Повелитель четырёх стихий

      Забияка заметила какую-то надломленность в родителях Астрид — кажется, те только потеряв свою единственную дочь, наконец, осознали, что в чём-то ошиблись. Жаль, это можно было заметить лишь в неестественности гордых и надменных улыбок, лишь в надрывности взгляда — внешне они оставались столь же холодными, недоступными, отстранёнными. Словно бы им действительно было плевать на Астрид.       Словно бы они и правда гордились, что её забрали.       Что они привели своими действиями, своими требованиями девушку к верной гибели, перед тем отобрав у неё детство, не дав даже пожить в своё удовольствие. Побыть счастливой…       На самом деле, Забияка могла с уверенностью сказать, что ей с братом безмерно повезло — у них была большая и дружная семья, от них никогда не требовали быть лучше, чем они были, об их благополучии действительно заботились.       Их любили.       Да, семья Торстонов не была нынче особо богатой, но у неё была великая история. Наравне с Хемишем Хеддоком, Сигурдом Йоргенсоном, Айварсом Хофферсоном и Рагнаром Ингерманом и их предок стоял у истоков народа Вольного Острова — Зигрид Торстон был столь же верным товарищем своих братьев по оружию, что и остальные основатели великих Кланов. Конечно, знатное имя не давало богатства, но им на жизнь вполне хватало.       Конечно, девушке пришлось с ранних лет делить с братом буквально всё — одна кружка, одна миска, одна ложка на двоих, если утрировать. Почему-то им в голову вложили мысль, что многочисленным кузенам и кузинам нужнее, что пусть они и наследники семьи, и после достижения совершеннолетия встанут во главе её, а пока регентом при них побудет их дядя, занявший эту роль с самой смерти отца близнецов. Они отдавали братьям и сёстрам всё, продолжая дурачиться и изображать беззаботность — жалкая иллюзия, не позволявшая увидеть посторонним, насколько им было тяжело.       Как на совсем маленькое, доставшееся от отца наследство содержать огромную семью? Особенно если пятеро человек из неё вообще не были магами.       Приходилось выкручиваться.       Парочку совсем маленьких племянников, детей овдовевшей кузины, они пристроили в подмастерья ремесленникам — такое умение, мастерство в гончарном или кузнечном деле в будущем будет давать им пусть и небольшой, но стабильный и, что главное, свой доход.       Двух кузин, лишённых дара магии, и их младшего братишку близнецы отвели к Ивьи — жене Чужака, что, подобно своему супругу, учила ребятишек, но — лекарским хитростям. Тоже – ремесло.       Они, Забияка и Задирака, не их дядя, и даже не их отец — они не будут сидеть и плакать, что есть нужно, есть хочется, а нечего, ибо гордость не позволяла им, детям древнего знатного клана, идти подобно простолюдинам в ремесленники, рыбаки или целители. Если жизнь преподнесёт им испытания, они вытащат свою семью, но — все вместе, это дело всех Торстонов, не двоих.       Теперь, когда близнецам исполнилось восемнадцать лет, когда они сами решали судьбу их Клана, настал момент решиться на радикальный выход из сложившейся ситуации.       Замужество.       Женитьба и замужество, вернее — народ Олуха не сможет воспринимать глав Клана всерьёз, пока те не остепенятся, тем более было принято делать подарки семье невесты, и это действительно могло помочь, но…       Но.       Они, близнецы, не имели права сочетаться браком с человеком, не равным им по статусу, или хотя бы не являющимися наследниками своих семей.       Глупые клановые законы были в этом плане неумолимы. Иначе — отреченье, а то и изгнанье. Печально, но факт — простые носители фамилии, не обременённые статусом главы или его наследника, не имели подобных проблем, спокойно выбирая себе спутника жизни. Близнецы же такой роскоши не имели.       Но тут возникала другая проблема, касающаяся, впрочем, только Забияки — для иноземных знатных кланов их имя не имело никакого значения, а у местных был жуткий дефицит условно взрослых, но холостых наследников. В принципе, были только Йоргенсон, Ингерман, ещё пара шестнадцатилетних мальчишек и трое вдовцов, бывших ровесниками её покойного отца, а то и старше его. Но их мать была из Клана Ингерман, и потому эта семья тоже отпадала — близкородственные связи не поощрялись ни в каком виде.       Связываться с детьми и быть старше своего супруга, как это случилось с Лией Хеддок, было делом неблагодарным, да и ума у тех ребят явно не доставало, только бурлящий в крови огонь. Быть женой старика тоже сомнительное удовольствие…       Каково же было удивление Забияки, когда, пожалуй, единственный её шанс на достойное существование их с братом клана сам пришёл к ней свататься! Вернее, просто на словах спросил её мнение насчёт подобного решения их общих проблем — только после грядущего совершеннолетия, испытаний и принятия взрослого имени он мог спокойно прийти к Задираке, как к главе Торстонов, и просить её руки.       Рава, у Йоргенсонов есть мозги! И они даже способны пользоваться ими по назначению, а не для детских забав! Вернее, конкретный представитель этой семьи.       Сморкала, оказывается, был прекрасно осведомлён о сложившейся у Торстонов ситуации — всё же он был лучшим другом её брата, и он пришёл к тем же выводам, что и девушка. И ему не претила мысль о браке с подругой детства — он сам рассматривал подобный вариант развития событий, ибо, подобно Иккингу, он не хотел оказаться женат на абсолютно чужой, совершенно не нравящейся ему девушке. Пусть и красивой, здоровой и способной выносить много детей. Свобода выбора была тем, что парень хотел сохранить. И для себя, и для своей гипотетической жены.       Так что Йоргенсон решил не ждать и честно обо всём поговорить.       Духи, он действительно повзрослел.       Как ни жестоко это говорить, видимо, случай с Иккингом и его травмой и правда сумел что-то фундаментально сдвинуть в его голове, раз Сморкала всё же сумел трансформироваться из заносчивого подростка в пусть и немного горделивого, но способного на рациональное мышление парня.       Вау.       Слов нет, на самом деле.       Видимо, тогда в библиотеке ей не показалось — собственная наблюдательность порадовала Забияку.       Замаячил просвет.       Всё не так уж и плохо…

***

      — Знаешь, я всегда считал, что мой отец слишком уж боготворил свою бабушку, слишком чтил её память, защищая её в любом из разговоров… А я всё никак не мог понять — как он, вождь нашего народа, мог так любить дочь человека, который нас поработил, по сути, и всё упускал из виду, что и сам являюсь его потомком, — заговорил Стоик, наконец. — И мой сын. И мои внуки…       Он и Плевака сидели перед камином дома у Хеддока, и до этого момента в полнейшей тишине пили привезённое торговцами недавно вино.       Нервные тени, чернильно-тёмные, плясали по лицам и стенам, в тусклом свете едва горевшего пламени нельзя было различить эмоций, но внутреннее чутьё кузнецу подсказывало куда больше, чем зрение.       — Я всегда видел себя лишь потомком Хемиша Первого, того идеализированного нами героя, что сумел уйти от зажравшихся чиновников Царства Земли и нашёл новый дом для своего народа… И всё время забывал, что в нашем наследии, наследии Хеддоков, крылось гораздо больше, чем можно себе представить. Кровь представителей всех стихий, причём не простых крестьян или торгашей — аристократии. В нашей крови — власть.       Он говорил это со странной улыбкой в голосе.       — Но чего же стоит эта эфемерная власть, если ты не способен защитить самых дорогих тебе людей. И только теперь, подняв архивы, прочитав дневники Леди Алаи, её дочери и моей бабушки, тех самых, что стояли во главе острова, когда наш род чуть не прервался, я понял насколько ошибался. Особенно — в отношении отца.       А теперь в словах — горечь. Та застарелая печаль осознания собственных ошибок и абсолютной невозможности что-либо изменить.       — Отец понимал людей огня, как никто другой, но ещё он понимал — нужно подождать, построенное на насилии государство не способно существовать долго, однажды сопротивление станет слишком сильным, а люди устанут от страха. И уничтожат то, что их угнетало. Но до достижения критического значения было во времена нашей юности ещё далеко, и не нам, а нашим детям идти с новыми знамёнами, им становиться героями и символами новой эпохи. А наша задача — уберечь их от разочарования, не дать им, взлетев столь высоко, рухнуть.       Что-то странное мелькнуло в глазах мужчины — словно бы пепел взметнулся на ветру. Но, быть может, это — лишь игра света. А может — нет, и не только у Иккинга был колдовской взгляд. Но всё то — пустые рассуждения.       — Но самое главное, что я понял — Алаи была гениальной женщиной, раз у неё хватило изобретательности уберечь ставший родным ей остров. Мы теряли одного человека раз в пятнадцать лет, но у нас оставалось сильное, способное сражаться поколение. Но… Мы сами выбрали бояться. А оказалось — зря.       — Что — зря, Стоик? — внезапно отозвался Плевака.       — Знаешь, что же это за «принести в жертву Духам Огня»?       — И что же? Что?..       — Их, Выбранных, а также знаменитых еретиков, опасных личностей, вроде писателей, художников, учёных, изобретателей, просто харизматичных ораторов и воинов, не казнили, не сжигали, а благополучно оставляли на острове, где находилось драконье гнездовье, — с нервным смешком ответил Стоик.       — Их… отдавали драконам?       — Вроде того. Ты же знаешь — имперцы очень религиозны, культ вечного огня и его духов, драконов, возведён у них в абсолют, особенно с учётом того, что Чёрный Дракон был верным другом и соратником их Первого Императора. Священный страх перед драконами и возможность их якобы задобрить с помощью жертв, но которые нужно было отдавать живыми и невредимыми, поселил в сердцах народа один интересный Орден, сумевший просочиться во многие слои населения Империи. Даже в её верхушку. Противоречить этой традиции — нарушать волю Магнуса и идти против Вечного Пламени, а это уже предлог для лишения власти Императора, если он не чтит память своего предка и его заветы.       — Он всё предусмотрел…       — Именно. Конечно, не всё это было в дневниках Алаи — немалую часть мне рассказал Принц Дагур — одной из главных задач его был выход на контакт с одним из мастеров этого ордена.       — Чужак?       — Естественно.       — Но значит ли это, что…       Стоик снова усмехнулся.       Плевака внезапно со странным ужасом и, страшно признаться, восторгом понял, что тот надлом, что был в мужчине, словно бы если не исчез, то точно стал намного менее значительным.       — Хофферсон ничего не угрожает. Она достаточно сильна и умела, чтобы выжить на необитаемом острове, и даже прожить многие годы, но… этот остров тайный, мы не знаем, где он находится. А искать — привлекать внимание, навлекать гнев империи. Нужно подождать, и после свержения Драго всё изменится. Мы заберём наших Выбранных или то, что от них осталось, домой.       — Почему ты так веришь этому принцу? — в голосе кузнеца звучал скепсис.       — Он ненавидит своего дядю… сложившуюся ситуацию и огненный террор. А ещё он похож на Иккинга, и…       — Племянник Валки? Почему ты ни разу не упомянул о ней? Всего пятнадцать лет прошло, может!..       И тишина.       Жест, короткое движенье рукой, оборвавшее тираду кузнеца.       — Я боюсь надеяться, Плевака. Нет чувства страшнее и разрушительнее надежды.

***

      Ивьи было всего семь лет, когда она в первый раз лишилась семьи. Её родителей и всех её трёх сестёр убили имперские солдаты, когда они пытались защитить её старшего брата, который, как донесли соседи, умел использовать две стихии — огонь и воздух, а значит, был врагом государства. Лару, её дорогого, любимого старшего братика, забрали в неизвестном направлении, а саму Ивьи…       Её, плачущую, напуганную, брошенную в этом жестоком мире, солдаты бросили у обгоревших трупов её родных, пожалели — она единственная в семье не обладала магией.       Тогда её вполне могла бы приютить любая из многочисленных тётушек, сестёр её матери, но… Брать на попечение «нахлебницу», «отродье предателей», «калеку» они не захотели, бросив сироту одну, и именно тогда она осталась совсем одна — при невероятном количестве родственников. Именно тогда она отреклась от своей фамилии, не желая иметь ничего общего с этими мерзкими равнодушными и лицемерными людьми.       Несколько месяцев она была беспризорницей, бродягой — благо то время выпало на лето, а собирать съедобные коренья и ягоды она умела, как и ловить рыбу, как охотиться, ведь отец в своё время озаботился такими важными навыками для своей самой беззащитной дочери.       Это не дало ей умереть по пути в соседнюю деревню, но она всё равно сильно отощала, потеряв всякую детскую пухлощёкость.       Однако — она выжила.       Выжила, и даже нашла себе дом — сироту приютила сердобольная старушка-знахарка, тоже оставшаяся одна во всём этом мире, ведь обоих её сыновей и мужа забрали на войну, с которой они так и не вернулись, оставшись навеки спать в чужой земле. Ивьи была безмерно благодарна этой женщине, сломленной жизнью, но не потерявшей своё доброе сердце. Девочка помогала ей вести хозяйство, а взамен училась лечить людей травами, уже тогда зная — всё в жизни пригодится.       Пять лет всё было в принципе неплохо — она росла, постепенно превращалась из хрупкого ребёнка в угловатого подростка, похожего на жеребёнка. Она училась, в том числе и грамоте, обижали её не то чтобы сильно, просто игнорировали, но девочка и не стремилась к общению со сверстниками.       Всё было неплохо, но…       Но…       Приютившая её старушка, Бабушка Тали, умерла после долгой болезни — последствия непривычно долгой и морозной зимы, что забрала неприлично много жизней, лишив Ивьи семьи во второй раз.       Тут же слетелись, подобно воронам на падаль, внезапно образовавшиеся родственнички, заявляя, что девочка им — никто, и звать её никак, никаких прав ни на дом, ни на имущество женщины она не имела, и вообще должна была идти на все четыре стороны.       Ну, она и пошла, ей не впервой.       Теперь вещичек у неё с собой было чуть больше, чем тупой нож и вся одежда, что была на себе — в этот раз у неё были с собой и тёплый просторный плащ, и мешочки с травами, и даже сумка с гребнем, флягой и кремнём. Конечно, весна только вступала в свои права, но по ночам всё ещё было холодно, и если бы не встретила на своём пути она такого же скитальца, вряд ли сумела бы выжить.       Армис, как представился ей паренёк, такой же, как и она, тощий подросток, но старше на три года, во многом на неё походил — его судьба была столь же печальна и незавидна, но, в отличие от неё, его, сироту-мальчишку, забрали в специальную школу, где растили для империи солдат-немагов и откуда он, спустя восемь лет пребывания там, благополучно сбежал, и теперь странствовал в поисках своего места в жизни. Зиму он переждал в одной из деревень у Большой Реки, его приютила какая-то сердобольная семья, для которой он все холодные месяцы охотился.       Его не искали всерьёз — мало кто вёл учёт беспризорников, особенно в провинциях, вдали от больших городов.       Так они бродили всю весну, всё лето и осень — и только к холодам случайно наткнулись на странную группу не-магов весьма воинственного вида, но явно не являвшихся имперскими солдатами. И двумя сиротами, мальчиком-дезертиром и девочкой-знахаркой они очень даже заинтересовались, предложив стать частью Ордена, учениками мастеров, что означало бы для них обретение семьи, множества братьев и сестёр.       Звучало это, на самом деле, сомнительно, но об этих людях ей когда-то рассказывала Бабушка Тали, что те забирали сирот по деревням, а потом те сироты возвращались в облике уже Мастеров. И потому ребята решили рискнуть и согласиться — терять им, в общем-то, кроме собственных жизней, было нечего, да и те жизни стоило немного.       А так…       Так они, быть может, могли бы принести кому-нибудь пользу, быть может, кого-то когда-нибудь спасти.       (Или просто отомстить за своих родных.)       Их на удивление не обманули — они действительно обрели в лице Ордена семью, обрели цель, сумели доказать хотя бы самим себе, что они были ничем не хуже наделённых магией людей. Ни слабее, ни глупее.       Армис, её самый первый, самый близкий и бесценный друг, стал Мастером-мечником, и грациозность его движений, почти кошачье изящество, завораживало многих, а её — особенно. Она-то помнила слегка неуклюжего подростка со странным редким оттенком рыжими тёплыми глазами.       Она, Ивьи, пусть и научившись постоять за себя, с кинжалом, свадебным подарком мужа, не расставалась, предпочитала считать себя лекарем, и притом весьма искусным — лучше, пожалуй, были только целители из магов воды, почти легендарные, почти исчезнувшие, оставшиеся в глухих деревнях у болот и на Северных островах, тщательно скрывавшиеся.       Ничего удивительного, на самом деле, кстати, не было, что после десяти лет дружбы Армис позвал её замуж — более сильного взаимоуважения, более искреннего взаимного восхищения было не найти, да и оба они считали друг друга семьёй слишком долго.       Стоило брачным татуировкам украсить их запястья, они отправились по заданию Ордена на Северных острова — вербовать молодёжь Вольного Острова. Именно в нём был залог успешности выполнения Великого Плана, начатого ещё Владыкой Магнусом — это им сообщили немного по секрету, так сказать, для осознания важности и почётности возложенной на них миссии.       И не ожидала Ивьи встретить на Олухе столько детей не-магов, что искренне потянутся к философии их Ордена, а не будут просто видеть в них свой единственный шанс сбежать с родины, где они не были любимы.       И уж не ожидала она узнать, почему именно Вольный Остров был залогом победы Ордена в грядущих событиях…       Не ожидала она узнать, что именно в этом краю родился, рос и взрослел, став учеником её супруга, юный Аватар, будущий Спаситель, чьим Хранителем был тот самый Чёрный Дракон.       (Не ожидала она узнать, что её сделали сиротой абсолютно зря, ведь если бы брат действительно был тем, кем его считали, было бы не так обидно.)       Теперь уже молодая женщина, она всегда на фоне своего сиятельного супруга терялась, но это её не обижало — Армис брал весь удар на себя, заставляя людей не обращать на неё внимания, не воспринимать её, как противника, как угрозу. Так он пытался обезопасить её, и она это действительно деле ценила.       Для жителей Олуха она навсегда в памяти останется как «жена Чужака», никак иначе, мало кто к ней обращался по имени, видимо, просто не желали запоминать.       Но тем не менее те ребятишки не-маги, что не желали идти путём насилия, приходили к ней, прося учить грамоте, а то и знахарским премудростям, предпочитая её, а не деревенскую старейшину, бывшую магом воды.       Это льстило Ивьи, на самом деле.       Все видели, скольких обучил Армис, могли хоть примерно подсчитать, скольких он завербовал. Но никто даже представить не мог, сколько детишек прошли через её нежные руки. Сколько среди её учеников было новых членов ордена или чувствующих нему — пока они были простыми людьми, ведущими самый обычный образ жизни, но когда их позовёт долг, они непременно покажут, на что способны.       Когда, уже после того, как юный Аватар благополучно вместе со своим Хранителем сбежал, Олух вместе с юными Мастерами покинули и несколько десятков целителей, она испытывала смешанные чувства. Она отпустила своих учеников в жизнь и вроде как должна была гордиться ими, и, конечно, так и было, но почти материнское беспокойство за детей, которые когда-то пришли к ней, жаждя знаний и лучшей доли для себя и своей семьи, и которые теперь покинули её, не желало отпускать Ивьи.       Но — процесс запущен.       Его не остановить…

***

      Как-то незаметно Йоргенсон дожил до начала осени, и до дня собственного совершеннолетия. И столь же незапоминающимися, не значительными, как и время до этого дня, стали для него и все положенные по традиции испытания, и инициация, и принятие нового имени в символ начала взрослой жизни.       Он, признаться, сам не заметил, как из мира навсегда исчез Сморкала, чтобы его место занял Синдри.       И все когда-то значимые для мальчишки и юноши вещи казались Синдри Йоргенсону столь незначительными, глупыми и детскими, не достойными взрослого воина, мага огня и наследника, будущего главы своей семьи.       И, признаться, вместе с детскими увлечениями он отпустил и многие детские обиды — видимо, чисто символический ритуал перерождения нёс в себе и некий метафизический смысл. Духи, он сам, его предки ли или что-то ещё наставили парня на путь истинный, но теперь на месте прежней прорезавшейся было неприязни к отцу родилось равнодушие, смешанное с холодным презреньем.       Наверное, поэтому он безо всяких проблем победил в ритуальной дуэли — ясный разум оказался действительно эффективнее жгучей ярости, спасибо Иккингу за науку.       Наверное, поэтому он не испытывал, стоя над поверженным противником, ничего, кроме некой брезгливости — и этим человеком он когда-то восхищался? Подобным этому человеку когда-то стремился стать? Не того кумира себе он выбрал, не того.       Не похож был Снор Йоргенсон на Сигурда.       Не похож…       Впрочем, это было уже не важно — как взрослый и самостоятельный человек, он спокойно попросил у другого взрослого и самостоятельного человека, своего лучшего друга, руку его сестры, на глазах у всего народа, ведь всем известно, что чем больше свидетелей у этого действа, тем лучше. Особенно свидетелей согласия юного главы Торстонов, и, что важнее, самой Забияки.       Никто и никогда не сможет их в чём-либо обвинить.       Синдри не позволит.       И сколь прекрасно, что после того, как Задирака благословил их и они стали считаться женихом и невестой, разорвать помолвку стало практически невозможно — только Вождь Олуха обладал необходимой для этого властью, но вряд ли Снор смог бы уговорить Стоика на подобное.       Никто им не помешает.       И придёт день, они вытащат их народ из той ямы, в которую тот себя загнал.

***

      В тот день было очень холодно — золотая осень прошла, деревья почти сбросили листву, трава пожухла. Было сыро и промозгло, целыми днями лил дождь, серое свинцовое небо давило на людей, навевало печальные, мрачные мысли, а периодически всё же выглядывавшее холодное солнце не могло согреть готовящуюся ко сну землю.       В принципе, этого со дня на день ждали — сколько уж месяцев прошло с тех пор, как узнали о беременности Лии Хеддок.       И всё же у домика Готи, принимавшей роды, собралась целая толпа — не так уж часто, на самом деле, появлялись на свет будущие правители Вольного Острова. И нарывный, леденящий кровь крик роженицы никого не смущал — все ждали другого крика.       И дождались.       Никто не обращал внимания на то, что мелкая морось сменилась влажными, быстро тающими белыми хлопьями, народ ликовал — мальчик. Об этом им сказала ассистировавшая Готи жена Чужака.       Здоровый, достаточно крупный, темноволосый и зеленоглазый, непозволительно похожий на отца и совсем не похожий на мать мальчик. Тот, в чьих пока крошечных ручках однажды окажется судьба всего их народа. И они обязательно дождутся этого дня — новой эпохи в истории Олуха.       Стоик же испытывал смешанные чувства — безграничное счастье от обретения наследника и суеверный страх от того, насколько его внук был похож на его сына, насколько сильно от ребёнка шла та же самая жуть. Одно лишь ясно — тот точно был магом. Трудно не заметить плясавшие вокруг искорки и запах озона.       — В письме твой сын просил назвать ребёнка Мари, — бросил ему в спину Плевака, уходя в метель, что так внезапно началась.       В миг, когда Мари Хеддок поприветствовал этот мир своим криком, пошёл первый снег.       Началась зима.

***

      — Здравствуйте, Мастер Армис, — раздался за спиной мужчины голос.       Он обернулся и увидел парня, впрочем чьё приближение он заметил уже давно и всё ждал, когда же тот решит обраться к нему. Что-то в пришедшем было любопытно, не зря юный Аватар обратил в своё время на него внимание.       — И ты здравствуй, Синдри, — отозвался мужчина со смешком. — Ты что-то хотел?       Парень словно бы расслабился, из него ушло напряжение, словно бы он на что-то решился и теперь отпустил ситуацию.       — Да, Мастер Армис, хотел, — ответил Йоргенсон всё же чуть нервно, хотя и стараясь скрыть собственную неуверенность. — Хотя и не удивлюсь, если вы откажите мне в моей дерзкой просьбе.       — Смотря, какая она.       — Прошу, научите меня сражаться мечом, — Синдри внезапно для мужчины преклонил колено в жесте подчинения и покорности.       — Ты ведь не только этого хочешь.       — Не только.       — Ты понимаешь, на что подписываешься?       — Не совсем. Но очень хочу понять.