— Мне кажется, самое важное — оставить след, — рассуждала она. — То есть, понимаешь, действительно что-то изменить. — Изменить мир? — Не весь мир, нет. Тот маленький кусочек мира, что вокруг нас.
***События происходят на следующий день***
В чём заключается счастье? В количествах настроенных в разных странах идеальных, как везде принято считать, домов? В идеально сидящих вещах от известнейших модных дизайнеров? В дорогих украшениях, которые, вися на шее, своим весом тянут тебя только вниз, а, находясь на пальцах, нещадно сдавливают их, вынуждая тебя подавлять жгучее, раздирающее идеальную кожу желание поскорее сорвать их с себя и больше никогда, никогда в жизни не надевать? В вымученных улыбках для фанатеющих фотографов, в больных, из-за вспышек, глаз, в замаскированных таким слоем косметики мешках под глазами из-за тысячи и одной бессонной ночи, что тебе кажется, будто твоя кожа больше никогда и не сможет нормально дышать, что твои поры забились на веки вечные? В человеке, который вроде бы, физически, находится рядом, хорошо получается на фотографиях и изо дня в день ослепляет весь мир своей идеальной улыбкой, но внутренне у тебя происходит отторжение этого человека, потому что он не твой? Почему же в нашем мире, в современном мире, в мире новых стандартов и всевозможных совершенствованиях принято считать, что счастье заключается в идеальности? Неспешными шагами идёт по дорожке, выложенной старинными, прижившимися камнями. Стук небольших каблучков остаётся прекрасно слышимым для неё, но канет в живом шуме для всех, кто решил провести этот вечер вне дома вместе со своим близким человеком или же вовсе всей семьей, добавив к этому вкусный, пестрящий манящими ароматами ужин и такой вид, глядя на который жалеешь только об одном — что твои глаза просто не умеют делать фотографии. Ушей касается едва различимый из-за гула разговоров шум морских волн, которые так же лениво, никуда не торопясь, находят на каменистый берег где-то там, внизу, сами утопают в непроглядной ночи и, к сожалению, остаются невидимыми для людских глаз. От прибрежного ветра необычные, пышными бутонами распустившиеся розовые цветы едва дрожат своим лепестками, зелёными лианами обвиваясь вокруг витиеватого холодного ограждения. На губах, с которых давно стёрлась красная, так хорошо подходящая под атмосферу городка помада, начинает, не попадая под такт доносящейся откуда-то музыки, играть лёгкая, едва ли примечательная улыбка, впоследствии становясь только шире. То ли от того, что люди, даже пожилые мужчины и женщины, пришедшие сюда вдвоём или же с внуками и целой семьёй, взглянув на неё, улыбаются в ответ, не в силах держать рвущееся наружу хорошее настроение в себе. То ли от того, что в глаза бьют блики приходящих и отходящих от берега белоснежных даже в тёмное вечернее время яхт и аккомпанирующие им огоньки прибрежных домов, построенных как будто бы друг на друге и вместе составляя необычную, но очень гармоничную лесенку. То ли от такого приятного слуху уличного шума, который она бы с лёгкостью назвала самой лучшей музыкой на всём белом свете. Разве счастье не в мелочах? Разве это не прекрасно — просыпаться каждый день с действительным, таким явным желанием вставать и что-то делать, иметь в голове чётко поставленную цель и ставить воображаемые галочки рядом с очередной выполненной на пути достижения этой цели задачей? Разве у вас не просыпается в груди этот неподдельный восторг, когда что-то, пусть даже самое незначительное, но так неожиданно и непредсказуемо для вас случается? Не говорите, что у вы насильно натягиваете на лицо улыбку, когда видите первое весеннее, по-настоящему яркое и игривое тёплое солнце или когда, возвращаясь, кажется, таким усталым и выдохшимся после тяжёлого дня домой, вдруг поднимаете глаза буквально чуть-чуть выше обычного и вдруг натыкаетесь на яркие полоски радуги. Не говорите это ей. Потому что она не поверит. Счастье — это встречать каждый день с искренним наслаждением. Счастье — это, открывая глаза, видеть любимого человека рядом, который растянулся в самой нелепой позе, которая только существует; пусть сложил на вас руки и ноги, пусть забрав ночью одеяло, а позже вовсе скинув его на пол, пусть храпящего или громко сопящего (может, именно из-за этого вы и проснулись), но такого своего, который прошёл с вами через огонь и воду или которому это ещё предстоит; с которым вы понимаете друг друга не то что с полуслова — с полувзгляда; с которым вы готовы делиться всем-всем-всем, для которого вам не жалко ничего; с которым у вас один мир на двоих. Счастье в обжигающей чашке крепкого чёрного кофе в шесть тридцать утра, приготавливая который вы успели сжечь яичницу, разлить воду и даже просыпать сахар. Счастье в красивых видах, оно в оранжевых рассветах и розовых закатах. Счастье в дружеском смехе, в выступивших веснушках, в растянутой и старой, но такой привычной и любимой одежде. Счастье в шуме улиц. В песнях ветра, в танце дождя, в обжигающих мягкую кожу лучах солнца. Счастье в долгих прогулках. В шуме моря и прохладной воде, ради которой вы преодолели такой долгий путь и которая теперь так нежно ласкает ваши пальцы, едва ли находя на стопы. Счастье в новых местах и старых, проверенных временем кофейнях. Счастье в той искренней улыбке вашего самого дорого на свете человека; оно в его прикрытых глазах, в мимических морщинках, паутинками распускающимися от самых красивых на свете глаз, в ямочке от улыбки, которая присутствует только на одной щеке и его шуток, что вторую он отдал вам. Счастье в длинных поездках. Счастье в гордости родителей, которые, чтобы бы вы не натворили ранее, всегда встречают вас с неподдельной радостью и говорят о вас даже с каким-то хвастовством, что приятными вибрациями отзывается у них в животе. Счастье в маленьких и таким приятных неожиданностях. В чистой постели, в любимой сладости в три часа ночи, в старом фильме, который ты, кажется, знаешь уже наизусть и, пересматривая который, ты всё равно каждый раз плачешь. Счастье в глупых разговорах с лучшей подружкой. Счастье в крепких объятиях после долгой разлуки. Счастье в сладком поцелуе, когда ты съела ванильное мороженое, а он выпил чашку горького американо. Счастье в истоптанных до дыр кедах и порванных где-то на улице джинсах. Счастье в сломанном каблуке, от которого ты и рада бы избавиться. Счастье — пропускать между пальцами волосы, видеть после ливня робкое солнце, пить поздно вечером вино и есть шоколадные конфеты. Счастье в прогулках ночью и синяками под глазами утром, ведь работу никто не отменял. Счастье в каждом глотке воздуха, в новых ароматах, в мягких тканях и мимолётных прикосновениях. Что же такое счастье? Где вообще его искать? Всё просто. Счастье — оно в банальностях. Заворачивает за угол, не замечая, как начала покачивать головой в такт музыке. Осталось пройти одну улицу — и девушка уже дома, в тёплых стенах и с чашкой горячего чая. Здесь старые красивые дома подсвечиваются оранжевым светом фонарей, который окрашивает и всю улицу, дорогу которой вымощена камнем, и дома в один цвет, придавая именно этой улице какое-то своё, особое настроение. Несмотря на отсутствие машин, двигается по тротуару, хотя все остальные люди, туристы или же местные, спокойно идут по обычной проезжей части, правда, сейчас пустующей. Даже днём эта улица почти не загружена транспортом, тогда что уж говорить о более позднем времени суток. Не убирает с лица улыбку, а даже позволяет уголкам губ подниматься всё выше и выше, когда слышит кашель, затихающий на какое-то время, а потом раздающийся с новой силой, причём он напитан такой мощью, будто человек пытается выплюнуть что-то, но у него всё никак не получается. Ускоряет шаг, только крепче сжимая в руках тяжёлую сумку с учебниками. Сердце начинает прыгать чаще и сильнее, когда совсем близко, где-то за углом слышатся грубые, старающиеся быть тихими голоса, которых перебивает новая волна кашля. Довольная улыбка, наконец, пропадает с лица, выражения которого с каждым рваным вздохом кашляющего человека становится всё более и более хмурым, тревожность, кажется, вот-вот достигнет своих краёв. Специально ускоряется, понимая, что медлить нет смысла. Человеку может стать только хуже. Быстрым, спешащим шагом, наплевав на ставший громким стук каблуков, доходит до угла в какую-то подворотню и, немного медля, боязно выглядывает из-за стены. Чёрная масса. Это первое, что она видит. Чёртова куча людей как один одетых в чёрные кожаные куртки, чёрные джинсы, чёрные кроссовки или кеды. Сгрудились так, что ничего нельзя рассмотреть. Да они и вовсе сливаются. Ни производи они никакого звука, девушка никогда бы их и не заметила, даже проходя мимо. Часть ночи. Судорожное, тщетно пытающееся восстановиться дыхание, которое перекрывает своим тембром уж слишком грубый голос, а затем кто-то из мужчин (девушка уверена, что это именно они), судя по всему, бьют страдающего в какое-то место, отчего тот снова начинает кашлять. Откашливаться. Выплёвывать кровь. Замирает с самым настоящим ужасом на лице. Хочется дать себе пощечину. Ну же! Что ты стоишь! Сделай уже что-нибудь! Ну хоть что-нибудь! Джули, чёрт возьми! Ждёшь от себя действий, а всё, что можешь выдавить — это громкий судорожный вдох. Ты можешь просто сдать себя, Джули. Вот и всё. Только это ты сейчас и можешь. Оглядывается, дёрнувшись. Сердце с силой сжимается. Лицо никак не скрыто, поэтому девушка вполне спокойно может различить всегда отталкивающее, а сейчас тем более, хмурое, даже какое-то уставшее выражение лица, сжатые до одной тонкой полоски губы, беспорядочную россыпь родинок на слишком бледной для этих мест коже. Даже она, пробыв здесь всего неделю, больше похожа на проживающего Италии, чем он. А главное, что ей удаётся разглядеть — блестящие даже в темноте карие глаза. Хмурится. Зажмуривает глаза, сама не помня, когда тонкой рукой хватается за стену рядом, не понимая, когда появилась предательская дрожь в скрытых яркой юбкой коленях. Качает головой, подобно парню с силой, до белизны сжав губы, и кажется, из глотки готов вот-вот вырваться стон, но девушка со страхом его подавляет, быстро открывая уставшие, раскрасневшиеся глаза. Тут же натыкается на его взгляд. Всё ещё смотрит. Непонятно чего ждёт. Почему-то хочется усмехнуться. Что, и меня побьёшь тоже, О’Брайен? Качает головой, смотря прямо глаза. Карие в карие. С силой сжимает челюсти, насильно заставляя себя развернуться и пойти дальше. Побежать. Сильнее сжать тянущую вниз сумку. Наплевать на стук каблуков. Закопать где-то внутри глупое неверие. Хватит, Джули. Ладонью сжимает рот, слепо передвигаясь по вечерним, таким, казалось бы, атмосферным итальянским улицам. Слёзы не жгут глаза, всхлип не режет горло. Просто… просто что-то маленьким молоточком бьёт по рёбрам изнутри. Что-то такое наивное и немного детское не верит, оставляя где-то на задворках солнечный лучик надежды. Той, которую только что ударами уничтожил О’Брайен.***
Совершает глупую ошибку, взглядом прожигая уже пустое место на тротуаре, чем навлекает на себя внимание одного из самых крупных парней, которому отведено наносить самые тяжёлые удары, и парень никогда бы не хотел оказаться на месте жертвы. Надеется, и не окажется. Громила кидает быстрый взгляд в ту же сторону, куда уже минуты две пялится парень, отвлекаясь от «работы», и затем хмуро смотрит на О’Брайена. — Ты чего? — голос такой грубый, что ржавым скальпелем режет уши. Ничего. Качает головой в разные стороны, отводя от себя лишнее и уж слишком ненужное подозрение, и поворачивается к парню, из которого дурь так явно ни разу не вышибали. Краем глаза замечает, как громадный мужчина ещё раз бросает взгляд в сторону дороги, но потом тот так же поворачивается к жертве, вновь начав неприятно и очень, правда, очень устрашающе улыбаться. Сглатывает, отводя глаза, молясь никогда не увидеть эту улыбку перед своим лицом.***
Ключом открывает дверь квартиры, удивляясь, когда в коридоре натыкается на темноту. Тёмные, выделенные брови сами по себе сводятся ближе к ровной переносице, пока тонкая рука, на которой плотно держится старый, подаренный ещё на пятнадцатилетие браслет, ползает по стене в поисках выключателя. Шаги собаки слышатся раньше, чем помещение озаряет свет, помогая карим глазам начать различать хоть какие-то очертания предметов. Красивый пёс, чья белая шёрстка местами усеяна приметными пятнами коричневатого цвета, садится в паре шагов от девушки, что со стуком закрывает тяжёлую входную дверь, медленно поворачивая замок, и снимает с ног туфли, отставляя их в сторону. Арчи часто и быстро дышит, высунув длинный язык наружу, и даже как будто бы улыбается, заставляя и темноволосую девушку растягивать губы в приветливой улыбке, что просто не может скрываться при виде такой искренней, неподдельной доброты. Не спеша подходит к собаке, начиная чесать его по мягкой шёрстке то на макушке, то за ухом, а тот только больше ласкается и даже большим чёрным носом пытается уткнуться в мягкую ладонь девушки, которая реагирует на это лёгким смехом. — Папа тебя не кормил, да? — внимательно вглядывается в чёрные глаза пса, будто там может найти все ответы, а потом как-то тяжело вздыхает, кивая головой в сторону кухни. — Пойдём. Свет в комнате не включает, довольствуясь тем, что льётся из коридора. Сумку, почти полностью забитую учебниками, кладёт на столешницу, и, расчесывая грудную клетку, частично открытую благодаря вырезу на красной майке, идёт к шкафчику, где, как она уже успела запомнить, хранится корм для Арчи. Двумя руками открывает дверцы шкафа и достаёт оттуда упаковку, затем насыпая корм в чистую, будто бы вылизанную миску. Почувствовав запах еды, Арчи, чуть ли не отталкивая девушку, рвётся к миске, и Джули сама уступает, убирая корм обратно в шкаф. Бросает взгляд на собаку, оставляя ту наедине с едой, и, взяв со столешницы тяжеловатую сумку, медленными, немного даже сонными шагами двигается к лестнице, собираясь поскорее смыть с себя всю косметику и принять холодный, освежающий душ. Просто смыть с себя всё.***
Судорожно вбирает воздух ртом, при этом, захлёбываясь, кашляет кровью. Хмурится и вместе с остальными наносит удар. Прости, парень. Прости.***
Ёрзает на сером диване, удобнее устраивая голову на маленькой подушке и складывая руки на животе. Прикрывает веки, закрывая карие глаза, в которых всё ещё видны блики ночных огней с улиц. Почти все окна в квартире открыты, запуская в комнаты свежий ночной воздух, так что гостиную наполняет уличный шум дорог и тихое, практически неслышимое стрекотание сверчков. Краем уха слышит тяжёлое от не проходящей жары дыхание пса, что улёгся на светлом ковре близь девушки, и полной грудью вдыхает тёплый воздух. Именно в тёмное время суток он какой-то особенный, приятный и такой въедающийся в лёгкие, что ты невольно становишься зависимым от него, и тебе хочется вдыхать, вдыхать и вдыхать. Чувствует, как тяжёлые и уставшие мышцы начинают расслабляться, так что не противится, когда веки полностью упускаются, а сознание медленно уплывает никуда, доверяя девушку крепким рукам Морфея. Под веками уже начинают видеться какие-то картинки приближающегося сна, и девушка глубоко и ровно дышит, погружаясь в него, ровно до того момента, пока дверной замок не вырывает её из приятных, мягких оков, заставив резко подскочить на мягком диване, тем самым нечаянно напугав дёрнувшегося пса, и уставиться в сторону прихожей, где ярким огоньком горят маленькие потолочные лампочки. Потирает красные, уже давно уставшие глаза, которым, как и всему организму, нужен хороший полноценный отдых минимум в восемь часов и перед которыми все предметы ещё расплываются, и пока не может убрать сонное, говорящее о том, что девушке ещё очень далеко до нормального пробуждения, выражение лица, когда дверь квартиры тихо, практически бесшумно открывается, и на пороге показывается темноволосый мужчина в белой, заправленной в синие брюки рубашке, которая от долгого дня в офисе заметно помялась в некоторых местах. — Ты чего так поздно? — говорит невнятно, рукой проходясь по горячему лицу, надеясь прикосновениями хоть немного взбодрить кожу. — Задержался на работе, — мужчина отвечает немного невнятно, снимая с ног коричневые ботинки и отставляя их в сторону, и затем начинает двигаться в сторону кухни, закасывая длинные рукава. — А-а-а, — тянет, поправляя лёгкий серый свитер, накинутый поверх лёгкой светло-розовой майки. — Понятно. Мужчина, кажется, даже не слышит её слов, стоя к дочери спиной и наливая себе полный стакан чистой, ледяной воды, которую залпом выпивает, и вновь тянется к крану за ещё одной порцией, но взгляд карих глаз мимолётом падает на время, красными циферками мигающее на плите. — Джули, — мужчина вдруг поворачивается в сторону гостиной, взглядом цепляя ладонь дочери, заботливо гладящую мягкую шерсть пса. — Уже половина первого ночи, — этими словами привлекает внимание девушки, которая бросает на отца быстрый взгляд, не отвлекаясь от своего занятия. — Ты спать вообще собираешься? — Ага, — отвечает кивком и прикрывает рот рукой, когда наружу непобедимым боем рвётся зевота. — Я просто ждала маминого звонка… — кидает взгляд на телефон, который спокойно, не реагируя ни на какие внешние факторы, лежит на журнальном столике, демонстрируя всем присутствующим только тонкий чёрный и совершенно бездейственный экран. Мужчина опирается ладонями на столешницу и выпрямляет руки, кивнув и сжав губы. Пальцами тихо стучит по гладкой поверхности, беспокойно наблюдая, как его дочь медленно, ещё не отойдя от резко прервавшегося короткого сна, берёт в руки телефон, проверяя его на наличие уведомлений, и с тихим, но прекрасно слышимым в раскалывающей тишине вздохом кладёт его обратно уже экраном вниз. Сглатывает, покачав опустившейся головой, пока Джули медленно опускается обратно на диван, глотая неприятный комок в горле. Нехорошо. Слишком нехорошо.***
Выдыхает. Руками водит по телу, смывая с себя грязь, пот, пыль, руками промывает все присутствующие на теле раны, ногтями стараясь не подковыривать их, чтобы не выпустить наружу кровь и продлить их заживание ещё на ближайшие две-три недели. Массирует кожу головы, будто бы вбивая ментоловый шампунь в сами корни волос. Карие глаза прикрывает, дыхание сохраняет ровным и глубоким, позволяя длинным бледным пальцам спокойно домыть голову, затем смывая средство с волос. Поднимает голову и закрывает уставшие глаза, подставляя бледное лицо прохладным струям. Каждый день он находит в этом спасение, то единственное, что даёт парню действительно расслабиться, отпустить всё, не думать просто ни о чём хотя бы короткие пятнадцать минут. Казалось бы, совсем мимолётное время, но так нужное ему. Морщится, когда вода попадает на костяшки пальцев. Подносит сжатый кулак к лицу, с хмурым выражением рассматривая ещё совсем свежие, только-только переставшие кровоточить ранки. Бледная кожа ещё не успела начать затягиваться, так что из-за струй воды небольшое кровотечение вновь возобновилось, окрашивая воды я грязно-розовый цвет. Закусывает нижнюю губу, отчего и на той могут проявиться маленькие ранки. Нехорошо. Даёт себе лишние, недозволенные им самим же пять минут, оправдывая это тем, что крови нужно время, чтобы остановиться, но на самом-то деле с истинным удовольствием наслаждается тем, как прохладная вода, каплями падающая сначала на красивый правильный лоб, затем стекающая по ровной переносице либо же острым, хорошо заметным скулам, а потом падая, соскальзывая с подбородка и наконец срываясь на уставшее и так давно не отдыхавшее тело, маленькими, но очень частыми и меткими каплями бьёт по явно выраженным мышцам парня, аккуратно расслабляя их и соскальзывая с мокрого тела до самых пят, пересчитывая каждый позвоночник, каждую мелкую косточку О’Брайена. Делает пару рваных глотков воды, пальцами медленно поворачивая кран, выключая её. Даёт себе пару секунд просто постоять в душе, громко дыша на всю ванную комнату, полностью закрыв карие глаза, и только потом открывает их, сдёргивая с крючка рядом идеально белое чистое полотенце, босыми ногами вставая на мягкий коврик рядом с ванной. Быстрыми движениями проходится полотенцем по мокрым волосам, разбрызгивая пару капель вокруг себя, и затем оборачивает его вокруг торса, шлёпающими шагами пройдя к блестящей от чистоты раковине. Включает воду, начиная чистить зубы и часто бросая на себя беглые взгляды в чистое, без единого пятнышко зеркало. Удивительно. Его мать, как, собственно, и отец, целыми днями пропадают на работе, разбираясь с таким количеством бумаг в день, что Дилану просто стыдно жаловаться на очередной якобы ненужный параграф истории, «несправедливо» заданный его классу на дом. И при всём этом у них в холодильнике всегда есть свежая, вкусная еда, в шкафу каким-то незаметным образом появляется чистая, идеально отглаженная и, О’Брайену всё же стоит в этом хоть когда-то признаться, вкусно пахнущая чистотой одежда, а каждый уголок дома просто блестит от чистоты. Да зайди парень в подвал, и там всё будет начищенно до блеска. Сплёвывает пасту, начав полоскать от жгучей мяты рот чистой прохладной водой. Ладонями умывает начинающее отекать от недостатка здорового сна лицо. Либо его родители супермены, либо у них в доме действительно живёт волшебный домовой, помогающий им во всём. Потому что ни Дилан, ни Марго, к их общему стыду, никакой особой работой по дому обычно не заняты, оставляя всё на уставших плечах родителей. Выключает воду, и комната канет в полную тишину. Даже не слышно, как работают лампы или банальная вентиляция. Сбрасывает с себя полотенце, кидая его в корзину с грязным бельём, и натягивает на ещё не до конца высохшее тело серые спортивные штаны и светло-зелёную старую, уже давно поношенную и растянутую футболку с выцветшим рисунком. Тонкая ткань тут же облегает плечи и торс парня, прилипая к телу, и на футболке местами проявляются мокрые пятна, на которые О’Брайен, даже не задумываясь, плюёт и выходит из комнаты, погасив за собой свет. По тонущему в темноте длинному коридору двигается тихо, не наблюдая за собой желание разбудить кого-нибудь, даже везде лезущую и такую надоедливую Марго. До своей комнаты доходит по памяти за пару секунд и бесшумно открывает светлую дверь, быстро переступая порог своей спальни, в которой источником света является только серебристый настольный светильник. Прикрывает дверь до тихого щелчка, не оставляя ни одной щёлочки, и только теперь спокойно выдыхает. Чувствует себя уверенней, когда дверь комнаты плотно закрыта, как бы глупо это не звучало. Подходит к кровати и ложится на мягкий матрас, что тут же прогибается под весом его тела. Аккуратно, медленно укладывается на спину, рукой потянувшись к железному и от этого холодному светильнику, погасив свет, позволив комнате утонуть в темноте. В той темноте, которая куда привычней и приветливей темноты ночных улиц, где царствует голод, грязь и непроходимый тошнотворный запах с металлическим привкусом железа, от которого он изо дня в день тщетно пытается отмыться. Медленно и тихо выдыхает, складывая руки на животе, а глазами, в темноте комнаты напоминающими угольки, упирается в потолок, начав отбивать дробь длинными бледными пальцами, нечасто моргая. В пятницу вечером ему нужно будет уехать, вот только родители вряд ли отпустят в связи с неудовлетворительными оценками по гребаной химии. Вновь кусает нижнюю губу. Он не может. Просто не может подвести ребят, тем более, что одна песня, самая последняя и самая, по мнению О’Брайена, никчёмная именно его авторства, и Гейб очень добродушно оставил на эту песню только один инструмент. Гитару. Его. Ну, так, чтобы придать ещё больше сопливости, как сказал О’Брайену солист. Усмехается. Сопливость. Отлично. Тяжело вздыхает, ёрзая на большой мягкой кровати, всё никак не найдя удобного положения. Нужно что-то придумать. За неделю он точно свои оценки никак не исправит, а конкурс точно не перенесут. Ну, а мнение родителей так же магическим образом по щелчку пальцев не изменится. Только если… Нет. Закрывает лицо ладонями, начав активно его тереть. Нет, Господи, нет.***
— …так что я не знаю, что именно она хотела этим доказать, — Грейс фыркает, пластиковой вилкой ковыряясь в своём фруктовом салат и свободной рукой убрав мешающие светлые волосы с оголённого плеча. Немного сутулится, так что хрупкие ключицы становятся видны ещё больше, с силой натягивая загорелую кожу, и, если честно, создаётся даже ощущение, что она вот-вот порвётся. — Хотела уделать тебя, — Джаред, кажется, даже не пытается подавить смешок, поднося к губам пластиковый стаканчик с колой, и Грейс отвечает на его фразу хмыканьем и пожатием плечами. Не сдерживаю лёгкую улыбку, когда карандашом бледной, практически невидимой линией подчёркиваю нужное предложение в тексте. Мне всё ещё немного непонятны причины общения такого светлого, непорочного человека, как Грейс, с таким испорченным, самовлюблённым типом, как Джаред, но, несмотря на мои какие-то личные заморочки, наблюдать за и общением более, чем интересно. Ребята вроде и не друзья, но и на врагов не смахивают. Они будто бы стараются держать нейтралитет, но, когда настроение и того, и другого позволяет, то их общение вполне себе напоминает лёгкий, дружеский разговор без какой-либо неловкости или недосказанности, без каких-либо обязательств. Просто без лишних мыслей и надежд на бóльшую, более крепкую дружбу. Передёргиваю оголёнными плечами, когда лёгкий ветерок вызывает на коже мурашки, и складываю одну ногу под столом на другую. Но, наверное, причину искать и не нужно. Всё из-за О’Брайена. Грейс, кажется, единственная девушка на планете, на которую О’Брайен не смотрит косо, с подозрением или едким прищуром. Единственная, с которой он разговаривает нормально, без желчи, яда или так хорошо выраженного сарказма в голосе. Та, которую он моет спокойно обнимать, которой без раздумий подаст руку и придержит, а не будет смотреть, как ты падаешь, мучаешься или просто превозмогаешь все свои силы. Смотреть просто, с леденящим равнодушием, стеклянными глазами без эмоций смотреть на тебя. С Грейс он… другой. Брови, кажется, сами сводятся ближе к переносице, когда эта фраза неожиданно проносится в моей голове. Но… ведь так и есть. С Грейс он другой. Со мной он такой же, как и со всеми. Я не особенная. Таких, как я, ещё как минимум целая школа. А чего стоят его учителя… Так что какого чёрта это должно задевать меня? Я не росла на сказках и розовых иллюзиях. Я не собираюсь свято верить в то, что когда-нибудь между нами что-то да изменится, что он хотя бы перестанет плевать мне в лицо одним только взглядом. Да и тем более, я здесь всего на два месяца. Потом уеду назад домой, и никакого Дилана, никакого Джареда, никакого противного обществознания в моей жизни больше не будет. Так что смысл мне пытаться что-то изменить? Этого смысла просто нет. — Это дерьмо, — он голоса, резко и так грубо прервавшего все мои мысли, почти что разорвавшего практически готовый ком, я вздрагиваю и как-то заторможено поднимаю глаза наверх, взглядом натыкаясь угадайте, что называется, на кого. О’Брайен одним резким движением бросает рюкзак на скамейку напротив, а затем плюхается рядом и сам, бледные локти поставив на стол, а лицо, с явно выраженными глубокими синяками под глазами, уронив в ладони. Отклоняюсь немного назад, взглядом исподлобья хмуро изучая парня. Дышит он тихо, но очень и очень тяжело, отчего спина и плечи, обтянутые однотонной серой футболкой, высоко поднимаются и опускаются, полностью выдавая состояние парня. Чуть наклоняю голову в бок, и взгляду становится видна шея, под бледной кожей которой слишком сильно пульсирует набитая кровью синяя вена, хорошо видная с такого ракурса. — Чё с тобой? — Джаред суёт в рот пластик картошки фри, не особо заинтересованно глядя на друга сверху вниз, и я, кину взгляд на парня в очках, непроизвольно морщусь. Придурок. Твоему другу, кажется, совсем фигово. Ты, быть может, хоть как-то поможешь? Хотя бы попытаешься поучаствовать в его жизни? — Дил, — Грейс говорит тихо, будто не хочет быть услышанной, и тянет тонкие руки к парню, чтобы убрать бледные ладони от лица, но О’Брайен, будто предвидя её мысли, опережает девушку, самостоятельно положив ладони на деревянный стол, а ногой начав нервно и бесшумно постукивать по траве, при этом закусив нижнюю губу. Нервничает. Причём заметно. Пусть я и не психолог, но по эмоциям, так открыто демонстрирующимся на лице парня, отчётливо вижу, как сумасшедшие мысли, подобно мячику для тенниса, отбиваются то от одной стенки его черепной коробки, то от другой, создавая внутри парня хаус. Сижу на приличном расстоянии от него, но даже через стол чувствую жар, исходящий от О’Брайена, внутри которого, я уверена не то что на сто, на все двести процентов, кипящая, бурлящая кровь бушует с такой силой, что Дилан явно ощущает внутри пожар, агонию, которые выражаются лишь в мимических, но очень и очень глубоких морщинах на лбу и хмуром взгляде карих глаз, которые в данный момент практически не видны из-за опущенных густых тёмных бровей. — Я пролетел с конкурсом, — наконец, выдаёт, после двухминутного молчания. Подождите. Стойте. Остановите. Пару долгих секунд взглядом терроризирую ни в чём неповинную страницу учебника. Извините, конечно, но… И всё?! Господи! Хочется усмехнуться. Хмыкнуть. Рассмеяться парню в лицо. Из-за какого-то конкурса он тут комедию ломает?! Качаю головой, карандашом тихо стуча по бумаге. Боже, О’Брайен. Какой ты максималист. — Почему? — к моему удивлению, на лице Грейс не выражается ни удивления, ни негодования, ни какого-то намёка на веселость. Только хмурая серьёзность, так отчётливо читающаяся в светлых голубых глазах. Хочется удариться головой об стол. Почему такая, как Грейс, общается с таким, как О’Брайен?! — Мои оценки по химии ниже среднего, — пожимает плечами с таким спокойствием, будто это вполне адекватная норма, причём никак и никакими усилиями не исправимая. — И родителям об этом прекрасно известно. Так же, как и о конкурсе, — хмыкает, играя собственными длинными пальцами, на которых видны ещё свежие, не успевшие зажить кровоподтёки, замечая которые, не контролируя себя, хмурюсь. — А оценки им будут поважнее нашей группы, — ногой начинает стучать сильнее, так, что могу чувствовать вибрацию, идущую по земле от его ног, и еле удерживаю себя, чтобы не сделать парню замечания. Складываю руки на коленях, сглотнув и сжав губы. — А в пятницу контрольная, — усмехается краем губ. — Которую я, естественно, завалю, — вновь пожимает плечами, вполне спокойно принимая это, и начинает громче барабанить пальцами по деревянной поверхности стола. — Я в заднице. — Подожди, — Джаред хмурится и даже трясёт головой, будто это поможет ему лучше понять друга. — Ну, так спиши просто, и всё. — Ага, — О’Брайен вновь усмехается, исподлобья посмотрев на друга. — Ты забыл, чем это закончилось в прошлый раз? У неё, походу, глаза, блин, вообще везде. — М-да, — Джаред тянет и позволяет себе сморщиться, как и Грейс, сидящая сбоку и оставляющая меня в полном неведении. — Ну… я не знаю, — открыто признаётся, почесав тёмную макушку. — Попроси помощи у Эсм. — Я к этой выскочке не полезу, — не успеваю заметить, как лицо О’Брайена из хмуро-недовольного превращается в сморщившееся от отвращения буквально за долю секунды. Парень, научи меня так же быстро менять эмоции, пожалуйста. — Дилан, — Грейс осуждающее смотрит на него, и, наконец-то, я согласна с её словами в адрес парня. Первые секунды О’Брайен смотрит на девушку с искренним непониманием, но потом опять хмурится. У него есть другие типы настроения кроме недовольного и… экстра-недовольного, а? — А как тогда ты напишешь эту контрольную? — Джаред разводит руками, задав вопрос, на который никто из здесь сидящих не знает другого ответа, чем тот, что уже был озвучен ранее. — А родители тебя просто так ведь не отпустят, — пожимает плечами, выговаривая само собой разумеющееся, и, кажется, именно это ставит О’Брайена в некоторый тупик, заставив опустить голову и уставиться на свои колени. — А мы с Грейс в этом шарим не лучше тебя, — указывает на себя и блондинку пальцами, и от этого настроение О’Брайена не становится ни на грамм лучше. Что за конкурс-то, вы мне объясните? На пару тягучих минут стол погружается в долгое, затяжное молчание, и наконец становится слышен шум, не принадлежащий нашей… компании, если это можно так назвать. Расслабленно стучу пальцами левой руки по коленке, а правой продолжаю выделять нужные предложения в тексте, пользуясь возможностью впитать в себя расслабленную атмосферу внутреннего дворика. Ушей касаются какие-то обрывки фраз, принадлежащие разговорам ни о чём, еле различимое из-за шума щебетание птиц, задорный смех, тихое перелистывание страниц учебника. Не контролируя себя, отвлекаюсь на всё это, даже не сосредотачиваясь на нужном тексте, а просто бесцельно вожу карандашом по бумаге, пока Грейс звонким голосом не вырывает меня из этого расслабленного состояния: — Джули! Ты ведь понимаешь химию! Вздрагиваю и немного замедленно поворачиваю голову в сторону девушки, прямым взглядом уставившись на неё. Блондинка не сидит, она чуть ли не подпрыгивает от той радости, которая присуща, когда тебе в голову пришла, кажется, самая гениальная идея на свете и ты недоумеваешь, как же раньше до этого не додумался. Свожу брови ближе к переносице, хмурясь и медленно переваривая только что услышанное. Нет, Грейс, вот только эта идея совсем не блестящая. А на гениальную и тем более не смахивает. Бросаю быстрый взгляд на О’Брайена, что, сцепив сложенные на столе руки в замок, так же хмуро, исподлобья, смотрит на меня. Ещё больше хмурюсь. Чёрт возьми. — Я не… — Да брось, — Грейс улыбается и, кажется, чувствует себя вполне расслабленно, явно не ощущает тех оков напряжённости, что сковывают не только меня, но и самого О’Брайена тоже. Грейс, пощади друга. Он ведь чуть ли не умирает, просто находясь со мной в одном помещении. Как он вообще сидит здесь сейчас? — Грейс, я… — наконец додумывается открыть рот, чтобы не одной мне пришлось отнекиваться, но уверенная в своих силах блондинка, чьи амбиции просто бьют через край, яростной волной захлёстывая стол, перебивает и его. — Да бросьте вы, — с неким озорством в глазах, что очень и очень настораживает меня, смотрит на нас с О’Брайеном, всё ещё продолжая игриво улыбаться. — Пообщаетесь, сблизитесь, наконец, — Джаред не сдерживается и фыркает, вынуждая меня закатить глаза. — Дил, тебе нужно быть там. А без Джули это у тебя не получится, — говорит так, будто это само собой разумеющееся, и в добавок к этому пожимает худенькими плечами. — Тебе решать. О’Брайен выдыхает слишком шумно, не подавляя тем самым ни довольную усмешку Джареда, который перебрасывает взгляд с меня на Дилана и наоборот, ни наигранную серьёзность Грейс, которая снова уткнулась взглядом в свой салат, продолжив ковырять его вилкой. Господи, ну есть же онлайн-репетиторы, если ему так нужно быть на этом конкурсе. Есть куча других ребят в школе, которые явно понимают химию получше меня. Боже, какого чёрта я вообще заикнулась о том, что я понимаю этот грёбаный предмет?! Выдыхаю носом. Когда я научусь думать прежде, чем делать или говорить? — В четыре тридцать на парковке, — бросает зло, сквозь зубы, и меня вообще удивляет, как парень заставил себя говорить после того внутреннего противоборства, которое явно состоялось у него где-то внутри. Как он, чёрт возьми, вообще сумел согласиться на это всё? Не понимаю. О’Брайен, тебя подменили? Встаёт резко, рывком накинув на плечо рюкзак, и широким, уверенным шагом, очень хорошо выдающим его настоящее состояние, а не то, что он привык разыгрывать на публику. Идёт к нам спиной, но я не сомневаюсь, просто на все сто уверена, что его глаза сейчас метают молнии, просто готовы разорвать в клочья каждого, с кем столкнуться, не оставив от неповинного человека ни следа. Да, не повезло тем, кто сейчас попадётся ему на пути. Как будто ураган. Перестаю терроризировать спину взглядом только когда силуэт парня скрывается в толпе людей. Бесшумно выдыхаю, немного опуская голову и ещё не до конца осознавая, на что вообще подписалась. Два, а может, и больше, часа наедине с чокнутым О’Брайеном. Качаю головой. Кажется, я уже схожу с ума. Поднимаю взгляд и очень вовремя, потому что замечаю весёлые, искристые переглядки Грейс и Джареда, дополненные ехидными ухмылочками. Кривлю губы. Господи. Они серьёзно? — Ты не обращай на Дилана внимание, — Грейс кладёт тёплую ладонь мне на оголённое плечо, и я еле подавляю резкое желание сбросить руку девушки. — Это он так, с горяча такой. — Да, а так-то он парень нормальный, — Джаред поддерживает блондинку уверенным кивком, и я опять замечаю их дурацкие взгляды, направленные друг на друга. Качаю головой. Да, очень нормальный. — Окей, у меня урок права, — встаю, собирая все свои вещи в сумку. — Ты почти не поела, — голос Грейс теперь немного растерянный, не такой весёлый, как раньше, но меня это сейчас почему-то не особо и заботит. Девушка непонимающим взглядом смотрит то на мой поднос, из всех продуктов, что лежат на нём, я попробовала только яблочный сок, оставив нетронутыми круассан, уже не такой воздушный, как был, и даже не распакованный салат, то снова на меня. — Я не голодна, — морщусь и не чувствую даже малейшего укола совести, потому что говорю чистую правду. Голода и правда нет, присутствует только небольшая тошнота, но, думаю, поводов для паники нет, тем более, что она мне не мешает. Скорее всего, это из-за тех таблеток, что мне прописала мой новый врач. Капсулы должны помогать успокаивать нервную систему, как и куча трав для запаривания, так же прописанных мне. Как будто бабушка, честное слово. Но зато кошмары ещё ни разу за эти два дня не беспокоили меня, так что, думаю, такое «лечение» и правда чем-то помогает. Либо это просто самовнушение, вот и всё. — Увидимся, — выдавливаю улыбку, повесив сумку на плечо и взяв в руки полный поднос еды. Киваю Грейс и Джареда, разворачиваясь и начав двигаться в сторону мусорных баков, когда в голов проносится мысль, заставившая сморщиться и уж слишком тяжело вздохнуть. Это у О’Брайена, судя по всему, до половины пятого всё время занято. А у меня-то остался один урок. И что мне прикажете делать?***
Прожигает, грозя оставить красные пятна на коже. Греет с такой силой, будто его единственная цель сейчас — расплавить меня к чертям. Лучами бьёт в глаза, доставляя тем боль, из-за которой невозможно нормально смотреть на окружающие тебя предметы, и заставляя ругать себя последними словами за то, что по какой-то неизвестной даже тебе самой глупости ты оставила солнечные очки спокойно лежать на комоде у себя в комнате. Щурюсь, когда перед глазами уже начинают играть цветные круги, мало-помалу перекрашиваясь в чёрный цвет и застилающие весь обзор. Отворачиваю голову, руки скрещивая на груди и подставляя жгучему дневному солнцу свой профиль. Копчиком опираюсь на грязный каменный блок позади себя, даже не думая о том, что могу замарать джинсовую юбку. В воздухе пахнет зноем. Знаете, как в тот самый жаркий летний день в середине июля, когда температура воздуха достигает незарегистрированного максимума, а солнечные лучи имеют такую силу, что, выйди ты на улицу, они тебя тут же просто сожгут. Когда улицы города пустые, будто людей здесь вообще нет, и даже в центре шум машин, заводов, людей не такой сильный, как обычно, потому что даже самые трудолюбивые работяги предпочитают не высовывать нос на улицу хотя бы до того момента, пока солнце не начнёт скрываться за горизонтом, ведь в центре города просто нечем дышать. Солнце, кажется, съедает весь кислород, оставляя только дым, смог, смесь которых невооружённым глазом можно наблюдать над дорогой, и отвратительный, практически разъедающий глотку запах стёртых шин о горячий асфальт. Тот день, когда, выходя на улицу, тебе становится немного страшно от ощущения, что ты один. Один во всей огромной вселенной. Так вот, сегодня именно такой день. И, находясь при таких условиях у школьного здания, создаётся не столько ощущение, что ты один во вселенной, сколько ощущение, что ты нашкодивший непослушный ученик, которого даже летом вызывают с родителями в школе на какую-то отработку, и тебе сейчас предоставлена участь ожидать того самого родителя на парковке, ковыряя горячий асфальт носком и гадая, как же скоро он появится здесь, чтобы уже смыться отсюда поскорей. Где. Чёртов. О’Брайен? Не удивлюсь, если он решил меня просто кинуть, а потом самовлюблённо посмеяться. «Посмотрите, эта дурочка действительно подумала, что мне нужна помощь в химии, ха-ха-ха, будто я без неё справиться не могу». Морщусь. Самое противное, что это ведь действительно может оказаться правдой. Подавляю тяжёлый вздох, так и рвущийся наружу, хотя никого, кого можно было бы стесняться, рядом нет. Никого вообще нет. Парковка пустынна, на ней присутствуют только пара машин, и самое интересное, чем я могу себя сейчас занять, это гадать, какая же из них принадлежит О’Брайену. Может, вон тот красный джип? Нет, не его стиль. Старый, замызганный и явно повидавший «своё» автомобиль родом… ну, где-то из шестидесятых, может, восьмидесятых? Или вон тот большой чёрный Лексус, чей на славу начищенный капот ослепляет не хуже солнца? Руками опираюсь на каменный блок, одновременно обжигая и царапая кожу ладоней, когда сзади, наконец-то, слышу негромкие приближающиеся шаги. Резко, быстро оборачиваюсь, взглядом прищуренных глаз ловя фигуру О’Брайена, который догадался нацепить чёрные солнцезащитные очки на нос, чтобы не ослепнуть. Как жаль, что я не такая умная. — Неужели! — восклицаю, даже не думая убирать ядовитую желчь из голоса. Из-за очков глаз парня не видно, но готова поклясться, что в этот момент он взглядом терроризирует меня. Такие привычки быстро запоминаются. — Я думала, ты собираешься остаться здесь ночевать. — При перспективе провести весь вечер с тобой, я бы и от такой возможности не отказался, предложи её мне, — отвечает ровным, вполне спокойным тоном, быстро спускаясь по небольшой лесенке, и, не останавливаясь около меня, продолжает идти дальше. Пару секунд пилю его спину взглядом, затем усмехаясь. Это он сейчас даёт мне выбор, вот так просто уходя? Вроде «хочешь иди, хочешь не иди, мне всё равно»? Хмыкаю, взяв сумку за ручки, и встаю с блока, неспешным шагом направившись за парнем. Так, ну что, какая там у него машина? Не одна из тех, которые я успела рассмотреть? О’Брайен уходит недалеко и останавливается у аккуратного чёрного автомобиля, чей капот так же блистает на солнце от чистоты, но из-за того, что машину не было видно из-за ряда других, это совсем не слепило глаза, пока я не подошла ближе. Щурюсь, когда О’Брайен снимает автомобиль с сигнализации и открывает дверцу водительского сиденья, вдруг взглянув на меня. — Садиться будешь или следом побежишь? Шумно всасываю воздух ртом, при этом закатывая глаза, но резко дёргаю дверь пассажирского сиденья, что явно не нравится парню, и сажусь, так же резко закрывая дверцу. — В своём автомобиле так хлопать будешь, ясно? — поворачивает голову в мою сторону, садясь на водительское сиденье, и мягко, очень аккуратно и плавно закрывает свою дверь. Усмехаюсь краем губ, при этом вновь закатывая глаза, и пристёгиваюсь. Опускаю окно вниз полностью, как только О’Брайен заводит мотор, и тут же высовываю руку, головой облокотившись на спинку чёрного кожаного сиденья, удобно устроившись. Пусть я даже еду с таким человеком, как О’Брайен, но комфортом я пренебрегать не буду. — Я хотел включить кондиционер, — говорит, так и не нажав на педаль газа. — Включай, — пожимаю оголёнными плечами, фыркая. — Закрой окно. — Нет. — Либо ты закрываешь окно, либо мы никуда не едем, — я что ему, маленький ребёнок? — Либо мы едем, либо ты получаешь по химию пару и не едешь на свой конкурс, — проговариваю ровным, строгим тоном, смотря парню прямо в глаза. Играем в «гляделки» пару секунд, прежде чем О’Брайен первым сдаётся и с тяжёлым, громким, будто бы опустошающим выдохом кладёт руки на руль, правой ногой нажимая на медаль, позволяя автомобилю двинуться с места. Хотя бы в одном стоит отдать этому парню должное. Вкус в автомобилях у него действительно хороший. А у его родителей явно хороший вкус в выборе домов. Подняв голову, смотрю на огромный двухэтажный дом с полностью стеклянными дверьми и большими, явно пропускающими много света, окнами. Стены дома выкрашены в идеально-белый цвет, нигде не видно ни одного пятнышка, зато тут и там видны пальмы, как совсем высокие, куда выше плоской крыши дома, так и маленькие, не достающие даже до уровня окон первого этажа. Краем глаза справа от себя замечаю бассейн с абсолютно спокойной голубой-голубой водой. Интересно, здесь вообще кто-нибудь плавает? А ещё на глаза, являясь резким выступом, попадается достаточно большой балкон второго этажа с железными узорчатыми перилами. Дом со всех сторон окружают не только вездесущие пальмы, но и ярко-зелёная, «свежая» трава. Она выглядит только что политой, будто пару минут назад закончился проливной дождь, но вот об этом остаётся только мечтать. Стены и различные выступы дома дополнены красивой, идеально вписывающейся в интерьер лепниной, а чуть поодаль самого большого, видимо, главного входа, стоит небольшой диванчик с декоративными подушками на нём и маленький кофейный столик. Видимо, для уютных семейных посиделок. На лицо так и просится кроткая улыбка. Не могу судить, зная только Дилана, но что-то мне подсказывает, что помимо него в этом доме живут очень и очень хорошие люди, знающие цену как и себе, так и другим. Хотя, может, я ошибаюсь и просто всё себе надумала, что, в принципе, вполне возможно. — Ты идёшь? — вспомнишь лучик, здравствуй солнце. На фоне непорочных белоснежных стен О’Брайен выделяется резким серым пятном, тут же приковывая к себе всё внимание. Смотрю на него. Живя я здесь, ходила бы только во всём белом, чтобы создавать абсолютную гармонию. Дилан без каких-либо усилий, свободно открывает входную дверь, заходя в дом, и мне приходится поспешить за ним, чтобы потом не ломиться в двери. Еле успеваю забежать в дом, когда О’Брайен захлопывает за мной дверь, тяжело выдохнув, отчего его грудная клетка, обтянутая тканью серой футболки, медленно опустилась вниз, и начинает идти по направлению к широкой белой лестнице. Не знаю, как, спеша за таким упрямым бараном, успеваю мельком рассмотреть интерьер дома. Внутри он такой же непорочно-белый, как и снаружи. Почти на каждом шагу у стены стоит то большая ваза с красивой росписью и светло-розовыми либо же белыми цветами в ней, то небольшой аккуратный столик с различными мелкими принадлежностями на нём, то на самой стене висит картина, чаще всего в чёрно-белом цвете, где запечатлена либо вся семья О’Брайенов, либо по два-три человека, оставляя остальных за кадром. По этим картинам очень легко определить, что в этом доме, помимо Дилана, живут ещё его родители и, судя по всему, младшая сестра. Она, кстати, очень на него похожа. Поднимаюсь вслед за парнем на второй этаж и так отвлекаюсь на рассматривание интерьера, что чуть не врезаюсь в О’Брайена, уж слишком резко затормозившего прямо на последней ступеньке. Хмурюсь, позволяя себе терроризировать спину парня взглядом. Хочется начать притоптывать ногой. Он что там, приведение увидел? — Мам, — слышу его удивлённый тон. — Ты рано. Ух ты, миссис О’Брайен, вот это встреча. Никогда не думала, что познакомлюсь с вами. — Нужно было заехать за кое-какими документами, — слышится шорох бумаг: видимо, женщина показывает документы сыну. — Ты не видел мою машину у дома? Ну, ладно я её не заметила: была слишком увлечена рассматриванием незнакомой мне местности. Но О’Брайен?.. Что ж, вниманием парень, видимо, обделён. — Видимо, не заметил, — легко пожимает плечами, поправляя лямку рюкзака. — Ты один? — Эм… — явно мнётся, не зная, как себя повести, но и я лезть не буду. Пусть сам выкручивается, я и так ему с химией помогаю. — Мам, это Кром… Джулия Кромвелл, — резко, слишком резко отходит в сторону, оставляя меня без своеобразной стены защиты, полностью раскрепощённой перед миссис О’Брайен. Видимо, моё лицо, выражающее полное непонимание происходящего, настолько смешно, что О’Брайен не может сдержаться и скромно прыскает в кулак, еле-как сдерживая рвущуюся наружу улыбку. Что ж, ему смешно? Я рада. Мельком, очень быстро оглядываю миссис О’Брайен, сразу придя к выводу, что женщина явно лучше вписывается интерьер дома, чем её сын. Тёмные, как у Дилана, волосы красивыми аккуратными волнами лежат на плечах, которые закрывает лёгкая шифоновая блузка светло-кремового цвета. Стройные ноги скрывают классические брюки белого цвета в вертикальную полоску, а быть где-то на уровне сына женщине позволяют чёрные туфельки на тонких, но не очень высоких шпильках. К моему счастью, лицо миссис О’Брайен не выражает ни строгости, ни суровости, ни какой-то непонятной злости. Всё черты лица мягкие, расслабленные, выражающие полное душевное и физическое спокойствие женщины, её стойкую уверенность в происходящем. На лбу, у глаз и на щеках видны возрастные морщины, не скрытые ни таким популярным и неестественным сейчас ботоксом, ни плотным стойким слоем косметики, но они ни в коем случае не портят внешний вид матери Дилана, наоборот, женщина выглядит как-то свежо и совсем не старо. Чего только стоят жгучие карие глаза, которые умудрился унаследовать её сын. В данный момент он смотрят на меня с каким весёлым удивлением, медленно и очень осторожно изучают, будто боясь спугнуть или сделать что-то лишнее, а на красивом лице медленно, но верно созревает игривая улыбка, выдающая ямочки на щеках. — Джули, — поправляю сначала тихо, но потом делаю голос громче. — Я Джули Кромвелл, миссис О’Брайен. Репетитор Дилана по химии. Укол. Резкий взгляд, брошенный в мою сторону, прямо в висок, но мне плевать. Крепче стискиваю зубы, но продолжаю улыбаться. — А, вы химией пришли заниматься, — улыбка женщины, наконец, расцветает во всю мощь, демонстрируя идеальные белоснежные зубы. Хоть в рекламе зубной пасты снимайся, ей Богу. — Как хорошо, что ты, Джули, наконец надоумила этого парня взяться за голову, — быстрым взглядом смотрит на сына, с чьей стороны слышится нескрываемый тяжёлый вдох. — Микаэла О’Брайен, очень приятно, — наконец, отвечает не мою протянутую ладонь, и на пару секунд мне удаётся физически почувствовать тепло, что бесконечными лучами льётся из этой женщины. — Мам, мы пойдём, — Дилан, наконец, отмирает, и пальцем тыкает мне в спину, таким жестом побуждая идти, а сам быстро обходит мать, оставляя нас позади. — Время-то ограничено, — пальцем чешет переносицу. — И у тебя в том числе. — Ах, ну да, точно, — женщина спохватывается, но не перестаёт доброжелательно улыбаться мне, даже не смотря на сына, будто тот её и вовсе не интересует. — Извините, что так некультурно отвлекла вас, — поправляет пиджак, висящий на её руке, и просто вынуждает меня улыбаться, как бы говоря, что всё хорошо. Господи, да как эта женщина вообще может кому-то мешать?! — Хорошо вам позаниматься, — наконец, оглядывается на сына, всего лишь мельком посмотрев на него, делает мах рукой, прощаясь с нами, и напоследок кивает мне головой, на что отвечаю женщине тем же самым. — Идём, — Дилан торопит меня, дёргая край своей серой футболки, когда дом заполняет цоканье женских каблуков по высокой лестнице. Быстрым движением проходится языком по сухой нижней губе, поворачиваясь ко мне и делая всего пару шагов, прежде чем открыть одну из многочисленных белоснежных дверей этого дома. — Давай, — закатывает глаза, торопя меня, и я спешу поскорее оказаться в нужной комнате. Дилан сосем не похож на свою мать. Характером уж точно. Плюс, миссис О’Брайен оставляет после себя только светлые, положительные впечатления, а Дилан… Дилан — это сумасшедший ураган, буря, шторм, резкий проливной дождь, туча с молниями. Всё, что может от одного резкого движения бомбануть так, что потом ты будешь не в состоянии вспомнить не то что своих родных или дом где ты живёшь. Ты будешь просто не в состоянии даже понять, кто есть ты на самом деле. Интересно, а сам О’Брайен это понимает? — Тебе пинка для ускорения дать или что? — говорит раздражённо, пальцами устало потирая глаза. Мельком оглядываюсь на него, подмечая, с каким напряжением парень держится за дверную ручку, с какой силой бледные пальцы сжимают её, как тяжело опускаются и поднимаются сильные плечи Дилана в компании с грудной клеткой от глубоко, настроенного на то, чтобы успокоить парня, дыхания. Так что решаю не играть с огнём, быстро перескочив порог и тут же оказавшись в светлой, совсем не такой, как я её себе представляла, комнате. Парень совсем бесшумно переступает порог, тихо закрывая за собой дверь, пока я начинаю лазить в сумке в поисках нужных учебников и тетрадей. Закусываю губу. Нет. Совсем не похожи.