Не принято говорить такое вслух, но каждый переезд — это немножко смерть, честное слово. Переезжая на новое место, всякий раз что-то или кого-то теряешь. Хотя не сразу понимаешь, чего лишился.
Что движет людьми? Страх. Страх быть в одиночестве, страх потерять что-то, страх остаться на этом же месте через несколько лет. Именно он, страх, даёт тебе волшебный пинок, и ты начинаешь что-то делать, идти к своей мечте, поставленной цели, а не сидеть сложа руки. Как родители делали в детстве? Нас пугали, что если мы не доедим кашу, не доделаем уроки, не выполним то, о чём нас просят, то мы как следствие, не получим конфету после ужина, прогулка с друзьями на сегодня точно отменена, а новой игрушки нам вообще ещё очень долго не видать. В детстве нам давали стимул. Когда ты вырастаешь, стимул должен быть у тебя в голове. Только почему-то сейчас им и не пахнет. Из зеркала на меня смотрит всё та же темноволосая девушка с карими глазами, что и всегда. Ничего необычного в себе не замечаю, всё как обычно, вот только отойти от зеркала почему-то не могу уже более пяти минут. Всё продолжаю внимательно заглядывать себе в глаза, будто надеясь найти там что-то, увидеть что-то новое. Эх, Джули, если бы. Медленно провожу руками по талии, едва наклоняя голову. Спальню потихоньку начинают заполнять разгульные солнечные лучи, затопляя комнату, где становится всё жарче и жарче. Не могу представить и не хочу этого делать, какая парилка здесь будет, когда я вернусь. Лёгким движением руки поправляю волосы, сглатывая комок тошноты. Состояние странное. Я почти не спала ночью, ибо сон был слишком неспокойным. Всё время что-то мерещилось, несколько раз приходилось вставать за водой, и я всей душой надеюсь, что папа, забывшись в глубоком сне, меня не слышал. Уж слишком не хочется отвечать на лишние сейчас вопросы. — Хэй, — стук о дверной косяк отвлекает, заставив меня, наконец-таки, оторвать голову от зеркала и повернуть её в сторону двери, около которой застыл папа. Белая рубашка, джинсы, немного взъерошенные тёмные волосы, красивая широкая улыбка, так хорошо смотрящаяся с тёмной загорелой кожей. Уголки губ вздрагивают в усмешке. Похож на подростка моего возраста, но ему это даже идёт. — Готова ехать? Едва наклоняет голову, скрещивая сильные мускулистые руки на груди и заглядывая мне в глаза. Пересиливаю себя и не разрываю зрительный контакт, кивая. — Тогда давай спускайся быстрее, — он отступает, делает шаг назад, рукой дотрагиваясь до волос. — Я буду ждать внизу. Снова кивок, и папа уходит в сторону лестницы. Не сдерживаюсь и кидаю на себя ещё один взгляд в зеркало. Всё та же. Но ощущение совершенно другое. Хватаю с кровати большую красную сумку и почти что бегом следую за папой вниз, еле-как ухитрившись закрыть дверь комнаты. По пути к прихожей, уже будучи на первом этаже квартиры, успеваю погладить Арчи, и, достигнув входной двери, кидаю в сумку ключи от квартиры, а на голову надеваю солнечные очки. — Всё взяла? — папа даже не смотрит на меня, что-то строча в своём мобильном, так что мне приходится подавать голос: — Да, — киваю, мельком оглядывая просторную светлую квартиру, где мне предстоит жить ближайшие два месяца. Боже, до сих пор не верится. — Кажется, да. — Тогда вперёд, — распахивает входную дверь, но от телефона всё ещё не отрывается. Жду, что он всё-таки вскинет голову, может, хоть кивнёт, но ничего из этого не следует. Вскидываю брови, закатывая глаза. Вечно в делах. В этом они с мамой похожи. Наверное, лишь в этом. Быстро спускаюсь по лестнице вниз, прислушиваясь к какой-то необычной тишине дома. Пахнет сыростью, свет всё так же нигде не горит, старые стены сохраняют спокойствие, погружая жителей дома в тишину, а я тщательно прислушиваюсь, надеясь, что эту самую тишину кто-нибудь да нарушит. Но шум касается моих ушей только когда я двумя руками открываю железную дверь, выходя на улицу. Ветер вместе с пылью бьёт в лицо, оглушает, захватывает дыхание, так что пару секунд стою и только открываю рот, как рыба, не в силах дышать. В глаза бьют настырные лучи, пытаясь пробиться во все углы, затопить светом и теплом каждое тёмное местечко, каждый тёмный закоулочек. Уши заполняет балаган. Улица уже напоминает огромный муравейник, люди снуют туда-сюда и день и ночь, не давая ей отдохнуть. Все местные кафе и ресторанчики здесь уже давно открыты, и почти все заполнены до отвала, но это не мешает официантам перекрикиваться друг с другом, а продавцам всяких мелочей во весь голос зазывать как местных, так и туристов, сумевших подняться в такую рань. Папина машина припаркована буквально за углом, так что вскоре я оказываюсь в тихом салоне автомобиля. Поначалу это кажется настолько непривычным, что мне кажется, будто я вообще перестала слышать. Но папа спешит завести мотор, ушей касается мелодия какой-то популярной песни, а стёкла окон опускаются, позволяя городскому шуму проникнуть в салон, так что я понимаю, что всё нормально. Автомобиль, не медля, трогается с места, и мы начинаем двигаться по колоритным улочкам Италии. Не могу спокойно сидеть на месте, так что кладу руки на колени наивно надеясь, что это меня как-то сдержит. Пальцами постукиваю по коже, наблюдая, как одни дома за окном сменяют другие: какие-то совершенно обычные, даже привычные глазу, первые этажи вторых скрыты за высоким неприступным забором, иногда даже с острыми шпилями, врезающимися в небо, а хозяева других вырастили около своего дома целую живую изгородь с яркими, прямо вырви-глаз цветами. По другую сторону плещется лазурное чистое море. Сегодня, как сказал папа, оно спокойно, ведь ветра нет. Волны слабые, неактивные, они лениво заползают на берег, но тут же куда с большим удовольствием уходят обратно, вновь присоединяясь к другим. Мы проезжаем мимо главного городского пляжа, на чистом песке которого уже спешат занимать места суетливые туристы. Уже загорелые, даже выглядящие, как местные, они торопятся поймать каждый солнечный лучик, провести каждую секунду вдали от душных стен отеля. — Сюда лучше не ходи, — говорит папа, с искривлёнными губами кивая в сторону полного пляжа. Он надел солнечные очки и теперь ещё больше похож на местного. Даже лёгкий акцент присутствует. — Почему? — хмурюсь. Не то чтобы я собиралась сразу после школы бежать на пляж, но всё же это так приятно — осознавать, что у тебя в любой момент времени есть доступ к морю. А тут мне его ограничивают. — Он для туристов, — делает вальяжный взмах рукой, говоря ну точно, как коренной местный. Усмехаюсь. А я, что, не турист? — Здесь, чуть дальше, есть тихий заливчик, где почти не бывает народа. Об этом месте знают немногие, скажем так, избранные. — И ты один из них? — улыбаюсь, смотря на папу. — Конечно, — он пожимает плечами и дарит мне усмешку. — Кстати, насчёт избранных, — поджимает губы, едва вытягивая шею, дабы убедиться, что справа на дороге никого нет и мы можем повернуть. — Мне с проектом помогает один паренёк, вот такой парень, — говорит, показывая мне большой палец. — Надо будет вас познакомить. Усмехаюсь, качая головой. — Уверен, у вас много общего. Ну, да, например, то, что мы оба знакомы с тобой. Автомобиль, в салоне которого уже становится душновато, замедляет свой ход, ведь мы, наконец, подъехали к школе. На этот раз я вытягиваю шею, стараясь получше разглядеть открывающийся вид за окном. Только что мы ехали по современным, оснащённым всем необходимым улочкам Италии, а сейчас попали в прозаичную Францию семнадцатого века. Старое, уже потемневшее от времени трёхэтажное здание, и тут, и там обвитое живым зелёным плющом, тёмным пятном возвышается на поляне, вовсю заполненной людьми. Его охраняет массивный забор, острыми железными шпилями рассекающий воздух высоко над людьми, что спокойно снуют туда-сюда, не находя в обстановке ничего необычного. Они собираются в компании, смеются, сидят прямо у основания старого здания или же двигаются в одиночку: кто-то спокойно, наслаждаясь солнечным утром, что дарит сегодня Италия, кто-то торопится и почти что бежит, сжимая в руках тяжёлые учебники и поправляя на ходу непослушные с утра волосы, кто-то широким целенаправленным шагом двигается к главному входу, высоко задрав голову и не обращая на других никакого внимания, разве что кивнув пару раз ну очень хорошим знакомым. Поражает не только расслабленная обстановка, так резко контрастирующая с таким величественным, даже немного устрашающим зданием, но и колоритность. Территорию школы заполняют самые разные ученики: здесь явно есть местные, чью блестящую на солнце загорелую кожу нельзя спутать ни с чем другим, и бледнокожие ирландцы или же норвежцы, которые явно тратят кучу средств на солнцезащитные крема, и миниатюрные, аккуратные азиаты, лучезарно улыбающиеся всем прохожим. На глаза так же попадаются европейские черты лица и темнокожие латиноамериканцы, приветливо общающиеся с одноклассниками или же людьми с параллели. — У тебя такое напуганное лицо, будто я тебя в тюрьму привёз, — папа смеётся, запрокидывая голову, и рукой потирает лоб, отрывая меня от разглядывания территории. Сложно поверить, что это действительно школа. Больше напоминает кадр из какого-то фильма, честное слово. — Нет, всё в порядке, — поспешно отстёгиваю ремень и откашливаюсь, поправляя тёмные волосы. — Эта школа интернациональная, — поясняет папа, вполне спокойно наблюдая за подростками на лужайке. — Здесь куча разных классов для всех студентов. У тебя будет обучение на английском, но итальянский — обязательный предмет, — постукивает пальцами по рулю. — Думаю, это ты и так поняла. Ага. Открываю дверь и уже ставлю одну ногу на асфальт, но и тот кажется здесь каким-то другим. — Удачи, — говорит папа и салютует мне. Киваю, растягивая губы в улыбку. — Тебе тоже. Он отвечает таким же кивком, поджимая губы, и я с характерным звуком захлопываю дверь. Поворачиваюсь на пятках, слишком сильно сжимая руками сумку, и, на секунду задержав дыхание, ещё раз осматриваю территорию школы. Успокойся. Делаю первый шаг, только когда папина машины начинает двигаться с места. Наверное, выгляжу глупо, просто вот так застыв на одном месте, и я почти на сто процентов уверена, что папа уже тысячу раз дал мне пинка, так что расправляю плечи, выпрямляясь, и высоко поднимаю голову. Уверенным шагом захожу на территорию школы и чувствую. Чувствую взгляды, что острыми иголочками касаются кожи. Сжимаю губы, голову ещё выше, так, что тонкая кожа шеи натянулась. Стараюсь прислушиваться только к стуку своих каблуков, будто ничего больше, никаких звуков кроме и нет. Уверенным, в меру широким шагом достигаю каменных древних ступенек и быстро поднимаюсь по ним, рукой касаясь холодной железной ручки и дёргая тяжёлую деревянную дверь на себя. Куда там мне нужно было зайти? В приёмную директора? Кажется, так. Стоит взять расписание, а потом меня наверняка направят в библиотеку за горой тяжёлых больших учебников. Школа не сделана «на новый лад» внутри, как можно было ожидать или же предполагать, но выглядит она вполне прилично. Светлая, не раздражающая глаз краска на стенах не обшарпана, в полу, к счастью, нет дыр, крысы по углам не бегают, в стены упираются лакированные стеллажи из дерева, где, поблескивая в тусклом свете, хранятся различные кубки и награды школьных команд. На стенах висят их фотографии, а, так же, портеры учителей и выдающихся учеников. Кручу головой, рассматривая всё это, а мой шаг медленно замедляется. А куда мне идти-то? Оглядываюсь по сторонам. Школьные коридору потихоньку заполняют ученики, останавливающиеся у своих шкафчиков в ожидании начала первого урока, в кабинеты почти никто не заходят. Почти все поглядывают в мою сторону, переговариваясь. Ну, конечно. Новенькая в таком маленьком городке. Не удивлюсь, если это вообще единственная школа здесь и теперь обо мне будут знать все. Сжимаю губы, вздыхая. Прекрасно. — Джулия Кромвелл! — едва вздрагиваю, услышав собственное имя, и оборачиваюсь, ударив тёмными прядями по плечам. Найти окликнувшего не составляет труда: в самом конце полутёмного коридора виден только один силуэт, причём целенаправленно двигающийся ко мне. Любопытные, лезущие не в своё дело, меткие взгляды не перестают терзать острыми уколами мою кожу, но не оборачиваюсь, принимая верное решение не реагировать на них, и дожидаюсь, пока девушка в обычных рваных на коленях джинсах и чёрной рубашке в цветок широким спешащим шагом доходит до меня. Первое, что замечаю: она не местная. Кожа светлого, совсем не загорелого оттенка. На аккуратном вздёрнутом носике даже проглядывают веснушки, щёки покрыты румянцем: видимо, девушке пришлось пробежаться. Она где-то на голову ниже меня, совсем миниатюрная. Светлые волосы, видимо, наскоро собраны в пучок, и парочка прядей беспрестанно лезут в лицо, мешая. — Думала поймать тебя до входа в школу, но ты слишком быстро ходишь, — усмехается, останавливаясь напротив меня и глядя снизу-вверх. — Привет. — Эм… — всё, что удаётся выдавить. Меня ставит в ступор тот факт, что кто-то мало того, что уже знает меня, так ещё и, судя по всему, поджидал около школы. Спрашивается, зачем? — Привет, — решаю всё же не быть ханжой и здороваюсь в ответ. Девушка смотрит снизу-вверх, не переставая улыбаться, тогда как меня бы на её месте точно вывело из себя, что я должна бегать за какой-то новенькой. — Я Эсми, — протягивает мне бледную тонкую руку, которую я, не спеша, но всё же пожимаю. Ладонь прохладная, что удивляет. С меня уже успело сойти сто потов, а я только дошла от машины до школы. — Джулия, — представляюсь, хоть она и знает моё имя, но оставлять паузу было бы слишком некорректно. — У тебя такое напуганное лицо, — к моему удивлению, Эсми смеётся, потирая руки о жёсткую ткань джинсов. Хмурюсь, сильнее сжимая руками ручки сумки. И вовсе оно не испуганное. — Меня попросили всё здесь тебе показать, — наконец, поясняет блондинка, отметая все мои догадки, почему она сейчас здесь со мной. — Можешь называть это экскурсией. — А, — понимающе киваю. Ну, что ж, экскурсия — это совсем неплохо. Хоть будет меньше опозданий. Надеюсь. — Первым делом тебе стоит получить учебники, — говорит, перекатываясь с пятки на носок и засунув руки в задние карманы джинсов. — Библиотека на цокольном этаже, там же кабинет биологии и спортзал. Идём? — кивает светловолосой головой в сторону широкого школьного холла, от и до наполненного самыми разными учениками, которые не прекращают на нас пялиться. Господи, неужели новенькие — это всегда так интересно? Сглатываю, окидывая помещение взглядом. — Идём, — киваю, и мы с Эсми начинаем двигаться в сторону старых деревянных и явно тяжёлых дверей. Миниатюрная, худенькая девушка еле поспевает за моим широким уверенным шагом, тем более, что блондинка пытается со всеми успеть поздороваться, просто каждого ученика этой школы обнять и пожелать добрейшего утра. А она не социальный работник или какой-нибудь психолог, случайно? А-то от неё так и разит тем слащавым, чаще всего наигранным позитивом, которым отличаются эти вечно улыбающиеся люди со значком какой-нибудь благотворительной организации на груди. А у неё точно такого нет? Дверь, установленная здесь, видимо, с начала прошлого века, не открывается с первого раза, и я уже чувствую смешки, врезающиеся в спину, так что сжимаю губы, прикладывая больше силы. Противный скрип пронзает, но зато мне в лицо ударяет затхлый запах пыли, что поднялась с пола, когда дверь открылась. — У вас здесь ремонт, что, вообще не делают? — нос сам по себе морщится, когда, открывая шире дверь, оборачиваюсь к Эсми. Оборачиваюсь и не вижу её за собой. Пальцы начинают затекать от тяжести. Вздыхаю, сжимая губы. Взглядом прохожусь по переполненному коридору и замечаю девушку буквально в паре шагов от меня, весело щебечущей с какой-то небольшой, но явно радостно приветствующей её компанией. — Эсми! Ну же. Девушка слышит и оборачивается, кинув на меня быстрый взгляд и затем что-то скороговоркой проговорив друзьям. Только потом она разворачивается и быстрым семенящим шагом, даже сжав маленькие ручки в не представляющие совершенно никакой опасности кулаки, двигается ко мне. — Извини, — виновато улыбается, а я лишь взглядом прошу её побыстрее отойти и с блаженством отпускаю массивную ручку, что обжигала ладонь железным холодом. На лестничном пролёте пусто, и наши шаги отзываются эхом, пока мы молча спускаемся на цокольный этаж, где, к моему удивлению, гораздо больше света, нежели на первом этаже. — Ты говоришь на итальянском? — спрашиваю, совершенно не подумав. — Немного, — Эсми дружелюбно улыбается и на этот раз сама рывком открывает очередную доисторическую дверь, и у неё это получается с первого раза, в отличие от меня. Видимо, за то время, что учится здесь, уже приобрела навык и сноровку. — Ты же знаешь, что итальянский у тебя… ой! Вскидываю голову и, к счастью, вовремя торможу, иначе бы врезалась в блондинку. Которая, собственно, в свою очередь носом уткнулась в чёрный пуловер высокого бледнолицего парня, чья неприкрытая от посторонних взглядов шея вдоль и поперёк усеяна родинками шоколадного цвета. Поднимаю взгляд выше, от выступающего кадыка к плотно сжатым в одну линию губам, настолько бледную, что она, кажется, полностью сливается с тоном его кожи. Тоже не местный. Взглядом иду дальше к кончику прямого носа, а затем — карим глазам, напряжённо уставившимся в одну точку где-то высоко над моей головой. Глазами прослеживает одну прямую линию и еле-как заставляет себя разлепить губы и сквозь зубы, сжато проговорить: — Может, ты уже уйдёшь отсюда? Грубо. Резко. Замечаю. Как длинные бледные пальцы сжимаются в кулак. Брови сами, непроизвольно летят вверх. Что же вызывает такое сильное и явное напряжение? Негатив? Усмехаюсь краем губ. Неужели есть кто-то в этой школе, кто не любит солнечную и жизнерадостную Эсми? А она, собственно, ничего не делает. Не предпринимает никаких действий, стоит тихонечко, даже не шелохнётся. Голова опущена и, кажется, всё ещё утыкается парню куда-то в грудь, а тот уже практически поднял руку, чтобы грубо, не церемонясь, схватить миниатюрную девушку за ткань лёгкой рубашки и просто отодвинуть её от себя, лишь бы ему была дана возможность пройти. Грубиян. — А может, это ты отойдёшь? — складываю руки на груди и удивляюсь, как громко и уверенно звучит мой собственный голос. Замечаю, что Эсми вздрагивает, когда слышит его, а незнакомый парень едва дёргает головой и опускает взгляд карих глаз вниз, смотря прямо на меня. Вскидываю брови вверх. — Или ты не знаешь банальные правила этикета? Смотрит. Смотрит прямо мне в глаза. Не отводит взгляд, ну, и я не отвожу. Молчит и просто смотрит. Что ж, в гляделки я всегда выигрывала. — Так ты отойдёшь или нет? Всё так же молчит, но только сильнее сжимает челюсти, так, что на бледном лице начинают играть желваки. Ещё пара секунд, и он резко, непредсказуемо поднимает руку вверх и просто, даже не прилагая никаких усилий отодвигает хрупкую девушку в сторону, которая за всё это время не проронила даже ни единого писка. Молча, всё так же опустив голову, так, что острый подбородок практически касается груди, под действием сильной руки отходит в сторону и становится у старой, местами даже обшарпанной стены. Шумно вбираю носом воздух, когда парень, поворачиваясь боком, обходит меня, не переставая сверлить взглядом. Так же не отвожу от него взгляд, пока его спина, обтянутая чёрной тканью, не скрывается на лестнице, ведущей наверх. Медленно, оттягивая внутреннюю сторону щеки языком, перевожу взгляд на Эсми, что, наконец, осмелилась поднять голову и теперь глядит на меня, словно запуганный, загнанный в угол котёнок, одной рукой сжимая локоть другой. — Ну и что это, чёрт возьми, было? На мой вопрос не следует незамедлительный ответ. Ушей не касаются торопливые объяснения, которые я, если честно, явно ожидала услышать. Эсми просто стоит молча некоторое время, а затем медленно проходится кончиком языка по губам, судорожно, будто на грани истерики, вбирая в себя воздух. — Он просто… идиот, — шумно выдыхает, будто сбрасывая с плеч тяжёлый-тяжёлый камень. Сглатывает, вскидывая голову, и поправляя лёгкую рубашку. — Лучше не связывайся с ним. «Поздно», — вот, какое слово хочет слететь с языка, но я вовремя прикусываю его, и просто киваю. — Идём? — Эсми как-то виновато улыбается, и я повторно киваю, так что мы, вновь молча, позабыв о незаконченном разговоре, двигаемся дальше. На входе в библиотеку у меня вырывается тяжёлый вздох, на который Эсми реагирует улыбкой. Здесь везде поставлены дверей весом в тонну, так, что мне, кажется, придётся постоянно просить кого-то их открывать? Если это так, то я точно свихнусь. Блондинка с лёгкостью дёргает массивную железную ручку, и старая дверь тут же поддаётся слабой девичьей руке. Вскидываю брови вверх и спешу зайти в библиотеку, где меня тут же обволакивает, будто заворачивает в уютный кокон запах книг, старых бумажных страниц и пыли. — Нам сюда, — Эсми осторожно дёргает меня за локоть и ведёт по направлению к женщине примерно лет сорока пяти, которая сгорбилась над какими-то бумажками, сидя за старым деревянным столом, который, кажется, развалится, если на него просто подуть. — Здравствуйте, извините, — Эсми подаёт голос, когда мы подходим почти вплотную, и продолжает держать меня за локоть. — Нам нужны учебники для Джулии Кромвелл. Женщина с волосами цвета, который напоминает смесь моркови и свёклы, медленно, как будто в замедленной съёмке, поднимает к нам лицо, щедро испещрённое возрастными морщинами, и пристально, чуть сощурившись и сведя тонкие блеклые брови ближе к переносице, глядит снизу-вверх ярко-зелёными, буквально изумрудными глазами из-под стёкол старинных антикварных очков. — Вы Джулия Кромвелл? — говорит громко, чётко проговаривая каждую буковку, смотря прямо на Эсми, которая в первую секунду мнётся, так что заговариваю я. — Нет, — отвечаю женщине, которая резко, с отработанной реакцией поворачивает голову в мою сторону. — Джулия Кромвелл — это я. — Хорошо, — кивает и начинает что-то искать у себя на столе. Мы с Эсми переглядываемся, и девушка только пожимает плечами. Мол, я ничего не знаю, тут всем овладевает она, так что просто стой спокойно и жди. Вздыхаю, не пытаясь вырвать локоть из рук блондинки. — Джулия Кромвелл, — вновь проговаривает моё имя, медленно ведя взгляд по строчкам на каком-то старом жёлтом листке. — Класс с углублённым изучением английского и итальянского… Хмурюсь и, не сдерживая себя, перебиваю: — Нет, — качаю головой и натыкаюсь на новый пристальный взгляд, который, кажется, может в прямом смысле залезть под кожу. — Класс с углублённым изучением математики. Женщина хмурится и вновь опускает взгляд на листок. — Нет, здесь написано другое. Вот, посмотри. Она резко, с негромким стуком по старому дереву, кладёт на столешнице тоненький, просвечивающий листочек, где действительно чётко и понятно написано, что я запрашивалась на углублённое изучение английского и итальянского. Вот только это мне не интересно. Меня не особо привлекают сочинения, доклады и рефераты на десять страниц каждые два дня. Не знаю, как так получилось, но я явно человек точных наук, нежели гуманитарных. Я лучше посижу и порешаю задачки, чем буду ночь сидеть за выдумкой истории. — Должно быть, здесь какая-то ошибка, — говорю, сглотнув и подвинув листок ей назад. — Должно быть, — соглашается и пожимает плечами, что обтянуты ярко-розовой вязаной кофтой. — Но я этими ошибками не занимаюсь. Ты пришла за учебниками — получай учебники, — она делает взмах рукой в сторону целой стопки книг рядом с собой. — И не забудь расписаться. Библиотекарша кладёт передо мной очередной листок с ручкой, а я покрепче сжимаю в руках сумку, сознательно медля. — Расписывайся, — вдруг шепчет мне на ухо Эсми, едва поднявшись на носочки, чтобы дотянуться. — Мы потом с этим разберёмся. У тебя сейчас урок. — Да-да, послушай подругу, — вновь подаёт голос женщина. Каким образом она умудрилась услышать шёпот, который и я-то еле различила? Куда я попала вообще? — Время-деньги, милочка. Вздыхаю, вскидывая брови, и, если честно, еле удерживаю себя от того, чтобы не закатить глаза. Высвобождаю руку из хватки Эсми, которая слабнет с явной неохотой, и беру в руки ручку, глазами ища поле, где нужно поставить свою подпись. — Первый урок — обществознание. На секунду замираю. Прекрасно.***
Щурится, прикрывая только один глаз, в который неустанно бьёт косой солнечный луч, удачно просочившийся сквозь створки жалюзи, которые ещё ни разу толком не выполнили свою работу. Негромко стучит карандашом по столу, наслаждаясь относительной тишиной в полупустом и совсем небольшом классе итальянского языка. Большинство учеников предпочитают не находиться в кабинете в течение перемены, так что помимо Дилана класс заполняют всего пара девушек, которые неустанно щебечут о чём-то своём, что кажется им невероятно важным, хотя на деле — сплошной пустяк. Но относительное спокойствие и тишина длятся недолго, ведь в класс, со стуком открыв дверь, семимильными шагами преодолевая расстояние, заходит темноволосый, худой и весьма высокий парень, постоянно поправляющий непослушные очки на носу. Он незаинтересованно кидает взгляд на девушек, что глупо замолчали, когда он вошёл, и садится рядом с Диланом, вальяжно располагаясь, и кидая сумку на пол рядом. — Доброе утро. — Ага, — О’Брайен усмехается, кинув взгляд на друга, который сложил руки на груди и упер взгляд куда-то в доску перед собой. — Доброе. — У нас новенькая, — парень бьёт себя длинными пальцами по тёмному поло, затем резко повернув голову в сторону друга. — Ты слышал? — Лучше, — качает головой. — Я её видел. — Да ну, — резко подаётся вперёд, так что Дилан начинает ощущать всю силу девичьих взглядов, которые, не стесняясь, смотрят им в спины, видимо, надеясь, что те повернутся и заговорят с ними. — Когда успел? — В меня врезалась её подружка, — не сдерживает себя и морщится, заставляя друга усмехнуться. — Чего? — Ну, эта, выскочка Эсм. — А-а-а, — понимающе тянет брюнет, улыбка которого растёт на глазах, становясь всё шире и шире. — Я все не могу понять, откуда у тебя такая нелюбовь к ней. Девчонка и мухи-то не обидит. Чего ты-то к ней пристал? — Я к ней не приставал, — вертит в руках карандаш, подобно другу поддавшись вперёд, чтобы не так сильно ощущать зуд от прямых, не стесняющихся ничего взглядов, но это не особо помогает, и скула уже начинает гореть, принимая едва заметный розоватый оттенок. — Просто она лезет везде, куда не просят. Это бесит. Джаред, ухватившийся обеими руками за деревянное сиденье стула, усмехается и качает головой, но больше комментариев на этот счёт не даёт, прекрасно понимая, что непонятная злость Дилана не обоснована, она просто, как это ни странно, не имеет корней, и, раз О’Брайен не собирается разбираться в этом и искать причину ненависти, то и он не будет себя этим нагружать. Зачем? — Ну, и как она? — Новенькая? — Ну, конечно, — вновь усмехается и запускает пятерню в тёмные взъерошенные волосы. — Про Эсм я и так всё знаю. — Да обычная, — пожимает плечами, припоминая, как же выглядит та самая новенькая. — Ничего особенного. — Эх, — Джаред опирается локтем на парту и почти что ложится на столешницу, когда класс начинают заполнять ученики. Видимо, до звонка осталась всего пара минут, иначе ничего бы не затащило не особо трудолюбивых учеников в класс. — Жаль. А-то я уже хотел… — Да уж, — Дилан усмехается, кидая взгляд на вход и взглядом прослеживая каждого, кто заходит в кабинет. — Хотел он. Они с другом переглядываются, и только им двоим известно, что означает каждый взгляд. Оба лениво, нехотя поднимаются со своих мест, когда класс оглушает звонок, и за последним учеником со стуком захлопывается старая, кажется, доисторическая дверь.***
Я думала, что самое сложное — это открывать двери в этой школе. Оказалось, что нет. Самое сложное — открывать двери в этой школе с полным подносом в руках. Старая деревянная махина еле поддаётся и со скрипом, режущим барабанные перепонки, медленно и тяжело, как будто ей действительно не хочется это делать, открывается, наконец-таки выпуская меня на свежий воздух, что тут же бьёт прямо в лицо, отгоняя тёмные волосы далеко назад. Собственно, зря я думала, что смогу спокойно посидеть в тишине и полистать учебник итальянского, в котором я, как оказалось, не знаю даже обычных основ. Что, собственно, я здесь забыла? Тяжёлый вздох, честное слово, вырывается из грудной клетки сам собой, когда начинаю как можно более осторожно спускаться по высокой лестнице к лужайке, где, кажется, нет ни одного пустого места. Задний двор школы, где, как мне сказала Эсми, можно обычно пообедать в тишине и покое, вдали от посторонних глаз, заполнен просто до отвала. Учеников, желающих провести обеденный перерыв вне старых стен школьного здания, так много, что они сидят на столах, холодных, несмотря на погоду, каменных ступеньках лестницы, да даже на траве, в основном стараясь уместиться где-нибудь в тени. Самой Эсми здесь нет, она предпочла остаться внутри, так что просто так подсесть к какой-нибудь большой компании будет, ну, как минимум абсурдно. А желание пачкать новое платье в зелёный травяной цвет у меня как-то сегодня не просыпалось. Хмурюсь, мелкими шагами продвигаясь вглубь толпы, стараясь ни на кого не наступать, что получается крайне трудно. Глаза бегают по двору, стараясь найти хоть одно пустое местечко не за столом, что занят шумной компанией старшеклассников. На секунду отвлекаюсь, щурясь от солнца, и нечаянно спотыкаюсь о лямку чьего-то рюкзака, чуть не падая прямо носом вниз, но, к счастью, мне удаётся удержать равновесие, и я, проскакав пару метров на одной ноге, останавливаюсь, выпрямляясь, и оборачиваясь, находя позади себя виноватое лицо какого-то блондина. — Извини, — говорит он одними губами, ведь даже кричать здесь просто нет смысла: всё равно не услышу. Стискиваю зубы, сжимая губы в тонкую линию, и, утихомирив злость, вот-вот готовую вылезти наружу, просто киваю, вновь отворачиваясь в противоположную сторону. Глазами пробегаюсь по ровному ряду столику, застывшему неподалёку от меня, и взгляд замирает на девушке-блондинке, что сидит ко мне спиной, обтянутой светлой рубашкой в вертикальную полоску. Вытягиваю шею и даже встаю на носочки, чтобы проверить, не сидит ли с ней рядом ещё туча незнакомых мне людей и, к счастью, вижу только абсолютно пустую скамейку напротив и ничем не заваленный, чистый деревянный стол. Ну, наконец-то. Начинаю двигаться в направлении блондинки. Как ни крути, знакомиться с одним человеком в новой для тебя среде проще, чем сразу с целой шумной компанией. — Привет, — резко, неожиданно, как для неё, так и для себя, ставлю с громким стуком поднос на стол рядом с девушкой, так что та вздрагивает и немедленно поднимает на меня голову, убирая руку, что до этого подпирала уже раскрасневшуюся щёку. — Здесь свободно? Я могу сесть? — Да, конечно, — кивает и проверяет, где лежит её сумка, прежде чем я, наконец, сажусь рядом. На подносе девушки остались только пустые тарелки и не до конца заполненная бутылка чистой воды, что говорит о том, что блондинка сидит здесь уже довольно давно. Что ж, она явно будет поумнее меня, раз не пошла в кафетерий в середине перерыва, когда тот заполнен настолько, что тебе даже не нужно двигаться — толпа и сама донесёт тебя… куда-нибудь. К счастью, некоторое время мы просто сидим молча, ведь блондинка целиком и полностью погружена в какой-то учебник, так что у меня, к счастью, есть возможность нормально поесть. Открываю контейнер с салатом и тщательно перемешиваю содержимое, прежде чем начать есть. К слову, её я ещё сегодня не видела. Нет, это, конечно, не удивительно, я здесь только первый день, а школа невероятно большая, но, просто судя по внешнему виду, блондинка явно моего возраста, а значит, с моей параллели. Светлые волосы собраны в неаккуратный, явно сделанный за пару секунд, пучок на затылке, и парочка непослушных волнистых прядей обрамляет красивое лицо, подчёркивая скулы. На руке, покрытой загаром, болтается пара браслетов, а благодаря расстёгнутым верхним пуговицам рубашки можно разглядеть изящные, совсем тонкие цепочки, практически невесомо лежащие на сильно выпирающих ключицах. — Здесь лучше чёрное не носить. Вздрагиваю, так как её неожиданная реплика застаёт меня врасплох, так что быстро отрываюсь от пристального и уже неприличного разглядывания, возвращаясь к еде. — Слишком жарко, — добавляет, перелистывая страницу тяжёлого учебника. Как-то поздно, замедленно реагируя, усмехаюсь: — Да уж. Я поняла. Девушка улыбается краем губ, теперь подперев острый подбородок кулачком. — Ты же новенькая? — кидает на меня быстрый косой взгляд. — Как ты догадалась? Усмехается. — Я Грейс, — представляется. — Джулия. — Давно здесь? — Со вчерашнего дня, — продолжаю медленно есть, тщательно пережёвывая, ведь так меньше съедаешь и гораздо быстрее наедаешься. — Серьёзно? — не скрывая удивления, вскидывает светлые брови. — Переехала с родителями? Качаю головой, плотно сжав губы, чем провоцирую ещё один косой, непонимающий взгляд в мою сторону. — Переехала на пару месяцев к папе, — отвечаю. Выдавливаю из себя. — Временно. Не смотрю, по крайней мере, стараюсь не смотреть на Грейс, что ещё пару мучительно долгих секунд продолжает пилить меня прожигающим взглядом светлых голубых глаз, так что выдыхаю, даря облегчение грудной клетке, которую раздирал пожар, когда девушка поворачивает голову совсем в другую сторону. — Ладно, — пожимает плечами, будто сдаваясь. — Не моё дело. Сглатываю. Отлично. Хоть у кого-то в школе есть малейшее чувство такта. Спасибо. — И как тебе всё это? — абстрактно обводит пространство вокруг нас рукой, кидая в рот кусочек сушёного банана. — Ну… так, — усмехаясь, скрещивая руки на коленях и вскидывая голову, так, чтобы тёмные пряди не закрывали глаза. — Привыкнешь, — делает мах рукой, как бы говоря, что всё это потом станет для меня настолько обычным, что я не смогу представить, как раньше без этого жила. Ну, возможно, так оно и есть, но сейчас меня всё ещё не покидает ощущение, что я каким-то образом очутилась в старой сказке или где-нибудь средневековой Европе. Слишком уж сильно здесь всё отличается от всего привычного и современного. — Ладно, я побежала, — Грейс быстро и легко поднимается со своего места, хватая сумку, которая тут же оказывается на плече, и поднос. — Увидимся, — улыбается одними уголками губ. — Ага, — киваю с лёгкой улыбкой и возвращаюсь к своему салату, когда девушка отдаляется от меня.***
— Маккензи! Прекрати страдать ерундой и начни уже нормально играть! На носу главный матч сезона, а ты ни черта не стараешься! Тренеру школьной команды по лакроссу не нужен микрофон или громкоговоритель: его голос и так разносится по необъятному полю подобно грому, сотрясающему землю. Этот вывод Дилан сделал на своей первой тренировке, когда ему прилетело за то, что он пропустил мяч, и тот угодил прямо мужчине в скулу. С тех пор у тренера Дженсона там присутствует совсем небольшой шрам, незаметный, если сильно не приглядываться, но, если О’Брайен допускает ошибку, мужчина не забывает язвительно упомянуть об этом. И не важно, что прошло уже более двух лет. Дилан поправляет специальные перчатки на руках, хмуро глядя на яркий диск солнца, что вот-вот уйдёт далеко за горизонт, спрячется за бескрайним морем, погрузив городок в ночную расслабляющую тьму, хотя то, что после такого жаркого дня духота быстро уйдёт на убыль, очень и очень маловероятно. Но больше всего парня тревожит не то, что ему придётся спать с открытым окном; это он перенесёт весьма безболезненно. Грудь Дилана изнутри раздирает мысль о том, что сегодня ему не попасть на репетицию, а значит, ещё один вечер подготовки к концерту упущен. А у них всё ещё не одной хорошей песни. — О’Брайен! — слышит своё имя и избавляет вредного тренера от необходимости произносить его два раза. Парень тут же вскидывает голову, находя прищуренным взглядом мужчину, застывшего у зрительских мест. — Тебе, что, особое приглашение нужно? Быстро ноги в руки и побежал кросс! Набирает полную грудь воздуха и вздыхает, качая темноволосой головой и медленно начиная двигаться к беговой дорожке, хорошо чувствуя на себе пристальный взгляд. Тренировка только началась, а в воздухе над полем уже стоит тяжёлый запах пота, так хорошо знакомый О’Брайену. Начинает бежать в самом лёгком темпе, постепенно ускоряясь. С детства занимался лёгкой атлетикой, так что прекрасно знает все трюки быстрого бега, длинных прыжков и сильных ударов. Именно эти навыки, привитые парню чуть ли не с рождения, можно сказать, подарили ему билет в школьную команду по лакроссу, но капитаном сделать так и не сумели. В этом году эта должность досталась главному кретину их параллели, хотя О’Брайен вполне мог быть на его месте. Если бы не пропускал тренировки из-за репетиций. Весь этот год для него состоит из сплошных выборов. Дилан будто мечется между двух огней, кидается то в одну сторону, то в другую, и всё никак не может выдохнуть, остановиться на чём-то одном. Внутри него изо дня в день разгорается пожар противоречий, которые мало того, что борются друг с другом, так ещё и разрывают Дилана на части. Изнутри. По маленьким-маленьким кусочкам. — Хэй, — знакомый голос друга и крепкий удар по сильному плечу резко выводят парня из глубоких, совсем не радостных мыслей. Всё ещё крепко сжимая челюсти, Дилан поворачивает голову, натыкаясь взглядом карих глаз на Джареда. — Ты чего такой хмурый? Пожимает плечами, отвечая вполне спокойно, но нотки грубости всё равно чувствуются в его уставшем голосе: — Всё в порядке. Закрывается. Не хочет ничего говорить, открываться кому-то, пусть этого кого-то он даже имеет возможность называть другом. — Есть планы на выходные? «Репетиция», — хочется ответить ему, и слова почти что срываются с языка, но О’Брайен слишком хорошо умеет контролировать себя, так что удерживается и просто отрицательно качает головой. Не открывается. — Ребята собираются в поход. — Куда? — не может сдержаться и фыркает, выпуская усмешку наружу. В поход? Они, что, серьёзно? Да половина из них даже на банальные уроки физкультуры не ходят, а тут они о походе зарекаются. Ага. — Знаю, идея бредовая, — Джаред поддерживает друга ухмылкой и качает головой, смотря куда-то вниз, себе под ноги. — Но зато точно будет весело и ты наконец-то отвлечёшься от своих мрачных мыслей. Дилан не привык делиться с кем-то. Ему проще держать всё в себе, копить, прятать куда-то в тёмные уголки. Он не делится мыслями ни с семьёй, ни с друзьями, предпочитая скорее слушать, нежели говорить. Но Джаред не дурак, и он прекрасно понимает, что, будучи закрытым человеком по натуре, Дилан не станет говорить о своих каких-то личных проблемах. Молчать О’Брайен хорошо умеет, а вот скрывать эмоции, что постоянно выползают на лицо, когда парень уходит глубоко в себя, Дилан даже и не пытался никогда, предоставляя другу возможность узнавать что-то просто по поведению. — Ну, так что? — Джаред прерывает затянувшееся молчание, прекратив мучать зубами собственную губу. — Погнали? — Не знаю, — Дилан пытается сделать голос как можно более беззаботным, и у него почти что получается. — Посмотрим. — Если ты не пойдёшь, то пропустишь пьяное пение Томи, — Джаред не прячет улыбку, прямо глядя на друга, который тоже усмехается, подставляя бледное лицо последним лучам уходящего за горизонт солнца. — Так что советую тебе отменить все планы хотя бы на эти выходные. — Посмотрим, — повторяет и вновь кивает, но лицо парня уже не выглядит таким озабоченным, желваки, отплясавшие свой дикий танец, расслабились, и из карих глаз, наконец, пропало отвратительное отражение серьёзности, которое совсем не свойственно людям его возраста.***
Ноги, будто набитые свинцом, еле волочатся по ступенькам, руки немеют от тяжести, а голова идёт кругом от усталости, что накатила под конец этого сумасшедшего и кажущегося бесконечным дня. У меня ощущение, будто прошло уже минимум полтора месяца, и так странно подниматься вверх к квартире по ступенькам и с трудом, но всё же вспоминать, что сегодня, по сути, мой первый день здесь. А кажется, что сотый. Практически не чувствуя ног, когда, наконец, дохожу до квартиры, обессиленно опускаю руку с тяжёлой сумкой вниз и еле-как ухитряюсь вставить ключ в замочную скважину и повернуть его, затем медленно открыв дверь. Единственное, чего сейчас хочется — это рухнуть на кровать и хорошенько выспаться. Скидываю с ног туфли, за этот долгий день успевшие натереть мне целую кучу мозолей, и пару секунд с блаженством стою на холодном кафеле, прикрыв глаза и просто разминая пальцы, разгоняя застоявшуюся кровь по ногам и наслаждаясь приятным покалывающим чувством, мурашками распространяющимся с пяток до корней волос. Самое главное, что в квартире долгожданная прохлада. Мне кажется, что вся моя одежда прилипла ко мне, кожа неприятно блестит, периодически, когда нахожусь на палящем итальянском солнце слишком долго, истекая потом, а волосы вообще напоминают непонятно что, поэтому желание поскорее принять освежающий душ и переодеться во всё чистое перебарывает блаженство, которое дарит холодный кафель в прихожей. Открываю глаза и, поудобнее перехватив ремешок сумки, замок которой из-за небывалого количества учебников уже несколько раз за день разошёлся, иду на кухню, чтобы сперва смочить пересохшее горло стаканом холодной воды. В просторных комнатах гуляет шальной вечерний ветер, и я несказанно рада, что папа забывает закрывать окна, когда уходит из дома. Хотя, может, он специально этого не делает. Тогда это ещё более разумно. Только захожу в комнату и тут же останавливаясь, заметив за столом уже знакомую рыжую голову, склонившуюся над какой-то работой. Хмурюсь, едва наклоняя голову и надеясь, что мне не придётся ничего предпринимать — парень и сам меня заметит, но я жду пару секунд, а этого не происходит. Откашливаюсь, заставляя Люка вздрогнуть и мигом вскинуть голову, уставившись на меня тёплыми карими глазами. — Ого, — отвечает, немного помедлив, и растягивает губы в красивую белоснежную улыбку от уха до уха. — Вот это встреча. Привет. Складываю руки на груди, хотя из-за тяжести сумки это даётся с трудом, и киваю. — Получается, ты дочка мистера Кромвелла? — Может быть, — пожимаю плечами, и мой ответ вызывает у парня усмешку. — А ты, получается, тот парень, что помогает ему с каким-то там проектом, — киваю. — Не каким-то там, — он деловито поправляет бумаги, что, собственно, и до этого лежали ровной стопочкой на столе, так что парень просто-напросто выделывается. — А с весьма важным проектом. Он может напрочь изменить внешний вид Италии. — Ну-ну, — всё-таки сумка пересиливает меня, и мне приходится сделать шаг к кухонной столешнице, за которой на высоком стуле и сидит парень. Ставлю её на один из стульев и рукой опираюсь на мрамор, встав напротив парня, что кинул на меня какой-то недовольный взгляд. — Потом убедишься, — полностью уверенный в своей правоте, кивает, вновь опуская голову, что пробежаться газами по каким-то строчкам на бумаге. — Надеюсь, это будет лифт для этого дома, иначе я не проживу здесь и месяца. Люк снова усмехается, озаряя кухню широкой светлой улыбкой, и качает головой. — Хэй, — входная дверь хлопает слишком громко и неожиданно, так что я вздрагиваю, а Люк тут же вскидывает голову, направив прямой взгляд куда-то мне за спину. В коридоре раздаются шумные шаги отца и торопливая ходьба четырёх лап. — Люк, ну, как ты? Папа с Арчи заходят на кухню одновременно, причём оба с невероятно довольными лицами и сверкающими карими глазами. Кажется, пёс, так же, как и папа, улыбается во всё зубы, и, спешно потеревшись о моё колено, мчится к Люку, который начинает энергично чесать собаку за ушами, заставляя ту чуть ли не закатывать глаза от удовольствия. Вскидываю брови, с удивлением наблюдая эту сцену. Вот это у них крепкая дружба, конечно. — О, Джули, — папа, наконец, замечает меня, доставая из холодильника холодную бутылку воды. — И ты здесь. Как добралась? — Нормально, — пожимаю плечами, лишь только надеясь, что в ответе было не слишком много сарказма. — Я так понимаю, вы уже познакомились? — папа подносит бутылку воды к пересохшим губам, когда мы с Люком одновременно киваем. Судя по всему, мужчине этого достаточно, и он спокойно продолжает разговор. — Игнацио внизу приготовил какую-то новую пиццу, так что предлагаю всем вместе поужинать внизу, — быстро оглядывает нас. — Как вам такая идея? — Я не против, — Люк отвечает согласием и легко пожимает плечами, обтянутыми светлой полосатой футболкой, продолжая чесать Арчи. — Я не пойду, — качаю головой, тем самым провоцируя сразу два пристальных, едва прищуренных взгляда, которые сами по себе спокойно задают вопрос. — Мне нужно сделать кучу домашки, а ещё я очень хочу принять душ, — объясняю папе, не смотря на парня, который, в свою очередь, и не думает отводить от меня пристальный взгляд. — Всё в порядке, — киваю, чувствуя, как пожар начинает сжигать меня изнутри. В ванную. Срочно нужно в ванную. — Я приготовлю себе что-нибудь, идите. — Точно? — папин голос пропитан сомнением, и тёмные брови удивлённо взлетают вверх. По его плану мы все идём ужинать к какому-то Игнацио снизу, но вот только теперь этот план, подобно карточному домику, из которого убрали одну составляющую, рушится. — Да-да, — киваю и откашливаюсь, стараясь выглядеть как можно более убедительней. — Идите. — Ладно, Люк, пойдём, — папа ставит недопитую бутылку воды на столешницу, спешно почесав Арчи, что, высунув язык, подбежал к нему. — Сегодня мы без женского общества. Растягиваю губы в улыбку и обнимаю себя руками, хотя мне совсем не холодно, а как раз наоборот. Провожаю их взглядом, пару раз чувствуя зуд то на щеке, то на коже от пристального разглядывания Люка, но не обращаю на это внимание, не подаю вида, не меняя позы, даже, кажется, не дыша, пока входная дверь за ними не хлопает, и Арчи, наконец, поддаваясь усталости, ложится в гостиной на коврик у дивана. Шумно и медленно выдыхая, заставляя пса навострить уши. Низко-низко опускаю голову, практически сгибаюсь пополам, запуская пальцы в тёмные волосы. Страх не найти себя — наверное, вот мой главный стимул двигаться дальше.