Будь со мной. Танцуй со мной.

Легкий поцелуй в висок. Еще более легкое прикосновение. Рука по бедру, касается прохладной кожи, вызывая мурашки и дрожь. Ничего такого, верно? Друзья ведь прикасаются друг к другу, верно? Слово горчит, словно обман. Тяжелое, вязкое. Вспоминаются слова Кацуки, что Отабек Юре больше, чем друг. «А кто?» - кричит мальчишка в ответ возмущенно. Тот молчит, отводит глаза, а потом тихо произносит: «Реши сам». Только он не может решить. Возможно, боится, первый раз в жизни. Танцевать в платье неудобно, неловко, смущающе. Голые руки, плечи, ноги… Слишком тяжело под взглядом Отабека. Хочется завернуться в кофту, натянуть подол пониже, пытаясь прикрыться. Кажется, что даже разденься он, было бы не так… как же это назвать? Так же он себя чувствовал, когда Бека прижимал его к стене и целовал, а потом… Плисецкий хочет дать себе пощечину. Они танцуют отвратительно. Чертова черная рубашка нараспашку. Так хочется прикоснуться кончиками пальцев… Юра рычит. Танцевать. Стараться. Показать боль и отчаяние. Невозможность быть вместе. Черное, черное, черное. Горькое. Он сдавленно вскрикивает, когда Алтын чуть не роняет его, ищет слова не слишком колючие, чтобы ответить, но не успевает – смазанный поцелуй затыкает рот. Он хочет кричать. Хочет ударить. Хочет целовать. Хочет спросить, что, блядь, происходит, какие они, к черту, друзья и что за правила у Отабека, которые позволяют ему доводить его, Юру, до такого состояния. - Извини. Не хватает только «Я не хотел». Словно ребенок. Холодная ярость накрывает, и решение приходит тут же. Это поможет. И ему, и Алтыну, и танцу. Плисецкий обхватывает ногами партнера, не давая ему встать, осторожно поворачивает лицо парня к себе, заставляя смотреть в глаза, облизывает губы. Пальцы скользят по груди, осторожно, едва касаясь, подрагивая. Он тихо произносит: - Я знаю, как заставить тебя танцевать лучше. Нам же нужны злость и отчаяние? Я дам тебе их. Пальцы – вверх, гладят по щеке, касаются губ, обводя их. Юра прикладывает пальцы к своим губам, чуть прихватывая кончики, закрывает глаза, шумно выдыхая. Снова – глаза в глаза. - Помнишь тот момент в телефонной будке? Как ты прижимаешь меня, как руки скользят по ногам, горячие по холодной коже, как она покрывается мурашками, а пальцы начинают дрожать? Как руки поднимаются выше, под ткань, ведь платье такое короткое, стискивают бедра, притягивая так близко, что между телами не остается ничего, кроме одежды? Как твои губы касаются шеи и плечей, оставляя следы, которые потом хочется целовать? Как мои пальцы впиваются в твои плечи, то ли отталкивая, то ли не желая отпускать? Ты же помнишь? Как умираешь от желания продолжить и не останавливаться, не отпускать, не отталкивать? Как хочется впиться в губы и стонать в поцелуй? Так вот этого ничего не будет. Потому что у тебя есть твои чертовы правила. Потому что я для тебя ребенок. Потому что я парень. Друг. Потому что это больше не танец страсти и желания. Это живая боль. Голые нервы. Вот что это. Ты знаешь, что могло бы быть и как могло быть. Но ничего, слышишь, Бека, ничего этого не будет. Чувствуешь это? Запомни. Запомни, черт возьми, и танцуй. Танцуй так, чтобы всем было больно. Всему чертову залу и судьям. А не только нам. Плисецкий отталкивает Алтына, резко встает. В груди все колет и скручивается в узел. Кричать и плакать. Но он холоден. Держится. Накидывает кофту на плечи, включает музыку. - Начали, Бека. Кажется, он медленно начинает ненавидеть себя. Всегда спокойный, рассудительный и действительно умеющий думать о последствиях - куда все это уходит, когда он рядом с Юрой? Глупо. Это невероятно сложно принять. Он никогда не вёл себя так импульсивно, и теперь ему противно от самого себя. Он ощущает, что теряет контроль. По крупице отдаёт собственное тело и разум в руки низких желаний и необузданной страсти. Это не он, он не такой. И от этого диссонанса хуже всего. Вся война внутри него. Словно скоро разорвёт напополам. Снова сделал, не подумав. Снова все испортил. Снова виноват. Но отступать уже поздно. Поцелуй не вернёшь, а от Юрия уйти просто невозможно. Особенно когда знаешь, что он хочет, чтобы Отабек был рядом. Невыносимо. Он сам уже не понимает, за что держится и чего добивается. Все уже смазалось, превратилось в настойчивое, но механическое "нельзя", словно Алтын и сам не верит свои правилам. Он хочет встать, чтобы хоть немного уйти от неловкости, но его обхватывают ногами. Брюнет знает, что не должен думать об этом, но на секунду его сердце замирает, а мурашки бегут по животу. Нет. Он позволяет повернуть свою голову, смотрит тяжелым взглядом в глаза Юры. Чувствует себя ужасно. Знает, что играет с чувствами Плисецкого, сам того не желая, делает шаг назад, когда Юрий решается двинуться вперёд. Словно танец, где они почти не касаются друг друга, дразня взглядами и отталкивая, едва успев поймать в объятия. Тихий голос, пальцы по коже - сводит с ума, будто кровь внутри закипает. Прекрасно и ужасно одновременно. Даст злость и отчаяние... конечно, это не может значить ничего хорошего. Но Отабек замирает, готовый полностью отдаться Юре и принять все, что он посчитает нужным дать - эти глаза гипнотизируют, а голос вызывает дрожь. Помнит. Конечно же, как он мог забыть? Слова, горячие, обжигающие, заставляют сердце Отабека биться быстрее, а тяжесть скапливаться внизу живота. Знает, что эти приятные слова ядовиты, знает, что все не может быть так хорошо, как кажется. Но слушает, жадно ловя каждое слово и содрогаясь от желания. Кажется, что ещё немного - Юрий поцелует, заставляя почувствовать все то, что только описал. Но вдруг чувство такое, словно на него выливают холодную воду. Неожиданность, растерянность, странная злость и ступор. Чувство такое, словно его обманули, хотя он знал, чем все закончится. Юрий давит на больное. Правила. Ребёнок. Парень. Друг. Точно. Это правда. Это именно то, что останавливает Отабека. Но почему это обижает, почему горько и неприятно? Юрий не понимает. Словно обвиняет и говорит, что Алтын сам виноват. Чувство такое, словно Отабек лишает Юру чего-то намеренно. Дальше он почти не слушает. Не будет. Ничего не будет. И, конечно, это из-за него, из-за Алтына и того, как он относится к этому миру. Да, он чувствует. Злость от невозможности получить то, чего так хочется. Боль от понимания того, что Отабек виноват в этом, словно прознающая насквозь. И обида, совершенно иррациональная и глупая. Юрий ведь прав, это правила и самоконтроль Алтына создают проблемы, но разве он один в этом участвует? Да, ничего не будет. Потому что они оба идиоты и оба виноваты. С совершенно каменным лицом Отабек поднимается. Горько, больно, тяжело. Словно пытается удержать в руках огонь, страдая от жара и того, что пламя ему не подчиняется. Начали. Алтын собран. Сосредоточен на собственных эмоциях. Танец больше похож не на плач или злость от потери, а на обвинение. Хлесткое, холодное и болезненное. Сейчас, какими бы правдивыми ни были слова Юрия, Отабеком правит обида и страстное желание объяснить, что он чувствует и как осознаёт их ситуацию. Только вот он словно не может подобрать тех слов, какие бы Юра понял. И от этого ещё обиднее и больнее. Отбрасывает Плисецкого с силой, сжимает зубы, танцует напряжённо, словно каждое движение - боль, которую он старается перенести. Музыка затихает. Тяжелое дыхание, боль в мышцах и спутанные мысли в голове. Он не хочет ссориться, не хочет вновь раздувать из мухи слона, но у него просто не получается быть спокойным. Как бы глупо ни звучало, но Алтын чувствует себя строгим родителем, который отбирает у своего ребёнка конфеты. Он хочет как лучше, но ребёнок не понимает, обижается и злится. -Я знаю, что мой самоконтроль мешает, что я во многом ошибаюсь, - начинает Отабек спокойно, отходя от Юрия, - но ты мне совсем не помогаешь. Можешь обвинять во всем одни лишь мои правила, но виноват не я один. Я понимаю и разделяю твои желания, но не собираюсь бросаться в омут с головой. Не все сразу. Неужели мы должны делать так, как хочешь ты, не оглядываясь на мои чувства? Абсолютное спокойствие, за которым скрываются дрожащие и напряжённые нервы. Он не готов говорить сейчас, потому что в нем слишком много боли и злости, которые сделают только хуже. -Ты ребёнок физически и ничего этого не отменит, каким бы зрелым ты ни был. Ты парень. И разве ты не считаешь меня другом? А с друзьями не занимаются любовью. На меньшее я не согласен, - Отабек пожалеет, что сказал это, нарушив данное себе обещание не затрагивать тему дружбы, подводя к этому Юру постепенно. Но сейчас ему просто необходимо это сказать. Отабеку кажется, что он сейчас взорвется - столько в нем эмоций, разрывающих изнутри. Он не должен выплескивать это на Юру. Казах хватает сумку с вещами, вешает на плечо куртку и кладёт в карман штанов телефон. -Мне нужно развеяться. Извини. Встретимся дома, - спокойный тон и взгляд, словно кричащий о том, чтобы его не трогали. Ему нужно подумать. Нужно успокоиться. Дать Юре время. Он крутит ключ в замке, отпирая дверь. Быстрый взгляд на Плисецкого. Отабек сбегает, словно боится того, что может сказать, в чем может признаться. Он одевается по дороге, быстро переобувается и выходит, сопровождаемый взглядом охранника. На улице холодно. Контраст между разгоряченной кожей и ледяным воздухом. Мурашки по коже и пустота в голове. Куда ему идти?