Сахарная пудра

Последние годы Рейген спал беспокойно. Часто дышал, шумно, иногда с хрипотцой. Ворочался, сбивая вокруг себя простыни и неразборчиво бормоча. Кошмары преследовали, не давая уставшему и измученному сознанию покоя. Аратака привык спать по три-четыре часа, просыпаться в холодном поту задолго до пиликанья будильника. Делать пару глубоких вдохов, чтоб отдышаться и хоть как-то себя успокоить, пить застоявшуюся воду из стакана на прикроватной тумбочке. Он почти не помнил, какие образы воплощал его больной разум из тьмы подсознания, но вызванные им эмоции не оставляли, оседали вызывающим непроизвольный страх отпечатком. Преследовали весь день. Забыть о них было возможно лишь благодаря работе. До тех пор, пока солнце не закатывалось за горизонт. *** После встречи с Кагеямой Шигео по непонятной причине отлегло от сердца. Во сне больше ничего не являлось, кроме бархатной и непроглядной темноты. Чистое забытье. Ночи проходили мирно, сухие простыни поправлялись реже. *** А затем одержимая Могами девочка, безвольное тело Моба, в которое дух хозяина всё не возвращался. Рейгену с трудом удавалось владеть собой, ждать — вовсе невыносимо. На плаву держали лишь вера да доверие. Хотя мальчик вернулся в свою оболочку, дрожь, охватившая внутренности и душу, не оставляла. Рейген оказался так близок к тому, чтобы потерять Моба навсегда. *** Вспоминая в кровати события минувшего дня, Рейген ощущал, как быстро билось сердце, как зудили от накатывающей влаги глаза. Он не помнил, когда провалился в тягучие объятия темноты. Впервые за долгое время события сна видел с кристальной чистотой, полностью осознавая себя в сновидении. Вокруг него выросла загнившая старая каморка. Везде пыль, перевернутая мебель, серые сырые стены. Абсолютная заброшенность. И это место, судя по планировке, его собственная квартира. В центре бывшей гостиной стоял Моб, почему-то в своей форме для бега — в бело-красной футболке и шортах. Смотрел на Рейгена прямо, не мигая. Лицо почти ничего не выражало. Как всегда. А у Рейгена при виде ученика в глубине грудины вдруг больно сжало. В который раз дикий животный страх накатил волной, тело мелко задрожало. Да, Моб остался жив, но ожидание в полнейшей неизвестности, уверенность в возвращении, которая изо всех сил сдерживала ледяной ужас, оставили в сердце Рейгена глубокий, свербящий болью шрам. Он сделал шаг навстречу, чуть шатнувшись. Знал, что хотел сделать. Ведь этот Моб — он такой же, хоть и ненастоящий. Перед настоящим нельзя дать слабину, в любой ситуации необходимо оставаться сильным, являть собой пример. Быть кумиром, хорошим человеком. Рейген опустился на колени перед видением, на пыльный бетон, обвил руками грудь и крепко обнял, уткнувшись носом повыше живота. Моб резко вздохнул, поджав пресс, словно от неожиданности, и Рейген почувствовал обнажившиеся очертания нижних ребер. Тело было теплым, словно настоящее, и Аратака поглубже уткнулся носом во впадину под ребрами, вдыхая это тепло вместе с легкой свежестью стирального порошка. Закрыв глаза, он сжал руки крепче. Никогда ещё он не был благодарен своему сознанию за сон и особенно за его детальность. А Моб, будто вправду живой, расслабился в объятии. Руки несмело погладили Рейгена по голове, заправили за ухо невидимую прядку. Каждое движение сквозило добротой и нежностью, какие Рейген мечтал бы получить от реального Моба, но никогда не получит. В горле встал тяжкий комок, глаза начало пощипывать, пальцы в судороге схватили белую футболку. Рейген поднял голову, чтобы посмотреть мальчику в глаза. Тот глядел на него сверху: от наклона головы челка повисла, открывая расслабленный угол темных бровей. Он мягко улыбался, в карих глазах блестели ласковые блики. Посреди тёмной разрухи, которую собой являла жизнь Аратаки, стоял Моб, теплый, живой, доверяющий. Против воли Рейген поджимает губы, закусывает их, чтобы остановить себя, но вдруг понимает, что во второй раз сделать так уже не сможет. Из горла вырывается всхлип. Он вновь утыкается в мягкий живот, на котором теперь расплывается влажное соленое пятно, стараясь надышаться запахом дорогого человека, пока может, цепляясь за хлопковую одежду, словно за спасательный круг. Рыдания становятся громче, еще громче, пока не начинает драть глотку, трясёт почти конвульсивно. Рейген мог его потерять. А Шигео всё гладит. Гладит по волосам.