***
Когда Иккинга выбрали, признаться, Стоик был в шаге от того, чтобы самолично броситься на жреца и размозжить его голову о камни. Как приятно было видеть эту самую голову, покатившуюся по плитам площади. Конечно, после этого пришлось пережить несколько незабываемых минут, пока его сын совершил свой красивый побег, но тем не менее, когда все успокоились и смогли более или менее мыслить трезво, мужчина оценил ход Иккинга. Его сын разом обрубил все связи, больше ничего не обязанный острову, чей народ, он наверняка знал, от него отречётся. Он ведь знал, он наверняка знал, что так и будет, а потому с самого начала всё спланировал. Наверное, и Чужак был к этому причастен. Да, надо будет его расспросить — пусть он ничего и не скажет, не того был сорта человек этот Армис, но по его реакциям и по тому, лгал ли он, можно было бы определить хоть что-то. Хоть какую-то информацию, куда же отправился его сын, что же будет с ним теперь. Хотя даже не показательное, а внутреннее, глубинное спокойствие Чужака говорили о многом — он явно не переживал о своём ученике, а значит, наверное, и Стоику следовало перестать беспокоиться по мелочам. Предаться рефлексии он мог и потом, когда всё уляжется, а проклятые имперцы отправятся восвояси, прихватив с собой последнею жертву огненного террора. По крайней мере, Принц обещал, что последнюю. А ему почему-то хотелось верить. (Чем-то этот потерянный мальчишка, сумевший повзрослеть и вырасти в молодого мужчину со слишком знакомыми глазами, был похож на Иккинга…) Конечно, возможно, всё дело было в том, что Дагур и его сестра были племянниками Валки… его собственными племянниками, получается. И это если не принимать в расчёт родство через Магнуса — как не крути, совсем чужими эти дети не были, но они точно так же, как и его сын, были брошены на произвол судьбы. Почему же эта вопиющая несправедливость заметна только со стороны? Почему он не задумывался об этом раньше, почему не сумел уберечь единственное, что у него осталось от Вал, от того разрушительного Мрака, что поселился в незрячих глазах юноши? Конечно, плакаться о печальной судьбе было слишком поздно. Всё, что мог сделать в этой ситуации Стоик, — это начать смотреть на сына как на самостоятельную личность со своими взглядами, решениями и, что главное — мировоззрением и последователями. (Конечно, мужчина видел и как у Иккинга наладились отношения со Сморкалой, и как Астрид ему странные книги читала, и как ребята из учебных групп Мастера Армиса от своего старшего товарища не отлипали). А ещё, пусть неприязнь к навязанной ему супруге со стороны Иккинга была очевидна, Стоик просто обязан был воспитать внука, дать ему всё самое лучшее и, что главное — не повторить ошибок, допущенных с сыном. На самом деле, почему-то теперь, сидя вечером у камина в полном одиночестве (Лия и Иккинг давно уже жили отдельно, а потому этот состояние стало слишком привычным), запивая вином собственные размышления, мужчина горько улыбался, сквозь собственные сожаления радуясь одной главной вещи — Иккинг был жив и здоров, он сумел сбежать, а защитник у него был что надо, не даст в обиду… Да и сам парнишка мог за себя постоять. Он сумел. Сумел вырваться за пределы ненавистного ему острова, чьи пределы его душили, на котором ему было столь тесно. Конечно, Стоик теперь много вспоминал и замечал - всегда, вообще-то, замечал — Иккинг ещё до своего увечья с тоской глядел за горизонт, словно бы ища вдали ответы на те вопросы, что мучили его с малых лет. Быть может — теперь найдёт. Нет… Обязательно найдёт! И, конечно, магия. Да, он заметил. Было трудно, Иккинг сделал всё, чтобы отвлечь внимание народа от этого маленького факта, но, как бы глумливо это не звучало, Стоик не был слепым. Заметить того, что происходило буквально в паре метров от него, а то и на меньшем расстоянии, было бы просто глупо. Глупцом он не был. Гордецом, упрямцем, не умеющим прощать и всегда мстящим врагам хитрецом, но не глупцом. Иначе он не сумел в их неспокойные времена удержать власть — слишком уж тот же Снор облизывался на титул вождя, каким пламенем сверкали его глаза при мыслях о том, что у Стоика не было наследников, кроме внука… Он всё это видел. И понимал. Так уж был устроен его брат, племянник вождя, нынешний глава одного из богатейших и влиятельнейших кланов, а когда-то — избалованный, но не сумевший, в отличие от собственного сына, взять себя в руки и унять собственные амбиции мальчишка. Не было всё гладко в их семье, никогда не было. Но эта грызня за право стоять у власти Стоика просто убивала — для него самого его титул был тяжёлой ношей, которую он принял из рук умирающего отца и которую теперь отдаст только из собственных ослабевших рук подросшему внуку. Как бы Иккинг не относился к своей жене, но охранять её будут, как никого доселе не охраняли — слишком бесценного ребёнка она носила под сердцем. Слишком много от неё теперь зависело… Но зато увлечённый проблемами насущными Стоик понял, что впервые за долгие годы не боялся завтрашнего дня. Не то чтобы он был готов, но осознание того, что они стояли на пороге новой эры, и стоило сделать всего чуть-чуть, и их дети и внуки будут жить уже в новом мире, свободном и прекрасном, согревало. Надежда сияла ослепительно. Он, Стоик, словно бы снова ненадолго стал тем мальчишкой, коим был когда-то, идеалистом, жаждавшим перемен здесь и сейчас. Пламя юности, силы, уверенности и какой-то внезапной безбашенности, куража, вспыхнувшего у него в сердце, гаснуть не захотело — там оно и поселилось на долгие годы. Засыпал мужчина озарённым надеждой и знающим — всё ещё впереди. Новый мир — впереди. Осталось лишь сотворить его для их детей и детей их детей. Ничего проще.***
На следующее утро, встретившись глазами с Плевакой на завтраке, Стоик уловил в глазах друга странную тихую грусть, но скорби там не было и в помине — только печаль о минувшем. Такая, какая бывала у родителей, отпустивших детей во взрослую жизнь… (Этот взгляд должен был быть у него, у Стоика! Это его, его сын наконец повзрослел! Его сын доказал, что опаснее всех на этом проклятом острове!) Странная, неуместная родительская ревность не сумела просочиться на лицо мужчины, но сам факт её наличия мужчина отметил с удивлением, как будто он долгие годы видел мир в оттенках серого и внезапно сумел узреть все цвета мира, всё его внезапное разнообразие. Словно прозрел. Почему-то теперь, не неся ответственность за поступки Иккинга… отпустив его, даже мысленно признав его взрослым, самостоятельным молодым человеком, Стоик почувствовал себя по-настоящему живым. И вовсе не был он стариком. Он сам себя им сделал. Хватит!***
Всё произошедшее несколько часов назад мало укладывалось в голове у Лии. Конечно, она (или, быть может, ребёнок у неё под сердцем, ребёнок этого странного жуткого паренька) чуяла неладное, приближающуюся развязку длинной истории, но такого размаха она точно не ожидала — напоследок юный супруг успел её знатно удивить и озадачить. Не то чтобы она не догадывалась… Как там говорилось? «В тихом омуте…» Так и оказалось. Впрочем, побег её мужа (как неприятно было называть так этого мальчишку, честное слово!) и последующее отречение от него Стоика и всего народа Олуха было ей очень на руку — на одного претендента на опекунство над её будущим сыном стало меньше, а значит, она стала чуточку ближе к власти. Власти, о которой грезила с самого детства. Власти, на которую она всегда смотрела со стороны, перед которой склоняла голову, кусая губы от злости и обиды, к которой так отчаянно стремилась сама — чтобы больше никому не кланяться. Никому и никогда. Однажды… Однажды она достигнет этого, и все её обидчики получат по заслугам. Но сначала нужно было благополучно проводить восвояси гостей и Империи, перестать строить глазки Принцу (эх, как жаль, что делать это в её нынешнем положении было бессмысленно), начать заручаться поддержкой самых влиятельных кланов Олуха, вроде тех же Йоргенсонов… Тем более, что у них их молодой наследник был очень даже ничего. Особенно в преддверье сегодняшнего дня он так повзрослел, стал серьёзнее, внушительнее… Перестал напоминать взбалмошного, избалованного ребёнка. Впрочем, отец у этого парнишки тоже был ещё нарасхват, даром что женат. Кому когда это мешало?.. Ох, уж эти Йоргенсоны! Бастарды Снора были отдельной темой сплетен у местных женщин, к которым Лия уже давно нашла подход, влившись в их коллектив, как родная. Конечно, чисто по-человечески девушка Леди Миру жалела — слишком непохожими были глава Клана и его жена, слишком разнился их взгляд на мир и на воспитание сына. С другой стороны… Лия понимала и всех этих женщин — когда тут такое богатство, устоять трудно. Конечно, мужчина-идеал, всё по канонам народа огня. Впрочем, она была не дура, понимала, что в одиночку власть не удержит даже в отсутствие других явных претендентов на титул Вождя. Даже в былые времена, когда Олухом правила женская рука, то была дочь Магнуса Великого, её дочка и её сноха, Принцесса Северного Племени Воды — то есть две особы королевской крови и первенец убитого людьми огня Вождя, а это совершенно другая весовая категория. При всём своём самолюбии Лия понимала — она не Алаи Мудрая, даже близко нет у неё того влияния, той силы, что несло даже само имя Принцессы, её происхождение. Быть матерью наследника мало — Период Трёх был исключением из правил, а не типичной ситуацией. Но если с ней будет стоять кто-то, кто будет пользоваться поддержкой народа, и кто будет иметь непосредственное отношение к правящему роду, пусть и через женскую линию… Решено. Нужно искать подход к наследнику… А если тот заупрямится и окажется неподходящим вариантом — к его отцу. Уж тут она сумеет себя проявить. Лия — не Мира, ей есть что предложить. …Слишком уж Снор был падок на власть.***
Астрид все те часы, чуть меньше суток, что отделяли её от нового Ритуала Выбора, потратила на анализ всего произошедшего на площади. Чем больше она прокручивала в голове случившееся, тем больше её удивляла собственная реакция — она не узнавала себя. Девушке казалось, что в те несколько минут она перестала владеть собой, перестала собой быть… И даже это уже было настораживающим. Уже что-то… Да, её шокировала чужая смерть, да, ей не доводилось отнимать чужую жизнь (птичий двор тётушек не в счёт), а она была ещё слишком молода — рациональные объяснения первой реакции были, но то, что последовало потом, было слишком странным. Массовая истерика, коснувшаяся всех, не тронувшая только двоих человек, Принца Огня и Чужака, накрыла площадь, и это уже говорило о многом. На самом деле, Астрид теперь была абсолютно уверена — источником потусторонней жути, которую она всегда ощущала рядом с Иккингом, был не сам юноша, а неусыпно оберегавшая его Тень, и именно она, получается, была ответственна за произошедшее на площади. В общем, если ненадолго забыть собственные эмоции от пережитого, подобная ментальная атака на свидетелей убийства жреца и побега, собственно, убийцы, была очень изящным ходом — запаниковавшие, захлебнувшиеся в истерике люди в последнюю очередь тогда думали о необходимости преследовать виновника всего произошедшего — Иккинг выиграл себе немного времени этим, и это действительно было достойно восхищения, как он сыграл на особенностях человеческих разумов. Конечно, было немного обидно, что она тоже попала под воздействие Ужаса, но, на самом деле, и этому можно было найти логическое объяснение — если бы она осталась спокойна, это вызвало бы слишком много подозрений, которые Хеддок таким образом разом отвёл от неё. Он причинил ей кратковременные страдания, чтобы обезопасить в перспективе. Ведь он всё просчитал… Наверняка просчитал! И что Стоик от него окончательно отречётся, чтобы обезопасить народ, тем самым развязав руки Иккингу — теперь за его действия Олух не был ответственен, а попавшая под раздачу Астрид не могла уже рассматриваться как подельница предателя. И что Принц Дагур согласится провести Ритуал во второй раз, и не накажет за смерть своего подданного жителей Олуха. И что Чужак не выдаст своего подопечного. Да… Иккинг был силён и опасен, как боец, но истинная угроза от него таилась в его остром разуме и умении проворачивать подобные комбинации, играть на чужих чувствах и реакциях, которые он предсказывал с поразительной точностью. Как хорошо, что Астрид вовремя признала его правоту. Как хорошо, что в ней он не видел врага… Как вовремя она нашла к нему подход. На самом деле, девушка в глубине души понимала, какое решение завтра вынесет второй жрец — ноющее сердце подсказывало, что она не останется на острове, что заберут именно её, но… Но это больше не пугало. Иккинг правильно делал, что боялся только себя самого — теперь Астрид поступала точно так же, то есть боялась только юного Аватара и его сил, но это была уже не паническая дрожь, а вполне адекватное опасение, уже давно не мешавшее общаться с сыном вождя и в меру сил ему помогать. Она знала слишком много, и, откровенно говоря, была Иккингу полезна — даже с учётом того, что в глазах имперцев из-за своей магии становилась врагом просто автоматически. Союзники и последователи Хеддоку были необходимы, и не стал бы он раскидываться полезными ему жизнями — значит, он знал, что ей нечего страшиться. Значит, чтобы не случилось завтра, она примет свою судьбу с гордо поднятой головой, помня — Иккинг всё просчитал, а ему она точно нужна была живой. Если бы она знала, насколько была близка к истине… Если бы она только знала…