Повелитель четырёх стихий

      Лето в этом году выдалось на удивление солнечным, знойным — обычно этот сезон в их краях славился тем, как тяжёлые низкие тучи придавливали к земле всё, особенно настроение.       До солнцестояния оставалось меньше седмицы — и сила дневного светила пела в костях Синдри, подтверждая приближение священной для людей огня даты.       Раньше он не чувствовал этой энергии.       Как он без этого жил?!       …С самого раннего детства его учили, что пламя рождалось из эмоций, из гнева и злобы, в которых можно было сгореть самому, если не научиться их контролировать. В них, маленьких магах огня, разжигали гордыню и вспыльчивость, поощряя самые жестокие их порывы в вере, что это сделает их сильнее, не осознавая последствий.       Какая страшная ошибка.       Какая страшная глупость.       Сила таких, как он, крылась в полном контроле над собой, в обретённом покое и полностью холодном разуме.       В знании собственного тела и меридианов, по которым текла ци, рождавшая их пламя. Ведь… Ведь истина была в том, что хотя их и считали адептами хаоса и разрушения, именно они и были воплощением созидания — единственными из магов, кто не подчинял стихию, а создавал её.       И, несмотря на это, они могли не только обращать внутреннюю энергию в пламя, чистейшее этой ци проявление, но и взаимодействовать с внешними силами — поглощая солнечный свет, накапливая его.       Пламя могло уничтожать не более и не менее, чем иные стихии, но стремясь к созиданию, можно было достичь истинного мастерства.       Это то, чему его учил Наставник.       Даже теперь, пять лет спустя, Синдри был уверен — решение принести Чужаку ученические поклоны было самым правильным в его жизни. В этом было его смирение и покаяние, его жажда искупления.       Синдри не отказывался от собственных слов, брошенных им отцу в порыве гнева, в пылу их очередной ссоры — именно он, наследник Йоргенсонов, своими собственными руками лишил их народ будущего, лишил шанса на спасение. И пусть не всё было завязано на Иккинге, но — слишком многое. Теперь это преступление, эта величайшая вина обязывали Синдри сделать всё, что в его силах и сверх того, всё возможное и невозможное, чтобы вернуть народу Олуха, что было отнято. Не Наследника, теперь уже новый встретил свою пятую зиму, но надежду, счастливое будущее, новое начало…       Свободу.       Жизнь без страха.       Это не было легко. Учиться не было легко… И дело даже не в том, что многое получалось далеко не с первого раза, но в том, что пришлось окончательно ломать себя, свои старые привычки и видение мира.       Это не было целью, но стало итогом — чтобы окончательно стать свободным от всего, что сдерживало его развитие, пришлось полностью пересматривать свои прошлые действия, анализировать свои ошибки, искать момент, когда всё свернуло не туда. И причины собственной бессмысленной жестокости по отношению к кузену…       Ведь не могло всё это взяться на пустом месте. Не может такое отношение взяться на пустом месте. В них с Иккингом текла кровь одних и тех же великих предков, так отчего же он детстве так издевался над братом? Не из страха ли? Страха перед тем, что отличалось от привычного уклада жизни, от той картины мира, что рисовали им родители и среда, в которой они росли…       Хотя всё ещё большим и важным вопросом было то, почему им, их компании избалованных детишек, позволяли всё то, что они творили, — кузен не был единственной их жертвой, было ещё много мальчишек и девчонок, чьи имена Синдри даже не силился запомнить. Среди них, теперь он знал, были его единокровные братья… И если их, крестьянских детей, никто бы от господских отпрысков не стал бы защищать, так отчего Стоик даже не попытался разобраться, ведь он точно знал о происходившем, но никак не препятствовал травле.       На что он надеялся?       У него от любимой женщины остался ребёнок, но Стоик предпочёл лишить его своей поддержки там, где мальчишка по-настоящему в этом нуждался?       Неужели он надеялся, что всё это закалит дух его наследника, научит самостоятельно справляться со своими проблемами? Или ему действительно было просто плевать на судьбу сына? Как ни силился, Синдри не мог понять хода мыслей Стоика, причины его поступков.       Он знал — никакими извинениями нельзя было искупить его вины перед теми детьми. Но сердце его каждый раз разбивалось на тысячи осколков, когда он, стоя на коленях перед жертвами своей деткой жестокости, получал от них не заслуженные насмешки и ненависть, а слова, что никто из них не держал зла. Ни на него, ни на его друзей. Их прощение было для Синдри горше всего, что он знал доселе — потому что, будучи искренним, оно всё равно оставалось незаслуженным.       Но по-настоящему он почувствовал себя освободившимся после того, как выполнил данное самому себе слово и нашёл всех непризнанных детей своего отца, и убедился, что они не бедствовали. Каким бальзамом на душу стало для него знание, что те его братья, что родились лишёнными дара магии, были ныне учениками его Наставника!       Это значило, что они в безопасности.       Что они достойные люди.       Несмотря ни на что.       И несмотря ни на что, он, Синдри Йоргенсон, поклялся себе, что настанет день, и все его братья и сёстры смогут с гордостью носить принадлежащую им по праву фамилию, став силой и величием его клана.       Но пока из всех выделялся только Бейн, будучи лучшим в своей группе. Он не был магом, но был почтительным и старательным учеником мастера Армиса. Мальчишка, на три года младше Синдри, он сначала отнёсся к старшему брату с закономерной настороженностью, но со временем принял его и был частым гостем в их с Забиякой доме.       Бейн грезил странствиями, мечтал обойти весь мир, спасая униженных и обиженных, защищая обездоленных.       Бейн был таким, каким следовало быть Синдри.       И он желал своему младшему брату удачи в исполнении мечты — в один прекрасный день мальчишка, ставший уже парнем, покинул Олух, подобно десяткам другим юношам, чьё отсутствие для большинства так и осталось незамеченным.       Бейн отправился в большой мир, и Синдри каждый день молился за него в храме предков.       А Забияка молилась вместе с ним.       Поразительно, на самом деле, как из хитрой подельницы в их проказах, она выросла в удивительную девушку. Кто-то считал её недалёкой, простодушной, кто-то — душой компании, и, признаться, к своему стыду, только уже после достижения ими всеми точки невозврата, уже после нового знакомства с девушкой он сумел увидеть, какой она была на самом деле.       Печальной она была.       Одинокой.       За маской беззаботности, за широкой улыбкой и злыми шутками она, оказывается, прятала своё одиночество, скрашенное лишь таким же одиноким братом. Ведь их обоих никогда не воспринимали всерьёз, но если Задирака ещё находил своё место, изображая из себя шута и тем находя приятелей, то Забияку все девочки сторонились. В раннем детстве, он помнил, на близнецов их родители возлагали большие надежды, не особо мнением ребятишек интересуясь. Но однажды они этих надежд не оправдали, и тогда на них махнули рукой.       Тогда, в детстве, Синдри думал, что близнецам нравилось быть разочарованием своей семьи, они, казалось, несли на себе этот ярлык с гордостью…       Откуда ему было знать, что у них на душе…       …Не оттого ли их компания так себя вела? Он, мальчишка, чьё самолюбие взращивали с младенчества, не способные найти своё место близнецы, Ингерман, всегда позволявший друзьям делать себя мишенью для насмешек, лишь бы ему хоть кто-то уделил внимание… Дочь слишком требовательных родителей Астрид.       Единственный наследник, лишённый внимания, разочаровавший слишком требовательного родителя… Так почему Иккинг не стал частью компании? Он ведь идеально бы вписался!       Впрочем, думать об этом было слишком поздно.       Настанет день, и он, Синдри, сумеет извиниться и перед ним.       За всё.       Когда он пришёл к близнецам с предложением того, как решить проблему их клана, они явно недоумевали, не понимая, чем ему самому может быть выгоден такой брак. Пусть друг детства был предпочтительнее незнакомца, но после их детства в его бескорыстность они ещё не верили…       Да и откуда им было знать тогда, что в этой ситуации они спасали именно его — женившись, ещё и на девушке со знатными корнями, он мог бы вызвать отца на поединок чести и победой отобрать у него титул главы клана. Отомстить этим за каждую слезинку матери, за всех своих непризнанных братьев и сестёр, которые, будь Снор хоть чуть более честным человеком, росли бы в его доме, рядом с ним.       Только поняв мотивы друга, Забияка согласилась, но с условием соблюдения всех традиций их семей.       Три года ухаживаний по всем правилам и только потом свадьба — это казалось правильным всем. Не ради себя, но ради других глав кланов, чтобы те видели всё, чтобы их потом восприняли всерьёз.       Если придётся сражаться за свободу народа с его предводителями — будет гораздо тяжелее.       Теперь, деля вместе с Забиякой быт, узнав её гораздо ближе, привязавшись к ней совершенно по-новому, Синдри стыдился своей юношеской влюблённости в Астрид, великолепную Астрид, которая была красива, как остро заточенный изящный клинок и столь же опасна. Не для семьи была её красота…       Красота Лии — тоже не для семьи.       Иккинг так и не узнает никогда, как ему повезло, по мнению большинства их соплеменников. Лия вообще была отдельной темой для разговора — в своё время она тонко намекала ему о своей благосклонности, предлагала что-то вне его понимания, но, встретив твёрдый отказ, оскорбилась.       А вот его отец отказывать не стал.       Не будь Синдри сам Йоргенсоном, он бы так и оставался в неведении, но ему не повезло знать, куда смотреть.       И то, что он видел, — ему совсем не нравилось.       Слишком жадным до власти был Снор… Слишком оскорбительным было его близкое общение к молодой госпоже Хеддок для матери Синдри. И это нужно было пресекать.       Но остановить это он будет способен лишь сам став главой.       Впрочем, не ради того в том числе он пять лет назад принёс ученические клятвы Наставнику? Не для того ли каждое утро вставал с рассветом, отправляясь на тренировку, десятками и сотнями повторяя связки и целые комплексы, после которых мог прочувствовать поначалу каждую мышцу, каждую кость, так они болели… А теперь привык. Вошёл во вкус.       Завершив тренировку, Синдри убрал меч в ножны.       Его ждал очередной сложный день.