The Heart Rate of a Mouse, Vol.1: Over the Tracks

Я узнаю, что часть перерыва Брендон провел с Одри и Боуи. Я особо не думал о том, чем он занимался в это время, но уж точно не представлял его в тех же тусовках, где бывал и я. Естественно, Дэвид отправился в сторону Сан-Франциско. Он же заявил в каком-то интервью в прошлом году, что он бисексуал, так ведь? Я помню, какую шумиху это подняло, она всё ещё не утихла, и добропорядочные американские родители говорят своим детям не слушать его музыку. У Дэвида железные яйца. Это могло бы разрушить его карьеру, не будь он так талантлив. Если бы кто-то из нас оказался геем и об этом узнали бы, это разрушило бы The Followers. Внезапно все тексты стали бы не просто текстами, все слушатели начали бы искать в них гейский подтекст, родители запрещали бы своим детям ходить на наши концерты, верующие стали бы устраивать бойкоты с полными ненависти лозунгами о том, что мы развращаем американскую молодежь. Всё, что мы делаем, было бы связано с тем одним участником группы, который лижет члены. К счастью, никто из нас геем не является. Учитывая то, что Брендон вдруг стал тусоваться со всемирными рок-звездами, можно было бы ожидать, что он начнет хвастаться этим передо мной. Но он этого не делает. Я не знаю, что мне делать с его резким, но грустным "Умер близкий мне человек". Как я могу сказать, что мне жаль, если я даже не знаю, кто это был? А если я спрошу, он мне точно не скажет. Я не могу уснуть, поэтому просто слушаю гудение автобуса и пялюсь в потолок. Слышу голоса, значит, не все ещё легли спать. Зак ведет автобус в Новый Орлеан, а Брендон ушел к своей полке ещё до того, как автобус тронулся, так что я знаю, что прямо сейчас он находится за моей дверью. Кто-то умер. Вот почему он опоздал. Вот почему он расстроен. Не из-за меня. Не из-за того, что произошло между нами. Может, это был его бывший парень. Он никогда не говорил о своих прошлых отношениях, но они наверняка у него были, помимо случайного секса. Мне интересно, переспал ли с ним Дэвид. Надеюсь, что нет. Я слышал, что жена Дэвида недавно прилетела к нему, так что он, наверное, сейчас пытается изображать примерного мужа. Может, это была бабушка Брендона, но смерть пожилых людей не является неожиданностью. А Брендон совсем не выглядел так, будто он смирился. В этот момент я слышу, как отодвигается занавеска одной из полок, а затем мягкий звук приземлившихся на пол ступней. Шаги отдаляются, но я уверен, что это Брендон. На ощупь дотягиваюсь до наручных часов, которые я положил на кучу одежды; в автобусе так чертовски жарко, что спать можно только голышом. В темноте я не вижу, который час, но сейчас должна быть середина ночи. Брендон тоже не может заснуть. Стягиваю с себя одеяло, нахожу на полу джинсы и надеваю их. Сквозь дверь просачиваются приглушенные голоса и смех, кажется, это Спенсер и Брент. Слышу возбужденный голос. Это Джо. Трое моих согруппников веселятся без меня. У меня нет желания к ним присоединяться. Вместо этого я приглаживаю волосы и дожидаюсь звуков, когда снова открывается дверь в спальный отсек, голоса становятся громче, слышатся мягкие шаги в сторону моей двери. Я смотрю на дверь, ладони потеют. Брендон не залезает на полку. Он стоит с другой стороны. Я представляю, как он поднимает руку, чтобы постучать по деревянной поверхности двери. Я бросаю взгляд на стену, к которой он однажды прижал меня, прежде чем встать передо мной на колени. Я забыл, что он словно делает эту комнату ещё горячее. А ведь его здесь даже нет. Вот почему я не хотел возвращаться в тур. Кладу ладонь на дверную ручку, готовый открыть, когда он постучится. Прислушиваюсь так внимательно, что услышал бы, как падает иголка. Никто бы не заметил, как он зашел сюда. Мы могли бы быть осторожными. Раздается какой-то звук, и я вздрагиваю, дыхание сбивается. Слышу, как задвигается занавеска. Брендон залез обратно на полку. Мои пальцы неохотно отпускают дверную ручку.

***

На следующий день Брендону не лучше. Он выглядит уставшим, растерянным и грустным, сидя, скрестив ноги, и раскладывая пасьянс на полу за кулисами, перед ним лежат карты. Я пытаюсь рисовать его в своем блокноте; жесткие линии, перечеркнутые неудачные наброски, потому что он постоянно двигается. В любом случае, художник из меня так себе. В турах всегда приходится много ждать. Пит изо всех сил старается нас развлечь, удостоверяясь, что поблизости всегда есть телевизор или гитара или вечеринка, на которую можно было бы сходить (хотя нам не разрешается слишком уж тусить). Но, несмотря на все старания нашего менеджера, мы всё равно болтаемся без дела, в ожидании саундчека, в ожидании выступления. Обычно Брендон находит гитару и играет свои любимые песни. Он охренеть как талантлив. Он может слушать радио, услышать песню всего один раз, а потом сыграть её на гитаре или пианино. Я так не умею. Если Брендон не играет, то шутит или выпивает с Уильямом. Я никогда раньше не видел, чтобы он раскладывал пасьянсы. Бросаю попытки нарисовать его, закрывая блокнот и засовывая его в карман. За кулисами полно народу, наша группа общается с обожателями Джо, которые собрались снаружи гримерки. Этот человек всегда умудряется найти толпу. Нет, он не находит её, он активно её ищет. Ему нужны другие люди вокруг, чтобы быть довольным собой. Если его запереть в комнате в одиночестве, он наверняка сойдет с ума. Брендон не принимает в этом всем участия, как и я. Подхожу к нашему роуди и сажусь напротив него, скрестив ноги. Чувствую холод бетона под задницей. Брендон отрывает взгляд от карт, вопросительно смотря на меня. — Давай-ка посмотрим, научился ли ты уже играть в покер, — говорю я ему и порчу его пасьянс, собрав все карты и начав их мешать. — Я почти собрал его. — Ну конечно, — говорю я, закатывая глаза. Он просто вздыхает. Где же дерзкий ответ? Ехидное замечание? — Открытый покер? — предлагаю я, а он безразлично пожимает плечами. — Играем на сигареты, — они постоянно у меня заканчиваются; он снова просто пожимает плечами. Раздаю карты, и мы начинаем молча играть. Я знаю, что мне стоит переживать о слухах про европейский тур. Думаю, Пит избегал меня весь день, зная, что я ему шею сверну, если узнаю, что это правда. Но прямо сейчас, всё, о чем я могу думать, это сидящий передо мной человек. Слышу, как кто-то произносит мое имя, и смотрю на парней, сидящих на ящиках с усилителями и прочим оборудованием, у них в руках бутылки, они свистят симпатичной уборщице каждый раз, когда она проходит мимо. Мне не хочется пить. Молодая девушка смотрит в нашу сторону, её длинные волосы доходят ей до талии. Джо берет её за руку и говорит: — Райан не любит компании. — Он произносит это достаточно громко, чтобы я услышал. Мудак. — Я слышала, — печально отвечает группи, пристально глядя на меня, а я отвожу взгляд и снова сосредотачиваюсь на игре. Теперь у меня такая репутация: загадочный отшельник. Почему-то фанаты сходят с ума от этого ещё сильнее, а группиз становятся ещё доступнее. Будто они могут как-то очаровать меня, бросить на меня один взгляд и понять меня. Я предпочитаю думать, что это намного сложнее сделать. Брендон всё ещё не очень хорош в покере. Он должен мне уже три пачки сигарет, когда я наконец говорю: — Так кто это был? — Он смотрит на карты, лежащие между нами. — Кто умер? Он почесывает лоб, его взгляд мечется от карт в его руке к картам на полу. — Мой брат. Эй, а фулл-хаус лучше, чем четыре карты одной масти? Я смотрю на него. — Нет. Он ничего не отвечает. Я покусываю нижнюю губу, и мы всё ещё держим карты, но я сомневаюсь, что он обращает внимание на игру. Сейчас он даже не смотрит на карты, просто пялится в пустоту. Я не знал, что сказать, когда понятия не имел, кто умер, но не знаю и сейчас. Я не могу его понять. Я надеялся, что это был его дедушка или бабушка, к примеру, или его мать, потому что моя меня бросила. Но своих сводных братьев и сестер я встречал всего два раза, и я не рос с ними, поэтому я не знаю, каково это: потерять брата. Хотя нет, знаю. Но Спенсер жив, так что не думаю, что Брендон поймёт, как это соотносится. — Хочешь поговорить об этом? Он криво улыбается. — Не особо. — Думал, ты не общаешься со своей семьёй. Брендон вытирает нос. — Так и есть. Мне стоит прекратить играть, пока я не должен тебе десять пачек. — Неважно, — говорю я ему, быстро поднимаясь, когда встаёт он. Он не смотрит мне в глаза. — Он был болен? — Мэтт? Нет. Я не... Он чинил крышу и упал. Вот что я слышал. Не повезло, да? — спрашивает он, его голос слишком спокоен, чтобы скрыть тот факт, что он пытается говорить так, будто ему всё равно. Он звучит напуганным до усрачки. — Пойдем, — тихо предлагаю я, может, даже умоляю, хоть я и не признаю этого. Мы идём в гримерку, и по пути я беру бутылку пива, которую предлагает мне Энди. Я надеюсь, что это не подозрительно, что я вот так провожу время с Брендоном. Но я не тусуюсь с педиком. Я, скорее, просто не тусуюсь с ними. В гримерке пусто, хотя, судя по звукам, Брент с кем-то трахается в туалете. Мне интересно, что сказала бы на это Жак, считает ли она, что Брент верен ей. Бедная Жак. Она из тех девушек, которую трахнули бы все парни, но ни один из них не отказался бы сходить налево. Мы будто каким-то образом просто знаем, что однажды она уйдёт, и когда она сделает это, то не возьмёт с собой ни одного из нас. Меня это устраивает. Насчёт Брента не уверен. Мы с Брендоном молча сидим в гримерке, на разных диванах. Перегибаемся через кофейный столик, передавая друг другу косяк. Я не заставляю его говорить о смерти его брата, но и не оставляю его одного. Пофиг. Он может впитать немного моей энергии, но это не успокаивает, потому что скоро выходить на сцену, и мне становится всё тревожнее. Брендон смотрит куда-то вдаль, даже не реагируя, когда из туалета выходит Брент с какой-то брюнеткой, которая еле передвигается. Девственница. Ну, уже нет. У неё расширены зрачки. Сколько ей? Шестнадцать? А Бренту? Двадцать три? — Пойдем поговорим с Питом, — говорит Брент, и она идёт за ним, пытаясь не шататься, но у неё не получается, то ли от сильного оргазма, что маловероятно, то ли от того, что её неоднократно протаранил толстый член. Она относительно прямо доходит до двери, и тогда мы видим её в последний раз. "Поговорить с Питом" — это универсальный код для "Пит, я закончил с этой, избавься от неё". Что Пит и делает. Он хорош в своей работе, правда. Остальные участники группы присоединяются к нам, когда на сцену выходит группа разогрева. Халявщики тоже приходят, и Брент принимается за очередную девчонку. Раньше я тоже так делал, но это потеряло свою новизну ещё года три назад. Пит толкает ободряющую речь о том, что всё будет хорошо и как мы зажжем. Брендон замкнулся в себе, прижав колени к груди на диване. Он выглядит таким крошечным. — Ездить в туры не так уж и плохо, да? — неуверенно спрашивает Пит. — Вы созданы для этого. Может, мы даже могли бы сделать ещё один тур в этом году, — возможно, он считает, что намёк получается тонким, но это не так. Совсем. Джо и Брент задумчиво кивают, Спенсер размышляет, а я сажусь прямее. — Это касается тура по Европе? Джо округляет глаза. — Мы едем в Европу? Круто! Когда? — Зажжем, — восторженно говорит Брент, поднимая бутылку пива. Группиз, фанаты и роуди радуются, оживленно хлопая. Тут же зажигается искра возбуждения, в них, но не во мне. Девушка в расшитых цветочками джинсах-клёш и розовом бикини-топике обнимает Джо, её длинные светлые волосы касаются её голой спины. Думаю, это постоянная подстилка Джо в этом городе. — Я скучал по Лондону! — говорит Джо с широкой улыбкой, и всё. Достаточно. Я встаю и рявкаю: — Мы не поедем в ебаную Европу! Все тут же затихают, глядя на меня огромными глазами. Искра возбуждения исчезает. У нас был план: провести лето в дороге, а потом взять перерыв до конца года. Пит прокашливается. — Все вон, кроме группы! — Он хлопает. — Давайте! Я смотрю, как Брендон встаёт с дивана, его чувственные карие глаза на мгновение встречаются с моими, прежде чем он отводит взгляд, его плечи опущены, когда он идёт к двери. Как только все уходят, кроме нас пятерых, а за Заком закрывается дверь, Пит жестом указывает нам всем сесть. Брент садится рядом со мной, Джо и Спенсер садятся на диван напротив. Пит держит руки на коленях. На нем огромные солнечные очки с коричневыми стеклами, хотя мы в помещении, бога ради. Я знаю, что он просто пытается возвести стену между собой и моей злостью. — Европа. Мысли? Вопросы? Давайте поговорим, — произносит Пит с вызывающей доверие улыбкой. Он думает, что всё можно решить словами. — Не знаю, чувак... — неуверенно начинает Спенсер после затянувшейся паузы. У него недавно родилась дочь, конечно, но он не протестует так сильно, как я ожидал. Плечи Джо напряжены, он со злостью смотрит на меня. — Послушайте, — говорит Пит, успокаивающе подняв руки к груди. Дальше последует длинная речь, которую он, несомненно, подготовил, одна из тех, в которой он скажет нам, сколько же денег мы сможем там заработать. Деньги. С каких пор всё сводится к этому? Пит обещает нам роскошь, кричащих фанатов, группиз-француженок, престиж, славу, и это Европа. Прощайте, Соединенные-ебаные-Штаты, мы едем за океан. Мы уже были там, и я не понимаю, к чему вся эта шумиха. — Я говорил с лейблом, и мы думали об этом. Тур на два месяца, с октября по декабрь. Вернетесь к Рождеству. Пятьдесят выступлений или около того, график будет немного плотнее. Подумайте об опыте. И ещё, мы думаем, что можно записать несколько концертов, и получится пластинка с живыми выступлениями. А? Звучит здорово, да? Лайв The Followers! Молодёжь это с потрохами проглотит! Вот оно: мои страхи осуществляются. Лейбл хочет, чтобы мы покорили Европу. — Нет, — шиплю я, качая головой. — Рай, послушай меня! Это... — НЕТ! — рявкаю я громко, с яростью глядя на своих согруппников и менеджера. — Этого нет в контракте! Улыбка Пита гаснет. — Нет. Этого нет. — Тогда я, блять, не буду этого делать, — просто заявляю я, пожимая плечами. Брент злобно смотрит на меня. О, он хочет в Европу, да? Думает, это впечатлит Жак? Она была в Париже летом. Повидала мир. Бренту нужно сделать намного больше, чем тур по Европе, чтобы впечатлить её. Для начала, ему нужно быть мной. — В этой группе нет диктатуры, — огрызается Джо, — а я хочу в Европу. — Я тоже, — заявляет Брент. Смотрю на них в изумлении. Я фронтмен, я пишу тексты, я пою. В прошлом месяце в статье написали "Райан Росс и The Followers", из-за чего Джо взбесился, но ведь это правда. Если я не еду в Европу, то не едет никто. Спенсер выглядит задумчивым, глядя в пол. — Опыт нам не помешал бы, — бормочет он. — Что? — выплевываю я. Спенсер тоже хочет в Европу? А что насчёт Хэйли и Сьюзи? Впервые с Мемфиса, я осознаю, что Спенсер немного не в себе. Это не так очевидно, как с Брендоном, который выглядит так, будто через весь ад прошёл, с его мертвыми глазами и бледным видом. Спенсер же выглядит как всегда: борода немного длиннее, волосы немного короче. Хэйли всегда стригла его, и, видимо, делает это до сих пор. Но когда я вошёл в дом Смитов в Цинциннати, Спенсер был чертовски горд. Он был счастлив как никогда раньше, когда у него появилось то, чего ни я, ни группа ему предложить не могли. Я знаю Спенсера достаточно долго, чтобы заметить, как он держит барабанные палочки в левой руке: неуверенно и слишком крепко, а не с легкостью и уверенностью, как раньше. Но если он хочет в Европу, то не уверен он не в группе. Я знаю, когда видел, как он точно так же нервно сжимал палочки. Он поссорился с Хэйли. — Вы не можете поехать в тур без меня, — отмечаю я, надеясь, что ссора была сильной, что Хэйли подаёт на развод, что, возможно, Сьюзи не от Спенсера, а от почтальона. Но у неё нос Спенсера, и мне интересно, что потеря этой маленькой девочки сделает со Спенсером. Этого я не хочу. — Хочешь сказать, что всех остальных можно заменить? — спрашивает Брент полным отвращения тоном. Отвожу глаза от Спенсера и обнаруживаю на себе злобный взгляд моего басиста. — Конечно нет! — вмешивается Пит. — Вы все важны, все четверо. The Followers нужны вы все. — Если здесь и можно кого-то заменить, так это Райана, — теперь говорит Джо, и я вскидываю брови от удивления. — Мы все знаем, что он наименее популярный участник. — Извини? — переспрашиваю я. Джо пожимает плечами, но выглядит довольным. — Когда дело касается фанатов, ты точно наименее популярный. Это неправда. Они обожают меня. Они выкрикивают моё имя из передних рядов, ждут снаружи отелей, стучатся в номер посреди ночи, предлагают мне пиво, косяки и секс. Всё за пять минут или прядь моих волос. Я громко фыркаю, чтобы убедиться, что все знают, что заявления Джо нелепы. — Они любят меня, — как ни в чем не бывало отвечаю я. Во время нашего перерыва в Лос-Анджелесе я заметил, насколько же они любят меня. А потом я начинаю думать о вчерашнем концерте. Они выкрикивали имя Джо, не так ли? Я заметил, потому что это меня удивило. — Как только мы начали этот тур, твоя репутация покатилась вниз, как по спирали, — отмечает Джо. — Они болтают, знаешь ли. Фанаты. Звонят на радио, чтобы обсудить концерты The Followers, не говоря уже о нескольких фанатах, которые ездят за нами из города в город; у наших действий есть последствия. И если раньше они говорили, что ты замкнутый, то сейчас они точно знают, что ты грубый и высокомерный. Фанаты этого не любят, и неважно, насколько гениальным тебя считает Rolling Stone. Им нужен кумир, кто-то, кто обнял бы их. А не кто-то, кто их не признаёт. — И я так понимаю, что это ты их обнимаешь, да? — раздраженно спрашиваю я, а Джо кивает. Это не состязание на популярность и деньги. — Музыка не об этих вещах, — спорю я, но у них такие лица, будто я сказал, что верю в мир во всем мире или что угроза коммунизма была преувеличена. Джо говорит: — Они позволяют тебе делать всё, что ты пожелаешь, потому что ты внезапно стал таким же знаменитым, как некоторые популярные старые музыканты, но это не значит, что они не знают, какой ты дерьмовый человек. — Джо, этого более чем достаточно, — решительно произносит Пит. Удар настолько низок, что я даже не могу ответить. Откидываюсь на спинку дивана, мне нечего сказать. Если Джо хочет забрать единственное, что я когда-либо любил — музыку — и сделать её пустой, украсть её важность для меня, то он достиг нового уровня долбоебизма, и я не позволю себе пасть так низко, чтобы отомстить. Зловещая тишина нарушается, только когда я говорю: — Мне нужно отлить. Они не пытаются меня остановить, когда я иду в туалет, где совсем недавно Брент трахнул девственницу. Пит выглядит виноватым, и даже Спенсер позволяет мне просто уйти. Мы ожидаем взрыва. Обычно Джо говорит какую-то гадость, я отвечаю, Брент вставляет какой-нибудь комментарий, который демонстрирует его бесконечную тупость, пока Спенсер остаётся в стороне, а Пит пытается восстановить мир. Но в этот раз всё пошло совсем не так. В туалете я опускаю крышку унитаза и сажусь, прикрывая лицо руками и закрыв глаза. В зале кричит публика. Группа разогрева, должно быть, закончила заводную песню, я слышу суету через бетонные стены. Это словно приливная волна из ртов толпы и их полных воздуха лёгких, поднимающихся и опускающихся, и она разбивается о сцену, бежит по коридорам закулисья, просачивается под дверями и шумит у меня в ушах. У меня трясутся руки, когда я верчу зажигалку, на колене лежит полупустая пачка сигарет. Неужели это всё? Я отказываюсь лететь в Европу и мы распадаемся? Или они меня выгонят? Могут ли они это сделать? Популярность... Без меня музыка будет другой. Я пишу песни, поэтому они не могут... Поддержит ли меня хотя бы Спенсер? Слышу, как за дверью разговаривает группа, но это не спор или извинения; всего лишь бормотание, которое я не могу различить. Группа разогрева громко начинает новую песню, из-за чего я чуть не пропускаю резкий стук в дверь туалета. Спенсер. Собирается поддержать, стать той разумной частью меня? Он не попытался взять на себя эту роль до этого. Вдыхаю сигаретный дым и вздыхаю, выдыхая и наблюдая за кружением дыма. Я запер дверь по привычке, и когда я встаю, то вижу своё усталое отражение в зеркале. Мои длинные пальцы дрожат, держа сигарету, и я сосредотачиваюсь на этом, пока руки не прекращают трястись. Заправляю каштановую прядь за ухо свободной рукой. Стойка завалена средствами для макияжа и волос, которыми я не пользовался. В основном это Джо. Опираюсь на стену рядом с дверью и протягиваю руку, чтобы открыть замок, словно это очень сложная задача. Мои руки бессильны. Слышу тихий щелчок, и дверь открывается, немного подавшись вперед. Подношу сигарету к губам, подготовив с дюжину подколок для Спенсера, вроде "Как семейная жизнь?" или "Несколько штатов — это недостаточно далеко от жены, да?", но вместо него входит Брендон, запирая за собой дверь. — Что? — спрашиваю я у роуди. Он драматично вздыхает, но не отрывает взгляд от своей обуви. — Я здесь, чтобы поговорить с тобой. — О чем? Он пожимает плечами. — Не знаю. Пит сказал, мне следует пойти поговорить с тобой, сказал, что я оказываю на тебя успокаивающий эффект, — он наконец поднимает взгляд, неуверенно прикусив нижнюю губу. — Я оказываю? Я не знаю, хочет ли он, чтобы я это подтвердил. — А ты оказываешь? — тихо спрашиваю я. — Не думаю, что знаю тебя достаточно хорошо, чтобы сказать. Он опирается на стойку. В его позе есть что-то успокаивающее, так что, быть может, Пит прав. Докуриваю сигарету, делая одну последнюю затяжку, бросаю её на пол и наступаю. Брендон смотрит так, будто я не должен мусорить в туалете. Я спрашиваю: — А ты хотел бы? Узнать меня достаточно хорошо, я имею в виду. Брендон криво улыбается. — Не уверен. Я всё равно не предлагал. Наверное, Пит хотел, чтобы он пришёл и рассказал мне, почему тур по Европе — это хорошая идея, или чтобы он уговорил меня не уходить из группы или хотя бы выйти на сцену. Начать с малого. Но Брендон этого не делает. Он садится на стойку, ноги отрываются от пола. Его явно устраивает молчание, но когда дело касается его, я теряю покой. — Это просто какая-то хуйня, — со злостью выпаливаю я. — Всё это ебаная хуйня. Мне нужен перерыв, а не ещё один тур. — Я никогда не был за пределами страны. Ну, теперь кроме Канады. Но я думаю, что поехать в Европу было бы неплохо. — Это не поездка, в которой получится нормально посмотреть страны. Это всё те же гостиничные номера и концертные залы, только ты никого не понимаешь, и фанаты там безумнее, а наркотики — сильнее. — Хотелось бы мне иметь работу с возможностью путешествовать. — Это не работа. Это образ жизни. Они думают, что это работа, но я знаю, что это нечто большее. Он пристально смотрит на меня. — Может, в этом и есть проблема. Возможно, он прав. Он опирается на стену сбоку, его шея кажется длиннее, когда он откидывает голову, темно-каштановые волосы падают ему на глаза. Мы не разрываем зрительный контакт, и я чувствую, как сжимается помещение. — Я тоже больше не хочу быть в этом туре, — шепчет он. Это не должно меня удивлять, но почему-то удивляет. Мы все уверены, что возможность быть нашим роуди — это лучшее, что случалось с Брендоном. — Я просто хочу домой. — А где дом? — тихо спрашиваю я. — Без понятия. Я просто... — начинает он и глубоко вдыхает. Закрывает глаза и хмурится. Облизывает губы. Скорее всего, он делает это не специально, или, по крайней мере, не подозревает об этом, но мой взгляд прилипает к его розовому языку, пробежавшему по его нижней губе, прежде чем исчезнуть. Я нервно вздрагиваю. Боже, он так отвлекает. — Кажется, что жизнь не имеет смысла. Люди мрут как мухи. Ты проводишь... Ты проводишь всю свою жизнь, пытаясь стать кем-то, а потом просто умираешь. Просто так, — он опускает голову и добавляет: — Я просто хочу перестать думать об этом. — О твоём покойном брате? Он устало кивает, уголки его губ опускаются. — Жизнь, семья, этот тур... Но я застрял здесь. Мне придётся просто смириться с этим. — Я тоже здесь застрял. Я мог бы... — начинаю я, говоря слишком быстро, будто нервничаю. Я тут же замолкаю, но он всё ещё вопросительно смотрит на меня. — Я мог бы помочь тебе избавиться от этих мыслей, — я не уверен, понимает ли он, что я цитирую его же, но он, видимо, замечает, потому как его взгляд темнеет. Делаю шаг к нему, метнув взгляд на замок, чтобы убедиться, что никто не ворвется. — Ты бы хотел этого? Он выпрямляется на стойке. Вижу своё отражение в зеркале за ним. Я удивлён, как хищно я выгляжу. — Это плохая идея, — говорит он, но его голос звучит ниже, чем секунду назад. Хорошо. Если и он не мог выкинуть меня из головы, тогда... Я подхожу ближе, кладу руки на его колени. Они худые; я чувствую кости сквозь ткань и кожу. Боже, всё это время я ждал, чтобы прикоснуться к нему. Переспав с ним однажды, я больше не могу не видеть его в таком свете. Даже когда он играет на гитаре, пьет пиво, тащит оборудование обратно в автобус — он не просто Брендон. Он тот самый Брендон, которого я трахнул. Я знаю, какие звуки он издает, когда кончает — беспомощный стон из глубины грудной клетки, зрачки расширяются. Я знаю. И, сделав это однажды, я просто хочу повторить это, увидеть, насколько беспомощнее я могу заставить его звучать, насколько сильнее я могу заставить его кончить. — Почему это плохая идея? Брендон улыбается. — Потому что ты самая настоящая беда, Райан Росс. Я? Беда? Чёрт, надо было его об этом предупредить. Его правая ладонь накрывает мою на его колене, огрубевшие кончики пальцев касаются моих костяшек и смыкаются вокруг запястья. — А что, если...? — начинает он, но затихает, его голос звучит моложе. — Я всего лишь предлагаю отвлечься. Нам обоим. Не отвожу взгляд от его рта, его полной и розовой нижней губы. В животе что-то пылает, дыхание становится глубже и быстрее. — Блять, — шепчет он неверяще, но я не знаю, что не укладывается у него в голове: мои действия или похоть, которую я слышу в его голосе. Я раздвигаю его колени, не дожидаясь приглашения. Он подается вперед, чтобы захватить мои губы, когда я встаю между его ног, придвигая его ближе к себе за бедра. Двадцать четыре часа. Я умудрился противостоять ему целые сутки. Серьёзно, мне стоит поздравить себя за проявление такой выносливости. Рот Брендона открывается, податливо и незнакомо. Я не узнаю его вкус, может, потому что я заставил себя забыть его. Длинная щетина на его подбородке слегка раздражает кожу вокруг моего рта, но я целую его жестче. Слышу, как на сцене играют музыку, неразборчивую и приглушенную, слышу, как за дверью разговаривают команда и группа. Брендон выдыхает мне в губы, он вовсе не так агрессивен, как я. Я отчаянно покусываю его губы, оттягивая нижнюю, пока он не стонет. Я беспорядочно глажу его руками, одежда мешает, когда я хочу к нему прикоснуться. Он торопливо обвивает меня ногами, прижимаясь ко мне пахом. В прошлый раз его поцелуи были такими же жесткими, как мои. Сейчас не так. Его ладони скользят по моим рукам к шее, одной рукой он притягивает меня ближе, держа за затылок. Поцелуи глубокие и настойчивые, но не агрессивные. Они тяжестью отдаются у меня внутри, заставляя кожу гореть. Поцелуй прерывается, когда Брендон вздрагивает, крепче прижимая меня к себе ногами. — Ты будешь игнорировать меня после этого? — спрашивает он, говоря мне в губы хриплым шепотом. Не думаю, что он знает, как эротично сейчас звучит его голос. — Будешь стыдиться, что снова переспал с парнем? — Он вопросительно смотрит на меня. Моя рука двигается между нами, остановившись на секунду на его бедре, а потом накрывая его член. Мою ладонь обжигают очертания его стояка, заточенного между бедром и джинсами. — Я могу делать, что захочу, — говорю я. Пока никто не знает. Моя шея сзади горит. Он заметил мой стыд, верно? Но моё вожделение к нему, моё желание и огонь никуда не исчезли, даже если я с трудом мог взглянуть на своё отражение утром во Флориде, думая "У тебя был секс с мужчиной и тебе понравилось. Ты отвратителен". Но я не чувствовал себя отвратительным, и именно поэтому моё отражение дразнило меня. Моё смирение с этим поступком. Но в Брендоне нет ничего мирного: каждый раз, когда он входит в помещение, во мне провозглашается война. Проблема не в сексе. Я продолжаю ласкать его через джинсы, судорожно вспоминая, как это делали со мной девушки, что мне нравилось. Его дыхание сбилось, щеки покрылись румянцем. Провожу по очертаниям его члена, большим пальцем нажимая на внутреннюю сторону, а указательным — на головку. Чёрт, я не могу остановиться. — Рай, — выдыхает он, кладет руку мне на щеку. Мы жадно целуемся, и я чувствую, как его член вздрагивает под моей ладонью. — Давай, — торопливо говорю я, не имея никакого терпения. Отхожу и тяну его на себя. Он соскальзывает со стойки, становясь ногами на пол. Хватаю его за волосы и притягиваю ближе, наши губы встречаются. — Развернись, — говорю я ему между лихорадочными поцелуями. Мои руки расстегивают его ремень, быстро расправляются с молнией и спускают джинсы. Он поворачивается, и я стараюсь не застонать. Боже, я хочу его. Смотрю через его плечо в зеркало, где парень, похожий на меня, стоит позади него в компрометирующей позе. Я прижимаюсь пахом к его заднице, стараясь не дрожать от желания. Мой взгляд сосредотачивается на большой выпуклости в синих трусах Брендона. В зеркале я вижу, как моя рука скользит к низу его живота, по полоске открытой кожи, пальцы сгибаются, желая опуститься ниже и обхватить его. Я отвожу взгляд. Прижимаюсь к нему, проводя носом по его шее, тело гудит. Брендон вздрагивает и подается назад ко мне, с его губ слетает требовательный вздох. Он наверняка чувствует, как я возбужден. Посасываю кожу на его шее, вдыхая его запах. Хочу, хочу, хочу... Брендон издает гортанный стон, когда мои пальцы прижимаются к мягкой коже его живота. Рука так и чешется опуститься ниже, накрыть его член, почувствовать его жар и твердость, погладить его, коснуться, услышать, как он стонет. Но я этого не делаю. Отступаю назад и рывком спускаю белье с его задницы. В животе что-то переворачивается, внутренности обдает жаром. Брендон тут же нагибается вперед, предлагает мне себя, раздвинув ноги, руками опираясь на стойку. Он тяжело дышит, весь в предвкушении. Я смотрю на изгиб его спины, почти вижу, как под его красной футболкой двигаются мышцы. Опускаю взгляд, смотря на его бледный открывшийся зад. Я всегда думал, что я больше по сиськам, но боже. У него самая идеальная задница: полная, упругая и гладкая. Мои руки опускаются к ширинке быстрее, чем я осознаю это. Нужно вынуть член, нужно быть внутри него. Сейчас же. Брендон утробно рычит, когда я хватаю его за бедра и грубо притягиваю к себе, мой до боли твердый член оказывается зажат между нами, прижимаясь к нему. Мои штаны болтаются где-то у колен и больше не мешают. Я снова смотрю в зеркало и вижу его твердый член, покрасневший и стоящий колом. Брендон прижимается к моей груди, откидывая голову мне на плечо. Картина в зеркале завораживает: Брендон в моих руках, со спущенными джинсами, его грудь быстро вздымается и опускается, я стою у него за плечом, с потемневшим взглядом, жадными руками вокруг него. Этот мужчина в отражении только для меня одного. Я толкаюсь ему в задницу, а он изгибает шею, чтобы поцеловать меня, и я подаюсь ему навстречу. Это непристойный поцелуй. Это непристойная ситуация. Я слышу смех Джо сквозь дверь, но в моих ушах намного громче отдается тяжелое дыхание, короткие вздохи и влажные звуки. Мы снова торопимся. Брендон хочет прекратить думать о своих проблемах? Хорошо. Я это ему обеспечу, при помощи самого лучшего в его жизни десятиминутного секса. Прежде чем они начнут что-то подозревать. Прежде чем они начнут дышать мне в шею, заставляя меня объяснить всё это, объяснить Брендона. Я не могу. Я разрываю поцелуй, мои руки массируют его зад. Касаюсь его, мягкая плоть прекрасна на ощупь. Мой член зажат между нами, на порозовевшей головке видна капля смазки. Брендон вздрагивает, прижимаясь ко мне. — Хочешь меня? — шепчу я ему на ухо, мой голос звучит ниже, чем я ожидал. Берусь за основание своего члена, трусь о Брендона, дразняще провожу опухшей головкой между его ягодиц. Его голова всё ещё на моем плече, он облизывает губы, глаза закрыты. — Д-да, — задыхается он. — Пожалуйста. Я не ожидал, что он признает это, но блять, это возбуждает меня ещё сильнее. Я прикусываю мочку его уха, слегка посасывая. — Наклонись. Брендон подчиняется, немного наклоняясь над стойкой. Я раздвигаю его ягодицы, мозг гудит. Воздух становится густым от желания. Я никогда раньше никого не хотел так сильно. — Воспользуйся этим, — спешно говорит он, поворачиваясь и протягивая мне тюбик крема для рук. С запахом лимона. Это крем Джо, для поддержания мягкости его рук для девчонок и его сеансов мастурбации. Я быстро беру тюбик, немного растерянный. Девчонки сами себя смазывают. Брендон что, не может просто сжать зубы и принять меня? Когда два моих покрытых кремом пальца проскальзывают в тугое колечко мышц Брендона, я забываю о растерянности. Он стонет, пытаясь быть тише, его мышцы сжимаются вокруг моих пальцев. Он такой же узкий, каким я его помню. Мой болящий член настойчиво утыкается в его ягодицу, пока я растягиваю его пальцами. Брови Брендона нахмурены, а дыхание учащается. Я выдавил слишком много крема, и теперь всё слишком скользко, моя ладонь, пальцы и его вход полностью измазаны им, но боже. Он требовательно подается назад к моей руке, пальцы проскальзывают глубже. Я сгибаю пальцы в ожидании реакции. Зеркало отражает нас, то, как он наклоняется вперед, напрягаясь, пока я его растягиваю. Я рассматриваю его, то, как его пальцы впиваются в стойку. — Ты спал с кем-нибудь во время перерыва? — Да, — стонет он, не нуждаясь в паузе. Блять. Он облизывает губы, глаза закрыты. — Со сколькими? — Только с одним. Вытаскиваю пальцы. Я едва растянул его, но мне всё равно. — И как он? — спрашиваю я, в голове вспыхивают картинки, как Брендона имеют, как он кончает, стонет и дрожит. Господи. Направляю член на его вход, неуклюже раздвигая его ягодицы одной рукой. Мой член дразняще проходит по его влажному входу. Брендон тщетно толкается назад. — Он был ничего, — с трудом выдыхает он. — Он... О. О боже, — я протолкнул в него головку. Он замирает в ожидании остального. Меня убивает то, какой он узкий вокруг меня, как я хочу с размаху войти в него полностью, толкаться в него и трахать, пока мы не кончим. Мои ладони потеют, когда я беру его за бедра, прижимаюсь лбом к основанию его шеи, нагнувшись, чтобы быть ближе к нему. Мои бедра прижаты к задней стороне его ног, но я вошел в него всего на дюйм. Я едва сдерживаюсь. — Расскажи мне больше. — Пожалуйста... — Расскажи мне, — приказываю я, кусая его шею, там, где уже красуется свежий синяк. — В Сан-Франциско. В углу клуба. Все трахаются по углам, так что... Этот высокий парень, накачанный и весь в татуировках. Он отымел меня у стены. Я вхожу глубже, отчего мы оба стонем. По моей шее течет пот, я представляю, как стоны Брендона теряются в ужасной музыке гей-клуба, как он толкается назад, насаживаясь на член, прямо как сейчас. Я бы хотел посмотреть, как его трахают. Я смотрю в зеркало, чтобы уловить тот момент, когда я вхожу в него полностью. Я больше не могу сдерживаться. Брендон подавливает стон, на его лице — абсолютное блаженство. Он немного выпрямляется, теперь моя грудь прижимается к его спине. Начинаю двигать бедрами, раздаются шлепки кожи о кожу, когда я трахаю его жесткими грубыми толчками. Он повернул голову, глядя на мое лицо, его зрачки расширены и горят. У меня внутри что-то обрывается. Он божественен. Сосредотачиваюсь на отражении в зеркале. Это я. Имею мужчину. Мои волосы взъерошены, каштановые пряди торчат во все стороны, а одна прилипла ко лбу. Мой рот открыт, я пытаюсь вдохнуть больше кислорода. Одной рукой Брендон опирается на стойку, а второй держит свой истекающий смазкой член. Он дрочит в ритм моим толчкам. Боже, он выглядит так горячо, внутри меня всё горит, когда я смотрю, что я делаю с ним. Брендон отчаянно целует меня, встречаясь с моими губами под неудобным углом, но я не закрываю глаза, отвечая на поцелуй. Я смотрю, как мы целуемся. Это я трахаю его. Мне нравится смотреть, как я делаю что-то, чего не должен. Брендон разрывает поцелуй, когда я толкаюсь ещё глубже. — Боже, я чувствую себя таким наполненным, — беспомощно выдыхает он. — Смотри, — приказываю я, и, кажется, только тогда он замечает зеркало. Его зрачки расширяются ещё больше, когда он видит нас. Мои бедра рвутся вперед, и это единственная часть моего тела, которая двигается в беспорядочных толчках. Мой торс прижат к Брендону, пальцы впиваются в его бедра. Брендон прижимается ко мне сильнее, позволяя мне видеть, как он ласкает себя. Он уже на грани. Его вторая рука дотягивается до моей задницы, и он притягивает меня ближе. — Ещё. С этого момента начинается безумие. Я не позволю себе кончить раньше него. Мой член входит в него, и он влажный, гладкий и такой узкий. Со всех сторон веет удовольствием, блаженством и экстазом. Я целую его шею, его ухо, что угодно, его губы, когда он на секунду поворачивает голову. Он смотрит, как я трахаю его, и я наблюдаю за тем же. Когда я наконец позволяю себе зарычать, низко и грязно, прямо ему на ухо, он стонет: — Боже, наконец-то ты... — Будто он ждал, что я сдамся под натиском ошеломляющего удовольствия. Он немного двигает бедрами, его дыхание сбивается, едва приглушенные стоны звучат более чем отчаянно. — Обо мне не забывай, — просит он, и я вспоминаю, что есть определенные углы и точки, и теперь всё правильно. Я снова смотрю в зеркало и начинаю трахать его ещё жестче. Я жадно глажу его руками, его кожу, ласкаю языком его ухо. Брендон начинает дрожать, и я подношу руку к его рту, накрывая ладонью его опухшие губы. Его глаза расширяются, и он кончает, сжимая свой член в кулаке. У него сводит мышцы, когда белая сперма вылетает из головки. Я всё ещё смотрю. Он так сильно сжимается вокруг моего члена глубоко в нем. Он не отводит взгляд от моего, даже когда его лицо вспыхивает от наслаждения, а рот открывается под моей рукой, и с его губ слетает блядский стон, исходящий из глубины грудной клетки. Этот звук отдается во мне вибрацией. Теперь можно. С этой мыслью, я вхожу так глубоко, как только могу, оргазм обрушается на меня раньше, чем мои бедра останавливаются. Я продолжаю двигаться в нем маленькими толчками, чтобы и ему было хорошо, пока я кончаю. Тяжело дышу ему в шею, по которой стекает пот. Я не смотрел, как кончаю, но знаю, что смотрел он. Выхожу из него, когда знаю, что смогу сделать это без стона. Мой член обмяк, он блестит от крема и, наверное, моей спермы. Я отпускаю его бедра и делаю шаг назад. На его футболке видны следы пота, его задница покраснела, ноги всё ещё расставлены. Если бы я раздвинул его ягодицы, то наверняка увидел бы свою сперму на его растянутой дырочке. Эта мысль не должна меня так возбуждать. Я прекращаю смотреть, только когда синие трусы снова прикрывают его задницу. Он поворачивается, застегивая молнию дрожащими руками, его шея сильно покраснела. — Чёрт возьми, — ругается он, его руки трясутся слишком сильно. В туалете пахнет сексом. Мне не по себе, я оглядываюсь вокруг и ожидаю чего-то плохого, пока пытаюсь надеть трусы. Землетрясение? Автокатастрофа? Я имею в виду, что-то должно случиться. В прошлый раз, когда я переспал с ним, я увидел, как кто-то умер. Если бог есть, то это наверняка был знак, что он знает, что я сделал, и он страшно осудил меня за это. Это было наказание. Но я видел, как та девушка вышибла себе мозги, так что не думаю, что может быть что-то ещё хуже. Я не могу прекратить хотеть его. Рот Брендона опух и покраснел, губы блестят от нашей слюны. — Mahalo, — выдавливает он, одевшись. Я застегнул молнию и просто смотрю на него, почему-то разозленный тем, что он благодарит меня на каком-то тупом языке, что он благодарит меня вообще. Его взгляд темнеет. — Что? — Ничего. И тебе спасибо. Брендон быстро отводит взгляд. — То хочешь, то не хочешь, — тихо бормочет он, начиная вытирать стойку туалетной бумагой. — Я хочу. Пока мы в этом туре, мы могли бы... Мы могли бы трахаться. Если Брендон будет в этом тур-автобусе, то я хочу спать с ним. — Секс без обязательств? — уточняет он, сминая туалетную бумагу, вытерев свою сперму со стойки. — Если ты хочешь дать этому название, — я стараюсь не думать о том, что я говорю или что предлагаю. Презирать себя я могу и попозже. — Но никто не должен знать, что я сплю с тобой. Это не обсуждается. Брендон выбрасывает туалетную бумагу. Он смотрит на мусорное ведро, заставляя меня нервничать. Мой член только что был у него в заднице, и я нервничаю. В этом есть что-то сардоническое. — Ладно, — он пожимает плечами, а публика начинает громко хлопать, что означает, что группа разогрева закончила выступление. Рев оказывается громче, чем я думал, и я задумываюсь о том, что прикрывать рот Брендона рукой могло быть недостаточно. Скептически смотрю на дверь. — Мне нужно на сцену, — торопливо говорит Брендон. Конечно. Он кажется замкнутым, когда проходит мимо меня. Я кладу руку ему на бедро, останавливая его. — Раз уж мы будем трахаться, — говорю я ему хриплым голосом. Я целую его, и этот поцелуй нельзя назвать ни изящным, ни вежливым. Мой язык с силой проталкивается в его рот, касаясь его языка. Он выдыхает и с готовностью отвечает. Так целуются только люди, которые спят друг с другом, такой поцелуй показывает, что это только вершина айсберга. Мне нравится его вкус. Когда я разрываю поцелуй, я самодовольно улыбаюсь. — Я тебя уже отвлекаю? — Безмерно, — шепчет он, не отводя взгляд от моих губ. Я словно загипнотизировал его, нарочно облизываю нижнюю губу. Судорожный вздох касается моего рта, когда он подается вперед, но я отступаю. Этот жест будто ужалил его, он выглядит немного озадаченным. — Тебе стоит побриться, — говорю я ему. — Потому что так ты сможешь представить, что целуешь девушку? — спрашивает он, но его тон не звучит ядовито. Он звучит почти игриво, и стена, которую он возвел, рухнула. — Потому что твоя щетина до уcрачки раздражает мне кожу, — и в том, как он целуется, нет ничего такого, чтобы я мог подумать, что целуюсь с девчонкой. Брендон ухмыляется. — Да, твой рот немного покраснел. Я удивленно поворачиваюсь, чтобы посмотреть в зеркало. Вижу, как он усмехается у меня за плечом, когда открывает дверь и выходит намного более грациозно, чем девственница, которую оттрахал Брент. Мой рот очень покраснел, наверное, даже появилось раздражение, и блять. Мы так палимся. Блять. Слышу, как Пит сразу же говорит Брендону идти на сцену. В туалете пахнет сексом? Если сейчас кто-то войдет, то поймут ли они, чем мы занимались? Я мою руки и яростно приглаживаю волосы, быстро вытираю рот, прежде чем вернуться в гримерку. Мои согруппники лениво сидят на разных креслах, Брент играет на одной из моих гитар, а Джо кусает ногти. Спенсер отрывает взгляд от журнала, который он читает, и я задерживаю дыхание, но он просто возвращается к чтению. Роуди ушли. Пит спешит ко мне. — Райан! Брендон поговорил с тобой? — Ага. — И? И я оттрахал его так, словно единственной важной вещью в этом мире было кончить. — Я не хочу сейчас говорить о Европе, — говорю я, всё ещё на грани, всё ещё ожидая, что кто-то заметит то, что так очевидно. — Но позже поговорим, ладно? — с надеждой спрашивает Пит, и я киваю. Конечно. Насрать. — Круто, — улыбается он, сжимая мое плечо. Входит работник зала и говорит Питу, что кто-то хочет его видеть, и тот спешит прочь. Я осторожно присаживаюсь на свободный диван. Мои согруппники не обращают на меня внимания. Я чувствую на себе запах Брендона. Разве они не слышали? Разве никто не сказал "О, эти двое что-то застряли в туалете", после чего последовал стон, когда я входил в другого мужчину, сгорая от желания? Видимо, нет. Видимо, никто ничего не заметил. В этот раз нет никакого наказания. Откидываясь на спинку дивана, я стараюсь подавить улыбку. Чёрт возьми. Это тоже может сойти мне с рук. Теперь толпа зовет нас, но я не волнуюсь. Мое тело расслаблено, разум в покое, всё ещё по большей части затуманен мыслью о Брендоне. Я могу спокойно выйти на сцену. — Эм, ребята? — говорит Пит с порога. Мы все смотрим на него, и он закатывает глаза. — Там был один конкурс на радио, и победитель выиграл встречу с вами, так что он здесь. Я забыл, извините, но я приглашу его, мы усадим его, подпишем всякую хрень, которую он притащил, и вышвырнем его через пять минут, ладно? Брент фыркает. — Конечно. — Пит знает, что все мы ненавидим эту натянутую дружелюбность. — Ладно, заходи! — зовет Пит через плечо, и входит худой подросток с миллионами веснушек на лице. На нем футболка The Followers, и он прижимает к груди всю нашу дискографию: одноименный дебютный альбом, Her House и Boneless. Его глаза забавно расширяются, когда он видит нас, он открывает рот и издает длинное "ээээээ". Джо и Брент обмениваются невпечатленными взглядами. Парень с обожанием и ужасом смотрит на меня. Ему, должно быть, около пятнадцати. Популярность. Я встаю и обращаюсь к нему: — Эй! Проходи, садись! Хочешь пива? Я вижу, ты накопал нашей музыки, это здорово. Я не уверен, кто выглядит более шокировано: мои согруппники, наш менеджер или парень. Последний приходит в себя быстрее всех, подходит, чуть ли не спотыкаясь, его глаза блестят он изумления и благодарности. Почему-то его реакция заставляет меня чувствовать себя немного лучше. Я могу подчинить этого парня себе за пять минут, если захочу. Если Джо хочется посоревноваться в популярности, то он может поспорить на свою задницу, что я выиграю. Я наконец осознал, что могу сделать практически всё.