчивый, как и все, и у них уже есть как минимум одно качество, которое мне нахрен не нужно: они натуралы. Нейт просто сраный параноик. — Скоро они больше не будут с нами в туре. Нейт в том числе. — Дело не в нем, а в тех, кого он представляет. Миллионы таких же, как он. Я сажусь рядом с ним и предлагаю ему свое молчание. Земля влажная, мои джинсы промокают. Брендон неровно дышит. — Думаю, будет дождь, — отмечаю я. Долгое время он ничего не говорит, но я чувствую, как он медленно расслабляется. — Да. Да, похоже на то. Вы сегодня хорошо отыграли. — Разве? — спрашиваю я, благодарный за смену темы. — Я встретил парня, который считает нас дерьмом. — Ты всё ещё выглядишь так, будто сейчас упадешь в обморок, когда выходишь на сцену, но да. Уже лучше. Наверное, вы привыкаете к жизни в дороге, — говорит он, будто он знаток в этой области, а я ненавижу тот факт, что кто-то, кто ездит с нами в тур, видит, насколько сильно я боюсь публики. Это как минимум унизительно, но я себя не жалею. Должно быть дерьмово — просыпаться каждое сраное утро в кругу насмешек, потому что с твоей головой что-то не так, из-за чего ты хочешь переспать с человеком своего пола. Ясное дело, что это Брендон должен иметь и имеет полное право утопать в жалости к себе. Раз уж мы соревнуемся... Автобус Canadian History заводится, и звук мотора тревожит меня. — Нам пора идти, — говорю я, и Брендон выбрасывает недокуренную сигарету. Я поднимаю её и делаю две затяжки, поскольку мне жалко выкидывать её. Брендон смотрит на меня с легким отвращением, но асфальт был чистым. Я почти уверен в этом. Когда мы возвращаемся, команда уже разошлась по автобусам. Энди ведет наш. В гостиной почти пусто, этим вечером парни решили просто исчезнуть. Я уже слышу ровный храп Зака. Уильям всё ещё в гостиной, он бросается к нам со злостью на лице. — Как он мог?! Как он мог?! Я в ярости! Нужно позвонить в полицию! Нам нужно... Уильям раздувается как свечка, бубнит что-то о справедливости, нетерпимости, доводя себя практически до бессознательного состояния. Интересно, что Уильям будет делать, когда конец света действительно наступит. Потому что это однажды случится, знаете ли. Точно случится, и тогда драка в Сент-Луисе будет не более чем приятное воспоминание. — Как твой нос? — спрашивает Уильям у Брендона, предварительно обняв его пару раз. — Заживет. — Пойдем, — бормочу я, бросив на Уильяма взгляд, ясно говорящий оставить нас в покое. Он выглядит удивленным и ещё более расстроенным, но Спенсер поручил мне задание, и я его выполню. Я веду Брендона в свое гнездышко, жестом приглашая присесть на кровать, и иду за туалетной бумагой и стаканом воды. Он приводит себя в порядок, а я сажусь рядом с ним, наблюдая за закрытой дверью. Голубые простыни пахнут сексом, который был у меня ранее, неприятный, потный запах, который, надеюсь, Брендон не почувствует из-за забитого кровью носа. Надо сказать Питу, чтобы он распорядился, чтобы простыни постирали. — Мы могли бы сорвать завтрашнее выступление Canadian History, — полусерьёзно предлагаю я. — Можем швырнуть в Нейта бутылку, — говорит Брендон, оттирая с лица последние капли крови. — Хорошая идея. А потом уйдем в несознанку. — Было бы круто, — улыбается он, опустив взгляд. При виде этого мое оцепенение проходит, и я стараюсь не хмуриться, когда осознаю свою внезапную роль — защитник невинных. — Тогда так и сделаем. Я киваю. — Конечно. Он умудряется широко улыбнуться. — А ты ничего. Я думал, что ты типа как зомби, но ты и вправду ничего, когда решаешь поговорить. — Я ничего не решал. Мне просто жалко, что тебя ударили. Он пожимает плечами. — Ну и ладно. Ты просто ничего. — Grazie, — бормочу я, и Брендон улыбается ещё шире, а потом морщится и снова аккуратно касается своего носа. Он распух, но теперь он хотя бы подходит к его от природы пухлым губам. Автобус трогается, и мы плавно покачиваемся влево, вправо, снова влево, пока Энди разворачивается. — Хорошая у тебя комната, — замечает Брендон. — Думаю, у нас действительно есть причины завидовать. — Джо опять пиздит об этом у меня за спиной? — Джо и все остальные. — А, — какая преданность. Не понимаю, зачем Спенсер притворяется. Мы четверо больше никогда не станем такими же дружными, как когда-то, но было бы не так больно, если бы мы просто это признали. — То, как вы все говорите друг о друге, даже не знаю, чувак. Немного удивлен, что вы согруппники, а не враги. Я встаю и открываю перед Брендоном дверь. — А в чем разница? — Ни в чем, думаю. Ни в чем, — говорит он, поняв намек, и выходит. На каждой стене по четыре полки, в два уровня. Брендон идет к своей, прямо за моей дверью, верхняя справа. — Spasiba за сигарету, — тихо шепчет он и забирается на полку. Я закрываю дверь и ныряю в море грязных простыней.***
Не знаю, как он уговорил меня на это. Я не такой человек, а вот он, видимо, — такой. Я брал всё свое бунтарство из книг, но книги никогда не начинали революций. Их начинали люди. И всё ещё начинают. Как и бутылки из-под колы, судя по всему. Во мне бурлит смесь неверия и легкомысленного мальчишеского неповиновения, когда я узнаю, что Пит и Зак наблюдают за концертом Canadian History с края сцены. Я говорю Питу, что у Джо очередной припадок дивы и что, возможно, Заку придется его утихомирить. Они вдвоем спешат прочь, а я начинаю беспечно насвистывать, хоть меня и не слышно из-за громкой музыки. Роуди Canadian History стоят на другом краю сцены. Если я останусь в тени, меня никто не заметит. — Привет. Я замечаю Брендона, он нервничает, но чуть ли из кожи вон не выпрыгивает от возбуждения. — Хочешь кинуть? — спрашивает он и передает мне пустую бутылку. Когда мы обсуждали это прошлой ночью, я просто болтал. Я вовсе не собирался принимать в этом участие. Беру бутылку, чувствую её тяжесть в своей руке. Джон стоит не на нашей стороне сцены, здесь Том. Но он сосредоточен на толпе. Я был бы не против бросить бутылку в Джона. Он нарушил свое обещание и разболтал всё о Брендоне. Но сейчас преступник — Нейт, Джон всего лишь соучастник. Я выдыхаю и чувствую бабочек в животе. Дерьмо. Блять. Дерьмо. Останавливаю свой взгляд на Нейте. — Ты бросай, — бормочу я и отдаю бутылку обратно Брендону. — Нет, ты бросай. — Нет, ты. — Уверен? — спрашивает он, облизывая губы. Его нос уже не такой опухший, но на месте удара появились синяки. Я нервно киваю, проверяю, нет ли никого поблизости. Безумие какое-то. Ведь нет шансов, что мы убьем Нейта ударом бутылки по голове, да? Брендон пытается выровнять дыхание. — Ладно. Ладно, сейчас. Всего один шанс. Ладно. Фух. — Ты сможешь. — Конечно смогу. Да. Сейчас, — Брендон бросает на меня взгляд, и на мгновение, я уверен, что мы сошли с ума, этот педик и я. Но на лице Брендона всё ещё видны следы драки, и я сосредотачиваюсь на том, почему я это делаю: моя группа, моя команда, мой тур. Просто потому что мне кажется, что это правильно. Брендон разбегается на несколько шагов, прежде чем бросить бутылку. Я задерживаю дыхание, когда она попадает в голову Нейта. Ударник падает на глазах у семи тысяч человек. Группа прекращает играть, на сцену выбегают роуди, а Том оглядывается, шокированный и сбитый с толку, и я еле сдерживаю смех. Это, должно быть, самая смешная хрень, которую я видел в своей... — Блять, бежим! — выпаливает Брендон, хватает меня за руку и тянет меня за собой, и мы убегаем от края сцены и скрываемся в лабиринтах закулисья. Я начинаю истерически смеяться, пытаясь не наступать ему на ноги, он крепче сжимает мою руку, начинает смеяться вместе со мной, оборачиваясь через плечо, его глаза дико светятся от этого необдуманного поступка. Мы находим дверь, ведущую наружу, и внезапно оказываемся за зданием концертного зала, радостный смех Брендона отскакивает от стен в темноту вечера. Мой смех смешивается с его, но мой монотоннее и глупее. — Твою мать, твою мать! — восклицает Брендон, пару раз подпрыгивая. Его брови почти на уровне линии роста волос. — Можешь поверить, что мы сделали это?! — Его лицо и голос выражают больше эмоций, чем мои за последние два года вместе взятые. Не знаю, как он это делает, но это меня немного поражает. Не могу не почувствовать, как его бесконечная энергия вливается в меня, делая меня немного счастливее. — Не могу. Нам нужно успокоиться, сделать вид, что мы ничего не знаем. — Да, точно. Ладно, сейчас, — Брендон суетится, шарясь по карманам, и достает пачку сигарет. Зажимает одну губами, ещё одну дает мне. — Мы курили здесь всё это время. Мы ничего не знаем. — Точно, — торопливо соглашаюсь я, и мы начинаем курить, затягиваясь быстрее, чтобы всё выглядело так, будто мы были здесь уже какое-то время. И, как и следовало ожидать, спустя минуту из двери выбегают охранники и в бешенстве осматриваются. — Что такое? — беспечно спрашиваю я. Брендон опускает взгляд, и я вижу, что он прячет лицо, чтобы они не увидели, что он вот-вот взорвется от смеха. — Кто-нибудь проходил тут только что? Пробегал кто-то? — Нет. Не думаю. Брендон, ты кого-нибудь видел? Брендон прокашливается. — Нет. Только мы с Раем, курили, болтали о... всяком. — Ага, о всяком. Они пристально смотрят на нас, но идут обратно внутрь. Но это ещё не всё, и через пять минут выходят Нейт и менеджер Canadian History, Дэн. Нейт прикладывает к голове влажное полотенце. На ткани, кажется, видно что-то красное, и я понимаю, что мы, наверное, нанесли ему ощутимый вред. Нейт явно в ярости, как и вчера, он указывает на Брендона и говорит: — Я знаю, что это сделал ты! Брендон вскидывает брови, на его лице выражение полной невинности. Я хмурюсь и смотрю на менеджера. — Что происходит? Дэн неловко прокашливается. — В Нейта бросили, эм... бутылку. Во время выступления. Кажется, она прилетела с края сцены. — Нихрена себе, — я открываю рот от изумления. — Ого, ты в порядке? — Ой, да ладно! — рявкает Нейт, его глаза опасно блестят. — Он в порядке! — успокаивающе говорит Дэн. — Спенсер был так добр, что согласился заменить его на последних двух песнях, и публике это, кажется, понравилось. Он сейчас на сцене. Вы ничего об этом не знаете? — Не, мужик, мы с Брендоном были здесь последние двадцать минут или около того. Никого не видели. — Ты его прикрываешь?! — рявкает Нейт на меня. Ну да, вроде того. — Я и вправду не имею к этому никакого отношения, но, думаю, это был знак свыше, — холодно говорит Брендон. Нейт подходит к Брендону на опасное расстояние, но я быстро становлюсь между ними. — Так, серьёзно. Отвали нахуй, — огрызаюсь я. Чувствую дыхание Брендона на своей шее. — Этому не бывать, этому... — пыхтит Нейт, сжимая кулаки. Его менеджер хватает его за руку, оттаскивает его, шепчет: — Это же, блять, Райан Росс! Тот самый Райан Росс! С ним лучше, блять, не связываться, чувак. Ты с ума сошёл? — Нейт в ответ приглушенно бормочет что-то, состоящее из слов "блять" и "педики". Дэн отводит его в сторону, крича: — Ладно, вы ничего не знаете. Мы вам верим! Удачи во время выступления! — Спасибо! — говорю я и машу. Дверь захлопывается за ними. Я выдыхаю и поворачиваюсь к Брендону, который безумно улыбается. Нам это сошло с рук. — Спасибо, — тихо говорит Брендон с тёплой улыбкой, которая видна и в его глазах, которые блестят. — Нет проб... Ты только что сказал спасибо. Он улыбается. — Ладно, да, я могу говорить спасибо, но только если я действительно очень, очень благодарен. Храню это слово для особых случаев. Я особый случай. Нервно облизываю губы и перевожу взгляд на мусорный бак. — Так к чему вся эта иностранная хрень? — Думаю, это делает меня интереснее. Сам по себе я не очень интересный, а с этим надо было что-то делать, так ведь? Он интересен и без этого. Вскоре нас находит Пит. Брендону нужно настраивать оборудование. Он смотрит на нас так, будто знает, но мы лишь пожимаем плечами. Пит так же замечает, что у Джо не было никакого припадка дивы, как я ему сказал. — По сути, у него постоянный припадок дивы, — спорю я. Уходя вместе с Питом, Брендон подмигивает мне. К счастью, Пит этого не замечает. Здание концертного зала окружено железным забором, а за ним — улица, и я наблюдаю за людьми по ту сторону ограждения, как они живут своими жизнями, не обращают внимания на других. По эту же сторону — беспощадный мир, и сегодня, я должен быть таким же беспощадным. Я посмеиваюсь, снова и снова вспоминая, как бутылка врезалась в голову Нейта. — Райан? Выныриваю из своих прекрасных мыслей и вижу Джона. Он всё ещё вспотевший после концерта, его футболка промокла насквозь. Бросаю сигарету и наступаю на нее. — Джон, привет. Слышал, что произошло. Хреново, чувак. — Да, слушай, все очень расстроены, и я просто... Ты точно ничего об этом не знаешь? — в его голосе я слышу нотку отчаяния. Он смотрит на меня так, будто бы я скажу ему правду. А у него железные нервы. Чертовски железные нервы. — Я ничего не знаю. Но если узнаю, то скажу тебе. Обещаю. Точно так же, как он пообещал мне не рассказывать всем подряд о сраных наклонностях Брендона. Он предал меня, я предам его. Если бы только у нас было две бутылки и Джон находился бы на нашей стороне сцены. Не люблю, когда надо мной насмехаются, он соврал мне в лицо. Он... — Слушай, мне пора, — говорю я резко. — Ладно, хорошо. Завтра поработаем над нашей музыкой ещё немного? Его голос совершенно искренен. Наша музыка. Музыка, которую создали мы с Джоном. Она прекрасна, но это не значит, что и мы — это что-то прекрасное. Взять, к примеру, хотя бы Леннон-Маккартни, Саймон-Гарфункель. Музыка красивая, а музыкантов, создающих её, тошнит друг от друга. — Посмотрим, будет ли у меня время, — сообщаю я и оставляю Джона стоять на холоде. Мне не нужно бросать в Джона бутылку, чтобы наверняка знать, что я сделал ему больно. За кулисами я натыкаюсь на спешащего Брендона, и он широко мне улыбается. Я тут же улыбаюсь в ответ, через плечо глядя туда, где он исчезает с мотком клейкой ленты. Иногда ты побеждаешь, иногда — проигрываешь. В этот момент, я чувствую, что победил.