Будь со мной. Танцуй со мной.

Отабек внимательно наблюдает за Юрием, потому что ему страшно, действительно с т р а ш н о. Этот момент казался ему таким трепетным, таким интимным, оголяющим чувства, что сдерживать дрожь было почти невозможно – он словно отдавал Плисецкому кусочек своей души, а потому боялся, что ему это не будет нужно, что не то, не важно. Алтын не мог понять, откуда выбиралась чувствительность, когда дело касалось Юрия. Все так остро, горячо, так чувствуется, так ранит. Отабек был готов терпеть, быть просто партнером, готов был бросить к ногам Плисецкого целый мир, лишь бы тот улыбался. Но это всего лишь подвеска. Всего лишь кухня, кривые и тусклые звезды, легкий запах шампанского и бешеное сердце. Все слишком просто, чтобы вызывать такие чувства. Но оно вызывает. И все внутри сжимается от этого «не стоило». Брюнет инстинктивно выдыхает, когда Юрий выходит из комнаты. Отабек облизывает пересохшие губы и ему очень хочется ударить себя по лбу – что за глупости, черт возьми? Обычный вечер. Обычный подарок. Откуда такой ураган эмоций? Он пытается списать все на победу, на шампанское, но понимает, что это тут совсем ни при чем. Когда блондин возвращается и просит Отабека помочь, тот шумно выдыхает и подходит к Юрию – почти вплотную, так близко, что еще немного, и он сможет коснуться губами кожи на шее. И Алтын старается об этом не думать. Он аккуратно застегивает цепочку и касается горячими пальцами нежной кожи – сам не знает, специально или нечаянно, но это легкое и мимолетное касание кажется таким трепетным, нежным и возбуждающим жестом, что казах прикусывает щеку изнутри, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. А потом музыка, словно сливаясь со звездами, мерцающими ярче, заставляет сердце замереть. Обжигающие прикосновения – Отабек смотрит на Юру, думает о том, какой он красивый, слишком близко, он такой худой, хотелось сжимать в объятиях и вдыхать запах, проводить ладонями по коже, зарываться пальцами в мягкие волосы. Алтын держит себя в руках. Скала. Но в голове – настоящий хаос, в котором Юрий, Юрий, Юрий... Отабеку даже смешно от того, как блондин на него действует, как заставляет чувствовать себя глупым и таким зависимым. Они танцуют так, словно созданы друг для друга, словно не должны больше касаться никого другого, словно они – одно. Пусть это почти не танец, пусть немного напряженно, пусть мало места, но это кажется таким правильным, будто Юрий всегда должен быть в руках Отабека. Музыка затихает, а вместо нее в ушах колоколом бьет сердце. Близко. Горячо. Алтыну хочется еще ближе. Этот вопрос не вызывает никаких сомнений. Это кажется единственным правильным решением. Отабеку думается, что если он этого не сделает, то мир просто перестанет существовать. -Поцелую тебя, - горячо шепчет он. Без стеснения, без колебаний и неуверенности. Потому что хочет. Как говорил Юрий? Когда по-настоящему чего-то хочешь, тебя ничто не может сдержать. И Отабек поддается этому вихрю, этому танцу... Он касается подбородка Юрия, приподнимая. Заглядывает в глаза, блестящие в свете разноцветных звезд. Стук сердца, этот взгляд, их прикосновения – все, что сейчас есть в этом мире. Касание губ почти незаметное. Невесомое. Как крылья бабочки. Это чувство – словно ток, словно болезненный пожар внутри. Даже не поцелуй. Что-то большее. Красивое, трепетное. Горячее. Отабек тут же шагает назад, но места слишком мало, чтобы отойти. Пораженный тем, что сейчас сделал и тем, чего не сделал. Бешеный стук сердца, удивление во взгляде, румянец на щеках. И то, что противно называется бабочками в животе. Алтын не может вздохнуть, а в груди почему-то боль, но такая приятная, тягучая и сладкая, что он прижимает руку к сердцу. Смотрит на Плисецкого, потому что не верит. Он столько мечтал об этом, был близок к этому. Хотел прижать к себе и целовать с чувством, жадно, не давая вздохнуть. Но это было лучше. Легко, но так горячо. Мурашки по всему телу. Желание повторить. Желание извиниться. Желание продолжить. Он ожидает удара. Ожидает злости и непонимания. Обещал себе держать это в себе, но сейчас не смог, не захотел. Вспоминается страстное «поцелуй меня» - и Отабек снова не может дышать, замерев и глядя на Юрия. Юрий смотрит на Отабека не отрываясь, словно загипнотизированный, и даже не сразу понимает его слова. Он так близко, слишком близко, опасно близко… Сердце колотится, словно сошло с ума. А потом губ Юры касаются горячие и нежные губы. Он закрывает глаза, сжимая пальцами футболку казаха, весь дрожит. Плисецкий никогда не думал, что простой поцелуй может дарить столько эмоций. Нет, не таких, как смазанное касание губ Леруа, вызвавшее только злость и отвращение. Чувствуя жар Отабека, его силу и нежность, голова закружилась, тело охватила слабость, черт возьми, он чуть не застонал от разочарования, когда все так быстро закончилось, неосознанно потянувшись за продолжением. Словно забыв, как дышать, Юра хрипло втянул в себя воздух, обдирая легкие, и открыл глаза. Облизнул губы, все еще хранящие вкус и тепло Алтына. Чувство, что он пьян. Плисецкий протягивает руки, хватает парня за плечи и рывком тянет к себе. Почему он это делает, как дошел до такого – плевать. Это именно то, чего он хочет, хоть и не умеет. Плевать. На все плевать. Глядя в глаза казаха, Юра требовательно выдыхает: - Еще! А потом все летит к чертям. Плисецкий целует Отабека неумело, но страстно, вцепившись в его плечи, прижимаясь всем телом, сминая и покусывая губы, касаясь их языком. Он не знает, как это делать, боится ошибиться, но ведь не попробуешь – не узнаешь, а потому блондин, судорожно всхлипнув, раздвигает губы казаха языком. Еще, больше, ближе, сгорая от страха и желания. Он видел, как это делают, а значит, сможет. Неуверенно касается кончиком языка языка Отабека, и тут же отшатывается, хватая ртом воздух, в ужасе от собственной смелости, от того, что натворил, от вспыхнувших чувств, от которых тело сгорает и плавится, требуя прижаться еще сильнее. - П-прости… Юра вылетает с кухни, зацепившись ногой за табурет и чуть не упав, чертыхается и прячется в ванной, заперев дверь и признавая свою слабость. Он проиграл. Всегда Плисецкий был диким и колючим, больше всего ценя независимость и свободу, считая проявление нежности позорной слабостью, и вот – он сам лезет с поцелуями. К парню. - Черт бы тебя побрал, Отабек! Всхлипнув, блондин со злостью бьет кулаком в стену и сползает по стене, устраиваясь на полу и утыкаясь в колени лбом. Часто дышит, пытаясь прийти в себя. Не выходит. Тело все помнит. Губы помнят. Разум помнит. Это невыносимо. Он не знает, что делать. Юра поднимает голову и криво улыбается. Да к черту. Знает он, что делать. Просто никогда не пробовал. Но раз все так могут, то может и он, верно? Вдруг это действительно поможет? Он не может выйти в таком состоянии, не может смотреть на Отабека, не может быть рядом и не попытаться повторить поцелуй. А потом ему захочется больше. Захочется рук по телу, губ на плечах и шее, легких укусов и страстных поцелуев… - Да хватит уже! Становится только хуже. Дыхание с хрипами срывается с губ. Юра закрывает глаза и скользит руками по телу, представляя Отабека. Нет, его руки не такие, они сильные, уверенные, а не нервные, как сейчас сам Плисецкий. По груди, животу, по внутренней стороне бедер, к паху. Судорожный выдох. Парень вздрагивает. Это слишком. Слишком хорошо. Если бы это был Бека… Он приспускает штаны с бельем, касается ноющего напряженного члена. Снова стон. Невыносимо. - Чертов Бека-а-а-ах… Юра закусывает губу, быстрее двигая рукой. Он умирает, сгорает, плавится, давится стонами, толкается бедрами в руку. - Еще... еще немного… Бека, пожалуйста… Бе… ка…а…ах… Вспышка. Тело скручивает судорогой. Пару мгновений так хорошо, что Юра вообще не осознает происходящее, а потом тупо смотрит на испачканную руку. Ему легче. Теперь он сможет говорить с Отабеком, смеяться, ругать его и даже спать в одной кровати, не боясь сорваться. Вот только… почему он? Потому что он его друг? Юра не знает. Он чувствует себя таким уставшим, что не хочет искать ответ. С трудом поднимается, моет руку и стягивает одежду. Душ. Вытереться полотенцем. С трудом натянуть боксеры, сгрести одежду и комом прижать к себе. Только подвеска немного холодит кожу. Ее он не снимает. Выйти из ванной. - Бека, я устал. Можешь все бросить, завтра разберемся на кухне. Одежду на кресло. Расстелить постель. Не проверять звонки и смс, просто поставить будильник. Юра забирается под одеяло и потягивается. - Завтра репетируем. Будь в форме. Словно и не было звезд на потолке и стенах, на лице и в глазах. Словно не было поцелуя. Но все это было. Он не забудет. Отабек тяжело дышит. Все, что он видит – губы Юрия, такие теплые и мягкие, желанные... Алтын пытается держать себя в руках, хотя ему до безумия хочется прижать к себе худое тело Плисецкого, зарыться пальцами в светлые волосы, и целовать, целовать, целовать. Так, чтобы искры из глаз, чтобы срывать с губ стоны, ловить горячее дыхание и... Отабек просто не мог. Перед ним стоял мальчик. Пусть его язык не поворачивался назвать ребенком, это было неправильно. Запретно, а оттого горячее. Алтыну казалось, что такими темпами легко сойти с ума. Он уже хочет извиниться, когда Юрий хватается за его плечи, притягивая к себе. И мир снова взрывается. Тысячи красок, тысячи эмоций. Страстное «еще» звенит где-то в животе, словно разжигая внутри огонь. Это лучше, чем Отабек себе представлял. Горячее. Сердце будто остановилось, когда к Алтыну пришло осознание – Юрий целует его. Неумело, но оттого брюнету становится так хорошо, что он тихо-тихо стонет, инстинктивно прижимая к себе желанное тело. Сильно, страстно, так, словно хотел раствориться в нем. Казах позволяет Плисецкому вести, невероятно наслаждаясь его напором, тем, с каким, черт возьми, желанием он целовал его. Невероятно. Сладко. Острые зубы котенка, их горячее дыхание, звуки, полные желания и страсти. Отабеку кажется, что это сон, потому что не может быть так хорошо, так горячо. Хотелось больше, ближе, глубже, и Алтын, медленно спуская ладони по спине Юрия, думал о том, что еще немного – он не сможет остановиться. Просто не сможет отпустить Плисецкого после такого... Ему кажется, что они оба близки к точке невозврата, чувствуя язык Юрия. Он хочет перехватить инициативу, заставить Плисецкого стонать ему в губы, но... Алтын не сразу понимает, что произошло, резко распахивая глаза. Нет, нет, нет. Он уже протянул руку, чтобы схватить блондина, не дать тому уйти, продолжить ровно с той точки, где они остановились, но он сдерживает себя. Отабек не может дышать. Вдохнуть не получается, а потому он хрипит и шокировано смотрит в темную стену. Ощущение горячих губ, требовательных прикосновений, собственные стоны, звенящие в груди... Все это отдается сладкой болью и жутким страхом. Алтына словно окатывает холодной водой. Что же они наделали? Отабек вспоминает, как хотел большего, был готов следовать за любым желанием Юрия, даже самым диким, он н е х о т е л останавливаться. И от этого ему становится жутко, потому что он понимает – если такое повторится, он не сможет держать себя в руках. Выдержка, холодность, умение держать себя в руках и отметать даже самые привлекательные мысли – все летело к чертям, если рядом был Юрий. Плохо. «Это всего лишь поцелуй» - пытается успокоить себя Алтын. Но это не так. Что-то большее, что-то, что пробуждало ужасные и одновременно приятные чувства, сносящие крышу. Так нельзя. До этого у него были поцелуи, но такого огня, такого желания он не чувствовал никогда. И казах совершенно потерялся. Потом он вдруг думает о том, как себя сейчас чувствует Юрий. Почему-то кажется, что сейчас он растерян не меньше, чем Отабек. Хочется прижать его к себе, шептать, что все хорошо, заверяя в этом больше себя, чем его. А потому брюнет, слегка покачиваясь, движется в сторону ванной. Он хочет постучать и позвать Юру, попросить открыть дверь, но то, что он слышит, заставляет его замереть. Стоны. Сладкие стоны удовольствия, которые Отабеку ужасно хотелось чувствовать на своих губах. И его имя. Словно ток, словно огненный поцелуй. Алтын хочет уйти, заставить себя думать, что ему послышалось, но... он просто не может. Он жадно ловит каждый звук, чувствуя, как возбуждается сам. Этого просто не может быть. Прекрасные звуки, приглушенные стенами, и Отабек не знает, чего хочет больше – забыть об этом или помнить эти звуки, болью отдающиеся внизу живота. Юрий представляет его. Со стонами произносит имя Отабека, и это слишком. Алтын словно попал в ловушку, знает, что теперь из этих эмоций ему просто не выбраться. Он хочет слышать это над ухом, чувствовать возбуждение Юрия, з а с т а в л я т ь его стонать. Отабек не сразу понимает, когда звуки стихают. Он чувствует себя опустошенным – это было слишком горячо, слишком интимно и словно так и должно было быть, брюнет чувствовал, что в том, что он услышал это, было что-то правильное. И он не жалел. Но от напряжения и стеснения это не спасало. Не издавая ни единого звука, Отабек уходит обратно на кухню и обессиленно опускается на стул. Звездочки тут же начинают прыгать по его коже, а в голове появляются картинки недавнего поцелуя, в ушах стоны, и это сильнее Алтына. Невозможно. Он закрывает лицо руками и тяжело дышит. Какие же они глупые. Он слышит, как открывается дверь, и вздрагивает. Смотрит на Юрия, не имея возможности не сравнивать то, как говорит Плисецкий «Бека» сейчас, и как он стонал это совсем недавно. Отабек не может решить, как лучше. Казах выключает проектор, и звезды словно умирают. Будто не было магии. Всего лишь тьма, которая сохранит их секреты. Брюнет тяжело вздыхает. Очистить мысли. Не думать о том, что произошло. Это неправильно. Жутко. Мерзко. Но ничего не выходит, потому что это так горячо, приятно, сладко... Он входит в комнату в тот момент, когда Плисецкий забирается под одеяло. Кусая губы, Отабек стягивает с себя футболку, а потом и штаны. Он совсем не думает о том, как будет чувствовать кожей Юру. Старается не думать. Алтын ничего не отвечает, лишь кивает, откидывая одеяло и опускаясь на кровать. Судорожный выдох. Это невозможно. Они будут делать вид, что все хорошо, словно ничего не было. Это ведь ложь, да? Отабек не привык лгать, особенно самому себе. Он совсем теряется в своих чувствах. Они друзья. Им хорошо вместе. Ведь друзей хочется целовать, хочется прижимать к себе и заставлять стонать? -Юра, - выдыхает Отабек, переворачиваясь на бок, чтобы видеть Плисецкого. Тянется к нему и кладет ладонь на худое плечо. Это похоже на зависимость. - Мы ведь друзья? Ему хочется услышать это от Юрия. Потому что самому все кажется таким шатким, ненастоящим. Друзья, друзья, друзья. Не дожидаясь ответа, он, тяжело вздыхая, двигается ближе к Плисецкому и обхватывает его рукой, совершенно не желая думать о последствиях, поцелуях и о том, что он бесстыдно подслушивал. Ему просто хочется обнять Юру, вот и все. -Иначе замерзнешь, - шепчет Отабек, мысленно ругая себя за то, что ищет предлоги. Просто накалять обстановку еще больше не хотелось /куда уж больше/. Просто объятия. Дружеские. Чтобы согреться. - Конечно, мы друзья! Юра возмущен. Как Отабек может сомневаться в этом? После того, как он позвал его танцевать в паре, доверил себя и свою карьеру, пригласил в дом, пришел на выступление и поцеловал, казах все равно сомневается? Или Плисецкий сделал недостаточно? В душе какое-то глупое волнение. Да, он не умеет общаться, у него никогда не было друзей, но он старается, черт возьми! Надо бы спросить у кого-нибудь постарше и опытнее, правильно ли он поступает. - Стал бы я тебя целовать, если бы ты не был мне другом! Уверенный голос, вроде бы правильные слова. Юра даже верит, что все именно так. Позволяет обнять себя и прижать. Чтобы согреть, конечно. Он же всегда мерзнет. Отабек правильно говорит. Он же старше и мудрее. - Ночи. Успокоившийся, Плисецкий легко касается губами щеки парня – все друзья так делают, он уверен! - утыкается ему в плечо и скоро засыпает. Виктор, напевая, готовит завтрак, когда звонит телефон. Молодой человек скорее хватает его, чтобы звук не разбудил Кацуки, с удивлением видит номер Юрия и нажимает кнопку приема. - Юрочка, мальчик мой, как я рад тебя слышать! Наконец-то ты вспомнил старика! - Хватит трещать! Я звоню по серьезному вопросу! - Радость моя, я всегда серьезен, - Виктор обиженно дует губы, делает глоток чая. – Что случилось у моего мальчика? - Только давай без твоих пидорских штучек и дебильных подколов! Обещаешь? - Клянусь. - Виктор… а друзья могут целоваться? Молодой человек давится чаем, тупо хлопая глазами. Юрочка? Его Юра спрашивает такие вещи? - Слышь, ты там сдох, что ли? Голос на другом конце трубки взволнованный. Непривычно. Никифоров осторожно спрашивает: - Ты сейчас про Отабека? - Какая разница! Я просто спросил! Это вообще не для меня! Губы молодого человека растягиваются в улыбке. Ну конечно. Не для себя и не про Отабека. Какая прелесть! - Нет, Юрочка, с друзьями не целуются. Но есть особенные друзья, очень близкие. У каждого человека только один такой человек. Вот его можно и обнимать, и целовать, и… Виктор успевает остановиться. Не стоит забывать, что Плисецкому только через пару месяцев шестнадцать. А вот поговорить с Алтыном стоит. Никифоров делает себе в уме пометку, продолжая счастливо улыбаться. Наливает себе и Кацуки чай, его любимый, зеленый с жасмином. Аромат наполняет кухню. - Юрочка, а эти твои друзья, они еще не спали, так ведь? - Спали, конечно! Каждую ночь спят. Виктор чуть не роняет чашки, но Плисецкий возмущенно продолжает: - Отабек меня даже обнимает, чтобы я не мерз… Ч-черт, я… - Все в порядке, милый, я понял. Вздох облегчения. Ох уж эта молодежь! Не понимают, о чем их спрашивают и пугают взрослых. - Значит, Отабек живет у тебя? - Ой, иди ты, Виктор! Он смеется, слыша смущение в голосе мальчишки. - Можете держаться за ручки и целоваться. - Виктор, блядь! - Даю свое благосло… Мат. Трубку бросают. - Отабек живет с Юрио? Кацуки стоит, прислонившись к дверному косяку, сонно трет глаза. - Не «с», а «у», милый. - Виктор, зачем ты обманываешь его? Какие они друзья? - О-со-бен-ны-е! Молодой человек смеется и обнимает своего возлюбленного, привлекая его для поцелуя. - Обещай, что не будешь вмешиваться. - Я никогда не вмешиваюсь! Но помочь им надо. Отабек слишком сдержан, а Юра… Кацуки поднимает руки, сдаваясь. Спорить с Виктором, что-то вбившим себе в голову, бесполезно. Потому он просто надеется, что все будет хорошо. - Вставай уже! Плисецкий сдергивает с Отабека одеяло, недовольно смотрит. Также недовольно смотрит кот, нервно дергая хвостом. - Завтрак на столе. Я в душ. Надеюсь, ты сможешь забить на учебу, у нас много работы, так что не тянись. Юра замирает, сжав ручку двери, прикусывает губу, тихо бубнит: - И я спросил у Виктора. Особенные друзья могут целоваться, да. Так что… можешь меня целовать… если захочешь… Вот только почему-то он сгорает от смущения. Громко хлопнув дверью, блондин сбегает. Все хорошо и правильно. Виктор же сказал. А он не будет врать. Наверное.