***
Спенсер отыгрывает выступление, извиняется перед парнями, что вот так пропал, а потом снова исчезает. Пошел к Хэйли, конечно же. Или, возможно, он и купил этот дом, так что идет к себе. Чтобы посмотреть, как засыпает его дочь. Чтобы лечь спать со своей женой впервые за долгое время. Он не пытался снова заговорить со мной. Я не рассказал остальным. Хреново было и без этого, со всеми обвинениями Джо и Брента и извинениями Спенсера. Приняв душ и переодевшись, я собираю свои шмотки и ухожу из концертного зала, полный сочувствия охранник указывает мне на второй черный вход, чтобы я мог избежать ожидающих фанатов. Завтра мы свободны аж до вечера, когда нам нужно будет уехать и покинуть это жалкое место. Спенсер, небось, считает часы, боясь момента отъезда. Наверное, они там носятся с камерой и делают фотографии счастливой семьи, впервые воссоединившейся. У Спенсера ребенок. Поверить не могу. Мы ещё слишком молоды для такого. Я не хочу семью. По крайней мере, я так думаю. Я никогда не размышлял об этом. В каком-то роде, было бы интересно передать свои дерьмовые гены дальше, увидеть, какой хаос это создало бы. Иметь то, что я мог бы назвать своим. Мой сын. Моя дочь. Я не могу и за домашними растениями следить, не говоря уже о детях. А потом я бы ходил с кольцом на пальце, обнимая жену за плечи (не Жак, это однозначно), и мог бы говорить "О, да, это мой младшенький, мы назвали его Джордж. Джордж Росс IV. Нет, вы правы, я просто очередной долбоеб, который не может придумать ничего более оригинального. Я очень горжусь, спасибо. Да, он ходит в шахматный кружок, как вы узнали?", а потом мы все бы смеялись и приглашали бы друг друга на ужин по воскресеньям, говорили бы "Что ж, может быть, в этот раз я позволю себе выпить второй бокал красного вина!". И моя жена и дети улыбались бы мне с обожанием. Но где пот? Где кровь? Жизнь — это не только улыбки и натянутая вежливость. Жизнь груба, она должна оставить на тебе отметины. Если ты не можешь вспомнить ничего за последние два года, значит, ты не сделал ничего запоминающегося за это время. Нахуй это. Нахуй мою воображаемую жену и сраных детей. Я хочу громкую музыку, настолько громкую, чтобы ушам было больно, хочу искренность, блевотину и честность. Если бы только Спенсер не врал. Почему-то всё только хуже из-за того, что он врал. Он мог рассказать мне, и мы бы врали вместе. Если бы он только впустил меня хотя бы чуточку, но он отдалился от меня, выбросил меня, закрыл дверь и умыл руки. Если бы только он не врал. Кто-то стучится в дверь моего номера. Смотрю на бутылку водки на столе. Я ещё её не открыл. Я собираюсь это сделать, напиться до потери сознания, но теперь кто-то хочет отнять у меня и это. Джо ненавидит меня, Брент трахает мою девушку, Спенсер ещё хуже, чем эти двое вместе взятые. Друзья, лучшие друзья, друзья детства, все исчезают, так кто же остается? Открываю дверь. Новые друзья. В коридоре стоит Брендон, явно нервничает, и мои внутренности сжимаются, мне почти больно. Он сказал, что зайдет. Ночь в отеле. Сказал, что зайдет за чем-нибудь. Чтобы я трахнул его. Может быть. — Привет, — улыбается он, а я тупо смотрю на него. Я забыл. Я был немного занят. Брендон опускает взгляд и потирает нос. — Ты в порядке? Ты сегодня вел себя... страннее, чем обычно, — его волосы мокрые после душа. Удивительно, как сильно потеют роуди во время выступлений, хотя они даже не стоят на сцене. — Да, просто... я просто. Мысли. Брендон оглядывается через плечо и смотрит в коридор. Я слышу, что в нескольких номерах от моего проходит вечеринка. Джо и Брент, конечно. Даже не подумали меня пригласить. — Я мог бы помочь тебе избавиться от этих мыслей, — расчетливо произносит Брендон, и когда он поднимает на меня взгляд, мой мозг прекращает работать. Тот Самый Взгляд. Он смотрит на меня Тем Самым Взглядом: длинные ресницы, проницательные глаза, пухлая нижняя губа прикушена зубами, и вот тогда здравый разум испаряется, и я хочу трахнуть его. Затащить его в номер и отыметь его, и мне было бы плевать, что это сказало бы обо мне, как о личности, психологически, сексуально, постоянно, временно. Брендон, видимо, замечает, что я уже под его чарами, потому что он делает шаг вперед, носы его обуви касаются моих пальцев на ногах. — Тебе стоит пригласить меня войти, — шепчет он, и я чувствую его дыхание на своих губах. Было бы так просто протянуть руку, схватить футболку с Джек Дэниэлс, которая сейчас на нем, и затащить его внутрь. Это было бы так просто. Слишком просто. — Нет, да. То есть да. Нет, я хочу сказать... Бля, я не знаю, что я хочу сказать, — смеюсь я в легкой истерике. Он моргает и делает шаг назад, сбитый с толку. — Не знаешь? — Не знаю, — я честен с ним. Я надеюсь, что он поймет, насколько это редко случается, что это что-то значит. Но он не понимает. Его улыбка превращается в каменную маску, едва скрывающую злость. Линия его челюсти напрягается. — Ладно. Я пытаюсь упростить всё это: я просто не приглашаю его войти. Вот и всё. Хоть мы оба знаем, что именно я прекращаю то, что между нами происходит, чем бы это ни было. Я просто не могу. У меня достаточно проблем и без него, его рта и губ и улыбки, которые чертовски сбивают меня с толку. Мне никогда раньше не нравились мужчины. Что это значит? Конечно, Эрик заявил, что это нихрена не значит, но я просто не могу поверить ему. И мне не с кем об этом поговорить. Боже, поверить не могу, что я хотел доверить всё это Спенсеру. Я слишком запутался, чтобы спорить с Брендоном. — Доброй ночи, — бормочу я и закрываю дверь у него перед носом. Судорожно выдыхаю, как только между нами появляется преграда, прижимаюсь лбом к гладкой деревянной поверхности. Жду, пока не услышу, что он уходит. И он снова начнет ворчать на меня, вместо того, чтобы раздевать меня взглядом, но мы это уже проходили в этом туре, ходя вокруг друг друга. Ещё несколько концертов, и мы закончим Восточную половину во Флориде. Если я не сойду с ума за это время, буду избегать Брендона, как и Спенсера, то мне не придется видеть их в течение четырех прекрасных недель. Угрюмо плетусь обратно в номер, мои ноги сами несут меня к бутылке водки. Я мог бы выбрать тело Брендона. Мог бы выбрать его компанию. Мог бы выбрать прощение Спенсера, или Брента, или Джо, или самого себя. Но вместо этого я выбираю бутылку. Весь в отца. Мне не с чем смешать алкоголь, поэтому я пью прямо из маленького пластикового стаканчика, который я нашел в ванной, он предназначен для воды, зубной щетки или ещё чего-нибудь менее порочного. Выпиваю вторую рюмку и чувствую, как алкоголь хлынул вглубь моего живота. Сегодня я впервые за весь тур вышел на сцену совершенно трезвым. Это было так же страшно, как я себе и представлял, но я мог сосредоточиться только на Спенсере, который сидел за мной, на том, как он легко и блестяще играл, словно ничего не произошло, и я ненавидел его. Я никогда раньше не ненавидел его. Снова раздается стук в дверь. Ставлю пластиковый стаканчик на тумбочку рядом с бутылкой. Внутри что-то болит, но Брендон может помочь мне забыть об этом. Я могу впустить его, усадить на кровать, наклонить его голову и сосредоточиться на его умелом языке и умелом рте. Никому из нас не пришлось бы говорить. Иду к двери, всё ещё не зная, впущу я его или нет. У меня хватило сил отказать ему один раз. Но дважды? Внутри меня вспыхивает разряд желания. Не стоит ожидать, что я поступлю правильно дважды. За дверью стоит Спенсер, и я замираю, не ожидая увидеть его. — Привет, — устало говорит он. — Что ты здесь делаешь? — резко спрашиваю я, потому что сейчас он должен спать в обнимку со своей женой. Он же для этого ушел сразу после концерта. — Я не смог заснуть, — сообщает он и протискивается мимо меня в номер, чего я не хочу. Он смотрит на бутылку водки на тумбочке, потом на меня, и у него такой долбанный взгляд, будто он может прочесть меня. Он не может. Никто не может. У меня тоже есть секреты, и почему-то это утешает меня. — Я скажу то, что мне есть сказать, и неважно, хочешь ты этого или нет, — говорит Спенсер и садится на край кровати. Я медленно закрываю дверь. Он может высказаться, конечно, но я не обязан его слушать. Я демонстративно беру бутылку водки, легко покачиваю её в руке, пока иду к креслу у окна, сажусь и закидываю ноги на маленький кофейный столик рядом. Спенсер не дожидается от меня сигнала и продолжает: — Я не выбирал Хэйли. Слава богу. — Она шантажировала тебя, да? Из-за ребенка, — говорю я, потому это единственный более-менее адекватный сценарий, который приходит мне на ум. — Нет! — в ужасе произносит Спенсер. — Нет, ничего такого. То есть, мы не планировали Сьюзи. Так получилось. Но я не жалею об этом, — на его лице опять появляется улыбка гордого родителя. — Я знал, что Пит хотел, чтобы она ушла, но я не согласился на это. Ты знаешь об этом, ты был там. А потом она узнала, что беременна, и мы думали, что же нам делать. То есть, когда она рассказала мне новости, я тут же сделал ей предложение. Стараюсь не фыркнуть. Как отважно с его стороны. И как глупо. — Потом Пит предложил ей деньги. Она отказалась, конечно, а потом рассказала мне об этом, и это... открыло мне глаза. Что Питу хватило сраной самоуверенности попытаться сделать что-то подобное. Мир музыки такой беспощадный. Он не подходит для семьи. Для маленького ребенка. — И вы с Хэйли придумали этот гениальный план, — предполагаю я озлобленным тоном. — Это я придумал и уговорил её на это. Самое дерьмовое, что я когда-либо делал, — бормочет он, и я бы точно не согласился с этим. — Она позвонила Питу и сказала, что согласна, а остальное ты знаешь. — Ага, знаю. То, как ты притворялся, что убит горем. Ты даже врезал Питу, — вспоминаю я. Спенсер выпрямляется. — У меня были сраные причины ему врезать! После того, что он сделал? Поверь мне, у меня было право! И я был убит горем. Моя беременная жена переехала в Цинциннати, а мне нужно притворяться, будто её не существует? Скучая по ней, волнуясь, как у нее дела? Я пиздец как был убит горем. Когда у нас начнется перерыв, я вернусь сюда. Но ты должен понять, что я не выбрал её. Я выбрал и её, и группу. — Ну, может, ты просто не можешь иметь и то, и другое. Об этом ты не думал? — огрызаюсь я. Спенсер словно выглядит старше, когда шепчет: — До меня медленно доходило это, да. Но... — Его голос затихает, он нервно сжимает руки, глядя в пол. — Я не знаю, могу ли я быть хорошим мужем. Или достойным отцом, — у него такой тон, каким он обычно озвучивает то, о чем думает впервые. Он с трудом сглатывает и пытается улыбнуться. — Но я знаю, что я блестящий барабанщик. Я знаю, что это то, что я умею. Она хочет, чтобы я ушел из группы, но мне кажется, что я только сильнее её разочарую, если так и сделаю. Ведь я не буду тем, кем она хочет, чтобы я был, в ком она нуждается. А эта часть — жизнь в дороге, ночные выступления, фанаты — в этой части я хорош, я знаю. Но не знаю, хорош ли я в чем-либо ещё. Что, если она любит меня только потому, что меня нет рядом? Спенсер смотрит на меня большими грустными глазами, будто он хочет моего совета или братского объятия или хоть немного сочувствия. Я же думаю только о том, что Хэйли хочет, чтобы он ушел из группы. Сука. — Так вот почему ты всё ещё здесь? Потому что тебе жаль самого себя? Спенсер смеется, качая головой. — Боже, я всё ещё забываю, каким же жестоким ты стал. — Я всегда был таким. — Нет, — он грустно улыбается. — Ты только хотел быть жестоким, — он встает и проводит пальцами по волосам. Прижимаю бутылку водки к груди и отказываюсь смотреть на него. Спенсер прямо здесь, но он никогда не был так далеко. Я люблю его, несмотря ни на что. Он был единственным постоянным человеком в моей жизни с тех пор, как мне исполнилось семь, но сейчас он ускользает от меня. Всё, что я когда-либо любил, плохо сказывается на мне. Не обязательно всё время, но в конце так и получается. Идея с Жак, теперь Спенсер, Джеки, я и эта леди. Спенсер перестает бродить по комнате. — Прости, что лгал тебе. Я был в ситуации, когда не знал, что было правильно, поэтому сделал несколько неправильных решений. Ты имеешь право злиться на меня. Но всего двадцать часов назад, я впервые взял на руки свою дочь, и я... Я правильно поступил. Ты знаешь, что фанаты и пресса извели бы Хэйли, если бы все о ней узнали, а мне нужно защищать своих девочек. Они заслуживают личной жизни. Моя малышка не для продажи, не для Пита, не для эффектных выступлений на публике или ещё чего. Так что я сделал правильное решение. И я думаю, что после того, как ты подумаешь об этом, ты поймешь, что мной двигало, и... и, может, тогда... ты больше не будешь так злиться на меня. — Рад, что ты так думаешь. Ты наверняка будешь лучше спать по ночам, повторяя про себя все эти бесполезные оправдания, — я выпрямляюсь и сосредотачиваю взгляд на виде из окна, на внутреннем дворе с бассейном, возле которого есть люди даже в такой поздний час. Я чувствую на себе взгляд Спенсера, и ему жаль. Я знаю это, и я хочу простить его, чтобы он снова был рядом. Я хочу. — Если ты закончил, будь так добр, закрой дверь с той стороны. Мой голос умудряется дрогнуть на последнем слоге. Но простить его не так просто. Да и что это изменит? Спенсер любит свою семью больше, чем группу, и я не могу винить его. Я не виню его за то, что он больше не любит меня так же сильно. Впервые я осознаю, что с The Followers будет покончено раньше, чем я предполагал. После этого тура Спенсер уйдет. Он даже не намекал на это, но я знаю его. Он не настолько сильно изменился. Нужно время. За Спенсером закрывается дверь.***
Восточная половина тура заканчивается в Тампе, где стоит жаркая и влажная июльская погода. Кажется чудом, что мы дошли так далеко, все собирают вещи и готовятся к перерыву. Автобус выглядит чистым впервые с Сент-Пола, и Пит буквально сияет от этого достижения, пока мы пытаемся понять, где чьи вещи. В Тампе у нас два концерта, но когда я собираю вещи и захожу в отель, быстро подписав несколько альбомов для фанатов, ждущих снаружи, я знаю, что не вернусь в этот автобус ещё несколько недель, и это кажется свободой. Мое гнездо не было таким уж и утешающим, всего лишь место, где вокруг меня нет людей. Мой номер один из лучших, что у меня были, с огромной кроватью и маленьким подарочным пакетиком на столике у зеркала, внутри которого я нахожу две маленькие бутылки виски. Отлично. Скоро я вернусь в Лос-Анджелес, к себе домой. Жак в Париже, думаю, но вернется в ЛА через одну-две недели. Не помню, зачем она полетела в Париж. Кто-то попросил её. Спенсер поедет в Цинциннати, и я уже знаю, что не увижу Джо или Брента во время перерыва. Роуди тоже разъедутся по домам: Зак в Сан-Диего, Энди в Милуоки, Уильям и Брендон в Сан-Франциско. А Пит, наверное, отправится туда, откуда появился: в ад. Это наше предпоследнее выступление, и у меня даже есть на него силы. Так близко к концу. Обычно я не обращаю внимания, но я почти уверен, что это лучший концерт в этом туре, или нас тут просто очень, очень сильно любят. Когда мы заканчиваем, я даже говорю в микрофон "Спасибо". Ещё удивляет то, что я трезвый. Я не могу пить в одной комнате со Спенсером, он безмолвно намекает мне, что я превращаюсь в своего отца. Будто это что-то новое. Чего ещё от меня можно ожидать? Гостиничный номер Джо превращается в эпицентр вечеринки с девушками и роуди, и мы все там, празднуем то, что завтра будет последний концерт этой половины тура. Минус двадцать девять, остается двадцать шесть. Я сижу на диване и болтаю с Энди, который обдолбан в хлам, но с ним всё ещё приятно поговорить. Но я замечаю, что оглядываю номер в поиске Брендона. Он с Уильямом, всегда с Уильямом. Брендон не очень хорошо переживает отказ, это я понял ещё в Цинциннати. Его поведение озлобленной сучки никак не было привлекательным, он игнорирует меня, общается со мной короткими обрубленными фразами и периодически злобно посматривает на меня. Брендону явно стоит повзрослеть. — Итак, — доносится до меня голос Спенсера, когда Энди отходит в ванную, и я вижу Спенсера, прислонившегося с спинке дивана. — Ты вообще собираешься снова со мной разговаривать? — Если получится, то нет, — тут же отвечаю я. И без этого слабая улыбка Спенсера гаснет. — Слушай, чувак, мне так... Я встаю, не дав ему шанса закончить. Мне плевать, что он хочет сказать. Спенсер позволяет мне уйти, даже не пытается остановить меня. Нахожу себе девчонку, которая тут же становится моей. Ну естественно. Мы начинаем разговаривать, а Брендон бросает на нас убийственные взгляды с другого конца номера. Будто я и его отшил. — Спенс, ты же не уходишь, правда? — зовет Зак, Спенсер уже стоит у двери. — Нужно поспать, — отвечает он, настороженно глядя на меня. — И позвонить. Собирается звонить Хэйли, конечно же. Он машет нам на прощание, оставляя меня. Девушка возвращается с напитками, но я продолжаю посматривать на Брендона, который теперь уходит из переполненной комнаты, направляясь к ванной. Без какой-либо определенной причины, я решаю пойти за ним. Чтобы поделиться с ним мыслями. Брендон опирается на стену рядом с дверью в ванную комнату, скрестив руки на груди, на его лице скучающее выражение. Он искоса смотрит на меня, когда я подхожу к нему, и сжимает губы в одну тонкую линию. Я ничего не говорю, просто смотрю на него. Небрежно опираюсь на стену напротив него, наша обувь почти соприкасается в узком пространстве. Он упорно не смотрит на меня. — Я нисколько не польщен, просто, чтобы ты знал, — спокойно говорю я, и он бросает на меня взгляд, будто только теперь он обязан отметить мое присутствие. — Тем, что ты расстроен, что я скорее трахну ту девчонку, чем тебя. Брендон фыркает. — Я не расстроен. Это твое упущение, — он выпрямляется. — В сексе я лучше любого парня, или девушки, которых ты когда-либо встретишь. У тебя был шанс, и ты его упустил. Так что я не расстроен. Его болтовня говорит об обратном. Ему ещё хватает духу делать такие заявления. Что, если я заставлю его доказать, что он действительно так хорош, как он говорит? Шум вечеринки за углом будто затихает. Брендон делает так, что весь остальной мир исчезает для меня. Он раздраженно стучит в дверь ванной, но ответа не следует. Может, там кто-то вырубился. — Так вы со Спенсером поссорились или что? — бросает он, и у меня такое чувство, будто он вонзил руку мне в живот и вытащил все внутренности. — Я внимательный, — неприятно добавляет он. — Ты ничего об этом не знаешь. — Забавно, что ты так откровенно убиваешься из-за этого, а у Спенсера, кажется, всё замечательно. Не думая, я сжимаю руку в кулак и бью им по стене прямо рядом с головой Брендона. Он широко открывает глаза от удивления, но упорно стоит на месте. Это его проблема. Он не знает, когда нужно отступить. Он смеривает меня взглядом, и я никогда не встречал никого, кто мог бы прочесть меня так легко, как это делает он. Расстояние между нами минимально, моя кровь кипит. — Пошел ты нахуй. — Пошел ты нахуй, — отвечает он так же ядовито. Сокращаю расстояние между нами и жестко целую его. Он отвечает с отчаянным рыком, мои руки взлетают к его волосам, грубо сжимая. Мне плевать, кто может выйти из-за угла, кто может появиться из ванной. Пусть видят, мне уже всё равно. Ни у кого здесь нет высшей морали, так что никто не имеет права говорить мне, что правильно, а что нет. И нахрен все те решения, что я сделал раньше. Они только сделали меня несчастным. И нахуй Брендона и то, как он заставляет меня чувствовать себя, беспокойно и нерешительно, на краю чего-то, что мне никогда не стоило открывать для себя. Нахуй его. На хуй. Так и сделаем. Моя вторая рука находит краешек его футболки, и я поднимаю ткань вверх, пальцы проходятся по гладкой, теплой коже. Его выгибает от этого. Боже, он так отчаянно хочет меня. Но потом Брендон отталкивает меня, и я пячусь назад, ударяясь спиной о стену. Он вытирает рот, его шея покраснела. Он быстро качает головой, часто дыша. — О, нет, у тебя был шанс. Я фыркаю. — Ты хотел меня, забыл? — Я просветлел с этого времени. — Ты не смеешь отказать мне, — неверяще смеюсь я, снова подхожу к нему вплотную. Моя рука сжимает его левое бедро, большим пальцем поглаживаю кожу. Губы Брендона покраснели, и я восхищаюсь ими. Наши дыхания смешиваются. — Если я хочу трахнуть тебя, то я сделаю это. Дыхание Брендона сбивается, и я прижимаюсь к его паху своим. Он выглядит злым, почти взбешенным, его щеки покраснели, а глаза потемнели и горят эмоциями, которые я не хочу читать. Он ударит меня или нет? Он подается вперед и целует меня, отчаянно и грубо. Резко прижимаю его к стене, наши руки повсюду, сжимают и нуждаются в прикосновениях. Я сильно посасываю его нижнюю губу, затем проталкиваю язык между его открытых губ. Вдруг становится очень тяжело и жарко. Он — всё, о чем я могу думать, всё, что я чувствую. Боже, я буду иметь его, пока он не потеряет сознание от усталости. Прямо в этот момент открывается дверь ванной комнаты, и мы тут же отскакиваем друг от друга с влажным звуком, слетевшим с наших жадных губ. Брендон пытается опустить футболку, а я сосредотачиваюсь на том, чтобы дышать. Джо высовывает голову, слишком пьяный, чтобы что-то заметить. Он не сразу умудряется сосредоточиться на нас. — О. Привет, ребята. — Привет, — отвечает Брендон, запыхавшись. Его голос ниже обычного, и я чувствую, как от желания моя кожа покрывается мурашками. Я совсем не смотрю на Джо. Я не отвожу глаз от Брендона. — Я, ээ, наверное, тут ещё останусь на какое-то время, — объясняется Джо, и я слышу хихиканье за его спиной. Девушка. Может, две. — Извините, — застенчиво говорит он, хотя сам откровенно доволен собой. — Ничего, — говорю я, всё ещё глядя на Брендона. — Думаю, мы всё равно собирались уходить. — Клево. Хорошей ночи вам, — широко улыбается Джо и захлопывает дверь. Не говоря ни слова, я иду прочь. Я знаю, что Брендон пойдет за мной. Мы проскальзываем через толпу на вечеринке, и мне всё равно, что кто-то увидит, как мы уходим вместе. Пусть делают какие угодно выводы, если посмеют. Да никто бы и не подумал, что я мог бы переспать с парнем. Они бы просто не додумались до этого. Когда мы выходим из номера в пустой коридор, мы проходим всего два шага, а потом я снова прижимаю его к стене, толкнув его в плечо, хватаю его запястье и чувствую его ускоренный пульс кончиками пальцев. Он сжимает мои волосы в кулак и стонет мне в рот. Так горячо. Все движения кажутся такими настойчивыми и торопливыми. Он трется об меня. Хочу его обнаженного на кровати, хочу, чтобы он умолял... — Я тебя так жестко выебу, — бормочу я в его опухшие губы. Брендон стонет и сдается, откинув голову, и я атакую его шею, кусая кожу. Он пахнет потом и сигаретами и собой, такой подчеркнутый запах только его самого. Что-то в этом запахе заставляет мой член очень быстро стать ещё тверже. — Твой номер. Он сглатывает, я вижу, как подскакивает его кадык и поддаюсь желанию пососать его. — Дальше по коридору, но я делю его с Уильямом. Может, в твоем... — Нет, — перебиваю я его. — Нельзя, чтобы кто-то слышал, как я тебя трахаю. Двое мужчин, стонущих в номере Брендона? Ничего необычного. В моем номере? Нет уж. Брендон немного напрягает челюсть, но я просто обвожу её своим носом. Он тяжело дышит, а я ухмыляюсь ему в щеку. — Боже, тебя это бесит, да? — тихо спрашиваю я, бесстыдно накрывая ладонью его член. Он выдыхает и подается к моей руке. Неплохой размер. Полностью, каждый дюйм... — Тебя бесит, что я так тебя возбуждаю. Он сжимает зубы. — Просто заткнись. Я снова атакую его рот, наши языки влажно касаются друг друга. Сильнее сжимаю его запястье и тяну его руку между нами, к моей эрекции. Я хочу почувствовать его руку там, хочу его сильнее, чем кого-либо в своей жизни. Он гладит меня через одежду, из его горла вырывается тихий всхлип. Я мог бы поставить его на колени прямо здесь, и он бы не возражал. — В номер, — приказываю я. Мы умудряемся дойти до его номера, и он находит ключ. Потом он внезапно снимает обувь, стягивает носок. Растерянно смотрю на него, пока он надевает носок на дверную ручку. — Так Уильям узнает, что входить нельзя, — объясняет он. У них ещё и система есть. Я фыркаю. А потом тут же забываю об этом. Дверь захлопывается за нами, и я оказываюсь на нем, полностью. Брендон стонет мне в рот, развязывая мой галстук и снимая его. Мы во что-то врезаемся, в стол. Я притягиваю его ближе за петли джинс, обхватывая за узкую талию. Недостаточно близко. Мы прижимаемся носами, его щетина царапает мой подбородок. Я позволяю себе всё это без каких-либо раздумий. Я могу подумать об этом позже, что же это значит, если это вообще что-то значит. Сейчас же я знаю, чего я хочу, и мне похуй на всё, лишь бы получить это. Я сдергиваю с него футболку, слыша треск рвущейся ткани, но не заботясь об ущербе. Его это, кажется, тоже не волнует, он принимается за мою рубашку, расстегивая верхнюю пуговицу. Наши рты издают развратные влажные звуки, когда он расстегивает верхние пуговицы, а я — нижние, пока наши руки не встречаются посередине. Он прижимает ладони к моей обнаженной груди, и мне интересно, может ли он почувствовать мое сердце. Мы с трудом снимаем с меня рубашку и пятимся к кровати. Мы одновременно принимаемся за ширинки друг друга. Поцелуй прерывается, наши лбы всё ещё прижаты друг к другу. Руки Брендона дрожат. Как и мои. — Блять, — выдавливает из себя Брендон, совершенно сломленный. — Блять, блять. Я расстегиваю его ширинку, стягиваю джинсы до середины бедер и обхватываю пальцами его член. Во мне будто исчезает какой-то барьер: член другого парня. Воздух кажется слишком жарким, чтобы дышать. Брендон толкается в мою руку, прижимаясь лицом к моей изогнутой шее, часто дыша. У него такой же толстый член, как и у меня, но, может, всего на дюйм короче. Каменно твердый. — Господи, — выдавливаю я, ощущая его жар в своей руке. Перемещаю руку к его яичкам, к упругой коже, снова провожу ладонью по всей длине. Брендон будто прилип к моей шее, сдавленно стонет. Он стащил с меня джинсы, и теперь мой член касается его. Я хочу попробовать подрочить нам обоим одновременно, хочу посмотреть, как дрочит он, хочу смотреть, как он ласкает себя пальцами, видеть, как он кончает, как двигаются его бедра, как дергается после этого его член. Хочу каждую грязную мелочь, которую только может придумать мое живое воображение тогда, когда я даже не думаю обо всем этом. — Должен сказать, что люблю прелюдии, — Брендон тяжело дышит, в его голосе слышна нотка отчаянного изумления, — но в этот раз мы пропустим эту часть. — Ещё как, блять, пропустим, — соглашаюсь я, снова находя его губы. — Раздевайся. Мы отрываемся друг от друга, только чтобы полностью раздеться, и я слишком сосредоточен на нем, чтобы оставаться в сознании. Я стоял обнаженным перед зеркалом раньше, я знаю, как я выгляжу. Жадный взгляд Брендона говорит об обратном, но я просто смотрю на него. Хватаю его за запястье, притягиваю к себе, чувствую его обнаженную кожу своей, затем толкаю его на кровать. Матрас отпружинивает; он не рассчитан на двоих. Сажусь на него верхом, его руки на моих бедрах, теплые и крепкие. Наши члены соприкасаются, отчего прилив в венах только усиливается. У меня кружится голова, а мир кажется размытым и нереальным. А потом на меня обрушивается нервозность. Блять, я не хочу нервничать. У меня был план: трахать его долго, жестко, но та злость, которая поддерживала это мое намерение, исчезает. Мою грудь сдавливает, когда мы целуемся, он лежит подо мной, жадно касаясь меня. Я всё ещё держу руку на его члене, стараясь привыкнуть. У меня вся ночь впереди, чтобы привыкнуть к его телу, если мне этого захочется. Сейчас же нужно сосредоточиться на главном. Брендон явно согласен со мной, потому что говорит: — Смазка в сумке. — Я покусываю его губы и оставляю лежать на месте. Здесь я устанавливаю правила. Он делает, что я скажу. Он сделает всё, что я скажу. Я не сразу нахожу смазку в куче вещей в его сумке, но вот она в моей руке. Флакон полупустой, Брендон на автомате раздвигает ноги, когда я снова оказываюсь на кровати. — Сколько? — спрашиваю я, уже выдавливая немного на ладонь. Бросаю флакон на пол, двумя пальцами набираю прохладную жидкость. — Не очень много. Мне нравится поменьше, чтобы чувствовалось жжение. Блять, мой член дергается от его слов, когда я только представляю это. Я склоняюсь над ним, чтобы взять в рот его сосок. Понятия не имею, какую реакцию у меня это вызовет, если вообще вызовет, он же не девушка, но то, как его тело отражает мое, сводит меня с ума. Но важнее то, что это он, это Брендон, и все его тайны, всё его упрямство, все те вещи, что я не могу понять, и всё его тело в моем распоряжении. Мне нужно найти хотя бы один способ сломать его и заставить вспотеть. Мои пальцы неуклюже оказываются между его ног, проталкиваясь между ягодиц. Я не смотрю, координация моих движений явно хромает, но я нахожу его дырочку, узкое колечко мышц. Надавливаю на него двумя пальцами, и его тело напрягается. Он сраный развратник. Пути назад нет. Проталкиваю пальцы внутрь. Он дергается и насаживается на них, в комнате раздается его сдавленное "Блять". Боже, он такой узкий. Я сосредотачиваюсь на ритме, двигая скользкими пальцами туда-сюда внутри него. Ногти Брендона впиваются в мою спину, а я рассматриваю его лицо: закрытые глаза, нахмуренные брови, открытый рот, язык, облизывающий губы. Я никогда не видел такой сосредоточенности на его лице, а когда я проталкиваю пальцы глубже, его лицо вспыхивает от удовольствия. — Просто... нгх, ровный ритм... Блять, твои пальцы, — выдыхает он. Я толкаю их ещё глубже, и он беспомощно стонет. Пытаюсь соблюдать ровный ритм, туда и обратно, немного сгибаю пальцы, чтобы он задрожал, туда-обратно... — Скажи мне, когда, — выдавливаю я, в горле пересохло. — Скажи, когда будешь готов. Он стонет, откинув голову на подушку. Я наблюдаю, как выгибается его тело, краснеет его грудь, дрожат мышцы его живота, ноги широко раздвинуты, и всё это только от двух моих пальцев внутри него. Другой рукой он теперь прикрывает глаза, покусывая нижнюю губу. Его бедра толкаются навстречу моей руке. Это не так, как я думал, совсем не так, как я... Он внезапно вскрикивает, его тело замирает, мышцы вокруг моих пальцев сжимаются. — Боже, прямо вот здесь. Эта точка, это... — неразборчиво бормочет он. Точка? Там есть какая-то точка? Его голос звучит так возбужденно, каким я его ещё никогда не слышал, и я решаю, что он готов, потому что мне нужно что-то делать со своим стояком, от которого уже больно. Вытаскиваю пальцы и снова нахожу смазку. Стараюсь выдавить не много. Раз он говорит, что хочет почувствовать это, то так и будет. Кладу руку на его бедро, впиваясь ногтями в кожу, и пытаюсь немного подвинуть его. Брендон смотрит на меня, явно ничего не понимая. — Не желаешь встать на четвереньки? — нетерпеливо спрашиваю я. — Нет, — просто отвечает он, его глаза потемнели. Он раздвигает ноги ещё шире. У меня внутри всё переворачивается. Я не планировал делать это лицом к лицу, вплотную, я глубоко внутри него, а он смотрел бы на меня, переплетаясь со мной. Хватаю его за бедра и притягиваю ближе, и он сразу же обвивает ногами мою талию. Мой покрытый смазкой член скользит по его ягодице, пока я устраиваюсь удобнее, опираясь на локоть прямо рядом с его головой. Он тут же поворачивается, чтобы поцеловать мою руку, бесстыдно проводя языком по коже. Всё его тело в постоянном движении, возбужденное, секс во плоти. — Ты должен сказать мне, если я что-то сделаю не так, — говорю я, неохотно признавая это, но он просто кивает. Я уже знаю, что точно кончу, без проблем, но вот он? Брендон сжимает мои волосы в кулак и опускает мою голову для поцелуя. Второй рукой он проводит по моей спине, по позвоночнику и останавливается на пояснице. Он скулит мне в рот и надавливает рукой на поясницу. Я понимаю намек, беру член в руку и направляю его во влажное и наспех растянутое отверстие. Никакого совпадения. Разбухшая и покрасневшая головка моего члена слишком большая для отверстия, к которому прижимается, и я замираю. — Не будь идиотом, — отчаянно молит Брендон. Он уверен? Мужчины правда делают это друг с другом? — Боже, просто... просто сделай это, ты, блять, нужен мне, я... Я с силой толкаюсь в него. Воздух вылетает из моих легких. Брендон резко открывает рот и стонет. Он просто... Он громко стонет, выгибается в спине, смотрит мне прямо в глаза. Его ногти впиваются в мою спину, а его тело дрожит. Я трахнул Жак в зад однажды, но тот раз никак не сравнится с этим. Никак. Блять. Брендон горячий и узкий, сжимает каждый дюйм меня. Я опускаю взгляд туда, где мы соединены, и пытаюсь успокоиться. Твою мать, я не думал, что это будет так. Брендон всё ещё смотрит на меня, его зрачки расширены, и это худшая часть, потому что я не могу отвести взгляд от его глаз, посмотрев на него. Я пробую двинуть бедрами, и он стонет, тяжело дыша. — Боже, ты такой узкий, — я издаю беспомощный стон, опуская голову на его плечо. — А у тебя чертовски огромный, — отвечает он хриплым голосом. — Переполняешь меня, ты... И, блять, ты такой твердый, — стонет он, беспомощно и совершенно разбито. Мы оба пытаемся восстановить дыхание, но, видимо, я начал тормозить, потому что он спрашивает: — Ты трахать меня собираешься или как? — Да так, что ты ходишь не сможешь, — рычу я, но мне нужно ещё мгновение, чтобы успокоиться, чтобы начать двигаться, не кончив мгновенно. Я начинаю двигаться ровно, но жестко, чтобы посмотреть на его реакцию. Беру его запястья и прижимаю их у него над головой, придавливая его своим весом. Ему определенно это нравится, его стоны переходят в утробный рык. Он звучит так развратно во время секса, его неровное сбивающееся дыхание, и он стонет, рычит, шипит, выдыхает... — Попробуй... — он прекращает стонать. — Попробуй целиться выше, когда... Блять, блять... — Попробовать что? Скажи мне, как ты хочешь, — приказываю я, и это ему нравится тоже. Его тело содрогается, член подрагивает, касаясь моего живота с каждый толчком. — Скажи мне. — Угол, — снова пробует он, облизывая свои опухшие и покрасневшие губы. Мне приходится перебить его, просто чтобы поцеловать. Я жестко имею его, пока наши языки яростно борются. Мои ногти впиваются в его запястья, а он толкается мне навстречу. Слизываю пот, который выступил над его верхней губой, а потом отрываюсь от него с влажным звуком. — Целься выше, когда входишь, совсем... Боже, совсем немного. Он лучше знает, так что я так и делаю. Хоть ничего не меняется, я продолжаю в том же духе, не понимая, чего он хочет. А потом что-то происходит, и его тело содрогается так сильно, что мне приходится силой удерживать его в положении, в котором мне хочется. Его мышцы дрожат и сжимаются вокруг моего члена, настоящее блаженство, и он быстро кивает. — Да, вот так, так... Рай, просто... Пожалуйста, не останавливайся. Блять, не... — И не собирался, — перебиваю я его, убеждаясь, что двигаю бедрами под правильным углом. Член Брендона между нами уже начал сочиться смазкой, и я отпускаю его руки. Сжимаю его влажные от пота волосы, мы прижимаемся друг к другу лбами. Часто дышим друг другу в рты, постоянно соприкасаясь губами. Он толкается мне навстречу, а я проникаю в него, чертовски глубоко. Он просто принимает это. Ему это пиздец как нравится. Не знаю, чувствовал ли я себя когда-нибудь настолько хорошо. Он сжимает в кулаке простынь, спинка кровати громко бьется о стену. Нахожу его руку, наши пальцы переплетаются. Это уже идет не по моему плану, но я и не представлял, каково это окажется — быть с ним, быть в нем. Провожу его руку между нами, и он тут же начинает ласкать себя. — Можно кончить в тебя? — торопливо рычу я. Мы оба уже близки к концу. Я был близок ещё с Нью-Йорка. — Пожалуйста, — говорит он сдавленно, и я целую его. Боже, он хочет, чтобы я кончил в него. Надвигающийся оргазм пульсирует в моих венах, отдается тяжестью в мозгу, в груди, в животе, жар клубится во мне, и это из-за него, всё это, это жжение... Брендон кончает с внезапным стоном, содрогаясь всем телом. Все его мышцы тут же напрягаются, сжимаясь вокруг меня, ещё уже, чем до этого. Я чувствую это всем телом, и я никогда раньше не испытывал ничего подобного. Я продолжаю трахать его, пульсируя в нем, а он всё ещё кончает, его тело источает дикий жар подо мной. Я смотрю на всё это, на белую жидкость, стекающую с его опухшего члена, по его кулаку. Я пригвоздил его к кровати, ворвался в него, отымел его, заставил его кончить и потерять контроль. Я кончаю тут же, с такой силой, что это удивляет меня. Мой разум погружается во мрак, который сменяется ярким светом, мои бедра всё двигаются и двигаются, я кончаю и кончаю. Пальцы на ногах скручиваются, и я дрожу. О боже. Брендон бормочет что-то мне на ухо. Я не понимаю, что он говорит. Меня словно окутывает какая-то дымка, когда я наконец останавливаюсь. Я совершенно вымотан и не могу дышать, мышцы болят, я весь в поту, мое тело подрагивает после оргазма. Брендон смотрит на меня, стараясь отдышаться. Я пытаюсь что-то сказать, но мой мозг не работает. Вместо этого я выхожу из него. Он морщится, его ноги ослабляют мертвую хватку вокруг меня. Завтра у меня на бедрах будут синяки. Как и у него. Он всё ещё рядом со мной. Мы прижимаемся друг к другу, пах к паху, живот к животу, грудь к груди. Мне удобно, и я хочу просто обнять его, уснуть на нем, проснуться и повторить всё это. Наши ноги переплетаются. Я хочу поцеловать его, медленно и мягко. Я... Возвращаюсь в реальность. Скатываюсь с него в узкое пространство между ним и стеной. Подушка и одеяло валяются на полу. Брендон громко выдыхает, вытирая живот рукой, но так размазывает сперму ещё больше. Он морщится и поднимает с пола пару боксеров, вытирается. — Это мои, — выдавливаю я. Теперь мои трусы в его сперме. Я замечаю, что и на мне немного осталось. — Извини, — бормочет он, ему явно всё равно. Его руки немного дрожат, он всё ещё не отошел. Я смотрю на него, чувствуя себя потрясенным. Я не... Я просто собирался трахнуть его. Клянусь, это всё, что я собирался сделать. Он улыбается. — Ты только что нарушил закон, знаешь? — Что? — Это незаконно. Секс между парнями. — Как глупо, — говорю я. Как это может быть незаконным? Он бросает боксеры обратно на пол, ложится на спину, божественный, обнаженный, сияющий. Мне хочется усмехнуться, сказать что-то подленькое, просто стряхнуть всё это с себя, но это слишком тяжело. — Похуй, — шепчу я, и Брендон вопросительно вскидывает бровь. Я перегибаюсь через него, достаю с пола одеяло. Накрываю нас и притягиваю Брендона к себе, на какое-то мгновение думая, что он оттолкнет меня. Он не отталкивает. Он пахнет мной. Мое сердце словно раздувается. Он ничего не говорит, как и я. Но наши руки двигаются, вырисовывают какие-то узоры, пока я не засыпаю в его объятиях.***
Я сонно провожу рукой по всё ещё теплым простыням, открыв один глаз. Комнату заливает свет. Я один в кровати. Боже, чувствую себя таким отдохнувшим. Переворачиваюсь на спину, тихо вздыхая и чувствуя себя довольным. Шумит душ. Мой член наполовину встал, и я рассеяно беру его в руку, провожу по нему пальцами. Я уже могу сказать, что это будет хороший день. Может, Жак сделает мне минет, когда вернется из душа. Поворачиваю голову на бок, вдыхаю аромат простыней. Они приятно пахнут. Но они не пахнут ей. Это лучше, это... Брендон. Резко сажусь на кровати, ошеломленный. Душ всё ещё шумит. Брендон там. У меня болит спина. Его ногти. Бедра тоже болят. Его руки. Даже рот болит. Его губы. Наша одежда валяется на полу. Простыни смяты. Он в душе. Голый. Я здесь. Голый. Мы переспали. Я раздавлен. Прошлая ночь проигрывается у меня в голове, вспышки рук и губ, наши тела переплетены, двигаются, но в основном я помню его. Мне трудно дышать. Нужно одеваться и валить отсюда. Мои боксеры покрыты засохшей спермой — я вспоминаю, как он вытирал себя, низ живота, белые подтеки, его обмякший член, как он выглядел, как я себя чувствовал из-за этого. Я надеваю их, не обращая внимания на засохшую сперму. Одежда. Нужна ещё одежда. Нельзя же выйти из его номера полуодетым. Моя рубашка лежит рядом с перевернутым столиком. Надеваю её, она висит на мне, когда открывается дверь ванной. Брендон вытирает полотенцем мокрые волосы. Он смотрит на кровать, прежде чем замечает меня. — Привет. Он полностью обнажен и, судя по всему, его это ни капли не волнует. Не знаю, видел ли я когда-нибудь что-то настолько же привлекательное. — Утро, — выдавливаю я из себя. Он молча осматривает меня. Я не могу прочесть его мысли. А хотелось бы. — Твой галстук там, — говорит он раздражительно спокойным голосом, и я замечаю галстук возле его чемодана. Молча поднимаю его, верчу его в руках. Брендон садится на край кровати, всё ещё вытирая волосы. — Так ты уже уходишь? — Я просто... Сбегаю. — У тебя сегодня интервью? — Нет, — торопливо говорю я, радуясь, что держу что-то в руках. — Никаких интервью. Сегодня последний концерт. С ума сойти, да? Не дождусь перерыва, целый месяц без концертов. Словно рай какой-то, — пауза. — Боже, умираю с голоду. Здесь ведь включены завтраки? Я бы не отказался от омлета с беконом. Брендон улыбается, чуть ли не ухмыляется. — Так и знал. — Знал что? — спрашиваю я, спешно застегивая рубашку. Пуговиц не хватает. Должно быть, оторвались, когда мы... — Ты напуган, — он встает, оборачивает полотенце вокруг талии, на которой я успел заметить несколько синяков. На его груди и шее видны следы от укусов. Вот это я, блять, разошелся. — Я не напуган, — фыркаю я. Он закатывает глаза. — Эй, мы переспали. Я совершенно нормально себя чувствую по этому поводу. Я не напуган. — Нет? — недоверчиво спрашивает он. — Нет. — Что ж, тогда нам стоит повторить. Ты не занят, а я всегда не прочь перепихнуться по утрам, — он замолкает, и я почти уверен, что сглатываю насколько громко, что он слышит это. Он качает головой, смотрит на меня с презрением. — Типичный недонатурал, полный противоречий. — Не пытайся меня анализировать, — огрызаюсь я. Что-то дико колотится в груди, какая-то искра, жгучее чувство. Хочу прикоснуться к нему. Хочу согласиться на его предложение. Пошел он нахуй, я вообще не гей. — Мне нужно идти, — бормочу я, прежде чем мы начнем ссориться. Брендон пожимает плечами, будто ему всё равно. Эта мысль причиняет мне боль. Ведь прошлая ночь не была просто... Она должна иметь значение. Вот и всё. Нахожу свои джинсы и надеваю их, а он включает телевизор, не обращая на меня внимания. Вижу, как напряжены его плечи. Я мог бы прогнать это напряжение одним поцелуем в ложбинку его шеи. Солнечный свет освещает его бледную кожу, он словно сияет. Он не смотрит на меня, пока я завязываю шнурки, наконец готовый идти. — Увидимся позже, — бормочу я себе под нос и наконец иду к двери. — Райан? Замираю, держась за дверную ручку. Сердце быстро бьется. — Просто, — начинает он и замолкает. — Если ты передумаешь или ещё что, я свободен до саундчека. Даже если захочешь просто посидеть, — он наконец смотрит на меня. Я заставил его вспотеть, сломаться. Забрался под его кожу. Киваю в ответ и ухожу. На всякий случай проверяю, чтобы никто не увидел, как я выхожу из его номера, но в коридоре нет никого, кроме уборщика. Я не помню номер своей комнаты и сначала иду в неправильном направлении. Моя кровать заправлена. Кажется совершенно пустой. Гостиничные номера почему-то всегда напоминают больничные палаты, своими простынями, мятной конфеткой прямо посередине подушки. Будто кто-то стал бы здесь жить. Номер Брендона казался другим. Будто в нем действительно живут. Теперь всё должно быть кончено. Эрик сказал, что это выйдет из моего организма. Иду в душ, чтобы смыть с себя его запах и сперму. Мой член стоит с тех пор, как Брендон сказал, что нам стоит повторить. Он наверняка заметил это, но благоразумно промолчал. Дрочу в душе, прикусив вторую руку, чтобы не стонать. Поверить не могу, как сильно я кончаю, проигрывая в голове свежие воспоминания. Телевизор просто включен, пока я одеваюсь. Тот же канал, который смотрел Брендон, какой-то местный. Обещают жаркую, влажную погоду, хороший летний день во Флориде. Сажусь на край своей огромной, холодной кровати и смотрю в экран. Если я вернусь, что тогда? Может, будет так: я пойду обратно, постучусь в дверь. Он ждет меня. Я трахну его снова, но теперь в светлой комнате, на этот раз я смогу увидеть его лучше. Увижу, как он кончает второй раз. Первый раз был прошлой ночью. Я видел его. А потом мы будем лежать, купаясь в сиянии, и я снова буду готов повторить, и это безумие. У него потрясающее тело, горячее и полное желания. Потом мы пойдем в концертный зал, я отыграю концерт, а он будет улыбаться мне с края сцены. Потом, посередине вечеринки в честь окончания первой половины нашего тура, я наклонюсь к нему и скажу на ухо: — Хочешь поехать со мной в Лос-Анджелес? — Ему ведь сейчас негде жить, он ночует у других. И он поедет со мной. Я покажу ему места, в которые мне нравится ходить, свожу в свои любимые бары. Мы просто хорошо проведем время, как он и предложил. Спенсер будет пытаться дозвониться до меня, но я буду так занят Брендоном, что у меня не будет на него времени. Потом Жак прилетит из Парижа, но я не хочу её видеть, потому что я думаю только о том, что её трахает Брент, поэтому мы уедем в Сан-Франциско. Жак и Брент перестанут существовать. Я сниму нам номер в дорогом отеле, и теперь он будет показывать мне все те места, которые дополняют его жизнь. Эту новую жизнь, которую он придумал. Я хочу увидеть её во всех подробностях. И он увидит весь этот долбоебизм во мне, но он не будет против. Он не будет пытаться изменить меня, он понимает меня. Он единственный, кто понимает. Это дороже золота. И, зная это, я буду держать всё это в надежном месте, чтобы никто этого не увидел. Мы будем единственными, кто будет знать. Смеюсь над своим же сценарием. Какого хрена на меня нашло? Я почти не знаю его. Он всего лишь какой-то высокомерный, лживый гей, бывший мормон, который использует иностранные словечки, чтобы придать себе индивидуальности. А я — ебаная звезда. И всё же... И всё же. Смотрю на дверь своего номера. Ноги уже опережают мое решение, носы обуви повернуты к пути к нему. Что же мне стоит сделать? Что мне делать теперь, когда я влез во всё это? Мой взгляд останавливается на экране телевизора. Ведущая рассказывает о стрельбе в ресторане. Брендон смотрит то же самое, наверное, ждет стука в дверь. Что самое худшее, что может случиться? — Следующее вы увидите первыми, — сообщает ведущая. — Самоубийство. На экране молодая ведущая достает пистолет. Она стреляет себе в голову. Всё происходит мгновенно. Она падает на стол, камера снимает её дергающееся тело. Она только что вышибла себе мозги в прямом эфире. Не могу дышать. Программу прерывает реклама. Меня сильно трясет. Худшее, что может случиться.