Будь со мной. Танцуй со мной.

Они идут домой в молчании, измученные, но довольные. Юра даже не уверен, хочет ли он есть. Скорее, просто лечь и залипать в сетях. С тех пор, как у него поселился Отабек, он практически не бывает там. Странно. Действительно странно. Скинув кофту и потягиваясь до приятного хруста в костях, Плисецкий вспоминает про костюм. Расслабленное состояние тут же пропадает. Юрий собран и серьезен. Это работа. Успеют отдохнуть. - Я покажу. И ты подумаешь, в чем сможешь танцевать. Если ничего не подберешь - пройдемся завтра по магазинам. Я быстро. Он хватает чехол и прячется в ванной. Бальные костюмы у многих вызывают смех, и Юра всей душой надеется, что Алтын не будет улыбаться, увидев его. Тем более, что костюм женский. Хорошо, что тело еще не достаточно изменилось, и он может себе это позволить. На самом деле, костюм прекрасен. Тонкая полупрозрачная ткань легинсов почти не заметна, только вспыхивает белыми и голубыми искорками на свету. Юра, ругаясь и проклиная девчонок и их чертовы колготки, осторожно натягивает их и чуть улыбается. Ноги тонкие и изящные. Прима, черт возьми. Следом - подобие юбочки. Не балетной пачки, а нечто такое невесомое, легкое, из белоснежной ткани с такими же голубыми искорками. Совсем короткая, условная, едва прикрывающая ягодицы. Плисецкий со вздохом смотрит на кусок роскошно расшитой голубыми камнями белоснежной ткани, вздыхает. Корсеты ему еще не доводилось носить. Выглядит шикарно. Как шикарное орудие пыток. И в этом можно танцевать? Блондин скептически пытается согнуть косточки. Снова ругается и откладывает корсет в сторону. Осторожно собирает волосы, заплетая их по бокам в косы и стягивая в хвост на затылке. Выпускает пару прядей. Приме так не положено, но он же особенный. Искрящийся бело-голубой цветок в волосы. И снова взгляд возвращается к корсету. - Да какого хрена? Я не хуже девчонок! - Готово! Он и сам чувствует запахи и в животе урчит, но Юра лишь раздраженно кричит: - Сейчас! Он расслабляет завязки насколько возможно, натягивает корсет через голову, крутится перед зеркалом, пытаясь затянуть ленты обратно. Долго пытается. А потом плюет и выходит из ванной, придерживая ткань на ребрах. - Бека. Помоги затянуть. И если ты засмеешься, я выбью тебе зубы. И какого черта лицо пылает, а сердце бьется как сумасшедшее? Черт знает что! - Бек, быстрее, мне неудобно! Отабек стоит у стола, сосредоточенно глядя в тарелку с ужином. Он все никак не может перестать корить себя за то, что не спросил про день рождения раньше – что бы он делал, не скажи сегодня об этом Юрий? Алтын тяжело вздыхает и дает себе задание позвонить завтра насчет работы, а потом усаживается на табурет, снова погружаясь в мысли. Он поначалу даже не замечает, что на кухню вошел Юрий. Отабек поворачивает голову, реагируя на голос, поднимается на ноги, а потом... Казах замирает, совершенно пораженный увиденным. Его сердце, кажется, перестает работать вовсе, дыхание перехватывает и все, что он может сейчас делать – это стоять и бесстыдно пялиться. Он не был готов. Совсем. И сейчас он даже вдохнуть не может. Это же... Черт возьми. Он понимал, что костюм будет женским, но... Это... Черт, черт, черт. Алтын ощущает, как сам краснеет, смущаясь собственной реакции – мурашки по спине и непреодолимое желание коснуться. Отабек никогда не думал, что увидит Юрия в таком образе. Это красиво. Красиво настолько, что брюнет не может сдвинуться с места, скользя взглядом, полным восхищения, по стройным ногам, едва касаясь мыслями края юбочки, вверх – открытые и трогательно худые плечи, тонкая шея и совершенно прекрасная прическа. Отабеку кажется, что он готов упасть перед этим прекрасным существом на колени, с искренним благоговением целуя его ноги. Эти мысли дикие, просто дикие, но именно это сейчас ощущает Алтын. Юрий, кажется, не изменился – лишь собрал волосы и переоделся и, как сейчас думает казах, он ощущает это восхищение Плисецким постоянно, просто сейчас... сейчас это что-то особенное, словно Юра подталкивает его к бездонной пропасти. Он едва может выйти из оцепенения, когда Юрий поторапливает его. Отабек облизывает губы и судорожно выдыхает, подходя ближе к блондину. Да уж, как тут смеяться, когда даже двигаешься с огромным трудом? Хотя, конечно, Отабеку хочется рассмеяться, но не над тем, как выглядит Юра, а над тем, как ведет себя он сам. Словно увидел Плисецкого в первый раз. Так себя ощущал казах только тогда, когда впервые за долгое время увидел танцующего Юру в пустом зале – бесконечное восхищение и желание просто смотреть, запоминая и сохраняя в памяти каждую деталь. Юрий и корсет. Черт возьми, одни только мысли об этом вводят в ступор, заставляя желать. Но видеть это своими глазами, ощущать некую причастность к этому... Что-то невероятное, такое личное и интимное, что сердце останавливается. Алтын тянет ленты, с трудом заставляя себя сосредоточиться. Он не знает, как на это реагировать, потому что это п р е к р а с н о, черт возьми. Ленты свистят и приятным холодом ложатся в руки казаху – он очень старается смотреть только на собственные пальцы, старательно завязывающие узел. Но это сложно, особенно когда Юрий так близко, такой красивый, изящный и кажущийся совершенно неземным. Словно фея. Фея с непростым характером, острым языком и завораживающими глазами воина. Отабек не пытается прочертить грань между уставшим Юрием в домашней одежде и этим Юрием в костюме, потому что понимает, что никаких различий между ними нет, просто Алтын открывает что-то новое. И Плисецкого коснуться хочется больше, хотя казалось, что больше некуда. Брюнет заканчивает. Опускает руки. Смотрит на линии тела, очерченные красивым корсетом. Это так идет Юрию, так прекрасно и естественно смотрится, словно блондин был рожден для этого – носить что-то подобное и выглядеть величественно и так взросло. Отабек не может удержаться. Стоит близко. Глубоко вдыхает. И кладет руки на талию Юры – легкое касание, почти невесомое. Ладони скользят чуть ниже, останавливаясь на бедрах. Возбуждает. Отабек тут же убирает руки, словно обжигаясь. Казах чувствует себя таким обычным в джинсах и толстовке, таким простым. Недостойным. Он не может касаться светлой ткани своими смуглыми руками. Это чувство ужасно и прекрасно одновременно. Хотя Алтыну хочется дотронуться еще раз, коснуться горячими губами нежной кожи, провести ладонями по легкой ткани, спуститься по животу ниже... Нельзя. Нельзя, черт возьми. Он не может. Это неправильно. Сколько можно об этом думать? Отабек делает шаг назад, чтобы хоть немного уменьшить соблазн. Юрий красивый. Такой тонкий и изящный, легкий, словно может раствориться в любую секунду. Алтын прикусывает губу. Настоящая прима, один только взгляд на которую поражает в самое сердце. И брюнет безгранично рад, что видит Юру в таком виде первым. Пусть на кухне, пусть сам Отабек обычный, но все это похоже на сказку. Сказку, которую он не хочет разрушать своими неуместными желаниями. -Ты... прекрасен, - все-таки выдыхает Отабек едва слышно, и в его голосе столько восхищения, что казах смущается. Ничего не может с собой сделать. Он делает еще шаг назад, сжимая кулаки и стараясь не опускать взгляд на очаровательную юбочку и красивые ноги. Получается не очень хорошо. Странное чувство. Вроде бы ничего такого, просто Отабек затягивает ленты, чтобы увидеть костюм полностью. Всего-то. Вот только почему-то сердце колотится, ломая ребра, дыхание сбивается и ноги подкашиваются. А еще это чертово горячее дыхание на коже и руки, под которыми тело плавится, на талии, на бедрах, на животе. Плисецкий прикрывает глаза, с губ срывается беззвучный стон. Как же он хочет, чтобы руки скользили ниже, выше, по телу, ногам. Но нет. Чертов упрямый казах. Такой правильный. Установил себе какие-то правила и упорно следует им. Как же это бесит! Юрий сжимает губы, чувствуя себя недостаточно... а хрен его знает. Недостаточно привлекательным, желанным, достойным Алтына. Если бы его увидел таким Леруа... Главное, не показывать обиду, но руки сами сжимаются в кулаки, а губы кривятся. Блондин оборачивается, встряхивая волосами, смотрит в глаза с вызовом. - Ну что, сможешь подобрать себе костюм? Или завтра по магазинам? Он крутится вокруг себя на кончиках пальцев. - Не очень вызывающе? Прима не должна быть слишком откровенной. Но это - то, как я себя чувствую. Кстати... держи. В руках у Отабека оказывается телефон. Вспышка, и Юра уже нажимает кнопки, ехидно улыбаясь. Через пару секунд приходит смс от Виктора. Он в восхищении и обещает быть с Юри на выступлении. - К черту твою котлету... Снова пальцами по кнопкам. Злой взгляд на Алтына и - отправить. Да. Ему. Джей-Джею. Со скромной подписью "Король одобряет?". Если казах не хочет двигаться сам, придется подталкивать его. Канадец реагирует быстро. "Неплохо, только долго снимать. Справишься или помочь?" Плисецкий даже не знает, противно ему или приятно. Скорее, первое. Он уже собирается сказать что-нибудь едкое в адрес Отабека, но не успевает. Смс. Теперь ему. И Юра знает, от кого. - Что там? Отабек чувствует дрожь. Невозможно стоять так близко к такому невероятно прекрасному Юре и не хотеть дотронуться. Пальцы жжёт от желания коснуться светлых волос. Мысли об одном только невинном касании рождают столько чувств, что Алтын буквально задыхается, словно тонет в этом, беспомощный и совершенно потерянный. "Хочу его поцеловать" - словно колокол в голове. Непреодолимое желание. Только вот Отабек знает, что это может привести к чему-то большему, а он ведь решил, что будет держать себя в руках. Аргументы в пользу этого слишком сильны, пусть и содрогаются под натиском эмоций и воспоминаний о глубоких поцелуях и прекрасных стонах. Это было один раз и казаху стыдно, что не смог сдержаться, что открыл для них обоих нечто, что сложно сдерживать. Он не хочет, чтобы потом, когда придёт осознание, Юрий жалел об этом. Отабек вновь скользит взглядом по телу блондина. Кажется, какой бы ни выбрал Алтын костюм, он будет смотреться ничтожно рядом с ослепительной примой. И ему это нравится, потому что все ради того и делается, правда же? Юрий должен быть тем, кто завоюет сердца, а Отабек лишь чуть-чуть поможет. -Магазины. Определенно, - хрипло отвечает казах, не имея силы, достаточной для того, чтобы отвести взгляд от Юрия. Если он так волнует его чувства просто стоя посреди кухни, то каково будет танцевать с ним, когда он такой... Алтын словно во сне принимает телефон и больно прикусывает разбитую губу, чтобы унять бешено колотящееся сердце. Фотографирует, отмечая, что в жизни Плисецкий выглядит ещё более красивым, отдаёт телефон. И просто наблюдает. Смотрит, как переливается невесомая ткань, как красиво вспыхивают огнём на корсете камни, скользит взглядом выше, останавливаясь на лице Юры. Что-то не так, и Отабек вздыхает, совершенно не понимая, что делает неправильно. Жизнь с Плисецким - настоящее минное поле, где один неверный шаг может стать последним. Но казах соврёт, если скажет, что ему это не нравится. Он смотрит, как тонкие пальцы печатают сообщения, перехватывает злой взгляд и просто сгорает от желания поцеловать, заставляя выдыхать собственное имя. Нельзя. А потом в его кармане звенит телефон, и Отабек вздрагивает, слишком увлечённый самоистязанием за "неправильные" мысли. Он достаёт телефон и хмурится, слыша это "что там?", словно Юрий знает, от кого это сообщение. И, наверное, так и есть, потому что на экране светится "Жан-Жак". Алтыну вдруг становится холодно. Он открывает сообщение. Быстро пробегает взглядом по словам. Глубоко и шумно вдыхает, ощущая, как на секунду замирает его сердце, а в груди разливается неприятная тяжесть. Злость. Чувство, словно его предали. Непонимание. Ревность. Что там, да? Юре так интересно? -Кажется, у нас ничья, Б-е-к-а. "Лишь вопрос времени", помнишь? - абсолютно спокойным и холодным голосом читает брюнет, сильно сжимая телефон в пальцах, - Костюмчик ничего, правда? Принцесса прекрасна. И тут ещё сердечко в конце. Отабек напряжен. Не знает, как на это реагировать. Жан специально выводит его на эмоции, перегибая палку и вспоминая их разговор перед дракой. Зачем? Чтобы сделать больно? Чтобы Алтын понял, что он - не единственный? И... ничья? Неужели Леруа говорит этим, что не отступит? И Юрий, кажется, даёт ему надежду. Брюнет поднимает холодный взгляд на Юрия. От прежнего трепета не осталось и следа. Одно сообщение переменило все чувства на противоположные. Внутри то вспыхивает огонь ревности, и тогда Отабеку хочется прижать блондина к себе, напоминая, в чьих руках ему было так хорошо, то застывает лёд. Если Плисецкий захотел отправить Жану фотографию в костюме, зная, как тот отреагирует, то говорит ли это о том, что это только игра? Отабека дразнят? Провоцируют? Или просто говорят, чтобы он не надеялся особо? Может, Юре не хватает одного только Алтына? Мучить сразу обоих - почему бы и нет? Казах все сильнее загоняет себя в злобу глупыми мыслями и предположениями. Ему больно, черт возьми. Ещё недавно Юра выгонял Жана из квартиры, вчера Отабек дрался с ним, а теперь... Мыслить разумно не получается, и Алтын сдерживает злость из последних сил. -Так ты для Жана фотографировался? - в голосе совершенно нечаянно проступают обида и горячая грусть. Вопрос звучит обвинением. Этого просто не может быть. Он чувствует себя так, словно ему изменили, хотя это очень глупо - Юрий не сделал ничего ужасного. Да и Отабеку он никогда не принадлежал. От мысли об этом становится больнее. Точно. Особенные, но только друзья. Алтын не имеет права осуждать Юру. И пора прекращать так реагировать на Жана. Отабеку плохо. Он запутался. Он злится на ехидного Леруа, злится на Юру, который преследует неведомые казаху цели, злится больше всего на себя за эти эгоистичные чувства, словно Плисецкий должен принадлежать ему одному, за ревность. Желания сменяют одно другое. И Отабек совсем путается во всем этом. Чаша терпения переполнена. -Черт... - Отабек вздыхает и запускает пальцы в волосы, словно отмирая. Он прикрывает глаза, стараясь совладать со злостью, но сердце никак не хочет успокоиться, - Чего ты добиваешься, Юрий? Хочешь снова столкнуть нас с Жаном лбами? Знаешь ведь о чувствах Джей-Джея, знаешь, что я х о ч у тебя. Почему бы тогда не остановиться на чем-то одном? Он отворачивается и тяжело вздыхает, обессилено закрывая рукой глаза. Может, он сам перегибает палку, но для Отабека это слишком серьёзно. Потому что слишком больно, потому что ревность просто дикая. С Юрой он стал совсем другим. Никогда он раньше не позволил бы себе такого, никогда не злился так из-за одной только фотографии. Алтын знает, что его слова могут разозлить Юрия, но это просто крик души, который он не может удержать. Юра смотрит на казаха и чувствует боль. Они не понимают друг друга, не чувствуют. Только в танце. Не больше. - Я хотел подтолкнуть тебя, надеялся, что ты разберешься в своих чувствах. Перестанешь себя так контролировать. Голос бесцветный, взгляд в сторону. - Думал, ты поймешь, что мне нужны твои прикосновения, поцелуи и объятия. Нервный смешок. Плисецкий натягивает кофту прямо поверх костюма. Почему руки так предательски трясутся? Он не знает. Зато вспоминает, почему всегда был один. - Думал, ты поймешь, что я боюсь, что ты просто уйдешь... Пуанты обратно в рюкзак. Туда же футболку и джинсы. - Я думал, ты не такой, как все. А ты... видишь во мне ребенка, который играет чувствами других. Ну что ж... я запомню. Он обувается и натягивает куртку, берет в руку шарф. - Покорми кота. И отдохни, завтра в час репетиция. И покупка костюма. Рука поворачивает ручку двери. - Не звони. Просто подумай, ладно? Давай. Плисецкий вылетает на улицу и еще пару кварталов бежит, пока хватает сил, а потом падает на скамейку и закрывает лицо руками. Почему так больно? Когда он успел стать таким слабым? Парень шмыгает носом, зло смотрит на прохожих, ошарашенных его видом и вызывает такси. Сидя в теплой машине, он торопливо набирает знакомый номер. - Я еду. - Мы ждем. Виктор молча его обнимает и кутает в плед, Юри приносит с кухни чашку ароматного чая. Они ничего не спрашивают, но он сам все рассказывает, плача и задыхаясь от боли, а Виктор гладит его по голове и прижимает к себе, шепчет что-то успокаивающее. Когда Юра засыпает, Виктор накрывает его одеялом и закрывает дверь в комнату, с волнением смотрит на Кацуки. - Что нам делать, милый? И тот честно отвечает, сжимая его руки: - Я не знаю...