Будь со мной. Танцуй со мной.

Его тянут за рукав, и он послушно поворачивается, глядя на Отабека большими удивленными глазами. Опять что-то не так сделал? Сердце сжимается. А потом Бека его целует. И раздевает. Медленно-медленно, словно время тянет, чтобы не разрывать поцелуй. Не страстный, нет. Это как "я скучал без тебя". И Юра не сопротивляется, прикрывает глаза, позволяя все, отвечая "я тоже скучал".Губы согреваются, а кончики пальцев покалывает. Это не горячо, как когда хочется еще и еще, сильнее, а так уютно, так правильно, словно так и должно было быть. И спорить насчет ванны не хочется. Хотя и воду он ненавидит, и слушаться, и вообще, какого хрена этот казах тут командует? Но его взгляд заставляет слабо кивнуть и буркнуть "Все равно не так сделаешь, а я переделывай..." Из вредности. Как можно не быть самим собой? Впрочем, горячая ванна нужна. Он слишком замерз, и теперь, в тепле квартиры, его мелко трясет. И Плисецкий уверен, что не его одного так знобит. Поэтому он задирает подбородок, сжимает кулаки и смотрит с вызовом. - Один не пойду. Тебе тоже нужно греться. Так что... Юра хватает Отабека за руку и тянет за собой, запирает дверь, чтобы не сбежал. Конечно, сам-то он дверь не откроет. Смешно. Непослушными дрожащими руками стянуть футболку и джинсы, попробовать рукой воду и зашипеть, понимая, что от холода кажется такой горячей. Бросить недоуменный взгляд на казаха. - Чего ты стоишь? Так в ванну и полезешь, что ли? Ты будешь со мной греться или нет? Последнюю фразу он произносит насмешливо, вспоминая, как Алтын частенько заканчивал так свои вопросы, на которые не допускал отказа. Не снимая белье - да, опять леопардовое, ну и что? - он перешагивает через бортик, держась за него рукой, шипит, матерится сквозь зубы, но устраивается в обжигающей воде, которая нещадно кусает замерзшее тело. Хорошо и больно одновременно. Как у них с Отабеком. Тот еще медлит, и блондин внезапно распахивает глаза, сжимается, притягивая колени к груди, внимательно смотрит: - Так нельзя делать, да? Я опять глупость сморозил? Ты меня направляй, я ведь не знаю, что можно, а что нет... Стыдно, он отводит глаза. Вроде бы все только начало налаживаться, а он опять... Глупый ребенок! - Прости, Бек... Настроение падает. - Я скоро согреюсь и вылезу, погреешься. Я просто... Юра шумно выдыхает и бьет кулаком по воде, забрызгивая все вокруг теплыми каплями. Плакать хочется. - Я просто дурак. Отабек неосознанно проводит ладонью по руке, обхватывая себя. Продрог до костей, шатаясь по улицам, но не уступить ванну Юре не может. Пусть греется, пусть ему будет хорошо. Мысли о собственном здоровье даже не появляются в его голове, потому что... ну как же так, неужели он должен сейчас о себе думать, когда Юра бледный и его иногда заметно передергивает? Алтын пропускает мимо ушей недовольное бурчание, лишь выдыхает с таким чувством, словно победил. Юру либо уговоришь, либо не переспоришь - Отабек чувствует небольшое превосходство. Да, сейчас Юрий уйдёт в ванную, и чувство вины немного разожмёт пальцы. А сам Алтын пойдёт на кухню пить чай, чтобы хоть немного унять дрожь. "Один не пойду" - и казах сглатывает, понимает сразу же. Тут же смущение, желание неловко рассмеяться и сказать "ты чего", а потом вспоминает про собственные мысли о том, чтобы Юра что хотел делал, а ещё тело ноет от холода и вообще... это ведь разумно. Почему тогда сердце оглушительно бухает внутри, больно ударяя по рёбрам и стесняя легкие, когда Юра хватает его за руку и щёлкает замком? Отабек замирает, растерянный. Наблюдает за тем, как блондин раздевается и отчего-то облегченно выдыхает, когда понимает, что белье останется на худых бёдрах. Юра прав. Если залезть вдвоём, то одному не придётся ждать. А ещё совместное принятие ванны было в советах Виктора... Просто погреться, да? Почему тогда тянет выйти, словно не хватает воздуха? Отабек смотрит. После этого "или нет", которое иногда казах произносил неосознанно, сопротивляться расхотелось. Что такого в том, чтобы погреться вместе? В белье. Больше как друзья, чем как... любовники, да. Он не может заставить себя двигаться. Сделай уже что-нибудь, чего ты боишься - говорит сам себе, сжимая зубы и наблюдая за худым и бледным телом в воде. А потом сердце сжимается. Отабек просил Юру быть понимающим, но он не думал, что заставит его так терзать себя. Теперь и он будет думать о "нельзя"? Отабек засуетился: быстро стягивает худи, сдирает рубашку для выступления, которую снимать днём не хотелось, едва расстёгивает ремень и джинсы, сбрасывает их с ног. - Не дурак, - говорит казах, перекидывая ногу через бортик. Вода кажется обжигающей, в кожу словно впиваются иголки, но Алтын заставляет себя шагнуть в воду и второй ногой, поджимая пальцы. Он выключает воду, которой уже достаточно для двоих и, неловко глянув вниз, опускается. Его тут же окутывает обжигающая боль, и он весь сжимается, подтягивая ноги к себе, чтобы не задеть Юру. Через несколько секунд уже лучше. Даже приятно, словно тело отмирает, клеточки воскресают одна за другой. И Отабек успокаивается. В этой близости ведь нет ничего ужасного. -Вытяни ноги, - говорит казах тихо, сам разгибаясь и устраиваясь поудобнее. Места слишком мало. Отабек вытягивает ноги, задевая ими бёдра Юры, но он слишком худой, чтобы это стесняло его. Сам он, осторожно перехватывая тонкие ноги Юрия за лодыжки, укладывает их на свои бёдра - не совсем удобно. Алтын смотрит на Юрия, сопит недовольно. -Может, сядешь ко мне? Так будет удобнее, - едва слышно, но уверенно. Потому что это ведь... правильно, да? Просто для удобства. Он тянет Юру за руку, устраняя нерешительность, раздвигает ноги и помогает усесться. Все тело сжимается от близости, и жарко становится не столько от воды, сколько от того, что Юрий прижимается теперь спиной, волосы совсем рядом, почти щекотят нос. И это хорошо. Так тепло, удобно, хорошо. Хорошо, снова думает он, откидывая голову и устраивая одну руку на бедре Юры - ненавязчиво и легко, просто потому что так удобно. Горячая вода расслабляет, а близость Юрия теперь нисколько не смущает - вес его тела ощущается приятно и совершенно естественно. Отабек прикрывает глаза. Точно, очень хорошо. Сидят так какое-то время. Тихо, ноги иногда скрипят по дну ванной и доносятся приглушенно голоса соседей. А ещё иногда слышны громкие вдохи Юрия. Почему они никогда не делали этого раньше? -Юра, - зовёт немного хрипло Отабек, закидывая одну руку на бортик ванной. Снаружи холодно. - Как ты хочешь провести день рождения? Алтыну стыдно, что он не спрашивал раньше. Он уже настроил планов, а у Юры, может, есть особенные желания или определенный план? Или... -К тебе никто не приедет? - напрямую про родителей спрашивать ему совсем не хочется. Понимает, что давить на эту тему будет больно, раз Юра сам ни разу не заговорил о родственниках со дня их знакомства. Рука неосознанно поглаживает бедро блондина сквозь ткань, словно успокаивая, а сам казах наклоняется ближе, почти касаясь макушки губами. Юра упускает момент, когда все поменялось, когда Отабек стал увереннее, когда он стал принимать решения за двоих. И, черт возьми, спорить с ним не хочется, потому что это правильные и разумные решения. Да, неудобно сидеть друг напротив друга, соскальзывая и путаясь в ногах, давя желание закинуть их на бортик ванны, думая, что так будет удобнее, но тогда хрен согреешься. Наверное, поэтому предложение пересесть кажется логичным и правильным. Или виноват тихий уверенный голос казаха. Это словно "я знаю, что для тебя лучше, я позабочусь о тебе". Надо бы спорить и сопротивляться, но он послушно пересаживается, прислоняясь спиной к груди парня, прикрывает глаза, вздыхает. Кто бы мог подумать, что Юра позволит кому-то решать за себя, вот так сажать - близко-близко, обнимать и легко поглаживать? Да он сам бы месяц назад рассмеялся в лицо тому, кто бы это сказал. А теперь... все изменилось. - Юра. Парень словно выныривает из сна, открывая глаза и собираясь. Тепло, тело чуть покалывает, пальцы легонько поглаживают бедро, хорошо, надежно и спокойно. Конечно, он расслабился и позволил себе быть слабым. Дурак. Не привыкнуть бы. - Как ты хочешь провести день рождения? Он не знает, как ответить. И пока Плисецкий ищет слова, которые объяснят все без криков и мата, Алтын делает "контрольный выстрел". - К тебе никто не приедет? Нельзя злиться, нельзя. Казах не знает ничего о его семье, не знает, что говорить можно, а что - нет. Но в груди все равно буря, эмоции душат. Сжав бортики ванны так, что белеют костяшки пальцев, он произносит очень тихо, давя в себе раздражение: - Дедушка приедет. Ненадолго. Если будет себя хорошо чувствовать. Обычно пытаются прийти Никифоров со своей свиньей, но они напиваются и ужасно себя ведут, поэтому... Как горько-то. Он знает, какие праздники бывают, как все смеются и радуются, как легко и весело на душе, он видел на фото и видео у ребят в новостях. И сходил с ума от злости. От зависти. От того, что он так не может. - Поэтому я уезжаю. На весь день. Чтобы никто не нашел. Заеду к дедушке, выпью с ним чай и уеду туда, где никто не найдет. Так что у тебя будет день, когда ты сможешь от меня отдохнуть. Проведи его с семьей и друзьями. В голосе все-таки прорывается горечь. Юра встает, тянется к полотенцу. - Никаких подарков и праздников, пожалуйста. Это моя просьба. Мокрые ноги на пол. Вытирается, все еще дрожа. Не от холода, от чувств. Смотреть на Отабека стыдно, словно Юра все испортил. Но ему так лучше. Спокойнее и привычнее. Плисецкий включает телефон, долго листает фото и, наконец, показывает нужное изображение Алтыну. Счастливая семья, дедушка, родители, двое детишек лет семи и пяти, девочки-куколки. Обнимаются, смеются. Такой должна быть идеальная семья. Сам Плисецкий не смотрит на экран. - Каждый год дед говорит, что они гордятся мной. Но я ни разу не получил даже смс. Ни одного звонка. Ни одного подарка. Как-то я пришел к ним, хотел отметить вместе. Но всем было неловко, а девчонки плакали - испугались незнакомого человека. Я оставил им торт и фрукты и ушел. Тогда я первый раз напился. Меня забрал Виктор. Но я и от него сбежал. А потом дед прислал мне это фото. И я понял, что им лучше без меня. А мне - без них. Поэтому этот день - мой. Только мой. Постарайся понять. Экран гаснет, и Юра трет глаза. - Вода остыла. Вылезай. Я переоденусь и сделаю чай. Стягивая влажные боксеры и переодеваясь в сухое, он думает, что это лучший выход - заняться привычными делами. Это придает уверенности. Все в порядке. Правда же?