***
Полуночный показ фильма "Китайский квартал". Брендон идет покупать билеты на мои деньги, просто чтобы я оставался в безопасности, хоть я и понимаю, что все фанаты The Followers сейчас у концертного зала и там мы их не встретим. Но всё же, сегодня я больше не хочу расписываться на обложках пластинок. Это новый фильм, что-то вроде детективной истории. Какой-то парень по имени Джек Николсон снимается в нем, но ни один из нас о нем не слышал. Я смотрю на плакат; его и привлекательным-то назвать нельзя. Видимо, начинающая звезда. Этим утром Брендон увидел кинотеатр, пока мы ехали в такси, а у меня свои причины кинуть своих согруппников и пойти с ним. Ещё я иду потому, что больше никто с ним не пойдет. Даже Уильям отказался, поскольку Мэрил устала от Зака и теперь пристает к нему. Ну, Уильяму же нужно как-то поддерживать свой фальшивый образ натурала. Я расчесываю волосы, они мокрые после душа. Брендон возвращается с широкой улыбкой на лице и показывает мне два билета. Когда мы уже там, я спрашиваю: — Хочешь попкорн? — Конечно. Покупаю нам попкорн и колу для него. Для себя у меня есть фляжка с водкой. Брендон радостно жует попкорн, пока мы ждем, чтобы нас впустили в зал. На самом деле, я не вижу никакого семейного сходства между ним и Одри, хотя, может, у них общий отец или мать? Они оба красивые. Может, в этом сходство. — Так откуда ты? — спрашиваю я его. — Я живу в Сан-Франциско, — говорит он, и это совершенно не является ответом. — А, — я тянусь к попкорну, который он держит. Наши пальцы соприкасаются, когда он тоже берет себе немного, и я замечаю это. Не в том плане, что я замечаю, как это случается, и мой мозг начинает новые проницательные наблюдения, а в том, что я замираю и чувствую, будто я ждал этого прикосновения весь день. Несколько дней. Я быстро говорю: — Когда ты переехал в Сан-Франциско? — Примерно полтора года назад, — говорит он немного неуверенно. — А до этого? — Да так, — он пожимает плечами и, как только я собираюсь попросить его уточнить, он говорит: — О, двери открыли. У меня нет возможности расспрашивать его во время фильма, который оказывается довольно интересным. Я посматриваю на Брендона, сравниваю его нос с носом Одри. Я просто хочу знать, что происходит. Не потому, что Одри кажется мне загадкой, которую нужно разгадать; потому что я пишу песню о Брендоне, так как он захватил мое воображение. Я специально беру попкорн только тогда, когда руки Брендона там нет. Мне сложно расслабиться, когда Брендон сидит прямо рядом со мной в темноте. После фильма я иду в туалет, чтобы опустошить фляжку. Брендон дожидается меня снаружи, и мы идем пешком туда, где, как нам кажется, находится наш отель. Он хочет отдать мне деньги за фильм, но я отказываюсь. Я наверняка дохрена богаче него. Брендон смотрит в небо и говорит: — Никогда не увидишь звёзды в городах. — Посмотри немного левее и увидишь звезду. Он хмурится, глядя в небо, а потом смотрит на меня и начинает смеяться. — О, понятно. Ты звезда, да? — Ага, — я нескромно пожимаю плечами. — Так ты из большой семьи? Он выглядит удивленным. — Смотря что считать большой семьей. — Шестеро братьев и сестер, например? — У меня четверо. — А, — огромная семья, но не сходится. Хотя, что может знать Джо? Он почти всегда под кайфом. — Ты один из старших или младших или..? — продолжаю я. Брендон смеется, он немного смущен и отводит глаза. — Ну, я имею в виду. Психологи говорят, что это определяет, каким человек будет по жизни. Средние дети, например, хорошо умеют налаживать отношения. А самые старшие — самые ответственные, и так далее. У меня не было ни братьев, ни сестер, что значит, что я эгоист и не умею идти на компромисс. — Я самый младший. — Отпетый негодник, значит. И как... — Господи, — смеется Брендон. — Что? — Ты платишь за кино и попкорн, а теперь задаешь все эти вопросы, чтобы узнать друг друга получше. Почему бы нам просто не поцеловаться, чтобы это официально было свиданием? Я смеюсь вместе с ним, пытаюсь что-то сказать как можно быстрее. — Не, чувак, я просто болтаю, — нет ничего странного в том, что я хочу знать его историю. Я уж точно не думаю о том, чтобы поцеловать его. Или о том, что это свидание. Не хочу ни того, ни другого; я же не педик. — Я немного рад, что мы дальше едем в Канаду. Я никогда не был за пределами страны, — говорит Брендон, меняя тему так плавно, что я понимаю это только через два квартала. В это время я вспоминаю о наших выступлениях в Монреале, как я напился настолько сильно, что думал, что умею говорить по-французски. Я только выставил себя дураком, но публике понравилось, что я хоть раз был разговорчивым. — Думаю, мы потерялись, — наконец заключаю я, когда понимаю, что мы явно больше не в центре, и что рядом с нашим отелем нет ничего настолько убогого. — Наверное, мне стоило сказать тебе, что у меня ужасное чувство направления, — признает Брендон и растерянно оглядывается. — Но нас вёл ты, так что... — Это ты нас вёл! — возражаю я, а потом осознаю, что я шел за ним, а он — за мной. Что ж, это ничего не меняет. Спрашиваю у первого попавшегося прохожего, и он вежливо нам сообщает, что мы идем в совершенно неправильном направлении. — Скажи, если заметишь такси, — бурчу я, когда мы начинаем идти в правильную сторону. — Мой отец работал таксистом какое-то время, когда вернулся с войны во Вьетнаме, — говорю я, чтобы поддержать разговор. — Кто-нибудь из твоей семьи был там? — Нет. Ну, то есть, я точно не знаю, но... Они бы не пошли, нет. Они не верят во всё это. — В войну? — уточняю я, и он кивает. — Кровопролитие. Это большой грех, знаешь? — Никто и не говорил, что убивать — это хорошо, — отмечаю я, хоть и уверен, что некоторым солдатам это нравится. У моего отца с этим никогда не было проблем. Вообще. — Так вы не общаетесь? — А вы? — говорит он и добавляет: — Давай не будем о прошлом. Оно никому не делает чести. Всё, что имеет значение сейчас, это то, что мы потерялись в Детройте, и что я тусуюсь с самым крутым человеком в рок-н-ролле. Ах, какой престиж. — О, понятно, ты тусуешься со мной из-за моей славы, — улыбаюсь я, пока мысленно повторяю его слова. Прошлое никому не делает чести. Это верно. Совершенно точно. — Конечно из-за славы. Ты же думал, что нравишься мне, как человек? — спрашивает Брендон и приподнимает бровь. Я толкаю его и называю мудаком, из-за его смеха ночь кажется намного теплее. Он замечает такси и успешно останавливает его, а я больше не задаю ему вопросов о прошлом, раз он не хочет об этом говорить.***
Я нахожу Брендона у гримерки, когда возвращаюсь из автобуса, захватив свой блокнот. Роуди опирается на стену, обхватив себя руками, он бледный и весь вспотел, и при виде этого я останавливаюсь. — Воу, эй, ты в порядке? — спрашиваю я, быстрым шагом подхожу к нему, думая, что его опять избили, или что у него пищевое отравление, недосып, передозировка наркотой. Точно, передоз. Брендон смотрит на меня огромными глазами, совершенно бледный. — Эм... — начинает он и указывает на дверь гримерки. — Что? — я кладу ладонь ему на плечо, чтобы успокоить. Брендон сглатывает. — Там Дэвид Боуи. — Он здесь? — восторженно спрашиваю я. — Нет, послушай меня! Там Дэвид Боуи. — Ага, — я моргаю. Он моргает в ответ. — Мужчина, который типа как ебаный бог? — медленно произносит он, будто чтобы убедиться, что мы говорим об одном и том же человеке. Что ж, от меня он точно так не фанател. Мне стоит обидеться или нет? — Я вас познакомлю, — легко предлагаю я. — Ни за что. — Ещё как за что. — Дерьмо. Бля. Дерьмо. Я в открытую смеюсь над ним, и он выглядит раздраженным. Он медленно следует за мной в гримерку, и похоже, что он готов вот-вот сбежать. Он пытается выровнять дыхание, напоминая мне рожающую женщину, мнет рукава и что-то бормочет, явно готовя себя к Великому Знакомству. За те десять минут, что меня не было, в комнате уже началась вечеринка. Дэвид замечает меня первым и улыбается, когда я подхожу, чтобы обнять его. — Ты как, дружище? — спрашивает он, широко улыбаясь, он всё такой же высокий и худой, короткие спутанные рыжие волосы спадают на его глаза разного цвета. Брендон остается стоять у двери, пялясь на нас, а мы начинаем говорить о разных концертных залах, которые стали нам третьим и даже четвертым домом. Даже Бренту нравится Дэвид, он не забывает о потрясающей вечеринке, которую Дэвид устроил в нашу честь в Лондоне во время нашего пока что единственного тура по Великобритании. Некоторые парни из команды Дэвида тоже здесь, пришли посмотреть на наше выступление. — Хочешь выйти и спеть с нами? — спрашиваю я, и Дэвид энергично кивает. Мне немного неудобно, что я прошу его выйти на сцену в его выходной день, но так иногда бывает. Музыканты безумны и одержимы тем, что они делают. Даже я. Одержим адом, через который мне приходится проходить. И я нисколько не удивлен своим мазохистским наклонностям. — О, тебе следует познакомиться с этим парнем, — говорю я. Брендон всё ещё стоит у двери в гримерку, нервничая. — Брендон, это Дэвид. — Приятно познакомиться, — вежливо говорит Дэвид, протягивая руку. Брендон выглядит так, будто сейчас умрет от того, что это, прямо сейчас, один из самых счастливых моментов в его жизни, и ничто не сможет его превзойти. — И мне. Однозначно. О боже, я просто... Я видел вас в Сан-Франциско в прошлом году, и то выступление изменило мою жизнь. Я имею ввиду, знаете, вы так много значите для общества геев. Клянусь, на Хэллоуин я пошел в The Hard On, это, ээ, это клуб в районе Кастро, и половина всех присутствующих там были в костюмах Зигги**. Я в том числе, — добавляет Брендон нервно, бубня так, словно он в шоке от слов, вылетающих из его уст. — Спасибо, приятно слышать. — Ага, — мечтательно выдыхает Брендон. Дэвид оценивающе рассматривает его с головы до ног, и я знаю этот взгляд. Господи, Дэвид, чёртов пёс. Толпа начинает кричать так громко, что этот шум доносится до гримерки, и я осознаю, что начинается выступление Canadian History. После этого концерта они уезжают. Мне хотелось увидеть Джона на сцене в последний раз. Он хорошо там смотрится. Этот бессердечный ублюдок создан для сцены. Как-то тяжело осознавать, что один из тех, с кем у меня была самая сильная музыкальная связь, уезжает, и я больше никогда его не увижу. Даже если он оказался таким мудаком и наше общение было таким коротким, что это с трудом вообще можно назвать общением. Но я просыпаюсь с теми песнями в голове. Сраный Уокер. — Спенсер говорит, ты больше не красишься перед концертами, — неодобрительно произносит Дэвид, я киваю в знак подтверждения. — Но ведь так нельзя! — выдыхает он, и я позволяю ему усадить меня, когда Брендон приносит косметический набор Джо. Закрываю глаза и не двигаюсь, пока Дэвид красит меня. Брендон издает одобряющие звуки, выдыхая "Это божественно!" каждые пять секунд. Когда я открываю глаза, мое лицо пересекает алая полоса, покрывая глаза и переносицу. Дэвид добавляет слишком много подводки, и, когда я надеваю одну из своих шляп с перьями, сочетание выглядит абсурдно. Дэвид говорит: — Идеально. Брендон произносит: — Вы так талантливы. — Спасибо, Брендон, — мягко отвечает он, глядя на Брендона долгим, долгим взглядом. — Эй, не хочешь шпили-вили? — Прошу прощения? — хмурится Брендон. Дэвид смеется: — Покурить. Мы называем это шпили-вили. Брендон краснеет; серьёзно? Он издает что-то вроде "ээ, эм", явно взволнованный тем, что Дэвид Боуи хочет с ним переспать. Я годами предлагаю группиз пойти покурить со мной. Уильям входит в гримерку с широкой ухмылкой. — Ля-ля-ля, ведьма ушла! Ну, или уйдет. Canadian History покидают тур, они уже собираются. Брен, ты нужен Заку на сцене, и, Пит, у нас закончились красные футболки размера L. Команда собирается и уходит, Брендон бросает на Дэвида извиняющийся взгляд. Дэвид садится на диван, закинув ноги на кофейный столик, а Джо достает кокс. Слышу голоса Тома и Нейта за дверью, а потом они отдаляются. Я говорю, что мне нужно разогреть голос, используя это как предлог отказаться от кокаина, который действует на меня не лучшим образом, а также мне надо было уйти куда-то, где я не осознавал бы отъезд нашей группы разогрева. Я нахожу темный коридор и хожу по нему туда-сюда, едва слышно напевая, выше, выше, выше, ниже, ниже, ниже. — Райан. Я оборачиваюсь и проклинаю свое везение. Я не хотел видеться с Джоном. Он потный после выступления, в его глазах и линии его челюсти присутствует некая резкость. — Вот, — говорит он и кладет клочок бумаги в мою руку. Я смотрю на него и вижу номер. — Чей это? — Мой, домашний телефон в Чикаго, если вдруг ты однажды поймешь, что упустил. Потому что песни, которые мы написали? Они охуенны, — Джон вскидывает бровь, разворачивается и уходит из моей жизни с высокомерием, которого не было, когда он в нее входил. Я смотрю на бумажку и фыркаю. Будто мне это нужно. С Джона надо бы сбить спесь один-два раза. А то и двенадцать раз. Будто я за ним побегу. Я вас умоляю. Бросаю бумажку на пол и иду обратно к гримерке. Почти дойдя до нее, разворачиваюсь, возвращаюсь и поднимаю бумажку, кладу её в карман. Просто потому что Джон должен мне пиво.***
Огромный гостиничный номер превратился в клуб, где смешались команда Дэвида, наша команда, девушки и несколько лучших музыкантов Детройта. Все подкатывают к Дэвиду, Джо и ко мне, но в основном к Дэвиду, и я не возражаю, зато явно возражает Джо. Брендон сидит в углу и выглядит немного оскорбленным. Из всех парней здесь, я бы выбрал его. Он явно самый привлекательный здесь. Ну, это если бы я был Дэвидом. И если бы хотел переспать с парнем. Одри в центре внимания. Она сидит у Дэвида на коленях и рассказывает истории о тех сумасшедших вещах, которые они вдвоем вытворяли в прошлых турах. Брендон чуть ли не дымится. Было бы дерьмово наблюдать, как твоя сестра уводит парня, которого ты хочешь, но ведь они не брат и сестра. Может, дальние кузены? — В Санта-Фе, Одри уговорила меня на секс в церкви, — громко смеется Дэвид, а Одри злобно улыбается. — Богохульство, вот что это, — вскользь отмечает Брендон. — Стыд Вавилонской блудницы. Все, кроме Одри, смеются. Она выглядит уставшей, когда встает, обиженно смотрит на Брендона, хватает бутылку шампанского и уходит на балкон. Брендон выглядит довольным и тут же подсаживается к Дэвиду, тот приобнимает Брендона за плечи и предлагает ему бутылку пива. Кажется, Брендон чувствует себя уютно. Я не против того, что один из наших роуди так открыт перед Дэвидом, хотя теперь все присутствующие знают, что в нашей команде есть педик. Ну, это не значит, что и мы все такие же. И я знаю, во что выльются эти ухаживания: двадцатиминутный сеанс охов-вздохов, а потом их пути разойдутся. Но перед Дэвидом всё равно трудно устоять. Чёрт, да даже я мог бы переспать с ним, если дать мне правильную смесь наркотиков. Это не так, как в Кливленде, с тем мерзким мускулистым парнем, когда Брендон был зажат в углу, как маленький, и выглядел как обдолбанная шлюха, которая отчаянно желает, чтобы её трахнули. Дэвид — хороший парень. Готовый на всё фанат встречает озабоченного музыканта. Все знают, к чему это приводит. Я благословляю их на секс. Вечеринка становится ещё громче, а Одри всё ещё не вернулась. Я покидаю толпу своих обожателей и выхожу на балкон. Одри сидит на краю деревянного стула с бутылкой шампанского, зажатой между её стройными ногами, розовые волосы слегка развеваются на прохладном ветру. Она сидит, немного наклонившись вперед, и кажется ещё меньше, чем обычно. Закрываю за собой дверь и сажусь на стул рядом с ней, мой взгляд блуждает по Канаде на другой стороне реки. Одри смотрит на меня, её подводка немного размазалась в уголках её глаз. Я прокашливаюсь. — Ты в порядке? — Да. Да, конечно, — пьяно кивает она и отводит взгляд. Город похож на море миллионов маленьких огней, но такое ощущение, что мы находимся посреди сверкающей пустыни, вдалеке от всех остальных. — Просто, знаешь. Одна из тех ночей. Она откидывается на спинку стула и вздыхает. Если я всё сделаю правильно, то её признание, что что-то не так, станет путем к правде. Брендон не расскажет, а давить на него я не хочу. Но вот Одри... — Это из-за Брендона? Она поворачивает ко мне голову, в её взгляде видно удивление. — Нет, — говорит она после долгой паузы. — И да, — хихикает она, я беру бутылку, которую она мне предлагает. — Не именно из-за него, а из-за того, о чем он мне напоминает, и это просто... Это странно здесь. В этом месте. Это меня немного беспокоит. Я ведь знаю его. То есть, знала, — она облизывает губы, будто чтобы распробовать на них вкус шампанского. Я жду, пока она продолжит, мои внутренности словно сжимает от того, что она выкладывает передо мной правду. — Ты не удивлен. — Нет, — признаю я. Они не очень хорошие актеры. — Откуда ты знаешь его? — достаю сигарету. — Выросли на одной улице, — объясняет она с затуманенным взглядом, будто видит это прямо перед собой. Моя теория о брате и сестре вдруг больше не кажется такой уж и глупой. — Дерьмовый был городок, о нем даже упоминать не стоит. В часе езды от Солт Лэйк Сити, в котором мы едва бывали, ведь это очаг разврата, — говорит она глухо и смеется. — Мой папа всегда так говорил. И это только Солт Лэйк Сити. Лос-Анджелес? Нью-Йорк? Он бледнел только от одной мысли об этих городах! Но не я, нет. Я всегда хотела побывать там, посмотреть, из-за чего же вся эта шумиха... Маленький городок, где все друг друга знают. Совсем маленький. Думаю, он был уютным в каком-то роде. Брендон на пару лет младше меня, но мы иногда играли вместе. Там все дети играли вместе. Я пытаюсь представить Брендона маленьким мальчиком, в этом крошечном городе. Это сложно представить, особенно то, как он играет с Одри. — Маленький город в Юте, — повторяю я, пытаясь переварить информацию. — Мормоны. — Мормоны? — переспрашиваю я. — Ага, — смеется она и неверяще качает головой. Одри — мормонка? Брендон — мормон? Она — группи, он — гей. Что же это за мормоны такие? Одри рассеяно улыбается, заправляя длинные волосы за ухо. Немного наклоняется влево и протягивает мне руку. — Альма, приятно познакомиться. Я жму ей руку в полном неверии. — Это название одной из Книг, из которых состоит Книга Мормона. Книга Альмы, — объясняет она. — В одном этом городке было около пятидесяти Альм. Всегда ненавидела это имя; в нем нет ничего уникального. А я считала себя уникальной, понимаешь? Думала, что я... Я слушала радио по ночам. Пробиралась на первый этаж, когда все уходили спать, и подключалась к единственной рок-радиостанции, которая у нас была. И слушала, прижав ухо к динамику... Музыка. У меня от нее мурашки пробегали, и позволь сказать, позволь тебе сказать, ты слушаешь? Хорошо, потому что вот правда: музыка была моей единственный религией. И когда мне было семнадцать, я уехала оттуда. В Солт Лэйк Сити выступали The Doors. Я должна была пойти, должна была. Должна была увидеть Джима Моррисона, понимаешь? И это было будто... Будто я заново родилась. Прямо там, той ночью. Я попала за кулисы. Джим сказал, что я красивая. Это был первый раз, когда мне сказали подобное, и он спросил, как меня зовут и... у меня просто вырвалось. Я сказала "Одри". Одри, — она смеется воспоминаниям, и я не позволяю себе сказать ей, что, вероятно, Джим не имел в виду то, что сказал. Это просто слова. Я знаю, как мы, музыканты, думаем, и то, что мы называем красотой в других людях, мы считаем отражением самих себя. Одри берет бутылку и делает два глотка. — Так вот, той ночью я встретила Джима. Встретила всех этих потрясающих людей, и всё. Я оставила семье записку, в которой говорилось, что я ушла, просто чтобы родители знали. И я стала Одри Китчинг. Фамилию я придумала позже, она похожа на звук, который издает кассовый аппарат. Знаешь, "чик-чик"? А ещё похоже на слова "сучка". Я вроде немного смешала и то, и другое. Одри Китчинг, — повторяет она с довольной улыбкой. — Тебе нравится это имя? Мне нравится. Я так больше никогда и не возвращалась после этого. Я смотрю через плечо в гостиничный номер, вижу, как отжигают парни. Вижу Брендона, который из того же маленького городка, в котором живет пятьдесят Альм, а рок-н-ролл — это грех. Как тот мальчик стал этим молодым человеком? — А Брендон — это настоящее имя? — тихо спрашиваю я. Внутри что-то болит от мысли, что он мог соврать мне об этом. — О, да. Он его не поменял, — я немного расслабляюсь. Не знаю, почему это имеет такое значение. — Боже, я глазам своим не могла поверить, когда увидела его в автобусе. Я думала, что он, ну знаешь, мертв. Глоток шампанского застревает в моем горле, и я кашляю в кулак. — М-мертв? — Ага, — кивает она и допивает содержимое бутылки. — Думаю, все считали, что он мертв! Брендон исчез в... — она хмурится, её сосредоточенное выражение лица выглядит почти смешно, — в 66-ом? 67-ом? Ему было около пятнадцати, кажется. Пуф! Исчез! Просто в один день не пришел в школу. Никто ничего не знал. Старейшины говорили нам не доставать его семью, не задавать им вопросов. Помню, как все Ури были убиты горем. — Кто? — хмурюсь я. — Ури. Брендон Ури? — смеется она, и только тогда я понимаю, что я не знал его фамилию. — Думаю, я просто о нем забыла, — продолжает Одри. — Почти все забыли, хотя Билл Хинкли говорил, что видел, как отец Брендона копал могилу на заднем дворе. Кто-то рассказал учителю, и Билл попал в неприятности. Большинство просто о нем забыли. И вот он, в автобусе, и я узнала его, и он не только жив, а ещё и вырос. Поверить не могла в это! Мертвый парнишка Ури. А мы жили всего через два дома друг от друга. Я вырвалась оттуда, и вот где я сейчас! И он тоже здесь, в итоге. Это как, как это называется? Карма? Нет, ээ... — Судьба. — Точно, судьба! — она энергично кивает, а потом пожимает плечами. — Понятия не имею, что с ним произошло. Я не спрашивала. До того момента, я не знала, что люди могут вот так просто взять и исчезнуть... А ещё он как-то странно очарован Дэвидом. — Ну, он гей. Все геи очарованы Дэвидом. — Брендон гей? — изумленно спрашивает она с огромными глазами, и неважно, вырвалась она из того места или нет, но я наверняка могу сказать, что именно по этому поводу думает мормонская часть её мозга. — Я... То есть, у меня есть друзья-геи, но они... Они не оттуда, откуда и я, я имею в виду... Может, это и хорошо, что он пропал. Они бы его там убили. Дерьмо. Ты уверен, что он гей? — отчаянно спрашивает она. — Ага, — подтверждаю я. Брендон, исчезнувший в пятнадцать лет с лица земли, и появившийся в Сан-Франциско меньше двух лет назад. Где он был эти пять лет и что он делал? Он убежал или же его выгнали? Или, может, он уехал не по собственному желанию, может, его забрали? Одри смеется и прикрывает лицо руками. Она смеется и смеется, и это неудивительно, если подумать обо всех мужчинах, с которыми спали она и Брендон, о наркотиках, которые они принимали, о церковных собраниях, которые они пропустили, и всё это во имя рок-н-ролла, у них обоих. — Его семья обожала его, — говорит Одри, пусто улыбаясь, сбрасывая это со счетов, как какую-то загадку. Из-за этого у меня возникает какое-то навязчивое чувство, от которого я не могу избавиться. Я иду обратно и вижу Брендона, который теперь танцует на столе вместе с Мэрил, они оба смеются. Конечно его семья обожала его. Эта ослепительная улыбка, эти теплые глаза? Кто бы его не обожал? Но он пропал, и он никому не расскажет, что случилось. Наверняка что-то очень плохое. От этой мысли внутри меня просыпается тревога, и я надеюсь, что было что-то не слишком ужасное. Он кажется довольно общительным, но это может быть просто прикрытием. Я всё ещё наблюдаю, как Брендон и Мэрил танцуют, когда ко мне подходит Дэвид и, проследив за моим взглядом, говорит: — Ладно, можешь забирать. — Она твоя, — равнодушно говорю я, радуясь, что девушки остаются с Дэвидом. Наконец действиями нашей группы перестанут управлять гениталии. — Я говорю о парне, — ухмыляется Дэвид и хлопает меня по плечу. Я замираю. Я и не знал, что хочу его.