Моя милая Карлотта

      В тот день в Teatro dell’Opera di Roma я приехал с опозданием. Но не то чтобы это сильно меня печалило. Впрочем, в ту пору я вообще ни о чем не волновался и любил свою жизнь.       Мне было тридцать, я был молод, горяч, красив… Да, да, именно красив. По меньшей мере - симпатичен. Это уже во Франции я поправился на круассанах…       Я вышел из экипажа перед парадным входом и по привычке окинул взглядом величественный фасад театра. Не спеша зашёл в вестибюль, в который раз любуясь великолепной лепниной и скульптурами. Добравшись до персональной гримуборной, я довольно быстро переоделся, мне наложили грим, и я отправился на репетицию, где вся труппа только меня и ждала.       Помнится, я пел какую-то арию, думал о своём, когда увидел её… Вернее услышал…       Она в тот момент не пела, не смеялась и даже не разговаривала. Она самозабвенно орала на хористок из-за какой-то ссоры между ними. Девушка была дивно хороша собой даже в минуты неприкрытого гнева. Стан её был строен, кожа бела и совершенна, как мрамор, что можно назвать необычным для итальянок. Черты лица тонки, как у принцессы крови. Белоснежные руки с тонкими пальчиками могли бы принадлежать холеной аристократке, медно-рыжие волосы, ниспадающие по спине крупными локонами завораживали, и глаза... Фантастические глаза... Два изумруда в оправе из дюймовых черных ресниц. Когда она посмотрела в мою сторону, сердце сделало кульбит, в груди что-то перевернулось, заиграли фанфары, полилась музыка… Это было что-то непередаваемое. Взглянув в её глаза всего один раз, я понял, что пропал. Я был сражен, порабощен, заколдован.       И я, популярный и известный певец, солист, не знал, что сказать, что бы привлечь внимание этой богини! Я робел, как сопливый мальчишка под взором этих чудных очей.        Я приблизился к девушке, которая ослепила меня своей яркой красотой. Мне казалось, что если она не скажет мне хотя бы пары слов, я погибну. Никогда ещё итальянская кровь не кипела во мне столь сильно, наполняя вены пламенем, заставляя разум пылать в агонии страсти. - Ты новая хористка? - невнятно пробормотал я, пожирая её глазами. - Да, сеньор. А вы? - спросила она уже почти спокойным голосом.       И уже не было для меня слаще этого голоса. Она всего-лишь отвернулась от кучки хористок, чтобы сказать мне несколько слов, а я уже понял, что моё сердце разбито. - Я тенор, Убальдо Пьянджи.       Глаза её фанатично загорелись. - Боже мой, это и вправду вы! Как я сразу не узнала!? О, Мадонна! Я видела вас на сцене! Это было превосходно, прекрасно! - горячо заговорила она. - А как тебя зовут, о дивный ангел? - проговорил я заплетающимся языком, не видя ничего и никого вокруг. - Лотта, - она одернула саму себя. - То есть Ла Карлотта Гудичелли, - выдала девушка с нотками раздутого самолюбия.       Я с нескрываемым удовольствием поцеловал руку девушки. Я хотел уже сказать, что безумно рад знакомству, когда послышались аккорды, и пришла пора петь. Пришлось оставить новую знакомую и отправиться на своё место.        Я, путаясь и фальшивя, спел свою арию и настала очередь хора. Сначала я боялся, что не услышу её, что другие девушки будут громче. Как я ошибся! Может, я лишь вообразил себе это, потому что в хоре трудно вычленить один голос, и хористки обязаны петь стройно и на один лад, но мне почудилось в те минуты, что я слышал только её. Она запела… Это был голос мифической сирены, райской птицы, эфирного ангела небесного, просто какого-то неземного создания! Её голос возвышался над всеми остальными, становясь солирующим, хотя это и не было задумано. Подумалось, что именно из-за этого она ранее ругалась с девушками. И не мудрено - голоса других хористок стали лишь бледным фоном, в сравнении с её мощным сопрано. Сопрано ли? Потрясающий диапазон, могучая сила хорошо натренированных связок, безупречная чистота исполнения… Я не мог определить, сопрано это, меццо-сопрано или даже контральто, таков был её диапазон. И эта девочка хористка!? Что за нелепая ошибка?! Она достойна большего! Она должны блистать на глазах у всего мира, её ждёт небывалая слава, в сравнение с которой моя - ничто. Её ждут небывалое величие и всемирная известность, её имя войдёт в историю!       Мне казалось, что вся труппа молчала, восхищённая ею. Конечно, Карлотте нужно было ещё учиться, шлифовать своё мастерство, вытачивать из алмаза бриллиант чистейшей воды. Она, в силу возраста, ещё не умела давать большую амплитуду дыханию, иногда не попадала в ноту или пела громче, чем нужно, но я уже знал, что она станет певицей мировой величины. Это было заметно уже в её первый день в оперном театре.       Так я встретил мою судьбу, любовь всей жизни, смысл этой самой жизни. Сначала я под предлогом уроков проводил с ней время, а она делала большие успехи под моим руководством. Потом я осмелился пригласить её в ресторан, после чего мы стали вместе гулять. Потом я взял её с собой на гастроли и понеслось… Наш роман развивался стремительно, мы парили на крыльях любви, не существовало ничего кроме меня, её и музыки, мы растворялись в друг друге, мы были предназначены друг другу небом! Рим, Флоренция, Венеция, Берлин, Мюнхен, Лондон, Петербург, Москва сменяли друг друга. Мы вернулись в столицу Италии и продолжили наши уроки. Я мечтал, чтобы она стала примадонной, чтобы мы с ней пели вместе. Хотя она уже была примадонной сердца моего, я очень хотел, чтобы эта звезда засияла в полной мере, став солисткой.       Для меня стала шоком новость о том, что Лотта работала в сомнительных барах и салонах до встречи со мной. Кто-то из завистниц или бывших ухажеров мстительно отправил мне анонимное письмо, где в красках расписывалась бурная ранняя молодость моей любимой. Из письма вытекало только одно - священный и чистый ангел был грешной блудницей. Было ли это ударом и потрясением? Да. Разочаровался ли я, потерял веру в неё, разлюбил? Никогда. Ничто не могло побудить меня к этому. Хотя однажды придя в её гримёрную, изнывая от ревности к бывшим любовникам, я всё-таки напрямую спросил об этом. Ответ любимой потряс меня. - Да, Убальдо, я не невинна, да, я пробивалась в столицу не самым чистым путём… И я ни капельки не жалею, иначе я бы не встретила тебя, - выдала она убийственно спокойным голосом, после чего отвернулась и уставилась в окно. - Но Лотта! Почему ты молчала? - сорвалось у меня с языка. - А что я должна была сказать? Что твоя возлюбленная была почти шлюхой! - вдруг со слезами в голосе закричала она и уронила голову на руки, зарыдав.       Такая разительная смена настроения немного выбила меня из колеи. Я несмело подошёл сзади и обнял любимую. Карлотта передёрнула своими точёными плечами, а я ощутил вину в том, что вообще начал этот разговор. - Я очень люблю тебя, Вальдо, но если ты когда-нибудь припомнишь мне про это или упрекнёшь в чём-то, то больше никогда меня не увидишь, - серьёзно и твердо сказала она. - Мне плевать на твоё прошлое, ибо у нас счастливое настоящее и блистательное будущее! - заявил я решительно - О чём ты, Убальдо? Какое будущее? Кто ты и кто я? Ты известный тенор, а я жалкая хористка! Максимум, я буду твоим мимолётным увлечением… - с горечью выплюнула Лотта. - Нет! Ты - моя жизнь! Ты моя душа, мой голос, моё всё! - я сжал её в объятьях.       Больше мы никогда не касались той темы. Я сдержал слово - за десять лет совместной жизни я не вспоминал о прошлом Карлотты.       Да и всё складывалось слишком хорошо, чтобы я хотел создавать проблемы и начинать ссоры. Вскоре после того разговора мы поженились. У нас было всё - деньги, слава, счастье. Наш дуэт стал всемирно известен. У нас было несколько лет абсолютного счастья. Мы купались в славе, в деньгах, в нашей любви. На тот момент, когда Лотта поняла, что беременна, она уже была примадонной. Не прошло и месяца с тех пор, как она заняла это почётное место в театре. Когда я узнал о том, что вскоре стану отцом, я просто обезумел от счастья. Я хотел отвезти жену в провинцию, на природу, чтобы она не напрягалась и ничего не делала. Чтобы беременность протекала наилучшим образом. Но Лотта не согласилась. Уйди она сейчас, место примадонны навсегда бы исчезло для неё. Таков наш мир, таков театр. Если ты стал его частью, то на первом месте всегда будет он… Я был слишком счастлив, чтобы заметить, каково было ей. После известнейшей предшественницы публика её не принимала, директор был недоволен, Карлотта работала за троих, чтобы удержаться на пьедестале примы. Она практически не уходила из театра. С шести утра до двенадцати она репетировала, потом немного отдыхала и ела, а к часу снова была на сцене. К семи моя жена бежала в гримёрную, где только-только успевала перекусить, накраситься и переодеться к вечерней опере, возвращаясь только к одиннадцати. Она мало спала, плохо ела, чудовищно много работала. Сценические костюмы имели тугие корсеты, которые она должна была надевать... Она пела днями напролёт, а чтобы брать низкие ноты необходимо напрягать пресс…       Я вылетел из-за кулис несмотря на то, что по сценарию не имел права выходить ещё десять минут. Но как я мог ждать? Моя жена согнулась пополам, застонала и схватилась за живот! -Лотта, Лотта, что с тобой!? - возопил я. -Вальдо… - едва слышно прошептала она. -Что-то с ребёнком? -Кажется…       Карлотта обмякла в моих руках. Я не помню, как опустился занавес, не помню, как я отнёс Лотту в гримёрную, как разрезал тугую шнуровку, чтобы облегчить её дыхание. Доктор прибыл мгновенно, но было уже поздно… Моя жена потеряла ребёнка. Это звучало как приговор. Я был убит горем, Карлотта рыдала дни напролёт. Это был конец нашей безоблачной жизни. Больше мы никогда не были так счастливы, как до этой трагедии…       Напрасно я заваливал её подарками, всячески ублажал и успокаивал. Что-то сломалось в ней. Она не могла петь, при выходе на сцену с ней случалась истерика, она считала себя убийцей ребёнка и стала панически бояться сцены. Такая примадонна не нужна никому. Вскоре её уволили, что стало ещё одним ударом для моей несчастной Лотты. Она не ела и не пила, ночами металась в бреду, ей снились кошмары. Я совершенно не мог нормально работать, бессонные ночи делали меня слабым, горе - мрачным, постоянный страх за жену, что оставалась дома, делал меня рассеянным и раздражительным. Меня не могли выгнать из театра, я был слишком известен. Я ушёл сам, когда Карлотта попыталась покончить с собой во второй раз. Я увёз её в глушь Италии, на природу, мечтая сделать ей лучше, но Лотте стало только хуже. Она делалась похожа на тень. Кожа стала мертвенно бледной, она страшно похудела и осунулась, тёмные тени залегли вокруг глаз. Мы оба как-то постарели, покинув Рим с его яркой, насыщенной жизнью. В свои тридцать два я выглядел на сорок, двадцатилетняя Карлотта была похожа на призрака. Провинциальная скука давила на нас, людей привыкших к блеску театра, столичным балам и славе. Даже любовь притупилась. Я стал для жены пустым местом - она совершенно не замечала меня, угасая на глазах. Я тоже не испытывал былой страсти и нежности к ней. Она была мне дорога, но эта была уже не та шикарная женщина, которую я любил, а лишь её бесцветная тень. Когда однажды утром я проснулся и подумал, что не хочу жить, я понял, что пора что-то менять, или нам конец. Собравшись за неделю, мы отправились в Австрию. Только Венская опера могла нас оживить и вернуть вкус к жизни. Мы ехали искать утерянное счастье.