***
Когда Иккинг впервые столкнулся с Веа на практике, это обернулось практически катастрофой — он тогда был ещё зрячим и представлял собой большую угрозу хотя бы как маг огня, которых так боялись Тени, да и свет его души, навсегда слившийся с сутью Равы, ослеплял их не хуже пламени. На самом деле с тем Веа, принявшим облик волка, ему просто повезло — несколько факторов наложились друг на друга, и ему удалось прогнать тварь. Прогнать, не уничтожить. В нём тогда в самом сидела такая же жуть. Но на самом деле она была чисто человеческой, а потому ныне её в Иккинге не было — ушло оно, то самое, что пугало в нём всё живое и не очень живое. Ушло после того, как он познал глубины себя и своих страхов с Эиреа, ушло после манипуляций чужими жизнями и душами с Воо-Теру, ушло после тотального одиночества и осознания, кто он есть и какое место занимал в этом мире с Рокк’е. Не было в нём больше этой тьмы — всё прогнал свет Равы, который теперь прятался глубоко внутри и не спешил приходить на помощь. Веа выглядели сгустками тёмной ярости, голода и непрекращающейся боли — находиться рядом с ними было не просто не комфортно для Иккинга — по-настоящему мучительно, он словно бы пропускал все примитивные эмоции Теней через себя, ощущая всё то, что испытывали они в этот миг. Его разрывало на части, его переполняли всем тем кошмаром, что чувствовали эти сожжённые заживо, никогда не нашедшие покой души, исковерканные и… несчастные. О, у Веа были чувства и желания, но больше всего они хотели две вещи, противоречивших друг другу — полноценно жить или наконец навсегда уйти, переродиться и вернуться в мир людьми. Тени не хотели быть такими. Они не хотели такого существования — оно причиняло им страдания, и даже небытиё казалось им предпочтительнее… Они хотели жить. Они хотели исчезнуть. У Иккинга задрожали руки. Он прекрасно знал, что только в физическом своём воплощении мог использовать магию в мире духов, и только поэтому понадобилось преодолеть столько сложностей, но теперь, находясь в кольце неупокоенных, обречённых вечно страдать душ, юный Аватар чувствовал себя абсолютно беспомощным. И самое ужасное — он больше не испытывал к этим тварям ни отвращения, ни насторожённости, смешанной со страхом, ни злости, ни чего-либо вообще кроме жалости. Он хотел им помочь. Он хотел их отпустить. Он искренне, чисто по-человечески им сострадал. Понимал их так, как мог понимать только сильный, понимающий свою суть маг огня. Он был пламенем, он был огнём, тем самым, что отобрал их жизни, что сотворил с ними такое, но они продолжали к нему тянуться в самоубийственном непонятном юноше порыве. Да, это не те Веа, что встречались ему в материальном мире — эти были наверняка намного старше, древнее даже, и они наверняка имели какой-то свой примитивный разум, который ещё не был выжжен страданиями, который осознавал безвыходность их положения. Иккинг ощущал, что сила, от которой он на время словно бы оказался отрезан, вернулась к нему. Но те изменения, что произошли в нём за последние мгновения, то небольшое открытие, то ошеломительное осознание не прошли для юноши бесследно. Он видел нити энергии, привязывавшие Теней к Чёрным Равнинам. Наверное, это причиняло им особенные муки — навсегда быть запертыми в месте, куда добровольно в здравом уме не сунется ни одна живая душа (наверное, стоит считать, что Иккинг с Беззубиком немного безумны, не без этого…). Он ощущал это… Он мог раз и навсегда своим синим пламенем прекратить их существование, мог прекратить их страдания, подарив блаженное для них ничто, а мог… С рук Иккинга сорвалось даже не пламя — волна света, странного, голубоватого, нёсшего в себе отпечаток чего-то древнего, могущественного и практически вечного. Это было светом только для самого юного Аватара — Беззубик ничего не увидел, например, только ощутил, как кольцо энергии невероятной силы распространилось от них, сминая собой Теней, словно бы стирая их из реальности, поднимая пыль и накрывая собой все Чёрные Равнины. Пыль и пепел витали в воздухе, лишая возможности видеть, сбивая Фурию с толку, а энергия этого неприветливого края пришла в движение, закрутилась, стала чем-то хаотичным и просто невозможным — юноша тоже был дезориентирован, но ни одна частичка поднятого ветром тёмного облака не коснулась его, словно бы они и вовсе не существовали. Ветер шумел в ушах, и далёкий, но постепенно приближавшийся рокот огня, почти не беспокоил. Захлестнувшее их внезапно пламя не обжигало, оно было словно бы всех на свете цветов, даже по ощущениям юного Аватара — не было тех слов, которыми можно было бы описать то, из чего соткана была эта энергия. Это было безумие. Это было прекрасно. Это было… поощрение. Прощение. …Перерождение! Когда пламя ушло, пепел и пыль осели, Иккинг и Беззубик обнаружили себя стоящими посреди огромной окружённой могучими деревьями поляны, укрытой ковром ярко-рыжих огненных лилий. А ведь они так и не сдвинулись с места. Дракон был ошарашен. Юноша улыбался. Да, ему под силу было полностью уничтожить всех этих теней, сжечь их окончательно, стереть из реальности, превратить в не более чем воспоминание и минувший кошмар, но… зачем? Какой был бы в этом смысл? Где-то во вселенной в этот миг сделали свой первый вдох несколько тысяч младенцев, в чьих искристо-голубых глазах в самой глубине в самый последний раз отразилось пламя.***
…А они так и стояли посреди усыпанной дурманящее пахнувшими цветами поляны, не способные до конца осознать, что же только что произошло и чему они только что стали свидетелями. Поляну затопил туман — юноша отчётливо ощущал энергию каждой капельки, так же хорошо, как и жизнь в цветах, которые ему в той, родной реальности, ни разу не довелось увидеть вживую, однако которые он видел в снах-видениях, ведь их так любил Магнус… Тишину, гробовую и неестественную, мёртвую, разбил шелест совсем как настоящего ветра, и словно бы даже птичьи трели раздались со стороны вставшего стеной леса — несоответствие пропало, а выжженная пустошь словно бы откатилась назад во времени, когда ещё была… именно такой, какой она предстала перед ними теперь. Восхитительной. Живой. Цветущей… Всё здесь стало сосредоточением силы хозяина этого края, и эта внезапная метаморфоза лишь доказала его могущество — ни один из его предыдущих наставников не менял реальность вокруг себя столь кардинально. Лишь самую малость, сбивая с толку и путая, но уж точно не создавая жизнь или её иллюзию на месте серой пустыни, и, признаться, это почему-то внушало только трепет и восхищение — страха не было. Да и не должно было быть, наверное — он поступил правильно, и Владыка Флейа должен был воспринять его решение хорошо, хоть и действия Иккинга были точно продиктованы не намерением понравиться Отцу Драконов. Признаться, делая… то, что он в итоге сделал (он сам, признаться, не понял как), юноша вообще забыл о Хозяине Чёрных Равнин. Он считал, что это Воо-Теру была владычицей над разумом? Три раза «ха»! — Всякая стихия несёт в себе космическое начало, — раздался внезапно в живой, спокойной тишине низкий, раскатистый, рокочущий голос, чья принадлежность не имела никаких сомнений. — Всякая стихия не добра и не зла по сути своей, как не может быть доброй или злой природа, как не применимы эти чисто человеческие характеристики, ярлыки ко вселенной в принципе. Что-то такое Иккингу уже говорили все его предыдущие духи-наставники, но никто из них не сумел донести это до разума юноши, никто словно бы и не понимал до конца собственные, словно бы они повторяли заученный текст, а не делились собственной мудростью. — Созидание и Разрушение есть часть Великого Баланса в той же степени, что и всё остальное. Гармония и Хаос неразрывно связаны и абсолютно невозможны друг без друга. Никто ещё не рассказывал так… тезисно, понятно и чётко — до этого подобные беседы были скорее философского характера, простыми рассуждениями, а не… лекцией? (Или как ещё это можно было назвать?) А владельца завораживающего голоса не было видно — ни Беззубику, ни Иккингу. Флейа словно бы растворился в собственной силе, будучи одновременно везде и нигде, от него словно бы существовали только голос и его, несомненно, невероятная воля. Это потрясало. — Стоит лишить Гармонию контроля Хаосом, как она сама пойдёт сеять Разрушение, ибо баланс был, есть и будет всегда — это одна из констант нашей Вселенной, одно из краевых условий, которые оставили нам Творцы. Он говорил известными Иккингу категориями, и смысл сказанного словно бы выжигался в его сознании, запечатлеваясь там навсегда. Он говорил то, что юноша и сам хотел слышать. То, что он чувствовал, но не мог, не умел сам сформулировать. — Заперев Вату, лишив его сил, Рава сама стала неспособной существовать вне заточения — слияние с душой здесь ни при чём, его не было и нет. Разум существует отдельно, душа и тело — отдельно, и Рава, словно паразит, — отдельно. Но всё вместе это собирается в единое целое, называемое Аватаром. А вот это что-то новенькое. Рава — не его душа? Но как такое возможно? Он только недавно во всём разобрался, только недавно понял, что же на самом деле из себя представлял, а теперь всё нужно было выкорчёвывать из себя опять? — Суть в том, что предыдущие Аватары, кроме самой Равы, ничем друг с другом не связаны, но она своим присутствием накрепко спаивает душу и разум, лишая права на перерождение и делая это вместо души. Иккинг с удивлением почувствовал, что его опять потряхивало. Ха. Нервное, наверное… Его мир в очередной раз разбился, но он даже не удивился этому, слишком привыкший к постоянно изменявшимся рамкам. Может быть, это даже хорошо. — Это — насилие с её стороны, но у неё нет иного выхода. Она, обязанная быть Гармонией, вынуждена соблюдать баланс самостоятельно. И теперь он выражается в соотношении человеческого и не-человеческого в Аватаре, равновесием между его разумом и сердцем, силой и моралью. Голос обволакивал, успокаивал, практически утешал, и содержание слов, им произнесённых, казалось благодаря этому чуть-чуть менее страшным. Чуть-чуть менее разрушающим его только устоявшийся взгляд на мир. — Если бы Вату вселился в кого-то разумного — он тоже дал бы своему Тёмному Аватару способность повелевать всеми четырьмя стихиями, ибо это — залог баланса. Оставалось надеяться, что это так и останется теорией… — Все четыре элемента стоят вне понятий о добре и зле, свете и тьме, но они не чужды Созиданию и Разрушению. Однако — всему свой черёд, и они сменяют друг друга, продолжая сохранять Равновесие. Гармонию. Иккинг, кажется, не дышал, только слушая этот голос, ставший на время его путеводной нитью, его якорем, оком бури, в которую он внезапно попал. Да как же так! — Хаос, его сырая, неуправляемая сила, когда-то послужила строительным материалом для всех миров, когда Творцы создавали нашу Вселенную в том виде, в каком она всем нам известна. Чужая сила, уже давно пришедшая в движение, стала уплотняться и концентрироваться, пока не приняла форму очень знакомую и понятную Иккингу, и он был почти готов обернуться, ведь стоять спиной к владельцу обители было бы невежливо, да вот только юноша не мог даже пальцем шевельнуть. Тоже нервное? Или… или то воля Флейа? Пусть всё будет, как будет — они, странники, человек и его Хранитель, были уже давно полностью во власти Отца Драконов. — Гармония тоже бывает жестокой. Огонь тоже — спасает. Каждое слово — упавший камень, разбивавшийся о поверхность сотней осколков, каждое слово — нож, бивший в самое сердце. Каждое слово — раскалённый крут, выжигавший свой смысл у него в разуме. — Так скажи мне, Аватар Иккинг, почему ты отпустил всех этих Теней, почему решил дать им шанс? Ведь только самые безжалостные, самые бесчеловечные могли стать ими, разве не так? И юноша вновь ощутил способность говорить. — Нет, — решительно, пусть и тихо произнёс он. — Не так. Они были неприкаянными душами, и они страдали, — с каждым произнесённым словом уверенность в собственной правоте росла. — Чтобы они не совершили при жизни, они заслужили шанс в новой попытаться всё исправить. — После пожаров на месте сгоревших лесов, старых и больных, вырастают новые — здоровые и сильные, — пророкотал Флейа. — Пепел — лучшее удобрение. Такое же великолепное, как и истлевшее тело. — Всё в этом мире — в круговороте… — Именно. Именно… Не думаю, что тебе нужны практические знания — их ты сумеешь получить и сам. Так же, как ты сумел сам сделать верные выводы сейчас. Несмотря на то, как рвали твой разум мои братья и сестра, ты всё равно не отрёкся от своей человеческой стороны. Не той, что воплощает в тебе всё плохое, нет. От той, что делает тебя живым. Помни о сострадании, Аватар — тебе ещё не раз придётся столкнуться с чужой жестокостью и не раз придётся принимать тяжёлые решения. Помни — ты должен давать шанс тем, кто уже за всё заплатил. И тем, кто сгорел в твоём пламени — особенно. Отпусти их с миром, они уже ни в чём не виноваты. — Это благословление? — Тебе виднее, человек. — Я настолько долго здесь нахожусь, что перестал себя им ощущать. — Забудь всё, что говорили мои братья и сёстры о человеческой сути. Все мы когда-то были людьми, пока не погибли. Все мы, духи — слияние душ и разумов давно мёртвых людей. Они не помнят себя, они не помнят своих жизней — и в этом их слабость. Помни ты — быть человеком не стыдно. Быть человеком — почётно. У тебя есть уникальная возможность — ты свободен ото всех оков, но всё ещё горишь жаждой изменить мир к лучшему. Ты знаешь лучшие и худшие черты рода человеческого. Ты можешь всё изменить, хотя бы для своего поколения. — Значит… множество миров? — Наш мир, единый и неделимый, и плевать, сколько у него слоёв и изнанок, лишь часть бесконечной вселенной. Он юн и пока ещё способен развиваться, идти вперёд. Рава не имеет с тобой ничего общего, кроме той силы, что спит в вас. Не она наделяет вас, Аватаров, этой силой — она выбирает того ребёнка, в ком эта сила уже спит. И будит её своим присутствием. Однажды настанет день, когда все люди поймут, что способны на большее. — Жаль, я это не увижу. — Как знать… Как знать… — Спасибо, Флейа. — Не за что… Приятно помогать тем, кто понимает. Иди с миром. С тобой кое-кто хочет встретиться. Хозяин Чёрных Равнин исчез, так же внезапно растворился в своих владениях, как и появился, а Иккинг ощутил взгляд знакомых и, несомненно, зелёных глаз. — Ну, здравствуй, Иккинг, — раздался со странной усмешкой знакомый голос.