Кружево и сталь

      ***       Расскажи мне, как я уходил,       И как плакал дождь, а в небе не было звёзд,       Как назад оглянуться не было силы       И мешались с дождём солёные капли слёз.       Из небольшого оконца открывался вид на небольшой холм. На том холме, за высокими стенами из красного кирпича, блестели под майским солнцем позолоченные купола. Пелька вглядывалась в эти переливы, укачивая дочь. К этому прекрасному, но ограниченному виду сводилось всё знакомство девушки с великой Москвой.       Когда Арей привёл их в неухоженную лачужку двумя неделями ранее, Пелька была слишком напугана. Она только спросила, чей это дом и где хозяева, на что получила краткий ответ мужа:       - Уехали.       С того дня она и малышка почти всё время коротали в одиночестве, в четырёх стенах небольшой, скудно обставленной комнаты. Арей отсутствовал, уходя рано утром и возвращаясь поздно вечером, лишь периодически появляясь в течении дня, дабы убедиться, что жена и дочь в безопасности.       Барон мрака понимал, как трудно сейчас его жене. Их маленький, с таким трудом отстроенный мирок рухнул, и он ничего не мог предложить ей взамен. Только крохотную каморку и жизнь в постоянном напряжении, в ожидании преследования. Легче от этих мыслей ему не становилось, тем более что с момента, как они появились в Москве, ему приходилось заметать следы. День за днём он выходил на охоту: убивал подосланных наёмников и комиссионеров, рыскавших по городу в поисках бежавшей семьи. Однако спустя какое-то время до него дошло, что все его противники в разы уступали ему по силе. Мечник понял: они подосланы не для того, чтобы убить, а для того, чтобы вымотать его. Это был плохой знак, гораздо более зловещий, чем если бы за его семьей охотились стражи из Нижнего Тартара. Своими подозрениями он поделился с Яраатом - глубокой майской ночью мечник впервые после их побега с Лысой Горы вызвал товарища.       - Я уж думал, моя помощь тебе больше не нужна, - спокойный голос оборотня раздался из тени, отбрасываемой деревьями.       Луна тускло освещала размытую дорогу, уходящую вниз, к городу. Московское княжество со временем распадется на отдельные территории, а его центр превратится в гигантскую столицу. Однако уже тогда стольный город был бурлящим, стремительно развивающимся местом, куда стекались люди всех возрастов, разных занятий и нравов. Он был беспокойным и шумел, как большой муравейник. Отличное место, чтобы затеряться. Вот только когда на твои поиски брошены все силы мрака, спасения нет нигде.       - Напряженные выдались деньки, это правда. Но я пока справляюсь, - сказал Арей, носком сапога ковыряя землю. - И это странно.       - Странно, что лучший мечник мрака смог одолеть своих противников? Друг мой, я тебя не узнаю. Конечно, ты никогда не славился самодовольством, однако…       - Это не ложная скромность, Яраат, - раздражённо прервал его мечник. - Их не так много, как я ожидал, и все отличаются крайне низкими боевыми навыками. Поверь мне, их зарубил бы даже ученик.       Какое-то время оборотень молчал, будто обдумывая слова Арея. Затем из темноты снова раздался его задумчивый голос:       - Хочешь сказать, они не по твою душу?       Барон мрака вздрогнул. Вопрос ударил сразу по двум болезненным ранам.       - Хочу сказать, что они намерены меня вымотать. Чтобы я отчаялся, растратил силы, потерял терпение. И тогда они нападут уже ощутимой мощью.       Яраат, наконец, вышел из-под деревьев. На поясе у него висел боевой топор, а глаза мутно сияли в свете луны.       - Почему бы вам не попробовать бежать из страны? На другой конец света?       Мечник кисло усмехнулся.       - Как будто расстояния когда-либо были помехой для мрака. Лигул дотянется своими ручонками куда угодно. А там, где он не достанет, ему помогут его прислужники. Ещё бы, шанс сокрушить самого Арея! Да за такую возможность наёмники и стражи глотки друг другу перегрызут!       Барон мрака устало сел на землю, опустив руки на колени и понурившись. В этом жесте было столько отчаяния, что оно буквально выплескивалось через край, как протухшая вода из деревянной бочки.       - Так что ты думаешь делать? - оборотень старался не выдать голосом мрачного предвкушения. - Будем продолжать поиски артефакта?       Мечник молчал. Он сидел, обхватив голову руками, и разве что не раскачивался из стороны в сторону. Он так смертельно устал… За свою бесконечно долгую жизнь это чувство не раз посещало его, однако никогда прежде оно не было столь невыносимым. На контрасте с недавним чистым счастьем нынешнее положение казалось просто адским. Таким оно и было.       - Я не знаю, - наконец, глухо ответил Арей. - Я не знаю, что делать…       Он не видел, как победная улыбка на секунду осветила лицо его заклятого друга. «Вот оно, - подумал Яраат про себя. - Момент настал». Несколько лет тщательной, неторопливой подготовки привели к самому сладкому предательству в его жизни, и оборотень уже предвкушал его, как предвкушают долгожданное лакомство. Муха, которая столько лет, сама того не подозревая, летала в замкнутом пространстве, скоро попадет в паутину.       - Знаю только, что мне нужно время, - продолжал барон мрака, не подозревая, что участь его уже решена. - Снова нужно выгадать время, чтобы придумать, как поступить. Я не могу помочь тебе в поисках артефакта, - он поднял голову, в упор уставившись на Яраата. - Сейчас всё время у меня уходит на то, чтобы держать наёмников как можно дальше от моей семьи. И я вновь вынужден просить тебя о помощи.       - Разумеется, Арей, - кивнул мужчина, и ничто в размеренном голосе и участливом взгляде не выдавало его истинных намерений. - Можешь на меня положиться. А что там с твоим знакомым - волкодлак, кажется?       - Олаф пропал, - напряжённо отозвался мечник. - Он не выходит на связь, и, боюсь, его уже нет в живых.       Барон мрака тяжело поднялся, даже не пытаясь очистить плащ от налипшей жидкой грязи.       - Что ж, до встречи. 
       Яраат кивнул и молча растаял в воздухе. Здесь, в отличии от Лысой Горы, можно было телепортировать из любого места. Арей поднял голову, подставляя лицо сизому свету луны. Казалось, мудрая подруга солнца осуждающе мерцала в черном атласе небес. Когда-то она была свидетельницей зарождения великой любви, и теперь смотрела, как эта любовь гнется и ломается под ударами судьбы. Луна печально скрылась за облаком набежавших туч, и мечник, опустив голову и накинув капюшон, медленно направился по направлению к городу.       ***       Расскажи мне, как плакали струны,       Как горели стихи, оставаясь на сердце навек,       Как в глазах отражался пламень безумья       И как в страшных мученьях во мне умирал человек.       Пелька всё отдала бы за то, чтобы понять, как и почему разрушилось то трепетное взаимопонимание, что долгие годы сохранялось между супругами. Это произошло вдруг разом, и не могло же послужить причиной их стремительное бегство из привычного и уютного мира. Они оба всегда знали, что это время настанет - горькие дни, когда им придется с боем отвоёвывать своё счастье.       Нет, дело было в другом. Пелька чувствовала, что это так, но мысли путались в её голове, не позволяя найти конкретное объяснение. Она знала только, что её щедрый, заботливый, любящий супруг вдруг снова превратился в того самого мрачного мужчину, незнакомца, которого она повстречала в Запретных землях. Замкнутого, холодного, поглощённого какой-то мучительной думой. В те редкие мгновения, что он проводил с ними, мечник следил за ней и Мирославой остановившимся взглядом человека, который одной ногой стоит за чертой безумия.       Пошёл третий месяц их заточения в крохотной комнатке, в сером доме на одной из улиц шумной Москвы. Стремительно подрастающая дочь отнимала у матери много времени и сил, и это хоть как-то отвлекало Пельку от тяжёлых размышлений. Она играла с малышкой, учила её говорить, рисовала вместе с ней смешные рожицы на серой бумаге.       Мужа девушка видела не больше нескольких минут в день - он ещё не возвращался, когда они с дочерью ложились спать, а по утрам подушка рядом с ней была уже холодной. Пелька забила бы тревогу, если бы каждую ночь, когда луна уже высоко стояла в чистом небе, она не вздрагивала от скрежущего звука половиц. Арей бесшумно скидывал одежду и растягивался на постели поверх одеяла, не накрываясь.       Неподвижно лёжа на боку, Пелька пристально вглядывалась сквозь чернильную темноту в очертания колыбели, где тихонько сопела Мира. Девушке хотелось повернуться к мужу, схватить его за руку, прижать к своему сердцу. Ей хотелось убедиться, что всё это дурной сон, ей нужно было, чтобы он сказал хоть слово, объяснил весь тот ужас, в котором они теперь жили - но она не поворачивалась, и до самого утра её подушка была мокрой от слёз. Пелька боялась этой тени, которой стал её муж, этого чёрного человека, который еле слышным бесплотным призраком проскальзывал в их постель каждую ночь и каждое утро исчезал на рассвете.       Липкие щупальца тьмы всё глубже проникали в их жизнь. Девушка стала ощущать, что эта паутина опутывает и её тоже. Вне себя от безысходности и отчаяния, она то срывалась и рыдала в голос, пугая этим дочь, то часами сидела в продавленном жёстком кресле, уставившись в одну точку. С трудом можно было узнать весёлую, энергичную Пельку в этой бледной, молчаливой женщине. На её виске подрагивала жилка, а девушка всё думала и думала о том, что где-то там её муж сейчас убивает людей и стражей, и его страшный клинок раз за разом опускается, разрубая мягкую плоть.       Он снова стал поглощать эйдосы. Подобные догадки закрадывались в голову Пельки уже какое-то время: она замечала, что дарх Арея по возвращении домой казался раздувшимся, как насытившееся животное; видела, что мерзкая сосулька засияла ярче, а постоянно кровоточащие ранки на груди мужа, нанесённые голодным паразитом, стали заживать.       И однажды она своими глазами увидела, как барон мрака кормит источник своих жутких сил. В тот вечер он вернулся раньше обычного. За закрытыми ставнями ещё виднелись брызги заходящего солнца, когда Арей возник посреди комнаты. Защитные чары дрогнули, признавая своего. Мечник тяжело повалился на стул и распахнул полы грязного плаща. Вся правая сторона его рубахи была залита кровью. Пелька ахнула и бросилась к мужу, однако тот жестом остановил её.       - Всё в порядке, - прохрипел он. - Царапина, не более.       Жена, не слушая его, набрала в небольшую миску воды и взяла со шкафа несколько небольших полосок ткани, которые она вкладывала Мирославе в панталончики. Морщась, барон мрака скинул плащ и через голову стащил испорченную вещь. С плеча до груди спускалась небольшая, но довольно глубокая рана. Смочив тряпицу в чистой воде, Пелька осторожно промокнула порез.       - Что произошло? - размеренно спросила она, стараясь не давить слишком сильно.       - В этот раз ни одного комиссионера, зато трое стражей, - сквозь зубы ответил мечник, терпеливо снося боль. - Не шибко умелых, но всё же численный перевес сказался.       - Ты всех убил? - всё так же спокойно поинтересовалась девушка.       Мужчина повернулся к ней.       - Нужно было пригласить их к нам на чай? В битве всегда кто-то выходит победителем, а кто-то - проигравшим. Если я сижу здесь, значит, где-то там лежит мой противник.       Вода в миске стала красно-розовой, когда девушка закончила промывать рану и наложила сверху тугую повязку. Арей щёлкнул пальцами, и грязная вода с испорченными тряпками просто исчезли. Однако Пелька всё равно подошла к большому тазу и сполоснула миску. Когда она обернулась, её дыхание оборвалось.       На столе перед мечником лежали три дарха. По сравнению с его собственным они были мелкие, их грани не блестели столь же ярко и гипнотически, но от них веяло такой же мёрзлой пустотой. Орудуя кинжалом, Арей коротким умелым жестом вскрывал дергающиеся сосульки и пересыпал эйдосы в свой дарх. Пелька вновь услышала тот же печальный перезвон, который был ей знаком ещё с Лысой Горы, с того вечера после боя Арея и Эребуса, когда она впервые увидела этот жуткий ритуал. Грустно мерцающие песчинки одна за другой ссыпались в разверстую пасть дарха, и девушка отвернулась, глотая слёзы. Зрелище было невыносимым и отталкивающим.       Её и без того угнетённое состояние не улучшилось, когда она вдруг почувствовала руки мужа у себя на талии. Он стиснул её в объятии и попытался развернуть к себе для поцелуя, однако девушка стала вырываться. В глазах барона мрака вспыхнул опасный огонёк, и он толкнул жену к стене, в последний момент обхватив её затылок, чтобы она не ударилась головой. Зажав девушку между шершавой деревянной поверхностью и своим телом, Арей внимательно следил за выражением её лица, крепкой рукой удерживая жену от побега.       - Ага, - наконец прошептал он, и его губ коснулась странная усмешка, которую Пелька не видела уже очень давно. В этой усмешке презрение к себе мешались со злостью на весь мир. - Вот оно.       - Что? - не поняла девушка.       - Отвращение, - мужчина всё так же улыбался, и ей не верилось, что эти самые губы, которые дарили ей столько радости, теперь растягиваются в мучительном оскале. - Твой муж стал тебе противен, любовь моя?       Пелька что было силы оттолкнула его, и он разжал руки, больше не пытаясь её удержать.       - Мне противен не ты, - тяжело дыша, сказала она. - Мне отвратительна твоя слабость, которой ты, запнувшись о первые настоящие испытания, снова решил потакать. У меня для тебя плохие новости - момент ты выбрал самый неудачный.       Ноздри мечника раздулись, выдавая его гнев. Он сжал кулаки, стараясь не сорваться.       - Вот, значит, как? - просипел он. - По-твоему, я решил потакать слабости? Ты знаешь, что я мучился от голода дарха многие месяцы. И продолжал бы бороться, если бы не обстоятельства. Но случилось то, что случилось, а мне нужны силы! И я устал тебе это повторять!       - А я устала предлагать тебе помощь! - не выдержав, Пелька тоже повысила голос. - Я много раз повторяла, что ты не обязан нести свою ношу в одиночку! Мы вместе создали всё это, и вместе должны нести ответ за последствия. А ты отодвигаешь меня в сторону, не считаясь с тем, что я при этом чувствуя, не принимая в расчёт, что я далеко не так слаба, как тебе кажется!       Барону мрака было не по себе от осознания того, что упрёки жены в чём-то справедливы. Однако в этот раз признать её правоту было выше его сил.       - Кажется, я ещё несколько лет назад предупреждал, чтобы ты не строила иллюзий на мой счёт! Я не обещал тебе ничего, кроме своей любви и преданности - и, кажется, в этом ни разу тебя не подвёл! - он видел, как запрыгали губы жены, но не мог остановиться. - Чего ещё ты хочешь от меня? Чтобы за пару лет я превратился в милосердное добро, выкинул дарх и заново отрастил крылья? Это не сказка, а явь, открой, наконец, глаза!       - Папочка…       Тоненький голосок, раздавшийся со стороны колыбели, заставил обоих родителей вздрогнуть и одновременно повернуть головы. Мирослава, цепляясь за бортики, крепко стояла на своих пухленьких ножках и смотрела на них огромными испуганными глазами.       - Радость моя! - Пелька бросилась к люльке и прижала к себе дочь. - Наконец-то! Арей!       Девушка сияющими глазами посмотрела на мужа. Она в один миг позабыла об их ссоре и страхах - её дитя сказало своё первое слово, которое она с упорством повторяла маленькой Мирославе вот уже несколько месяцев, надеясь порадовать мужа. Однако на его лице вместо ожидаемого счастья отразилось лишь отчаяние. Гримаса боли исказила грубые черты, и он вновь рухнул на стул, спрятав лицо в ладонях.       Пелька растерянно спустила дочь с рук, и девочка быстро-быстро затопала к отцу. Ткнувшись в его колени, Мира забила кулачками, требуя внимания и приговаривая:       - Папочка, папочка…       Она выговаривала это слово уверенно и довольно чётко, почти как взрослая. Арей поднял голову и взглянул на дочь. В его глазах плескались мутные слёзы.       ***       Расскажи мне о мокрой дороге,       Что сокрыла следы навсегда уходящего в путь,       Как застыли в суровом молчании боги,       Не желавшие снова отнятое счастье вернуть.       Он не мог заснуть. И не потому, что ему снова снились полёты - нет, он давно уже спал без сновидений. Дело было в страхе, который, подобно ядовитой змее, крепкими кольцами обхватывал его, свивался в районе шеи, давил на грудь, не давая дышать. Барон мрака всегда был храбр, безрассудно отважен, даже в разгар кровопролитной битвы, в окружении сотен врагов его ни разу не покинула смелость. И вот теперь он боялся - это мерзкое, неудобное чувство было ему прежде незнакомо, и мечник не знал, как с ним справляться.       Мысли - одна абсурдней другой - штурмовали его разум. Он смертельно устал и выбился из сил. И ещё он сказал Яраату правду - у Арея не было даже идеи о том, что делать дальше. Надежда на артефакт становилась всё призрачней - если они, потратив столько времени, не смогли отыскать его вдвоём в более спокойных обстоятельствах, то сейчас об этом и думать нечего. А даже если оборотень сможет найти Свиток желаний в одиночку, неизвестно, когда именно это произойдёт, тогда как помощь нужна уже сейчас.       И в болезненно воспаленном мозгу барона мрака вновь вспыхнула старая идея - стереть память жене и дочери и отправить их в человеческий мир. При одной только мысли об этом Арея охватывала такая безысходная ненависть ко всем сущему, - ко всему, что отнимает у него любовь и семью - что он готов был спалить всю Москву. Когда-то он уже рассматривал такой вариант - тогда Пелька только ворвалась в его жизнь, и всё ещё не зашло так далеко. Но он не смог отпустить девушку - и что-то подсказывало Арею, что сейчас он тем более не сделает этого. Теперь, когда у него есть дочь. Этот вариант он прибережёт на самый крайний случай, когда надежды совсем не останется…       Но был ещё один. Дикий, отчаянный и непостижимый: отправиться к Троилу и просить о защите жены и дочери. Барон мрака понимал, что даже сама мысль об этом абсурдна, но у него больше не было идей. Он перебрал все возможные варианты, и каждый был заведомо провальным, грозя его семье неминуемой гибелью.       Подобные рассуждения были порождением мрака, без сомнения. Конечно, Арей изо всех сил хотел спасти жену и дочь, и не лишиться их при этом. Он хотел оставить их себе, чего бы это не стоило. Он решил тянуть до последнего.       Тяжёлые мысли прервал тонкий стон, раздавшийся с той стороны постели, на которой лежала Пелька. Потянувшись к ней, мечник, отлично видевший в темноте, потряс девушку за плечо, но она не проснулась. Лишь снова застонала, на этот раз громче. Арей мгновенно придвинулся к жене и коротко шлёпнул её по щеке. Вздрогнув, Пелька открыла глаза, хватая воздух ртом. В свете луны были отчётливо видны капельки пота у неё на лбу.       - Что с тобой, любовь моя? - хрипло прошептал Арей. - Что тебе снилось?       Девушка молча обхватила его плечи и спрятала лицо у него на груди. Её хрупкое тело вздрагивало, и мужчина понял, что она плачет. Эти беззвучные рыдания напугали его ещё больше.       - Да что такое, Пелька? - мягко, но настойчиво он оторвал её от себя, приподнимая подбородок и нахмуренно разглядывая заплаканное лицо.       - Мне приснилась Мира, - еле слышно выговорила девушка. - Только… это была не она…       Барон мрака поднялся и отошел к столу. Обратно он вернулся, держа в руках кружку с прохладной водой. Осушив её до дна, Пелька вытерла слёзы и заговорила, всё ещё вздрагивая, как от сквозняка:       - Это была взрослая девушка, не очень похожая на Миру. Только глаза… знаешь, этот их песочный цвет. Это были её глаза - такие же серьезные, как сейчас. Я видела, что она посреди поля боя, что это война… странная была война.       Пелька замолчала на мгновение, а потом опустила голову и глухо произнесла:       - Она погибла, Арей. Я видела это, я видела её… Четыре большие раны. Она лежала на спине, раскинув руки. Стоит мне зажмуриться, и я вижу эту мёртвую девушку с глазами нашей дочери.       На последних словах она захлебнулась и уткнулась в плечо мужа. Мечник сидел, оглушенный, и кровь шумела у него в ушах. Сколько жизней он прожил, сколько бесконечных дней бродил по земле? Он повидал такое, от чего мороз бежит по коже, а приобретённые мудрость и опыт всегда были его проводниками. Но теперь он оказался бессилен. Не способен защитить то единственное, самое ценное, что у него было. Он не мог даже подбодрить свою молодую жену, сказать ей хоть одно утешающее слово. Только сидел, позволяя её солёным слезам пропитывать ткань его рубахи.       - И ещё шрам, - донесся до него голос Пельки, и он непонимающе нахмурился. Девушка подняла руку и прочертила короткую линию от середины левой щеки до края губ.       - У неё на лице был шрам, вот здесь, - пояснила она. - Ярко-красный. Наверное, поэтому мне показалось, что даже после смерти она улыбается.       Арей покачал головой, больше не в силах слушать.       - Пелька, пожалуйста… - устало проронил он, опускаясь на подушки и прикрывая глаза.       Странно - он не мог даже испугаться. Видимо, ужас и так уже, подобно паразиту, заразил каждую его клетку, распространился по сердцу и сковал его холодными тисками. Бояться больше было просто невозможно.       Барон мрака почувствовал, как Пелька прилегла рядом, положив голову ему на плечо.       - Мы умрём? - спросила она, и голос её был удивительно спокоен.       Он распахнул веки и повернул к ней голову, однако так и не смог ничего ответить. Его глаза слегка светились в темноте, отражая круглый диск луны. Эйдос в груди девушки замерцал, когда она ощутила, что сейчас душа Арея была нараспашку. В первый и последний раз он сбросил броню из ироничной серьёзности, несгибаемости и сарказма. Дрогнула стена, которую он так тщательно возводил, оберегая неприкосновенность того чадящего огарка света, что ещё теплился в его душе, и позволил девушке коснуться самого средоточия своего существа. Боясь того, что он вот-вот может передумать, Пелька потянулась к нему, и ей открылись небесные просторы. Уходящие вдаль бескрайние сады, слепящие столпы света и невыносимая белизна огромного крыла. Пение сотен миллионов эйдосов сливалось в единый хор, и болезненная красота бесконечности почти причиняла муку, ибо так хотелось хоть кончиком пальца коснуться вечности созидания.       - Я вижу, Арей!.. - благоговейно прошептала Пелька, прижимаясь ко лбу мужчины, мешая их слёзы в единый поток. - Я вижу это!..       …Она помнила, что ему было больно - им обоим было больно. От порывистых, на грани жестокости, движений. От осознания конца. От того, что зажатый между их телами дарх колол то его, то её грудь острой и тревожащей болью. И от этой боли нельзя было спастись - только забыться, потеряться в безжалостных толчках, в хриплых словах и обещаниях, которым не суждено сбыться.       Он смотрел на неё, смотрел, как она резко вздрагивает в такт его движениям, зажимал ладонью её приоткрытый рот, а потом целовал подрагивающие веки, словно извиняясь за свою грубость. Арей не позволял девушке закрыть глаза, немигающим взглядом охватывая её всю, стараясь выжечь в памяти этот момент, когда он, теряя разум, погружался в неё, стремясь слиться в одно существо, навсегда сделать её частью себя.       Они не боялись своей эгоистичности, потому что в те мгновения не думали друг о друге, как об отдельных людях. Нет, они были единым, пульсирующим сгустком жизни, чем-то странным, необъяснимым. Прекрасным и порочным союзом абсолютного света и абсолютной тьмы.       И поэтому Пелька с каким-то одержимым удовольствием наблюдала за тем, как буквально несколькими неуклюжими движениями она вызывала у мужчины болезненные стоны, как он склонялся к ней, неровно дыша, будто не поспевал за собственным удовольствием. И она продолжала двигаться, рывками принимая его в себе, пока они раскачивались в интуитивном ритме, окончательно сходя с ума, теряя все мысли и утрачивая связь с реальностью.       А когда девушка вдруг как-то по-особенному вздрогнула, ласково выдохнув его имя, Арей опустил голову, пряча лицо во впадинке между ключицами, вдыхая, впитывая запах и вкус любимой женщины, дрожа от невыносимого удовольствия и боли, с последней волной спазмов вжимаясь в неё сквозь липкую кровь, сочащуюся из двух одинаковых ран на их груди.       За открытыми ставнями посеревшее небо возвестило о скором рассвете. Арей и Пелька лежали, сплетённые в объятие так крепко, что с первого взгляда было не разобрать, где чьи руки и ноги. Каждая следующая секунда воспринималось ими, как благословение - их всё ещё не отняли друг у друга. Они оба не отрывали глаз от колыбели, где виднелись очертания маленьких пухлых кулачков по обеим сторонам от кудрявой головки.       - Зачем? - раздавшийся в тишине голос Пельки нарушил совершенство момента, подобно камню, пущенному по спокойной глади реки. - Зачем ты позволил мне остаться с тобой? Почему не бросил, не отослал?       Арей не пошевелился, даже не моргнул, всё так же неотрывно глядя на спящую дочь.       - Ты жалеешь об этом?       - Нет, - девушка пошевелилась, поднимая голову и стараясь заглянуть мужу в глаза, - нет. Я ведь сама попросила любить меня, помнишь? Предложила выбрать между мной и Гунитой.       - Штосс, - поправил мечник и улыбнулся.       Воспоминания, казалось бы, давно смягчившиеся под воздействием времени, вдруг ярко вспыхнули перед их мысленном взором. Опасный поход, погибшие товарищи и та самая ночь, когда Арей лежал на земле, обращаясь к суровым небесам. Ночь, когда худенькая лохматая девчонка, смеясь, сказала ему: «Полюбите кого-нибудь первым. Меня, например!». Но он не понял шутку и полюбил на самом деле.       - Ты не ответил, - умоляюще сказала Пелька.       Он опустил голову, разглядывая жену и читая в её глазах отчаянную необходимость.       - Пожалуйста, мне нужно это знать.       - Я был одинок и устал от реальности, а ты была прекрасным сном.       Простой ответ завис в прогретом воздухе комнаты. После этого влюблённые долго молчали. Всё уже было сказано, и добавить к этому было нечего. Они лежали, не шевелясь, наблюдая, как бесцветное небо наливается красками, алея на востоке кровавым рассветом. Жизнь зарождалась вновь, вопреки всему, брезжила надеждой, бередила старые мечты.       Эти десять рассветных минут пролетели, оставив после себя горечь близящихся потерь. Как только за окном вспыхнуло золотом неизбежное солнце, Арей поднялся с кровати, и его спина безжизненно ссутулилась. Пелька боялась поднять глаза, боялась, что, если посмотрит ему в лицо, то окаменеет. Но в конце концов, решившись, взглянула на мужа. Он выпрямился во весь рост, и его зрачки тёмными провалами уставились на девушку.       Не нужно было ураганного ветра и высоких волн. Лишь короткий, еле слышный выдох. Свет погас.       ***       Пусть сотрёт мою память холодный северный ветер       И дороги усталую душу от ран исцелят.       И уходит в беззвёздную полночь Воин Рассвета,       Унося свою боль и без права вернуться назад.       Начались долгие месяцы погони и пряток. Сначала они меняли один дом на другой, потом перебрались за город. Раскрытый тайник, спешные сборы и отступление, преследование и кровопролитная битва, новое секретное место. А затем неизменное обнаружение - и всё начиналось по новой.       Бледная Пелька молчаливым призраком шла подле мужа, прижимая к груди дочь. Угрюмый барон мрака уже не заставлял свой огромный двуручник исчезать, оружие постоянно было у него в руке, напоминая о том страшном положении, до которого он довёл свою семью. Арей таскал их за собой по городам и лесам, иногда погоня заставала их посреди ночи, и они вынуждены были бежать, куда глаза глядят, и ночевать чуть ли не под открытым небом, на ковре из опавших, уже начавших преть листьев.       Он убивал у них на глазах, уже не щадя нежное сердце жены, не думая о том, что это видит дочь. Арей окончательно превратился в тень - жуткое подобие себя прежнего: вымотанный, с вечно голодным дархом и грузом ответственности, что был тяжелее могилой плиты. Он знал, что мучает свою семью, но не мог их отпустить, не мог!..       Поздним октябрьским вечером они кое-как нашли убежище в небольшом городишке, на чердаке заброшенного дома. Мирослава кашляла, надрывая горло. Малышка простудилась во время их бегства под проливным дождём и теперь лежала на руках у матери, лопоча:       - Мамочка, болит…       Пелька смотрела на неё, глотая слёзы. Она ничего не могла сделать для своего ребёнка. Миру нужно было показать доктору, но они не могли даже носа высунуть из этого дома, потому что круг преследователей смыкался, и вскоре им вновь придётся бежать, прятаться, скрываться…       Девушка подняла глаза на мужа, и впервые за всё время, что они вместе, и за эти последние жуткие месяцы в её взгляде мелькнул немой упрёк. Ещё более беспощадный именно потому, что она молчала. Уж лучше бы она била его и кричала, срывая голос, припоминая ему все грехи - сколько их у него было!.. Но Пелька молчала, и её бескровное личико не выражало никаких эмоций, кроме смертельной тоски.       Арей отвернулся и стиснул руки в кулаки. Он дотянул до конца, дошёл до самого края. Всё было кончено.       Он отдаст жену и дочь свету. Пусть они станут недосягаемы для него самого, зато будут живы, а их эйдосы снова засияют уверенно и ярко.       Стремительно приблизившись к Пельке, Арей порывисто притянул её к себе и прижался губами ко лбу.       - Потерпи ещё немного, родная, - глухо прошептал он. - Скоро всё закончится.       - Что ты задумал? - испуганно воскликнула девушка. - Арей?!       Ничего не ответив, мечник отошёл к стене и начертил руну вызова. Буквально через десять секунд в дверь их каморки постучали.       - Это я, - голос Яраата по ту сторону заставил Пельку посереть.       Барон мрака посмотрел на стену - очертания руны вспыхнули, подтверждая, что это действительно тот, кого он вызывал. Открыв дверь, мужчина пропустил оборотня внутрь. Прибывший огляделся, кивнул мечнику, слегка поклонился Пельке и приятно улыбнулся.       - Всё так плохо? - поинтересовался он, обращаясь к Арею.       Тот, неопределённо мотнув головой, отвёл Яраата в сторону и что-то зашептал. Тот кивал, и по его лицу невозможно было понять, о чём он думает. Наконец, оборотень уточнил:       - Ты точно справишься один?       - Сейчас мне главное увести погоню в нужном направлении, - отрезал барон мрака. - Справлюсь.       - Что происходит? - напряженный голос девушки прозвенел во влажном, студёном воздухе чердака.       Арей приблизился к ней и сказал как можно спокойней:       - Пелька, вы с Мирой останетесь здесь. Яраат присмотрит за вами, пока я собью преследователей со следа. Потом я вернусь сюда, за вами.       - Нет! - резко оборвала его жена. - Мы не останемся без тебя. Я никуда тебя не отпущу!       Мечник схватил её за плечи, стараясь передать часть своих скудных сил, убедить в том, что это последнее испытание:       - Пелька, послушай меня, родная, - зашептал он. - Нам не уйти от них втроём. Мира больна, мы не сможем бежать вместе с ней. Это займет не больше дня, ты даже не успеешь заметить, что меня нет рядом. Вы поспите, возможно, малышке станет лучше после крепкого, спокойного сна. Ты тоже отдохнёшь и наберёшься сил.       - А что потом? - так же шёпотом спросила девушка, стараясь разглядеть мужа сквозь мутную пелену слёз.       - Потом всё будет хорошо, обещаю, любовь моя, - он не хотел, чтобы кто-то был свидетелем их с Пелькой разговоров и объятий, но ситуация была не та, в которой можно выбирать.       Поэтому Арей прижал к себе тонкое тело жены и крепко поцеловал темноволосую макушку. Зажмурившись на мгновение, он вдохнул запах её волос. Затем отстранился и согнутым пальцем погладил нежную щёчку дочери.       - Папочка? - вопросительно пролепетала малышка, хватаясь за ладонь отца.       Тот моргнул, прогоняя боль из зрачков.       - Я скоро вернусь, - ответил он и ободряюще улыбнулся. - И мы снова будем вместе.       Яраат всё это время стоял в стороне, деликатно отвернувшись. Когда он услышал позади шаги Арея, то обернулся, опять расплывшись в улыбке. Барон мрака пристально смотрел на него, и в его глазах дрожала опасливая надежда.       - Я доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть, Яраат, - он не договорил, но тон его голоса ясно давал понять, что за семью мечника оборотень отвечает своей головой.       - Конечно, друг мой, - тот серьёзно кивнул, скидывая плащ. - Я смотрю, твоя дочь простужена.       Он пересёк комнату и подал Пельке тяжёлую шерстяную ткань.       - Укутайте ребёнка, мой плащ очень тёплый, а здесь сыро.       Девушка недоверчиво смотрела на него, однако Яраат снова улыбнулся, мягко и приветливо, всё ещё протягивая кусок материи. И Пелька приняла вещь, несмело улыбнувшись в ответ.       Уже в дверях, держа в зажатом кулаке свой меч, Арей обернулся к жене и дочери. Он хотел что-то сказать - он так много хотел сказать! - но вместо этого лишь молча кивнул и выскользнул за порог. Уже там, за стеной, он резким движением отёр одинокую слезу и уверенным шагом направился вниз по скрипучим ступеням. Он ошибся, сказав Пельке, что вернется через день - двое суток барон мрака гонял по болотам и городам стражей, наёмников и духов. Головы летели с плеч, дархи разбивались на осколки, алая кровь и мерзкая субстанция комиссионеров заливали клинок Арея. Мужчина не думал ни о чём в минуты боя, но в его ссохшемся сердце всё время пойманной птицей билась любовь. Он готов был выжечь города, чтобы вернуться к своей семье. Мечник не мог знать, что возвращаться уже не к кому.       Ведь, спустя час после того, как он покинул каморку под крышей, его жена и дочь лишились своих эйдосов, принудительно отдав их жестокому предателю. Пелька остановившимся взглядом смотрела в жуткие, бесцветные глаза оборотня. Его лицо в мгновение ока превратилось в дикую гримасу садиста, когда он приставил широкий клинок к горлу плачущей Мирославы. Обескровленными губами девушка повторила за Яраатом формулу отречения, а затем забвение поглотило её. Она очнулась только тогда, когда оборотень навис над её дочерью, заставляя малышку сделать то же самое.       С диким криком она бросилась на предателя. В её руке блеснул нож с ногтём титана в рукояти. Схватка с крупным мужчиной и опытным убийцей была заранее обречена на провал, но Пелька билась из последних сил, сумев ранить противника. Яраат скользнул взглядом по крови, хлынувшей из пореза, и, размахнувшись, наотмашь ударил девушку. Та отлетела к противоположной стене, и её глаза закатились.       - Давай-ка, милая, ты же не хочешь, чтобы маме было больно? - елейным голосом спросил оборотень, усаживаясь на корточки перед ребёнком.       Мира округлившимися от ужаса глазами следила за матерью. Малышка не всё понимала, но видела, что маме плохо, и нужно повторить незнакомые слова за незнакомым дядей, чтобы всё закончилось.       С трудом удерживаясь на краю сознания, Пелька попыталась подняться, но не смогла. Тогда она поползла по грязному полу, следя за тем, как губы её ребёнка выговаривают сложные слова формулы отречения. Девушка схватила Мирославу, прижимая к себе, но было уже поздно.       Она не слышала своего дикого вопля, потрясшего рассохшиеся балки чердака. Не видела, как дочь резко вздохнула, когда от её груди отделилась крошечная песчинка. Почти не чувствовала боли, когда Яраат, схватив её за волосы, потащил их вниз по лестнице. Она только сжимала маленькое тело дочери, неистово целуя её везде, где доставали разбитые губы.       Но последний миг навсегда отпечатался в памяти Пельки - каменное дно колодца, страшных хруст раздробленных костей и крик Миры. А потом - несущаяся сверху плита и жуткой звон, после чего всё померкло…       …На третий день после своего ухода, уставший и выдохшийся Арей вернулся в тот город, где оставил семью. Он пробежал мимо круглого колодца во дворе дома, почти взлетел по рассохшимся ступеням и распахнул дверь.       Его сразу же толкнула в грудь страшная догадка. Тишина, пустота и кровавые разводы на полу. У дальней стены - до боли знакомый нож. Мечник покачнулся, выскочил за дверь, как обезумевший пронесся вниз и выбежал на улицу. Снова поднялся наверх, присел на корточки, водя руками по засохшим пятнам крови и бессвязно бормоча. Схватил нож и опять слетел по ступеням во двор. В этот раз глаза его сразу зацепили цепочку страшных следов, ведущих к колодцу.       На ватных ногах он приблизился к нему и заглянул внутрь. Дно было завалено камнями. Он без труда поднял по воздуху тяжелые плиты, а за ними два тела. Упав на колени перед трупами, Арей запрокинул голову вверх, и его страшный крик взметнулся в октябрьское небо. Этот вопль агогизирующей боли сотряс земли вокруг города, напугав его жителей, эхо близлежащих гор подхватило его и разнесло дальше, неся весть о великой скорби и о том, что отныне среди слуг тьмы не будет никого беспощаднее Арея.       Мечник трясущейся рукой провел по обезображенному лицу Пельки, стараясь стереть кровь, разгладить раны, вернуть ему прежнюю прелесть тонких черт. Он рыдал, как ребёнок, прижимая к себе тело маленькой Миры, целуя её слипшиеся от крови тёмные кудряшки. Усевшись прямо в грязь, покрывающую двор, Арей одной рукой обхватил жену, а другой дочь. Он сидел так очень, очень долго.       Прошёл день и наступила ночь, а затем снова занялся рассвет. Пролился короткий дождь, смывая с кожи кровавые разводы. Сумерки опустились на замерший в ужасе городок. Никто за всё время не решился приблизиться к этому месту - ни люди, ни стражи. А барон мрака всё сидел, судорожно прижимая к себе уже остывшие тела. Пустые, искалеченные оболочки - всё, что осталось у него от женщины, которую он любил, и их ребёнка. Им не сохранили даже вечность.       Неизвестно, сколько прошло времени, когда Арей, наконец, поднялся и пошёл по двору, не выпуская своей ноши. Он пересёк улицу на окраине города и углубился в лес. Пожухлая листва шуршала у него под ногами, и спустя время мечник вышел к опушке, которая заканчивалась обрывом. Внизу тихо шумела речка. Ещё пара недель, и она скуётся объятиями льда.       Арей поджёг тела, наблюдая, как огонь лижет языками тонкую кисть жены. На её безымянном пальце тускло поблескивало обручальное кольцо. Барон мрака слегка качнул головой, и пламя стало жарче, расплавляя металл. Когда огонь почти догорел и на промерзлой земле остались лишь горстки пепла, мечник сорвал со своей руки широкий золотой обод и тоже бросил его в огонь. А затем щёлкнул пальцами, и налетевший ветер подхватил пепел, разметав его по воздуху. Пролетев мимо, он коснулся лица Арея - как будто женская ладонь ласково провела по щеке. Сжав зубы, барон мрака резко развернулся, направляясь обратно в чащу, и высокие кроны сомкнулись за его спиной. Тьма поглотила мечника.