Perfection

Я знаю только то, что не хочу никому поддаваться, хочу быть свободна, не хочу никому быть обязана ничем, чтобы никто не смел сказать мне: ты обязана делать для меня что-нибудь! Я хочу делать только то, чего буду хотеть, и пусть другие делают так же; я не хочу ни от кого требовать ничего, я хочу не стеснять ничьей свободы и сама хочу быть свободна. Распахиваю глаза. Самый первый вопрос, ввинчивающийся в голову: почему так темно? Моргаю, языком проходясь по трескающимся губам, и делаю рваный вдох, который получается очень сиплым, ведь в горле до невозможности сухо. Лежу на кровати, ноги выпрямлены, руки опущены вдоль тела, которое, к моему удивлению, полностью расслаблено. Глубоко дышу, стараясь сохранять ритм, чтобы не заставлять сердце скакать до сумасшествия. Глаза уже настолько привыкли к темноте, что теперь с лёгкостью могу различать письменный стол с кучей различных предметов на нём, книжный шкаф рядом, от и до заставленный сказками и самыми разными историями, какие-то картины на стенах, большую люстру в самой середине потолка. Думаю, что не могу встать, поэтому удивляюсь, когда с лёгкостью сначала принимаю сидячее положение, а потом вовсе спокойно встаю на пол, и пальцы ног тут же зарываются в мягкий ворс огромного ковра. Недоумение вызывает только странным образом повисшие и до того ослабленные руки, что ни одну просто не могу поднять, чтобы банально почесать скулу, которую сводит от надоедливого зуда. Плетусь к двери, где явно должен быть выключатель, ведь в голове почему-то поселилась настырная мысль, что, как только комната утонет в свете люстры, непонятный недуг отпустит и мне просто-напросто станет легче дышать. Шагаю до порога комнаты мучительно долгие минуты и не могу понять, почему не могу идти быстрее, ведь мне кажется это по силам, вот только налитые свинцом ноги не слушаются, продолжая еле-как, будто бы из последних сил отрываться от пола. Начинаю чувствовать в груди жжение, как бывает, когда долго-долго бежишь какую-нибудь длинную дистанцию, ни на секунду не останавливаясь. Всё бы хорошо, вот только я и метра ещё пройти не успела, а у меня уже появляется отдышка. Дышу громко, хрипло, мне правда это даётся с трудом. Господи, почему?! Наконец, дохожу до распахнутой двери и прилагаю все усилия, чтобы просто поднять одну руку и потянуться к выключателю. Кончики пальцев заметно дрожат, и мне приходится сглотнуть, чтобы проглотить противный ком тошноты, вдруг поселившийся в горле. Из последних сил вожу рукой по гладкой ровной стене, но ничего не нахожу, ни одной выпуклости, ни одной неровности, под ногти даже не попадает облупившаяся где-то краска. Судорожно вдыхаю в лёгкие воздух, вместе с тем снова сглатывая. Выключателя просто нет. Вновь прохожусь языком по сухим губам, чувствуя зуд теперь на кисти правой руки. Он настолько сильный, что хочется просто расчесать руку, к чертям снять с себя кожу, лишь бы освободиться от этого, вот только организму уже не хватает сил поднять ещё и вторую руку. Чувствую, как на лбу выступает испарина, а тело изнутри разрывает пожар. Прикрываю глаза, которые уже начинают слезиться, и пытаюсь горячим, словно кипяток, лбом прислониться к манящей своим холодом стене, пока обезвоженные губы начинают что-то нашёптывать, и я позволяю непонятным словам растворяться в затхлом воздухе. Стук. Не вздрагиваю, просто медленно, как будто в замедленной съёмке поднимаю голову, а губы сами по себе замедляются. Щурюсь и смотрю в сторону коридора, где все предметы съела темнота. Стук повторяется, и мне не составляет труда понять, что он исходит с первого этажа. Кто-то пришёл. Нужно открыть дверь. Нахожу в себе усилия оторвать ногу от пола и сделать первый шаг, а за ним второй, третий и далее по очерёдности. Медленно, непроизвольно осторожничая, перешагиваю порог комнаты, позволяя стуку повториться ещё несколько раз подряд. Глаза застилает пелена, так что еле-как различаю перед собой лестницу с рядом ступенек, устланным ковром. Чёрт возьми, мне ведь ещё спускаться. Стук. Стук. Стук. — Сейчас, сейчас, — не понимаю, откуда язык находит силы поворачиваться, и как мой мозг в таком состоянии способен различать хоть какие-то слова. Кажется, проходит не меньше часа, пока я спускаюсь и изо всех оставшихся сил плетусь к двери, еле волоса за собой ноги. На месте человека, с таким неугасаемым желанием дожидающимся меня за дверью, я бы уже давно ушла, плюнув на медлительного хозяина дома, ведь на кой-чёрт тратить кучу времени, бездельно ожидая ответа, когда за это же время можно сделать кучу других, куда более полезных дел? Тяжёлой, вот-вот грозящую вновь опуститься вдоль тела рукой сжимаю холодный замок, ощущая чей-то взгляд из коридора затылком, но плюю на это, спеша непослушными пальцами повернуть замок, ведь в темноте всегда кажутся всякие ужасы. Дверь открывается с противным скрипом, больными ударами отдающимся в голове, так что позволяю себе сморщиться, поэтому не сразу вижу того, кто стоит за дверью. А самое удивительное, что там просто никого нет. Непонимающим взглядом вглядываюсь в темноту с такой жаждой кого-то увидеть, что глаза того и гляди вылетят из орбит. Какого, мать его, чёрта?! Выдыхаю, не подавляя желание вновь прикоснуться лбом к чему-нибудь холодному, и уже начинаю медленно опускать голову, попутно ругая себя за ночные галлюцинации, как вдруг за спиной слышу шаги, но мозг реагирует слишком медленно, поэтому не успеваю отследить тот момент, когда мою шею сжимают удушающим захватом. И с этого момента тяжесть в теле волшебным образом пропадает. Захватчик неспешащими шагами двигается спиной вперёд, продолжая крепко держать меня и просто волочить за собой, так что ноги просто скользят по полу, но с помощью вдруг появившихся сил начинаю колотить ими, тщетно надеясь задеть человека, схватившего меня, но все попытки летят крахом. Руками сжимаю толстую кожу руки, и мужчина (а это явно он) сжимает второй рукой мои губы, так что начинаю мычать, непонятным и совершенно провальным способом прося о помощи. А дом, не считая моих криков и шумных попыток сопротивления, утопает в ночной, когда-то спокойной тишине. Глаза начинают слезиться, когда шаги мужчины становятся всё более и более уверенными, а хватка, сжимающая горло, настолько сильной, что мне не удаётся выдавить даже один жалкий писк. Распахиваю глаза вместе с сиплым, таким необходимым сейчас вдохом. Резко сажусь, до красных полос на коже расчесывая грудную клетку ногтями, и впялившись в темноту красными и до боли сухими от перенапряжения глазами. Темнота. Тяжело и громко дышу, на самом-то деле, как бы это эгоистично ни звучало, не боясь никого разбудить, и резко, чуть ли не до хруста в шее поворачиваю голову, поистине диким взглядом впялившись в мирно спящую Грейс, что тихое дыхание — просто ничто по сравнению с моим, подгоняемым бешенным ритмом сердца. Пару минут просто сижу и, как бы это странно не звучало, вслушиваюсь в дыхание девушки, убеждая саму себя, что она настоящая, что она живая, что больше я не нахожусь во власти цепкого кошмара. Ночной ветер колышет палатку, заставляя вздрагивать. Прохожусь языком по сухим губам, сглатывая, а руку всё ещё оставляя на груди, что от расчёсов пылает небывалым жаром, хотя всё остальное тело содрогается от холода, но несмотря на это принимаю, возможно, глупое решение выйти на улицу. Пытаюсь как можно тише расстегнуть спальник, всё-таки думая о Грейс, что, к счастью, остаётся неподвижной всё то время, пока я неуклюже встаю в палатке, немного сгибаясь, ведь не могу помещаться здесь в полный рост, и выхожу на улицу, не до конца застегнув за собой замок. Морской ветер тут же с силой бьёт в лицо, и я по привычке обнимаю себя руками, хотя на улице совсем не холодно, даже, я бы сказала, наоборот — теплее, чем в палатке. Сглатываю, чувствуя, как ночной ветер сдувает с лица прилипшие тёмные пряди и приятно освежает кожу, хотя глаза всё ещё горят от сухости, да я бы и не была против выпить стакан-другой воды. Глубоко и размеренно дышу, делая пару шагов от палатки и бросая быстрый взгляд на пляж ниже. От синего цвета моря, кажется, не осталось и следа, так что теперь вода кажется чёрной-чёрной, как напитанная влагой земля. О долгих ночных посиделках напоминают только брёвна, тёмными пятнами выделяющиеся на светлом даже в ночь песке, угольки, оставшиеся от высоко столба костра, да пара веточек, на которых мы всё-таки пожарили сосиски с зефиром, вот только не думаю, что это было очень гигиенично. Продолжаю шагать, исследуя землю под ногами и пытаясь успокоить сердечный ритм, пока глаза не натыкаются на фигуру, от и до облачённую во всё чёрное, что замерла на самом краю утёса. Резко, чуть не споткнувшись, останавливаюсь, ощущая, что только что восстановленное дыхание вновь сбивается, предавая меня, и каждый вдох вновь становится сиплым, воздух с болью врезается в грудную клетку, которую снова принимаюсь расчесывать. Чувствую, как к щекам прибегает жар, и те становятся чуть ли не пунцового цвета, а в груди возникает только одно желание — бежать. Причём так далеко, насколько это возможно. Так быстро, как ни один чемпион не может. Бежать. Нестись сломя голову прочь отсюда. Мозг уже даёт телу команду поворачиваться, но фигура, облачённая во всё чёрное, действует быстрее. И уже через долю секунды я смотрю в отвратительно-знакомые карие глаза. Да твою же мать! Выдыхаю. Шумно, долго выпускаю воздух из грудной клетки, осознавая, что вот-вот станет легче дышать, как меня перестанет стягивать изнутри. Сгибаюсь, ставя руки на колени и пытаясь отдышаться. — Ты бегала, что ли? Не твоё дело, придурок. — Да, марафон гоняла, — отвечаю с отдышкой, рукавом светлой кофты вытирая испарину со лба. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вслушиваюсь в собственное сердцебиение. Вдох-выдох. Успокойся, Джули. Всё хорошо. Хорошо. Медленно принимаю нормальное положение, вновь обнимая себя руками и убирая взъерошенные волосы с лица, только сейчас замечая в руках у парня ещё дымящуюся сигарету, так что непроизвольно морщу нос. — Ты загрязняешь природу, в курсе? — вскидываю тёмные брови, не отводя взгляд от предмета в руках О’Брайена. — А ты мне мозги своими разговорами загрязняешь, в курсе? — парирует, кривя губы, и подносит к ним руку, затягиваясь так, что видные скулы на бледном лице становятся ещё более впалыми, хотя это казалось невозможным. Наконец, вскидываю глаза, ведь О’Брайен всё это время, не стесняясь, наблюдает за мной, так что теперь мы снова начинаем игру «гляделки», когда парень выпускает струйку белого дыма изо рта, вновь заставляя меня морщиться, что вызывает только усмешку на его лице. — Теперь я знаю, как раздражать тебя, — первым опускает взгляд вниз и бросает сигарету на землю, перед этим сделав ещё одну быструю затяжку. Притаптывает её, сунув руки в карманы чёрной толстовки. Оглядываю его хмурым взглядом. Одет в то же самое. Даже не ложился, что ли? Хочу задать интересующий вопрос, но вовремя прикусываю язык, отворачиваясь. Мне-то какое дело? Вскидываю голову наверх, без труда различая между листьями деревьев ночное звёздное небо. Оно напоминает тёмное одеяло, на которое кто-то по неосторожности просыпал блестки, и те теперь игриво посверкивают, так и маня к себе. Делаю пару шагов назад, засунув руки в карманы серых штанов, ведь больше не чувствую ни холода, ни скованности, хотя рядом стоит этот придурок. Уголки губ сами по себе приподнимаются в улыбке, когда нахожу на небе созвездие Большой медведицы. Как и говорила Грейс. Улыбка готова стать ещё шире, но ей мешает очередная реплика, рушащая такой шаткий покой внутри: — Пришла ко мне посмотреть на звезды? — замечаю самодовольную улыбку, едва опуская голову, и тут же закатываю глаза. — Очень романтично. Я же говорил, что ты в меня втюхалась. — Ты идиот, О’Брайен, — говорю на выдохе, который получается таким тяжёлым, будто во мне живёт вселенская усталость, будто я и не отдыхаю вовсе, что сперва сбивает парня с толку, а мне это и на руку. Разворачиваюсь, начав медленным шаркающим шагом уходить обратно к палатке. Желания читать ему такую же лекцию, как вечером, да и вообще что-то объяснять, выяснять, доказывать нет абсолютно никакого. После кошмара телом завладело странное спокойствие, приятно расслабляющие мышцы, и сухие, покрасневшие глаза, наконец, начинают мало-помалу закрываться. Желание только одно — вернуться обратно в палатку и хотя бы ненадолго нормально уснуть.

***

Сначала слышу непонятное шуршание, невежливо проникающее в сон, а уже потом, когда дремота постепенно отходит на второй план, глаза щурятся от солнечного света, что, ни щадя, бьёт прямо по ним. Сипло всасываю воздух и начинаю ворочаться, каким-то образом замечая, что шум затих, прекратился. Переворачиваюсь на спину и рукой чешу живот, медленно открывая болезненно воспринимающее резкий солнечный свет глаза. — Извини, — Грейс, замершая полусидя у своего спального мешка, неловко улыбается и часто моргает, смотря на меня. — Я не хотела тебя будить. — Всё в порядке, — отвечаю всё ещё немного сонно и потягиваюсь, тем самым делая светлую улыбку девушки ещё шире. — Выспалась? — Ага, — улыбаюсь уголками губ, всеми силами отгоняя воспоминания о кошмаре и ночной вылазке. Делаю рывок и сажусь в своём спальном мешке, подмечая, что в палатке уже довольно жарко, так что спешу освободиться от мешка и потираю сонные глаза. Нужно поскорее умыться. — Который час? — спрашиваю, потянувшись к сумке, чтобы достать шорты и какую-нибудь футболку. — Половина первого. Замираю, ошарашенно посмотрев на Грейс. Сколько? — Ты серьёзно? — позволяю себе усмешку, которая явно только добавляет нелепости моему виду, хотя на подсознательном уровне понимаю, что после кошмара такой длительный сон для меня вовсе не в новинку и так происходит каждый раз, но… здесь-то я не одна. — Боже, — качаю головой. — Уже все, наверное, домой собрались. — Нет, — девушка с прежней улыбкой качает головой, сворачивая свой спальник. — Я просто решила заранее немного убраться, а все остальные уже давно в море. Там такая тёплая вода! — говорит с настоящим детским восторгом, так что не могу хотя бы не хмыкнуть и только сейчас замечаю на Грейс не до конца высохший красный цветастый купальник. — Так что скорее переодевайся и дуй туда. — Окей, — улыбаюсь, наконец, находя в сумке свой чёрный купальник и гигиенические принадлежности. Ну, а самое интересное сейчас — найти место, где можно умыться.

***

Стоит на берегу у самой кромки воды, позволяя тихим волнам едва касаться его ступней, полностью обволакивая пальцы ног. Прищуренным взглядом карих глаз смотрит на чистое голубое небо, подставляя бледное лицо, частично усыпанное коричневыми родинками, солнечным лучам, хотя точно знает, что кожа не станет ни на оттенок темнее, в лучшем случае — просто покраснеет на пару дней, напоминая о провальной попытке загореть болезненными красными пятнами. Уже проходили, уже знаем. Расслабленным взглядом смотрит на ребят, подобно детям плещущихся в море. И тут, и там видны брызги воды, слышны девчачий визг, когда вода попадает им в глаза или парни вовсе кидают их с головой в море, напрочь лишая девушек даже малейшего шанса выглядеть более-менее нормально: они все превращаются в практически одинаковых мокрых созданий с прилипшими к лицу и телу мокрыми, свисающими червячками волосами и красными белками глаз от солёной воды. Краем глаза замечает движение слева от себя, так что резко, обучено, поворачивает голову, взглядом упираясь в уже знакомую фигуру, медленно топающую к воде. Походка девушки расслаблена, руки произвольно болтаются вдоль тела, но не создают ощущение, что они неподвластны девушке или же что она просто слишком сильно ими размахивает. Нет, она просто идёт. Тёмные волосы собраны в небрежный пучок на затылке, и это позволяет лучше разглядеть правильную линию скул, красивую длинную шею, плавно перетекающую в женственную, немного широкую, но от этого не менее изящную линию плеч и сильно выпирающие ключицы, которые станут ещё более заметными, создав небольшую ямочку между ними и плечами, если девушка обнимает себя руками или же сгорбится. Морщится. Какого чёрта он пялится на неё? Отворачивает голову, вновь взглядом упирается в сторону моря, по привычке засунув руки в карманы чёрных шорт. Кусает нижнюю губу, взглядом перебегая с одного знакомого лица на другое, но тот, не слушаясь парня, всё равно находит девушку, не спеша заходящую в море и руками уже разводя около себя круги по воде. Двигается медленно, немного скованно, лишь постепенно привыкая к холодной после долгого сна воде. Она так долго спала? Он ушёл куда позже неё, и то его сознанию удалось отключиться всего на несколько считанных часов. В принципе, учитывая храпящего Джареда, с которым ему каждый раз выпадает «честь» ночевать в одной палатке, надежда на нормальный, здоровый сон должна была угаснуть, как только друг заикнулся о походе. Снова щурится, ведь солнце, не жалея глаза Дилана, бьёт прямо в зрачки, так что у парня уже начинают мелькать цветные круги перед глазами, говорящие о том, что всё, хватит, пора завязывать, но О’Брайен по какой-то непонятной даже ему самому причине продолжает наблюдать за темноволосой девушка, которая, наконец зайдя по пояс в воду, погружается на неё, начиная плыть, к удивлению, не стремясь к большой шумной компании, а наоборот, плавными движениями отдаляясь совсем в другую сторону от них, всё дальше и дальше от берега, будто хочет достичь другого края моря, и совсем скоро Дилану позволено видеть только её макушку. Телефонный звонок, вдруг раздавшийся в правом кармане, заставляет вздрогнуть и, наконец, оторвать глаза от новенькой, а вместе с тем и сморщится, сглотнув горький комок. Какого. Мать его. Чёрта? Зло, резко вытаскивает мобильный из кармана, на дисплее которого наблюдается имя солиста их группу, но парень всё равно немного мнётся, пытаясь успокоить тяжёлое от злости дыхание, и не сразу берёт трубку, отвечая на вызов. — Да? — подносит мобильный к уху и правда старается контролировать голос. — Ты нужен, — отчаянье друга острым лезвием врезается в уши, вновь заставляя темноволосого парня тяжело сглотнуть.

***

Взваливаю на плечи рюкзак, который, к счастью, стал куда легче после того, как я отдала все консервы, избавившись от ненавистных железных баночек с жутко противным содержимым в них. Грейс стучит по своим же карманам, проверяя, всё ли взяла, и только после её кивка мы начинаем осторожно спускаться вниз по склону. Ноги сами по себе ускоряются, принимаясь бежать, и, если честно, шанс перевернуться и разбить себе голову к чертям очень высок, так как огромные, по-настоящему походные рюкзаки всё равно очень тяжёлые, и с лёгкостью могут перевесить нас, отчего мы с Грейс, подобно шарикам, покатимся кубарем вниз. Как по мне, не самое лучшее окончание поездки. Поэтому с силой сжимаю руку загорелого, судя по всему, коренного местного жителя, который с явным акцентом помогает нам спускаться, приговаривая: — Давайте, давайте, девочки, всё хорошо. От таких слов «поддержки» Грейс пускает смешок, и я так же не могу не усмехнуться, ведь лёгкое, весёлое настроение всё ещё не покидает меня, но мы с девушкой честно стараемся сдерживать рвущийся наружу безудержный смех, чтобы ни в коем случае не обидеть бедного парня, который просто, по доброте душевной, решил нам помочь. Оказавшись на ровной поверхности, глубоко вздыхаю, стараясь наполнить лёгкие солёным морским воздухом до последнего. Сжимаю лямки рюкзака, вместе с Грейс двигаясь к старому, полуразваленному джипу Джареда. И она, и я сохраняем молчание, не вслушиваясь в приближающийся гул разговоров, просто наслаждаясь последними секундами пребывания здесь. Ветер приятно щекочет кожу, а знойное солнце слепит глаза, но это больше не раздражает, как прежде. В уши плотным слоем ваты забивается крик диких чаек, в поисках добычи парящих над морем, где из-за ветра начали появляться уже весьма заметные волны, которые с шумом накатывают на сухой берег, но тут же быстро отступают, оставляя после себя только неровный мокрый след. Мне, на самом деле, совсем не хочется отсюда уезжать. С сожалением оглядываю старый пляж с жёстким светлым песком, совсем не напоминающий картинку на открытке, но, мне кажется, всем присутствующим глубоко всё равно на это. В этом пляже, в этом месте каждая частичка вбивается тебе в душу с первой секунды пребывания здесь, оставляя не проходящий след в твоём сердце, так что даже неважно, с кем ты здесь, по собственной воле или нет, это место, именно этот пляж никогда, ни в коем случае не оставит тебя равнодушным. Снимаю лямки рюкзака, нарочно медля, тогда как Джаред уже принял вещи Грейс. Краем глаза замечаю втягивающего никотин О’Брайена, кобчиком оперевшегося на капот своего автомобиля, гораздо менее пригодного для походов, чем джип его друга. Чувствую его взгляд на своей скуле, но не обращаю на это внимание, убирая тёмные, нагретые на солнце волосы с глаз и отдаю свой рюкзак Джареду, который вновь не упускает возможности окинуть меня взглядом. Хочется вздохнуть и покачать головой, но не делаю этого. Чувствую вибрацию в заднем кармане шорт, а затем ушей касается и знакомая мелодия, так что достаю из кармана мобильный, на самом-то деле удивляясь наличию связи здесь. Все эти два дня, что мы провели на пляже, мне никто не звонил, не писал, так что я и думать забыла о современных средствах коммуникации, просто по привычке забросив его в карман. С хмуростью во взгляде встречаю высветившееся на телефоне имя. «Мама». Если она звонит сама с Лос-Анджелеса, да ещё и утром воскресенья, значит, что-то стряслось. — Да, — отвечаю, поднося телефон к уху, и на этот раз чувствую на себе взгляды и О’Брайена, и Джареда, и светловолосой Грейс. — У тебя завтра первый приём у врача, — говорит голосом робота, которым она обычно общается с весьма надоевшими ей людьми. — Ты помнишь? Ни приветствия, ни банальных вопросов «Как дела?» или наподобие этого. Простая констатация факта и односложный вопрос. Круто. — Да, — отвечаю, почему-то сглотнув. — Хорошо, — не сомневаюсь, что она, находясь у нас дома, кивнула. — Позвонишь после сеанса? — Конечно, — тоже киваю, проглатывая солёный и тугой ком обиды. А вечером ей звонить не надо? Рассказывать про мой день, про мой поход? Хочется ядовито усмехнуться. Всего неделя без меня, а ей уже перестала быть интересно моя жизнь? — Тогда до связи, — одно коротко предложение, и женщина, совершенно не думая, бросает трубку, заставляя меня медленно убирать мобильный от своего ухо и где-то секунды три просто глядеть на почерневший после окончания разговора экран. Что, чёрт возьми, с ней? — Всё в порядке? — Грейс спрашивает уж слишком участливым голосом, обнимая себя тонкими руками и изо всех сил пытаясь заглянуть мне в глаза, но игнорирую всё её попытки, делая их провальными. — Да, — отвечаю, вновь сглотнув и не подпуская жгучие слёзы обиды к глазам, затем вскинув голову и оглядев всех присутствующих, которые отвечают мне взглядами, полными лишь одним непониманием. Господи, вам и не нужно понимать. Не ваше ведь дело. — Едем? — задаю вопрос, мысленно дав себя золотую медаль за ровный голос, хотя внутри он уже сотню раз сломался. — Да, — Джаред первый принимает «нормальное» состояние и, пожав открытыми благодаря чёрной майке плечами, с громким звуком, от которого все присутствующие морщатся, захлопывает багажник. — Садитесь, — кивает на джип, а сам подходит к другу. Первой двигаюсь к дверце, оставляя Грейс и Джареда прощаться с О’Брайеном, чего сама делать не собираюсь, хотя пару раз всё равно чувствую какой-то злой взгляд, брошенный в спину. Плевать. Резко, с силой открываю дверцу машины, садясь на кожаное сиденье, и с такой же резкостью захлопываю её, оставаясь в закрытом салоне. Сзади меня сидят ещё люди, не прекращающие весело болтать, что-то с невероятной жаждой обсуждая. Сглатываю, кладя голову на жёсткую дверь старого джипа, а руки сцепляю в замок между колен. Дерьмово.

***

Домой не захожу — заползаю. С какой-то непонятной тяжестью открываю железную входную дверь и еле-как нахожу в себе силы переступить порог. Рюкзак с громким, тяжёлым выдохом бросаю около входа, медленно закрываю за собой дверь, поворачивая замок. Спиной прислоняюсь к поверхности двери, попутно стягивая с себя грязные от жёсткой песочной пыли кроссовки, и стою так ещё пару минут, пустым взглядом смотря в коридор перед собой. Неизвестно от чего, но мышцы ломит, а внутри всё так гадко-гадко. И очень сильно хочется домой. Наверное, впервые за неделю, что я здесь, это желание настолько сильное. Снова вздыхаю, на этот раз как-то обречённо, и без какого-либо желания отслоняюсь от двери, взяв тяжёлый походный рюкзак за ручку. Скребя ногами по паркету, двигаюсь в сторону гостиной, совершенно ни о чём не думая. Голова странно-пустая, а тоска больными тисками сжимает глотку, заставляя сердце беспокойно скакать. С губ снова срывается тихий вздох. Глаза натыкаются на загорелого темноволосого мужчину, что, стоя спиной к окну, разбирает какие-то вещи, заматывая верёвку в один тугой ком. По обычаю одет в светлую рубашку с парой расстёгнутых верхних пуговиц и закатанными по локоть рукавами. Тёмное лицо блестит от пота, хотя в комнате работает кондиционер, одаривая помещение прохладным воздухом. — О, уже вернулась? — папа, наконец, вскидывает глаза, быстро проходясь взглядом по моему внешнему виду и, видимо, находит его вполне подходящим для похода (до этого он мне все ужи прожужжал про то, что нужно надевать в поход, а о чём стоит вообще забыть даже в повседневной жизни), так как замечания не следуют. — Как съездили? — Хорошо, — киваю и убираю тёмные волосы с холодного лба, а папин взгляд карих глаз становится куда серьёзнее, так что спешу вновь заговорить, чтобы в мой адрес не посыпалась очередная куча вопросов. — Уже на работу, что ли, съездил? — Да, пришлось заглянуть в офис, — отвечает с кивком, продолжая заматывать верёвку. — Так заметно? — вновь вскидывает взгляд и усмехается, так что мне приходится тоже выдавить хотя бы слабенькую улыбку. — Как рыбалка? — Холодильник теперь полон свежей рыбы, — отвечает, гордо выпрямившись, а на загорелом лице начинает играть белоснежная отличительная улыбка, в то время, как моё лицо самопроизвольно морщится, ведь просто терпеть не могу любую рыбу в любом её… состоянии, если можно так сказать. Этот жест не остаётся без внимания, так что папа хмыкает. — Вот ты вредина. — Ну она же противная, — отвечаю, даже немного захныкав, будто я маленькая девочка, и начав колупать серую спинку дивана, давая папе возможность снова усмехнуться и покачать головой, видимо, вспомнив меня в детстве. Кстати говоря. — Звонила мама, — говорю, сглатывая, но не поднимаю голову, хотя всё равно замечаю, как помрачнело папино лицо, став непривычно-серьёзным. — Завтра у меня первый сеанс, — не могу оторвать пальцы от мелких ворсинок, хорошо ощущая на себе папин взгляд, так что беру себя в руки и резко поднимаю голову, тут же натыкаясь на глубокие, точь-в-точь, как мои, карие глаза. — Заберёшь меня? — Конечно, — кивает, вполне спокойным и уверенным тоном отвечая на вопрос, будто совершенно ничего особенного в этом нет. Может, для них. Для меня же это… Неважно. — Сама-то доедешь? — задаёт вопрос, взглянув на меня исподлобья — Конечно, — повторяю его ответ, кивая головой. Самое главное — найти силы для уверенности туда поехать.